Симферопольское ВВПСУ
Общение... => Литературная страничка => Тема начата: Тишанинов Игорь от 06 Апрель 2007, 12:54:37
-
:)
-
Спасибо Уважаемому Админу за возможность немного самореализоваться. Бородин С.А. (выпуск 1985 г. 17 рота , 4 взвод)
***
Не все по теченью торжественно плыли,
Кого то судьба измочалила в клочья.
И мы вспоминаем друзей, между прочим,
Не теми кем стали, а теми кем были.
Простите за резкость.Отсутствие такта
Издержки строительной политработы.
И мы в ожиданье грядущей субботы
Поездки на дачу по старому тракту...
***
Как "просто" решиться на размежеванье.
Заесть шашлыком заповедного зубра
Бутылку-другую в похмельное утро.
Разбив СССР на другие названья,
Перегородив комуналку стена"ми.
Лжедмитиям даже такое не снилось.
И лже-патриоты в лже-рай попросилиь.
Не нам осуждать. И судимы не нами.
Со временем стёрлись немые софизмы
Из чуждой концептуальной морали.
А в нашей душе мы отыщем едва-ли
Присущие политкоректности "...измы"
-
ВЛАДИМИРРРРРРР КАК-ТО ГОВОРИЛ, ЧТОМЫ РАЗОШЛИСЬ ПОСЛЕ ВЫПУСКА КАК В ОЧЕРЕДНОЙ ОТПУСК.....
Мы разошлись спокойно , как всега
Как буд-то снова в отпуск уходили...
Не знали мы , что кто-то -НАВСЕГДА......
Мы молоды и неразумны были...
И много лет спустя мы оглянулись
И поняли ЧТО в жизни было ТАМ.
Где юные , задорные учились,
Где в верности клялись своим отцам...
Пусть нет страны , но родом мы оттуда
И дружбе нашей еще жить и жить.
Чтоб дети наши знали -КТО , ОТКУДА
Чтобы могли они ей дорожить.....
........ВОТ
-
1
-
***
Прошу родная:"Ты мне верь".
И в день дождливый, день осенний,
Не запирая на ночь дверь,
Перед распятьем на коленях,
Ты отмоли мои грехи.
Смахни слезу рукою белой.
-Ну почему я так несмело
Читал тебе свои стихи?
Позволь войти в твой дом не вором,
Крадущим сказочную ночь.
Не выясняй ненужным спором,
Кто и кому пришёл помочь.
Пусть я плохой, но ты поверь...
И не сжигай мостов последних,
Когда постелишь мне постель.
Сегодня я твой раб и пленник.
С.Бородин 2003 г.
-
ДОКЛАД
1. ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР
Товарищи, я за трибуной.
Здесь много говорить не буду:
Говори - не говори,
А плана нет - ты хоть умри.
А что? Не стали мы пахать.
Вот помню, БАМ хотя бы взять,
Там постоянно план давали
И, извините, получали
Пятьсот - шестьсот, без хозрасчёта,
Так в магазинах было что-то.
Помню, зимой бананы ели,
И в праздник отдохнуть умели,
Коль пить - так ящиками брали -
Я понимаю, что гуляли...
А утром? "Хряпнул" и бежать,
Чтоб на развод не опоздать.
Так и солдат тогда пахал,
А нет, бывало, в морду дашь -
И понимал, не то что щас -
Чуть тронь - до дому побежал.
Вон по стране кочует сколько!
Свобода! Гласность! Перестройка!
Не тот сейчас пошёл народ -
Нет работяг. Солдат не тот.
Что хочешь -лишь бы не работать!
Ему не надо ни хрена-
Где ни целуй - везде спина!
Взводный - тот лишь ушами хлопать.
Взять, двухгодичник - зампотех -
Гулять да спать - плевать на всех!
Борец за правду замполит -
Сам Бог работать не велит.
Того хоть хлебом не корми,
А дай поговорить с людьми.
Рассадит вроде на минутку,
А как зарядит речь толкать...
А чтобы спать им не давать,
По башкам бьет газетой в скрутку.
Старшинака что? Привез обед,
Чашки собрал - его уж нет!
Лишь ротный брат за все берётся,
И на путях за всех... (сказал бы).
Зато в получку все прут в кассу,
Все: комсомольцы, коммунисты,
Профженсовет гурьбой, штабисты...
Моя бы воля - всех на трассу!
Чтоб от восьми и до восьми!
Чтоб план не сделал - ляг костьми!
А то привыкли, в самом деле,
У работяг сидеть на шее!
У нас хоть кто должен пахать-
Тогда и будет что пожрать!
Пример: угля даёт Донбасс,
Машины - те штампует ВАЗ,
И мы несем лепту свою,
Даёшь дорогу, мать твою!
Ведь можем же, нам взяться только,
Рекой тогда деньга пойдёт,
Вот вам и будет хозрасчёт!
Вот где зарыта перестройка!
ЦЫГАНОВ ВЛАДИМИР 18 РОТА 1985 ГОД.
-
2. НАЧАЛЬНИК ШТАБА
Вчера я только прилетел –
Сборы начальников штабов.
Вот щас решил взять пару слов,
Хотя вначале не хотел.
Я вижу - все здесь о труде,
Рубли вам, хозрасчет давай,
Потом доллары подавай?
Военные вы или где?
Кругом, гляжу, одни прорабы!
А воевать кто будет, бабы?
А все в погонах, да забыли
Когда вы строевым ходили!
А посмотрите на солдат:
В казарме трёхэтажный мат.
А на кого они похожи?
Не лица, извините, рожи !
И без погон, и не подшиты,
Одним станком на роту бриты...
Кто без ремня, кто без эмблем -
Мы опрорабились совсем!
Мы все, и это я не скрою,
Сидим под пяткой Минтранс строя.
Он разлагает нам людей!
На кой нам черт таких друзей?
На сборах дали нам понять -
Сказали ясно, как нам быть:
Рукой два места не схватить,
Будем учиться воевать!
Раз мы войска - всех в строй поставить,
Всех уважить Устав заставить,
Чтоб ежедневно строевая,
Уставы, ЗОМП и огневая,
Чтоб плац гудел – ать – два, ать - два!
Вот мы шагнем вперёд когда!
И чтобы наши батальоны
Не на путях - на полигонах-
В решётки рельсы собирали
И нормативы выполняли.
Вот мы вперед шагнем когда!
Вот в чем вопрос - АТЬ-ДВА! АТЬ-ДВА!
ЗАМПОЛИТ
Я вот смотрю – и -прям смешно.
Вроде солидные все люди,
Того, гляди грызть локти, будут,
Прямо бесплатное кино!
Один кричит: "Долой Мин строй",
"На трассу всех," - орёт другой...
К чему же мы придём так, братцы?
Зачем же в крайности бросаться?
Простите, что, плохо живётся?
Иль дурь вам показать неймется?
А если, скажем, через год
Военный вдруг переворот?
Тогда куда мы без МО -
Билеты продавать в метро?
А вдруг, случись, наоборот,.
Возьмут и армию разгонят?
Как быть тогда без Минтранс строя?
Кто нас кроме него возьмёт?
Поэтому вы не спешите
Куда-то там без мыла лезть,
Пусть будет так, как оно есть-
Поменьше в голову берите.
А насчёт споров - пускай спорят
По телевизору Советы,
В Советах есть подкомитеты-
Пускай галдят - не наше горе,
У нас пока что рельсы есть,
Шпалы - той хватит лет на шесть,
И потихоньку куй рубли.
Январь-февраль повоевали,
В Зарницу дяди поиграли,
И снова в шпалы костыли,
А там и лето: грибы, утки...
Три пятьдесят дают за сутки.
Что вам ещё, ещё что надо?
Вам ордена нужны? Награды?
Да надо Бога вам молить
Тому, кто научил так жить!
А кто он был, кто нас создал?
Нет - нет, то был не генерал,
Писатель был один такой-
Ну этот... Алексеи Толстой.
Вот он войска благословил,
Даже в отрывке отразил
В сказании про Буратино,
Вы помните, там есть картина:
Прощаясь, солнце закатилось,
Луна сквозь сумерки светилась,
Ну а в стране уж шла работа –
Совком дорогу делал кто-то,
Монеты в землю зарывал,
Наутро урожая ждал.
Те будто были наши предки-
Мы, получается, их детки...
Мало, конечно, в это верят –
Писатель сочинять умеет,
Но что-то общее в нас есть –
Огня без дыму не раз весть.
А вот про наши желдорбаты
Зарифмовали так солдаты, -
Попало в руки мне письмо-
В Москву послали, вот оно:
ЦЫГАНОВ ВЛАДИМИР 18 РОТА 1985 ГОД
-
ПИСЬМО
"Наш дорогой товарищ Язов,
Мы Вам решили написать,
Хотя признаемся, послать
Хватило духу нам не сразу.
Ну, во первых строках, конечно,
Как маршалу, Вам интересно
Узнать, кого готовят здесь,
Ну и секретного что есть.
Конечно, написать не сложно,
Хотя домой молчим об этом,
Знаем, секреты есть секреты,
Но Вам-то скажем, Вам-то можно.
Если за нами наблюдать,
На первый взгляд можно понять,
Что мы то строим, то ломаем,
Но это так, чтоб повоя дать,
Со спутника чтобы понять,
Как - будто дурака валяем.
На самом деле здесь готовят
Разведчиков - мы в них играем-
Кто пошустрее - убегаем,
А кто остался - те их ловят.
Всё по инструкции "Кольцо":
На два шпиона сто бойцов,
Согласно плана оргметод
На девяносто первый год.
А как разведчика поймают,
В клетку железную сажают,
Клетка для диких обезьян,
Не наша - мейд ин Пакистан-
И по инструкции пытают:
Ни лечь, ни сесть, тем боле - спать.
Плюс ко всему, нельзя моргать.
А как моргнул, то каждый раз
Лазутчик получает в глаз.
По воскресеньям есть дают.
В неделю раза два не бьют.
И если муки испытал
Кто в этой клетке для горилл -
Месяц безвылазно пробыл -
Считается, экзамен сдал.
Ну если правду Вам сказать,
Таких четыре или пять,
Не больше...Основная масса-
Те, кто экзамены не сдали,
Кого за день - за два поймали,
Служат до дембеля на трассе.
А Минтранс строй, нахал проклятый,
Вручил нам всем кирки, лопаты,
Мечтает, чтоб ему служить,
Сказал :"Я научу вас жить!"
Наш дорогой товарищ Язов,
Мы все целуем Вас три раза,
Вы прикажите Минтранс строю,
Чтоб сам свои дороги строил.
Пообещал нам хозрасчёт,
А денег за работу жмёт.
Сказал, что хозрасчет неполный,
У вас "нарком" - будто довольны!
Вы спросите: что мы жуём,
Что пьём, где деньги достаём?
А мы как есть и отвечаем:
То рельсы толканём, шпалу,
Да мало ль что нужно селу,
Словом, на трассе не скучаем,
У нас здесь полный хозрасчёт,
Короче, бартерные сделки,
В ход не идут лишь только "стрелки"!
А в общем, кто вперед сопрет.
Здесь в деревнях много гусей,
А в огородах лук, картошка,
Их позаимствуешь немножко-
Иначе как на семь рублей?
Когда, бывает, подкалымим:
Кому копать, где дров напилим,
А ночью в садик заглянешь -
А там и яблоки, и груши -
Ну так и просятся, чтоб скушал,
Рви -не хочу, там сколько хошь!
А отсыпаемся мы днём...
Вы, если фруктов захотите,
Там груш иль яблок - напишите,
Мы обязательно пришлём!
А в общем, нам неплохо здесь:
Поесть, попить, поспать - всё есть,
Вот только бабки надоедают :
В милицию доносы пишут,
Свои пропажи в части ищут,
По-разному нас обзывают,
Да так, что совестно писать,
Когда "оранжевые куртки",
Кто называет просто "чурки"
С приставкой через чью-то мать...
Мы, дорогой товарищ Язов,
Мы Вам признаемся, мы скажем:
Конечно же, мы понимаем,
Что дисциплину хулиганим,
Что водку пьянствуем ночами,
Что лица стали кирпичами,
И часть меж собой дерёмся-
Не зря по всякому зовёмся-
Мы сознаём - мы виноваты,
Но мы же Ваши, мы ж солдаты!
Возьмите нас в МО к себе,
А то, ей - Богу, быть беде!
Мы будем верно Вам служить,
И с дисциплиною дружить,
По плацу строевым ходить,
"Ать-два" при этом говорить,
Высоко ногу поднимать,
Форму одежды соблюдать!
Об этом и просит Вас смеем,
Не откажите - мы Вам верим!"
ЦЫГАНОВ ВЛАДИМИР 18 РОТА 1985 ГОД
-
Выпускникам СВВПСУ, строившим БАМ, посвящается....
Забери, забери меня мама,
Из тайги, из сибирских болот,
Я пишу из далекого БАМа,
Где меня даже черт не найдет...
На людей этот край очень беден,
Лишь медведи да волки вокруг,
А недавно клещами был съеден
Мой последний единственный друг..
Я строю здесь железную дорогу,
Таскаю шпалы на худых плечах,
А до отставки еще очень много,
Поверь мне мама - я совсем зачах,
Говорят, что замены не будет,
Что в Европе свободных мест нет,
Будто мы -лейтенанты не люди,
А лишь так... Две звезды и просвет...
Беспросветная жизнь
Среди тиши лесной,
Как на кладбище здесь
Нездоровый покой
Только ветры поют,
Да зудит мошкара,
Здесь не крымский курорт,
Здесь большая дыра...
Забери,забери меня мама,
Из из болот из таежной дыры...
А в моем одиноком вигваме
Доедают меня комары....
ШИРЯЕВ ВАЛЕНТИН, 21 РОТА, 1986 ГОД.
-
Девушка уходящая в даль..
Луна эту песню печально поведала мне,
И звезды над тайной подняли завесы вуаль,
Глаза закрываю и вижу как будто во сне,
По лунной дорожке девчонку бегущую вдаль
Куда она мчится как птица по глади озер?
И что она ищет в далеком краю не пойму….
Любовью большою и жаркой как будто костер
Любила девчонка курсанта в далеком Крыму…
Скажите мне звезды, скажите-шептали глаза,
Он любит меня иль другая тревожит любимого сны?
С далеких высот до нее донеслись голоса:
Не знаем мы милая фея, спроси у Луны..
Луна, дорогая, ответь мне на главный вопрос:
Он любит меня или может другой увлечен?
Луна пробежалась сияньем по шелку волос:
Спроси у него, в дискобаре находится он…
И ветер ночной в Симферополь девченку принес,
И девочка сделала так, как сказала Луна..
В любви ты мне в отпуске клялся, так это всерьез?
В ответ прозвучало негромко: Пошла бы ты НА…..
ШИРЯЕВ ВАЛЕНТИН, 21 РОТА, 1986 ГОД.
:mrgreen:
-
2
-
ОЖИДАНИЕ
Луна дорожкой стелит свет
Уж поздно, - милого все нет.
Как тень СО СВЕЧКОЮ СИЖУ ,
Да занавески поправляю,
Что и подумать, - я не знаю,
И от окна не отхожу,
А там лишь бабочки кружатся,
Одной как трудно оставаться.
А в голове вчерашний сон, -
Не уж-то , правда, в руку он:
"Ночная бабочка "- девица,
Красивая, как феникс- птица
Тебя, мой друг, заворожила
И в лес с собою поманила,..
А утром в пудре, в черной краске,
Как будто в маскарадной маске
Вернулся, сел возле крыльца.
А я слезами заливаюсь,
Водой холодною смываю
Следы все с твоего лица,
Ее расплывшуюся тушь...
Ах, что за сон," какая чушь?
Что в голове моей, о Боже?
Нет, нет, не верю я, но всё же
Тебя, мой милый, заклинаю -
Я утром не смогу, - я знаю,
Нет, никакой святой водою,
Своею горькою слезою
Нет, утром не смогу помочь !
В красивых отражаясь глазках,-
Не растворись в безликих красках,-
Не променяй меня на ночь!
Цыганов Владимир 1985 г.в. - 18 рота
-
Хочу я вспомнить...
По истеченью многих лет, я многое забыл
Не помню я и запаха акации цветущей,
Что расцветала весною в детстве у окна
И первое свидание.. не помню!
С девченкой, которая ждала меня
А может совсем и не ждала.. не помню.
Не помню, я обид и горечь разочарованья
В своих, казалось мне друзьях
Не помню, я в душе моей скитанья,
Что б разобраться в жизненных делах
Не помню, что были трудности,
Что был на перепутье:-какой дорогою идти?
Одно лишь знаю я и помню
Другого мне пути уж не пройти.
16.04.2007 г.
-
***
Пройдя сквозь тернии судьбы,
Прошу:"Не плачь",
Страшна не маска палача,
А сам палач.
***
Жизнь так очерчена,
Как бы в услугу
За предоставленное.
Не в обиду
Внемлем табу социального круга,
Часто меняя
На ЭГО-ЛИБИДО.
В страстной борьбе обладания телом
Пламя души оплывает огарком.
Жить в полынье, где не зябко, не жарко
Я не хотел, да и ты не хотела...
-
3
-
Всё в жизни - наполовину:
улыбки, тона,слова,
И вновь подставляю спину,
И кружится голова...
От вставших ребром вопросов
Винтом ускользает суть.
Вот кончились папиросы...
И времени отдохнуть,
Над прожитым осмотреться,
Мне просто никто не даст.
И рвётся наружу сердце
За пластом снимая пласт
Сомнений, беды и плоти,
Фамилий,Имён и дат.
Судьбинушки повороты
Уже не вернуть назад.
Но кто-то кричит мне:"Сделай!
Ударь по воде веслом!"
Сегодня я ангел белый,
А завтра как грязи ком.
И ночью опять тревожно...
Бессмысленно всё и вся...
И то, что сегодня можно
На завтра уже нельзя.
Как было задумано смело
Во - искупленье сгореть...
Как много я должен сделать,
Как мало смогу успеть.
1999г. Бородин С.А. 17 рота, 1985 г.
-
ЦЫГАНОВ ВЛАДИМИР
18 РОТА 1985 Г.В.
СОЛДАТСКИЕ ЧАСТУШКИ
Мы, российские солдаты
Компанейские ребята,
Как мы служим, как живем
Щас частушки вам споем
В нашем батальоне всем
Дали новый АКМ -
На стволе у автомата
Пристежная штык-лопата
Взвод ваш отстрелял прилично -
Сдал экзамен на отлично.
Добивал синхронно смело
"Взводный" наш с окопа слева !
Как девчата к нам идут -
Сало, пряники несут .
Здравый всё ж у них рассудок -
К сердцу путь через желудок.
Ты ведь в ноябре призвался,
А уже домой собрался...
Объясни, - что за' дела ?
Жёнка двойню родииа !
Как по городу гуляем,
Мы с Алёнкой так решаем :
Я беру в кино билет,
А она ведёт в буфет.
В медсанчасти, брат, у нас
Поболеть с недельку "класс -
Медсестричек молодых
Больше, чем самих больных !
В увольнение пойдёшь -
Патруля всегда найдёшь:
Где расчёска, где платок ?
В роте сушится, браток !
Поступили к нам на службу
По контракту мужики, -
Вроде бы одеть их нужно...,-
Все размеры велики!
Зато бабоньки на славу,-
Рослые, - их хоть в ОМОН .
Нам как раз такие и надо,
Чтоб усилить батальон !.
Кто живёт вон в тех скворечнях ?
Жаль зверьё,- скворечням крах.
Временно там офицеры,
Пока птички на югах !
-
В.Цыганов
ВСТРЕЧА С ВЕТЕРАНОМ
Был летний вечер, воскресенье.
В старинном парке городском,
Который каждому знаком
Круженьем быстрым каруселей,
Звучал так радующий нас
Старинный мелодичный вальс
Среди ухоженных полей,
Зелёных трав, среди фонтанов
С детьми играли папы. мамы,
В тени высоких тополей
Старушки сонные вязали
и, спицами перебирая,
Привычно петли надевая,
Прохожих взглядом провожали,
Ведя обычные беседы
Про молодежь да про соседей,..
Устав от солнечного дня,
В тени деревьев сел и я.
Вдруг, мимо проходя, старик-
По "планкам" понял - фронтовик -
Остановился, закурил, присел,
Со мной заговорил; )
"Вижу - дорожник капитан,
Эмблемы : якорь, молоток,
Смотрю - и как воды глоток -
Я ж тоже бывший капитан,
В войну с путейским молотком
Да с "трехлинейкою" пешком,
Здесь, под ребром, с осколком мины
Дошел до самого Берлина.
Прошел немало, потому
Я кое-что тебе скажу,
Не понаслышке я сужу,
Поверь рассказу моему.
Тогда газеты фронтовые
Свои статьи передовые
Все больше о других писали,
О нас всё как-то забывали,
Восстановление пути -
Взял молоток, да колоти.
Дороги фронтовых времен-
Друзей моих сколько имен...
Осталось навсегда, навечно
На трассах наших бесконечных.
Часто когда перебираю
Те дни, невольно вспоминаю
Я командира - скромный был,
Веселый, ростом небольшой,
В годах. Немного с хрипотцой,
Болтать он много не любил,
Но если нужно, мог сказать,
А после делом доказать,
И потому все уважали
Его - пример он был во всём,
Товарищ командир, при нём,
А без него все Батей звали.
Мы с ним везде - под Ленинградом
Морозы лютые, блокада,
Кругом бои, а он собрал
Весь батальон и так сказал;
"Товарищи, нам предстоит
Пятнадцать верст восстановить
За десять суток, трудновато?
Да, хлопцы, нелегко, понятно.
Иначе нам никак нельзя.
Так уж устроена Россия,
Так, братцы, деды нас учили,
На том стоит наша земля..."
И мы тянули, мы держались
Зубами в мерзлоту вгрызались,
Но метр за метром гнали, гнали...
Порою и не замечали,
Что ветер гложет наши лица,
Метель - нам некуда укрыться,
Что в валенках вода внутри,
И без костров - нельзя костры;
Что каша к нёбу пристает,
Что в кружкай чай- на стенках лёд.
А как "стервятники" бомбили!
Чем защитить могли тогда
Себя, дороги, поезда?
Винтовками - аот всё, что было.
Их разве пулей испугать?
Лишь оставалось зубы сжать
От злости - так и погибали
Друзья мои - одной рукой
Свой молоток держа, другой.
К груди винтовку прижимая,
А знаешь, в первый раз, когда
Шли по дороге поезда,
Протяжным паровозным свистом
Сигнал давали машинисты,
Мы понимали - это нам!
И у путейцев, у солдат,
Прошедших вроде через ад,
Катились слёзы по щекам,
Вот так-то, брат, она, война...
Теперь другие времена.
Да и порядки щас другие,
Вон, пишут, что друг друга бьют,
Солдаты с армии бегут,
Словцо в ходу ~ "неуставные",
Я не пойму, как так? Не знаю.
Я, может, что не понимаю?
Ведь Родина у нас у всех
Одна, Киргиза бьет узбек,
Как можно? Русский ли, грузин?
Мы ж там на фронте, как один!
Там друг за друга шли на пули,
Все вместе же без хлеба пухли...
Кто прав, скажи, кто виноват?
Кто? Консерватор? Демократ?
Все на трибунах: "левый", "правый".
А, может быть, я просто старый?
Не знаю. Бог пусть вам судья.
Меня уж скоро, брат, не станет,
Сомненья, наконец ,оставят.
Уйду, уйду к своим друзьям,
Туда, остались где, где есть
Долг, вера Родина и честь,
Ну а с собой хочу я взять
Лишь то, чего дороже нет:
Осколок свой и партбилет-
А это, брат, уж не отнять...
И потихоньку, не спеша,
Хромая, тяжело дыша,
Мой ветеран пошёл домой.
Дав на последок адрес свой,
К нему чтоб в гости заходил,
За чашкой чая посидеть,
Альбом военный посмотреть,
Друзей своих чтоб приводил.
Темнело. Веяло прохладой.
Фонтаны смолкли уж давно.
Старушки разошлись домой,
И мне идти как-будто надо,
А я сидел. Издалека
Слова как-будто раздавались,
Иль наяву, или казались,
Ветерана, старика.
Великая в них сила есть -
Долг, Вера, Родина и Честь!
И долго я смотрел вослед
На уходящий силуэт
СТРОЕВЫЕ ПЕСНИ
Наш отличный взвод шагает,
Дружно песню напевает,
С песней нам легка дорога,
Мы равненье держим строго.
Пусть мы далеко от дома,
Нам все трудности знакомы,
Дружбой мы сильны своею,
Вместе все преодолеем
Пр: Россия - твои мы дети,
Мы за тебя теперь в ответе
И если что-то вдруг случится,
На нас ты можешь положиться !
И пускай ученья снова
Подождут невесты дома
Мы российские ребята,
Нам вручили автоматы
Днем и ночью мы на страже,
Если Родина прикажет
Точно в срок мосты построим
Враг разрушит - восстановим.
-----------------------------------------
С песней весело шагают
Солдаты роты мостовой
Никогда не унывают
Солдаты роты мостовой
Пр: Наш девиз всегда простой,
С нами хоть сегодня в бой! Никогда не унывают Солдаты роты мостовой
Если враг наш мост разрушит -
Быстро восстановим вновь
Мы отцов ничуть не хуже
В нас течет России кровь.
Ну, а если нам придётся
Взять винтовку, автомат,-
Враг победы не добьется
Всех сильнее наш солдат !
ЦЫГАНОВ ВЛАДИМИР 1985 Г.В. 18 РОТА
-
Не в споре поколений
Мы облекаем суть в слова...
В восторгах закружилась голова
В миноре
Наших поисков сюжетов
И сомнений...
-
ДЕТСТВО - СЛАВНАЯ ПОРА
Раз в военном городке
Без портфелей налегке
Дети шумною гурьбой
Шли по улице домой
Вечерочком из ДК
С танцевального кружка,
И хотя устали очень,
Чтобы путь быЛ покороче,
Дети спорили, шутили
И, конечно, говорили
Про своих родителей...
Послушать не хотите ли ?
Папа мой,- он лучший самый.
Так мне говорила мама.
МЫ гордимся им сполна,-
Папа лучший старшина !
Подчиненных строем водит,
Утренний осмотр проводит
И внимательно следит
За порядком,говорит ,
Что, кому, где убирать,
Как кровати запровлять...
Кто,плохой,- наряд Вам, скажет,
Но без дела не накажет !
Ну а мой при штабе служит,
С этой частью очень дружит.
Здесь он службу начинал,
Старшим лейтенантом стал.
Сейчас у папы много дел,-
Производственный отдел !
Он там пишет и считает,
План на лето составляет ;
Сколько выделить солдат,
Какой нужен "агрегат",
Чтобы дяди генералы
Не кричали "плохо", "мало"!
Папа план как развернет,-
Грозный дядя все поймет.
Раз зашел уж разговор,
Мой хоть в звании не майор,
Но не мало в его власти,-
Он "снабженец" в нашей части
Где он только не бывает,-
Раз прикажут - выполняет,
Керамзит, цемент, бетон,
Стекловату тоже он
Доставляет на ЗИЛах, КрАЗах
И в огромнейших КАМЗах,
С ним, бывает прокачусь,-
Вроде б надо ,- сам учусь !
Ну а мой всех водит в баню,
Чтобы мылись Саши, Вани
И внимательно следит, чтобы белье
Было прям как снег бело
Служит без обеда даже,
Одевает в "комуфляжи",
Достаёт фуражки, шапки,-
В часть привозит прям охапки.
И свою машину смело
Он использует для дела.
Не завидую я маме.
Правда, посудите сами-
Достается круглый год
С коммутатором хлопот;
ТО "Меклен" соедините,
ТО комбата позовите,
Прям , ей Богу кутерьма
Все звонят,- вопросов тьма:
"Все, что надо мы ВАМ дали,
Почему же дом не сдали ?
Мы серьезно говорим,
Коль не дорожите им,
Не помогут даже слёзы -
Отдадим деду Морозу !"
Мама слышит,- куда деться,
Пропускает через сердце,
Ей, конечно, не легко,
Надо б Маме молоко !
Ну, а мой важнее всех
Нужен, как зимою снег
Вот, к примеру, ты возьми
И солдат не накорми...
За что парень не возьмется,-
Переделывать придется,
А когда солдат накормлен,
Он здоров, румян, доволен,
Письма добрые он шлет,
Что, мол, хорошо живёт,
И тогда не только мать
И невеста будет ждать!
Незаметно в разговоре
Путь окончился их вскоре,
Вот родные "двухэтажки"...
На ночь им расскажут сказки
И уложат мамы спать,-
Завтра в школу им опять
Так в военном гарнизоне
Как цветочки на балконе
Подрастает детвора,
ДЕТСТО - СЛАВНАЯ ПОРА.
Цыганов Владимир 1985 г.в. 18 рота
-
Посвящение Женщине.
О, женщина! Какое имя
произнесут твои уста?
И жизнь не будет так пуста.
Моя любовь, моя богиня!
О, женщина! Зачем рассвет
снимает тайну нашей ночи?
И гонишь прочь.И вновь не хочешь
мне говорить ни ДА, ни НЕТ.
О, женщина! Какие годы
сжигала ты в своём огне?
Куда ты мчалась на коне
через огонь, беду, невзгоды...?
О, женщина! Зачем Господь
закрыл пред нами двери рая?
Когда духовность отвергая,
на крест взошла живая плоть.
О, женщина! Какое имя
зажёт огонь в твоём окне?
...И утром улыбнётся мне
моя любовь, моя богиня...
1991 г. Бородин С.А. 17 рота 1985 г.
-
Владимир Цыганов 18 рота - 1985 г.в.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Все чаще нашим ветеранам
И наяву , да и во сне
Незаживающие раны
Напоминают о войне.
Они еще бодрятся вроде
Сдаваться - гордость не велит,
А зрение уже подводит
И сердце день и ночь болит....
Но День Победы - это свято!
Идут бойцы сомкнув ряды !
Другим болезни не видны ,
Ведь дух важнее для солдата!
В тот День седые ветераны
В парке у вечного огня ,
Забыв про ноющие раны , надев медали , ордена,
Кладут цветы однополчанам,
Друзьям ,- таким-же ветеранам,
Таким-же точно,как они,
Но не вернувшимся с войны....
Великий День всегда в цветах!
Он в поздраленьях и слезах !
Он в песнях фронтовых времен ....
И всей стране так дорог ОН !
В.Цыганов.
-
Орден мамы
В этот День,что весною благословлённый,
Я беру в руки Орден - святая святых!
Орден мамы моей ,войной опаленный,
Орден женщины,что воспитала нас всех.
Я беру в руки Орден 9 Мая
Наливаю 100 грамм,поднимаю за них-
Кто в свои небольшие 17
Повстречали Войну и не дрогнули-нет
Как могла ты нас всех воспитала,
Отдавала души не угасшей тепло!
Я беру в руки Орден 9 Мая,
Выпиваю до дна - в этот День не грешно.
Вспоминаю тебя очень часто, порой я,
И особенно когда тяжело!
Я беру в руки Орден 9 Мая
И ладошками чувствую твоё я тепло.
Удивительно в жизни бывает-
Мы взрослеем и вновь, не таясь-
Я беру в руки Орден 9 Мая ,
Поднимаю бокал ,поминая тебя.
-
***
Наука ждать-уменье верить...
На посошок бокал вина.
И как судьбу не проклинай,
Слезами горя не измерить.
Ответ банальный и простой
Решит назревшие вопросы,
Отрежет спутанные косы,
Даст утешенье и покой.
Но всё сжигает злая страсть.
В холодный пот и рвёт на части.
Поднимет в кущи божьей власти.
И не даёт на дно упасть...
Смеяться хочется и плакать.
Сорваться вниз с крутого склона.
И в дрожь бросает грудь и лоно...
И захлестнёт эфир причастья,
Прикосновенья божьей длани.
И душу лечит, душу ранит
Дар женщины-делиться счастьем..
ЗабВО. 1998г
***
Вижу цели размытыми пятнами.
Ускользает извечная суть.
Будет ночь простынями измятыми
Пеленать-распинать.
Не уснуть...
Без вины виноватый.
По совести
Изначально родившись с грехом.
Я читаю людей словно повести.
А душа,как всегда, на излом...
Персональная галерея
Достижений добра и зла.
Но такие у Водолея
Видно в жизни и есть дела...
2005 г.
Бородин С. 17 рота 1985 г.
-
4
-
Юбилейные даты-
Праздник тех, кто дожил.
Кто в Афгане, кто в Омске,
Кто в столице служил.
Примиряют не званья,
Не в ряду ордена.
А тосты-воспоминанья
И в висках седина.
Юбилейные даты-
Праздник тех, кто дожил.
Кто в пехоте, кто в ГУВРЕ,
Кто в стройбате служил.
Очень разные судьбы,
И последний причал.
Только в жизни и службе
Есть начало-начал.
От курсанских просветов
До различных погон
Вспомниминаем до боли
Первый наш полигон.
И куда бы баркасик
Нашей жизни не плыл.
Не угаснет под сердцем
Нашей юности пыл.
6.06.2007 г.
17 рота выпуск 1985 г.
-
Ах, время...
Как смешон поток
Пустых надежд и достижений.
Лишь только времени движенье
Имеет смысл, имеет толк..
И в том потоке все мы, люди,
Стремимся плыть вперед, вперед...
Путь сквозь теченье долог, труден..
Тем удивительней итог:
Казалось, плыли по теченью,
Был этот путь один для всех...
Но, по нелепому стеченью,
Плыл кто-то вниз, а кто-то- вверх...
-
5
-
6
-
***
Для счастья жизни надо жить,
вкушать все радости, печали
и обязательно любить;
и чтобы терпеливо ждали
с похода дома: мать, жена,
смеющиеся дети...
Чтобы душа твоя цвела,
когда поможешь людям встретить
грядущий день
с глазами
счастья!
___________
октябрь 1985г.
-
0
-
***
Оставим смутные тревоги
Пугливым людям "на съеденье"...
К чему испуги, ссоры, склоки?
Ведь жизни нам - одно мгновенье...
____________________________
в период осень 1985 - весна 1986
-
ёёё
-
Мысли
14. Мы отрываем голову от детства:
иллюзий нет уже в мечтах;
и в жизни простоте нет места,
а есть безумие и прах...
Но разве это достиженье,
что чистота от нас ушла?
Ломаем золотые звенья
и замечаем: жизнь...прошла...
_________________________
начало июня 1985
-
В память о товарище:
Когда в огне стонало пол-России,
Солдаты грязь кровавую месили
И мерк надежды на победу свет.
Был старший брат – солдатик ничего!
Литой юнец и по-девичьи тонкий…
Исчез, и – ни письма, ни "похоронки",
Как будто вовсе не было его.
Где та стерня, лесок ли, водоем,
Чтоб помолчать, и тихо помолиться?
О как мне исчерпать тебя, криница
Неизлечимой памяти о нем!
Мне довелось немного опоздать.
И только потому живу на свете.
Вот дом мой. В нем жена моя и дети.
Но, как сказать, что это благодать –
Моя заслуга? Я ли столь удал
Среди моих успехов и идиллий?
За все мои удачи заплатили,
Те, кто явился в срок – не опоздал....
-
Каким ,меня ты ты меня ядом напоила!
Каким ,меня огнём воспламенила!
Дай ка ручку нежную,
И слова прилежные,
Молодые, трепетные губы....
Дайте продолжение, Пожалуйста!....
-
Сон
Минута канула в нирвану
и час прошел, минули сутки -
как будто все идет по плану,
но сон вчера я видел жуткий:
Что вроде перестали биться
часы, моторы и сердца,
картошку заменила пицца...
и людям - шаг до их конца.
Что где-то раньше умирают,
а где-то смерти нет совсем,
любви никто нигде не знает
и безразличны судьбы всем...
Как хорошо, что я проснулся:
часы отсчитывают час...
И я проснулся - улыбнулся
тому, что сердце есть у нас.
___________________________
09.1985
-
Каким ,меня ты ты меня ядом напоила!
Каким ,меня огнём воспламенила!
Дай ка ручку нежную,
И слова прилежные,
Молодые, трепетные губы....
Дайте продолжение, Пожалуйста!....
А теперь о сути: Эту песню исполнял Глеб Романов -неплохой артист с несчастной судьбой. Слова неизвестных авторов.
Я так понимаю (исходя из разночтения))), эта же песня исполнялась нашими курсантами гитаристами-любителями. Хотя, признаться, были и настоящие профи.
Итак, вот что нашел (прям для исполнения))):
До минор
Вступление
1. Каким меня ты ядом напоила,
Каким меня огнём заворожила.
Ах, дай мне ручку нежную,
Щёчку белоснежную,
Молодые трепетные губы.
2. Все друзья смеются надо мною,
Разлучить хотят меня с тобою,
Но ты будь уверена,
Жизнью всё размерено,
Жизнь моя погублена тобою.
3. (+1) А что ж я буду делать без тебя,
Пропадает молодость моя,
Возле дома твоего
Я от счастья своего
Плачу и рыдаю, дорогая.
(+1) Проигрыш
4. Каким меня ты ядом напоила,
Каким меня огнём заворожила.
Ах, дай мне ручку нежную,
Щёчку белоснежную,
Молодые трепетные губы.
Дай мне ручку нежную,
Щёчку белоснежную,
Ласковые трепетные губы.
Три последние строки каждого куплета (кроме 4) повторяются
-
:roll: (попытки рифмования молодого лейтенанта):
Явь
Какими-то дикими стали,
а были совсем не такими:
в мечтах, сновидениях плыли
в счастливые светлые дали.
Сейчас же иные запросы
и сны совсем не такие;
дружить и любить позабыли,
дергать соседок за косы.
Наркотики, водка и счастье -
иного не надо теперь.
Как много различных потерь,
лишь для тумана и страсти.
________________________
08.1987
-
:!: И еще (№2):
Суть
Самоуверенным быть неплохо,
по-крайней мере, легче жить;
и умоляю, ради бога,
меня жизни не учить!
------------------------------------
09.1987
-
:cool: И №3:
Одно собрание
Как много стало говорильни,
пора уж закругляться нам,
а партсобрания как мыльни:
какой-то чувствуется срам.
Меня раздели - я в экстазе -
спасибо партсекретарю.
Все думаю: виновен разве?
Но я еще свое скажу...
-----------------------------------
11.1987
-
0
-
Случайно брошенным словом...
Случайно брошенным словом,
Сказанным невзначай.
Обидеть смогла. И снова
На сердце легла печаль.
Скажи, долго ль буду биться
Об лёд твоих серых глаз.
Криком полночной птицы
Плакать в последний раз.
Быть может я только прохожий
На улице твоей судьбы?
Ответь мне небо, словом божьим,
Но он не слушает мольбы.
Я ослеплён, я слов не слышу.
Хоте взлететь, но вниз упал...
Спросить хочу:"Я опоздал?"
Ответь зовущему вослед.
Лишь оглянись и слово "НЕТ"
Ты мне подаришь, как спасенье.
Росой сойдёт с цветов сомненье
И дождик смоет серый цвет.
Зайди вальсирующей походкой
В мой старый, как природа, дом.
Дверь открывается с трудом
И света луч такой короткий...
Но ты проходишь стороной,
В осеннем шорохе листвы.
И на немой вопрос стеной
Встаёт ответ:"Ошиблись Вы".
Как странно, быть с тобою рядом
И чуствовать, что я один.
На взгляд не отвечаешь взглядом.
Ведь я всего лишь экспонат
В твоей коллекции картин.
А мне мираж рисует приз.
И я взбираюсь вверх
По лестнице ведущей вниз.
По лестнице ведущей вниз...
1979 г.
-
Не пишите мне писем,
Дорогая графиня..
Для сурового часа письма слишком нежны..
Я и так сберегу Ваше светлое имя,
Как ромашку от пули на поле войны....////
Это по поводу того, как вы женщин строите...
-
Мне степь Донецкая приснилась,
Как в детстве, словно наяву,
Бежит по ней мальчишка малый,
Подтягивает штанишки на ходу.
С Родными разделен границей
Могилы близких давно не посещал
Взлететь бы мне большою птицей
Вот только никто бы не стрелял...
... в птенца, который в этом крае вырос.
-
Линт Сергей
Никто стрелять в тебя не будет...
А ты почаще прилетай...
В степи Донецкой - край родимый
Ты никогда не забывай!
Что-б не стреляли на таможне- наркотиков ты не бери....
Чтоб не стреляли на границе- докУменты с собой возьми...
Чтоб не стреляли возле дома - ты песни громкие не пой...
А если выстрелы раздались- кричи истошно- Я ЖЕ СВОЙ!
А Стих что должен - возверни!
И не ищи отмазок бренных...
А нет его - так сочини!
И не цепляй привычек вредных...
:grin: :grin: :grin: :grin: :grin:
-
Телефонный разговор на Павелецком вокзале.
-Повтори, не расслышала, что ты сказал...
-Вот моя остановка:"Павелецкий вокзал"
-Мне опять не до смеха, поезд мой опаздал.
-Ну, пока. Я приехал. Павелецкий вокзал.
Почему так наивно "снега в августе" ждал.
21-12.Павелецкий вокзал.
Вот уж осенью пахнет. Пол-страны обежал
И опять остановка-"Павелецкий вокзал"
Уходящий мой поезд только хвост показал.
-До свиданье мой милый.
Словно я и неждал.
1991 г. 21.12 Павелецкий вокзал.
-
***
Помолись за меня на погосте,
Уронив на могилу слезу.
Приходи, как приходишь ты в гости,
Несмотря на метель и грозу.
Не рыдай, не кричи в иступленьи.
Просто вспомни и пожалей.
Пусть твоё не измениться мнение.
Я любил тебя, может сильней,
Чем ту жизнь, что ушла безвозвратно,
Не оставив на сердце следа.
Вот и листьев багровые пятна
По теченью уносит вода.
Кем я не был, не стал и не стану,
Для других, не любивших меня...
Разделяет любовь, как не странно,
Лишь одних междометий стена.
Пусть замёрзшие руки поставят
В изголовье немую свечу.
И лишь ветер в тоске завывает...
Когда голове склонишь к плечу,
Позовёшь меня тихо и нежно.
-Что наделал ты милый с собой?
И уходит дорогою снежной
Мой удел безмятежный земной.
1991-1992 г.
-
***
Росия с васильковыми глазами
Пошла девчонкой в шумный хоровод.
И небо журавлиными слезами
Катило солнце по разливу вод.
Хмельным изломом на губах несмелых
Звала меня в безоблачную синь...
...Краснело утро на берёзах белых.
Я был тебе и муж, и брат, и сын...
1981 г.
-
***
Всё не начавшись-кончилось
Не принеся тепла.
Душа от боли корчилась,
Болела,но жила.
В усталости безверия
Опорожнив себя
Я знаю, ты мне верила,
Прощая и любя.
...А если бы не встретила,
Осталась в стороне,
Как чёрная отметина
печали на челе.
И не уйти, не спрятатья,
Не утопить вином
Сомнения, что есть во мне,
Когда в душе "разлом".
И этот страх не выплеснуть,
Коль ноша на двоих.
Я уношу в далёкий путь
Тепло печальных глаз твоих...
1986 г.
***
Какие грустные глаза...
Не делай так, мне очень больно.
Душа защемит под ладонью
И по щеке скользнёт слеза.
Я не хочу, что б ты ушла,
Я так хочу, что б ты осталась.
Я так хочу, что б ты смеялась
И за руку меня взяла.
Я не ревную, не скулю,
Я всё прекрасно понимаю.
Тоску порой вином "снимаю",
а после до утра не сплю.
И нить судьбы наискосок
Мне режут памяти страницы.
Когда забыв родные лица
Я пулю выпущу в висок.
Судьба и счастье неделимы.
Обрекшись в нужные слова,
В охрипший колокол молва
Произнесёт родное имя.
И отразит вода в затоне:
Лицо к лицу, глаза в глаза...
...Колени милые обняв
Уткнусь лицом в твои ладони...
1988 г.[/quote]
-
Трясков Юрий Леонидович:
Пока наш герой дохилял в Одинцово
На горе своё повстречал там Дьячкова...
ВиктОр широченной фалангой своей
Втоптал д'Артаньяна в асфальт до бровей...
После обкатки фалангой Дьячкова..
Еле убрёл наш француз с Одинцово...
Медленно ,долго шагал он к германам...
Жукова там он искал -без обмана...
У нас не фаланга, Юрий Леонидович, у нас 10-й легион! Но обкатали так, что до германов хватило.
-
Напомнить я германам рад
Про славный город Сталинград!
Уж ночь прошла, все от стихов устали.
Проснулся уж давно и Омский стан.
Вы форум весь стихами исписали,
Да и какой я на хрен Вам герман ?
-
Точите жало, кто вам не дает
от ентих ваших рифм сплошная польза
что в Омске ты живешь, что в Зигене. Готов
над вашими стихами со смеху лить слезы!:)
-
Вот первый критик подтянулся..
НЕ КРИТИК Я, ПРОСТОЙ ЧИТАТЕЛЬ
НЕ СМЕЮ ВМЕШИВАТЬСЯ В РАЗГОВОР,
ДВУХ МОНСТРОВ-СТИХОСОЧИНЯТЕЛЕЙ.
НЕ БУДЕТ СЛОГ МОЙ ВАМ В УКОР...
-
Писатель- чукча,
Пусть чукча, это не беда.
Но вот слова мои, от сердца
Из ваших уст пускай всегда, течет
правдивый слог про дни кадетства
-
НЕ СМЕЮ ВМЕШИВАТЬСЯ В РАЗГОВОР,
ДВУХ МОНСТРОВ-СТИХОСОЧИНЯТЕЛЕЙ.
Ну почему ж вмешаться в разговор
иль стихотворную дуэль двух монстров...,
для начала в роли секунданта фон Жукова готов.
Ведь уровень мой больно не высок
И белый стих милее мне.
Но! Ведь есть почин -
Андрюха вон уж жгет сердца глаголом!
Оставаться в стороне простым читателем?
Зачем, когда возможность есть
Свою мыслю сказать стихом!!!!!!!!!!!!!!
Товарищ Юрий!
Я вижу Вы одели - парадные одежды
Никак Вы за великие заслуги
В воскресенье в увольнение были.
-
Вот это уже дело.
Работать с творчеством Шекспира...
Ну Густав молодец, поднял нам планку.
Не каждому дано.
Да и бороться в этом стиле...
Уже не скажешь, что смешно.
-
Приятно речь услышать с Рейна,
дуэль двух монстров..
Зелёным монстром без причины
Не очень хочется мне быть
Одну поправочку хочу внести я
Хотя понятно,
Что сказано от красного словца
Но ради истины в геграфической науке
Мой глас от НЕКАРА несется
К брегам седого Иртыша
Ну а на счет двух монстров и коалиций, Юрий
Так я ж имел в виду -
Двух монстров поэтического слова
Что как признание звучит,
но не в любви :mrgreen: , а -
Да он ПОЭТ, но правда всего
На форуме СВВПСУ
-
Да хороши ребята,Иван Крылов с Эзопом отдыхают
Словес таких они бы не сыскали,а енти друг друга
легонько из ушата... чем-то поливают,
И упражняясь в красноречьи про братство забывают,
А может и друг к другу зубы подберают :cool:
-
Тишина стала в форуме...
Она стала пугать...
Иль насытились вдостале?
Надоело Вам рифмовать?
Что-то в Вас надломилось?
И куда-то ушло?
Что так вдруг изменилось?
Было ж так хорошо..
Может есть смыл воспрянуть?
Написать пару строф...
Это ж вовсе не в тягость?
Каждый будет здоров...
-
Просто лето настало.За окошком тепло.
(Ни чего не пропало,ни куда не ушло.)
Люди тянуться к морю,отдохнуть от забот.
Отпуск кончится скоро, и воспрянет народ...
-
Вот парадокс мышления достойный
Все кто достоин уваженья – те пьют
А кто всё время трезв – тот уваженья не достоин.
Лишь тот, кто пьёт –
Тот настоящим изредка бывает
В речах же трезвых – правды нет.
Так что же верно? Пить бездумно
Или подвластным предрассудку
Что в трезвости лишь правота
И быть всегда святым
Но лишь свята
Бывает правда
Когда она из глубины
Выходит с винными парами
Когда от рамок лиц отрешены условностей, -
-тогда лишь сами самим собою быть должны.
Так трезвый видит беспрестанно
Одни тревоги суеты,
А мы, проводим время славно,
От всех запретов освобождены.
Мы чувствуем в себе и силу
И ясность мысли
И столько в поведении имеем пылу
Что притяжения лишены Земного!
И по праву мы властелины всей Вселенной.
А трезвости как бы в ответ на божью пару
И жизни тленной заявляем смело!
Что мы одни судья и жертва
Всего живущего в плоти
И будем пить пока не мёртво
Вино! Которому нас суждено спасти.
(Игорь Шевяков. Приблизительно 1984 год)
С позволения автора. 19 рота 1986 год выпуска
-
Что-то музы наши поникли.............
Успех
В 3 года означает успех:
В штаны не делать.
В 12 лет означает успех:
Друзей иметь.
В 18 лет означает успех:
Права иметь - автомобилем управлять.
В 20 лет означает успех:
Секс иметь.
В 35 лет означает успех:
Деньги иметь.
В 50 лет означает успех:
Деньги иметь.
В 60 лет означает успех:
Секс иметь.
В 70 лет означает успех:
Права иметь - автомобилем управлять.
В 75 лет означает успех:
Друзей иметь.
В 80 лет означает успех:
В штаны не делать.
-
Ждём осени? Ведь грустные напевы
Лишь осенью приходят на умы.
Когда природа - мать споет все летние распевы
И зимние готовится увидеть сны!
-
Вино хорошее прольётся,
По телу дрожь пройдёт слегка.
Пусть всё хорошее вернётся,
Мечта - снежинка так легка.
Хрусталь событий в век ранимый,
Лишь звон в ушах со всех сторон.
Красивый мир, везде гонимый,
Пусть существует, нужен он.
Продолжен путь, привычка будет
Всегда как тень, как свет в окне.
Начнётся, кончится, забудет
Пролепетать в кошмарном сне.
12.12.1993 г.
Шунков П.Н.
-
Так хочется тепла и света!
Что-б рядом в жизни ,как всегда,
Была семья:жена и дети.
И Мир тогда весь - Красота!
Недаром сказано Разумцем
Что Миром правит Красота!
Но надо быть каким безумцем,
Что-б про Любовь забыть слегка!
Ведь что есть Мир ? - Творенье Света,
Любви созданье , Красоты!
Но поднимает крылья где-то
Зловещий ворон Темноты !
Нам надо стать на страже Мира!
Любви душевной , Красоты !
Что-б в нем побольше было Света!
Что-б места не было для Тьмы!
-
Провинциальный вокзал. Монолог уборщицы.
Прошу, не надо морщится.
Я русская уборщица.
Вот швабра, вот в ведре вода.
Приподнемите ноги, господа.
Вокзал как заколдованный.
Прокуренный, заплёванный.
И ходють ВСЕ туда-сюда.
Приподнемите ноги, господа.
И я как на верёвочке...
Бутылочки в ведёрочке
и мусур, что-бы без следа.
Приподнемите ноги, господа.
Ну, как вам энто ндравица,
Уселась тут красавица,
И чемоданов... ну беда.
Приподнемите ноги, господа...
Когда ж всё это кончится?
Эх, жисть моя-уборщица.
И день за днём, как в никуда...
Приподнемите ноги, господа.
-
(Из старенького)
Ты говоришь, что я хорош...,
Что я любим,
Но это ложь!
И взглядом жалостливых глаз
Меня не сглазь...
Какая грязь.
И рук изогнутых экстаз
На сон похож.
Какая ложь.
Не обманусь от мёда слов,
Не брошусь в омут с головой..
Ведь я не твой.
И капелькой стекает кровь
С порезанной руки...,
В коленях дрожь..-
Кошмарный сон
Как чья-то ложь.
Такие грустные стихи...
1987 г.
-
Я обожаю рыбалку, особенно мне нравится ловля на наше национальное ноу-хау - на мормышку. Это настолько увлекательно, что сподвигло на сочинительскую деятельность даже такого заплесневелого сухаря, как я :)
Рыбацкое счастье
Неспешно несет свои воды река.
Весеннее солнце. Разложены снасти.
В воде отражается контур кивка,
Мы ищем в глубинах рыбацкое счастье.
Рыбацкое счастье, какое оно?
Для нас это радость общенья с природой,
”Подъемы”, ”загибы”, и ”ложное дно”,
Увесистый ”монстр” карасиной породы,
Улыбки друзей и вечерний костер,
И кружка горячей ухи ароматной,
Неспешный душевный ночной разговор,
Мерцающий звездный шатер необъятный,
Зари полумрак, первый солнечный луч,
Живые алмазы росы на кувшинке,
И омут с коряжкой у глинистых круч,
Где окунь клюет на мормышку с шерстинкой,
Звон лески, упругая тяжесть садка,
Поющие струи речных перекатов, -
Вот счастье для ищущего рыбака,
И он это счастье находит когда-то...
Мормышка уже оторвалась от дна,
И, мелко дрожа, поднимается к свету,
Рыбацкое счастье нам дарит она,
Мы ей от души благодарны за это!
2004 г.
-
Когда-то, еще в прошлом тысячелетии, у нас с братом сложилась традиция – мы ежегодно выезжаем вдвоем на Южный Буг на рыбалку с ночевкой. Побывали мы на Буге и в 2005 году, нас приютил берег небольшого, но глубоководного залива, видимо, бывшего овражка; получилось (а может, и не получилось – решать Вам ;)) стихотворение, которое я посвящаю своему дорогому брату Андрею:
Южный Буг
Светает. Задумчиво старая ива
Склонилась ветвями над гладью залива,
Чуть дальше, величественна и глубока,
Укрывшись туманами, дремлет река.
Роняя с листвы предрассветную тишь,
О чем-то своем тихо шепчет камыш,
К шелесту листьев прислушавшись чутко,
Прячет свой выводок дикая утка.
Дымит костерок у тенистой дубравы,
Росой серебрятся прибрежные травы,
Светлеет край неба, и вдалеке
Заря отражается в доброй реке.
Вяжу я на леску мормышку попроще,
Иду не спеша к зеленеющей роще,
Где, радуя глаз красотою неброской,
Застенчиво смотрятся в воду березки.
Обрывистый берег с желтеющей глиной,
Под берегом – свал и большие глубины,
Кивок загибается снова и снова
В безумном азарте активного клева.
Закончилось утро, и сложены снасти.
Бросаю я в воду монетку – на счастье,
Машу на прощанье, как старому другу,
Могучему, щедрому Южному Бугу.
2005 г.
-
Купить билет, найти свой поезд,
Сесть и уехать, чтоб с тобою
Любви незавершенной повесть
Дополнить новою строкою.
Скорей, скорей соединиться,
Смешаться, слиться, раствориться,
Расплавиться, расперелиться,
Напиться губ и глаз твоих,
Уйти, в секунды превратиться,
И растянуть на сутки их...
С тобой прощаясь на вокзале,
Я ненавижу поезда.
Они разводят и развозят
Тебя туда, меня -сюда.
Езжай, уйди, чтобы вернуться,
Забудь про горечь и разлуку.
Купи билет, найди свой поезд.
Нам есть что рассказать друг другу!
P.S. Вот так вот, а вы говорите осень и возраст....
-
В стиле Шансон
Не нужно пальцы веером
Крутить передо мной.
Не все же ходят с "перьями"
По масти со шпаной.
Порою как на ниточке
Висит шальная жизнь,
Где шоколада плиточки
Где девки зашибись.
Но с возрастом увереней
Стою я на ногах.
Укореняясь в мнении,
Что исчезает страх
Не в суете обыденной,
А в фатализме дней.
Но чаще за "обидное"
Становиться больней.
Живём по божьей милости
В разгуле жизнь круша...
Но в ангельские крылышки
Поверила душа...
14.10.2007 г.
-
ну что сказать....ТАЛАНТЫ!!!!!!....а это значит что наши души не очерствели
попробую и я.......
Удар!Сноп искр!Удар,удар
Так сталь куют, и меч крепчает
Удар судьбы порой не ждут
Но неизбежность настигает
И кажется, что проклят путь
И не подняться…все пропало
И полной грудью не вздохнуть
Не вытащить из кожи жало…
Но ты встаешь..Сноп искр..удар
Клинок под огненной вуалью
Огня в себя вбирая жар
Становится булатной сталью
-
А вот еще....
Мне не нужно ни чье оправданье
Ведь оправдывать можно неправых
Не нужны мне пустые стенанья
Те, что делят на левых и правых
Мы теряем, мы что то находим
Мы стараемся бегать по кругу
Обижаем, встречаемся, любим
Досаждаем порою друг другу
И на этой огромной планете
И под этим безоблачным небом
Лучше нас могут быть только дети
Чистым, ласковым солнечным светом.
-
Гитара плачет..Дождь идет
Трещат поленья..дождь и ветер
Заходишь в дом и знаешь,ждет...
Та, что прекрасней всех на свете
И взгляд таких любимых глаз..
И чуть заметное дыханье...
И теплота банальных фраз..
Любовь затмившая сознанье
Где дом и где же те глаза?
Струна поет и вдруг.....порвалась
Лишь по стеклу бежит слеза
Гитары нет.. любовь осталась
-
( Из старенького...)
Мне ветры голову студят.
Мне волки воют в мороз.
Людская молва не осудит
Того, кому плохо жилось.
И холод уже не помеха...
Лишь кровь на запёкших губах...
Какая же это "потеха"-
Ходить в одиночку в горах.
Стаховка лишь руки, да ноги,
И собственная голова.
Не манят чужие пороги.
Не греют чужие слова.
Не ждут ни надежда, ни слава
Под склонами горной гряды.
Метель колыбельную справит.
И снег заметает следы.
А горы пропащих не любят.
Но тех кого любят-не лгут.
Я в горы иду, а не к людям,
Когда меня люди не ждут.
1983 г.
-
"Мертвая зона"
Время в плену ничего не оставит,
Стянет, залечит глубокие раны,
И в заключение точку поставит.
А остальное... возможно... по плану.
И расстояние - такая же штука:
Соизмеримо, расчётливо, точно,
Без оглавлений "секретно и срочно",
И без сомнений для узкого круга...
Только одно, не понять - не измерить,
Не подыскать разъясненьям туманным.
И потому принимаю на веру:
"Мёртвую зону, зону вне плана".
"Мёртвая зона"-не время, не место.
"Мёртвая зона"-где взгляд угасает,
И из горячего в холод бросает,
И не поётся весёлая песня.
Не перепрыгнуть запретную зону.
Хрупкое трогать-только сломаешь.
Даже когда ненароком затрону...,
Что изменилось ты не узнаешь.
И заболит, защемит, затревожит
Бедное сердце. Не отпускает.
Всё у тебя планомерней и строже.
Снег на ресницах лежит и не тает.
И равновесие не оступилось
Двигаясь в ночь по тернистому кругу.
Как объяснить тебе, милому другу,
Что я увидел, и что же случилось.
Пусть лишь одно будет сердце несчастным.
Неразделённость-наверно больнее.
Память, на счастье забвенью не властно,
Сердце холодное не отогреет.
Кем бы я не был, милее не будешь.
Сердце твое не пускает, не гонит.
Только сейчас я отчётливо понял
То, что меня ты уже не полюбишь.
1997 г.
-
Семейные ссоры
Чем так кричать-
лучше ударь!
Можно по морде,
ведь я же тварь.
Хвост подожму
и нервы в кулак...
И улыбнусь-
я ведь дурак.
Не огрызнусь и не укушу,
даже прощения попрошу
За то, что живу
или дышу...
Хочешь потявкая
и рассмешу.
Ткни мне под сердце,
или убей.
Мне это в радость,
я ведь злодей.
Ах, вечный вопрос
мужей и жен:
"Я так устала,
пошел ты вон!"
Всю злость не выльешь
на белый свет.
Несчастный случай-
проблемы нет.
90-е гг.
-
***
Не оставляя надежды
Что-то вернуть и сберечь,
Ты уходила... как прежде
Руки сняла с моих плеч.
Грустно. Спокойно. Не надо
Письма красиво писать.
Не изменяя уклада
Ты так умела не ждать.
Не обернуться в порыве,
Не закричать от беды.
Не обвиняя в разрыве,
Сам зажигаю мосты.
Только теперь и поверил-
Это не новый рассказ.
Просто, не хлопая дверью
Нежность покинула нас.
Порвана ниточка к дому.
Времени ход торопя.
Ты уходила к другому.
Я уходил от тебя.
1983 г.
-
Море
Вот море, как ленивый зверь
Уснуло в летний зной.
И я в тоске открою дверь-
Поговорю с тобой.
Не прячь в туман своё лицо.
И в пригоршне воды
От слёз твоих в кольце-кольцо,
Минутные следы.
От слёз солёная вода
И может потому,
Чужое горе и беда
Доверились ему.
И всё же кажется, порой,
Вода- солёный пот.
И штиль, как трудовой покой-
Венец дневных забот.
Не злись на нас-Твоих детей.
Не бейся штормом в ночь.
Одно лицо на сто ролей.
Поверить- не помочь.
Пришел, увидел, полюбил
Разлив морской воды...
А море.... кто б не приходил,
Сотрёт с песка следы...
1982 г.
-
***
Два мира, схожих по значению
Не сходятся по существу.
И вот, соприкоснувшись, мнения
Решают спор по старшенству.
Почет и честь, по следу славы,
В толпу бросают горсть монет,
Оттиснув герб чужой державы
На вновь наложенный запрет.
Смысл рассудительности выше,
Чем инфантильная игра.
Тот кто кричит,других не слышит.
(И хуже нет, чем дождь и град).
Пожалуй время не рассудит
Тех кто остался иль уйдёт.
Давайте разберёмся люди,
Что в скором времени нас ждёт.
Соединив задор с годами,
Так просто пропустить вопрос...
"Синьор целует руку даме-
За то, что жил, родился, рос.."
1985 г.
-
(Отрывок из пьесы Жанна Д"Арк)
Обращение к Жанне.
Оставь ненужные сомнения
Души своей.
Ведь жизнь не камень предкновенья
Среди камней
В сердцах не тронутых тоской
К чужой судьбе.
И осень девочкой босой
Идёт к тебе.
Ни в чём тебя не упрекнуть.
Домоклов меч
Вершая, обнажает суть.
И не сберечь
Цветов под натиском огня
Прошедших дней.
Пусть Францию враги пленят,
Но вместе с ней
Ты вновь восстанешь из руин.
С венцом из роз.
Никто не верил. Лишь один
Иисус Христос
Поможет праведной борьбе
С вселенским злом.
Я верю милая тебе,
Пока живём,
Сильнее и щита и лат
Свободы свет.
Ему не нужет адвокат
И звон монет.
Он сам найдёт тернистый путь.
Да, будет так!
Не отступить и не свернуть!
Ты-Жанна Д"Арк!
1984 г.
-
***
Глотком вина не отогреть души.
И в зазеркалье прошлого не видно.
Огонь свечи не трудно погасить.
Но почему же иногда обидно
Когда при встрече не дают руки,
Когда толпою правят дураки,
Когда не званый гость, а загостил,
Приходит, навещает, утешает,
Не понимая, что он жить мешает.
А выпроводить, так не хватает сил...
1986 г.
-
Читая М. Булгакова
Сплетаются в одном лице
Две разных сущности начала.
Печать добра на подлеце
Свои крупинки раздавала
Нуждающимся в доброте.
Нуждающимся в доброте
Порой поможет даже фраза ...
Но если Воланд захотел,
Судьба теряет оба глаза.
...Покой забыла Маргарита-
Её влечет Иерусалим.
Повозку понесли котыта.
Ей так хотелось в город... Дым
Оставит только серый цвет
Для благодарных поколений.
Под звон серебряных монет
Забыта совесть,без сомнений,
В закрытом на замок ларце.
Потерян ключ. "Ума палата"
Не отразиться на лице,
При жизни Понтия Пилата.
Огонь обжег листы бумаги
Но рукописи не горят.
Любовь ли Мастеру укажет
Вернуться на круги своя...
И Магдалина-Маргарита:
Две женщины-одна судьба.
Граница времени размыта,
Что б в этот мир впустить тебя...
1984 г.
-
Сонет для А.Макаревича
Разбито зеркало развенчанных побед
На тысячу мелодий под гитару.
И треплет ветер одинокий пасус.
На небе - в море горизонта нет.
Размыт дождем унынья и разлуки.
Крик журавлей в 120 Мегаватт
Звенит в ушах. И кто- то виноват,
Что ты сегодня вновь опустишь руки.
Разбито зеркало развенчанных побед.
Ты не увидишь в нем отображенья.
Не познанным останется творение.
И каждый шаг идет тебе во вред.
Осенний дождик-пересмешник старый,
Отмоет позабытый звукоряд.
Ля-септ, ми- септ... и так сто раз подряд
На тысячу мелодий под гитару.
На тысячу мелодий под гитару
Ты променял мелодию одну.
Непринужденно трогаешь струну,
Что б ублажить танцующую пару.
"Купите музыку"-девиз похож на казус.
В душе усталость оставляет след.
Ты все раскрасил в чёрно-белый цвет.
И треплет ветер одинокий парус.
И треплет ветер одинокий парус
прощания. Ураган прошел.
Кто вынес все, кто отошел,
И бас-гитара без души осталась.
На суть вещей не наложить запрет.
Твои глаза советом не закроют.
Но иногда случается такое-
На небе-в море горизонта нет.
На небе-в море горизонта нет,
Как в удивленных голубых глазах.
Квартира в полутёмных образах.
И сквозь гардины проникает свет.
А сквозь забор не проникают звуки.
Улитка закрывает плотно дверь.
Пейзаж в окне улитки, Ты поверь,
Размыт дождем унынья и разлуки.
Размыт дождем унынья и разлуки
Забытый кем то замок на песке.
Не много смысла в подленьком смешке-
Прошедшей радости потеряные звуки.
Ты веселишься, а в душе не рад,
Что рано отказался от наследства
Наивности. И слышится из детства
Крик журавлей в 120 Мегаватт.
Крик журавлей в 120 Мегаватт
Не возвратит нам Болдинскую осень.
О чем задумался, тебя никто не спросит.
...Как возвратиться хочется назад
Одеть давно заброшенный наряд,
Зажечь в душе оплавленные свечи...
И тишина в подаренный Вам вечер
Звучит в ушах. И кто то виноват...
Звучит в ушах, и кто-то виноват,
Что ты сегодня вновь опустишь руки...
Что мир опять не принял высоты...
На сцену дама бросила цветы.
И это было высшей из наград.
Заплаченной за творчекие муки...
Ты был замечен и на склоне лет,
Забывшись в суете воспоминаний...
Припомни: было иногда за нами,
Разбито зеркало развенчанных побед.
1985 г.
-
Корабли моего детства
На чердаке, в извёстке и пыли,
С задумчивым и отрешенным взглядом,
Я каждый вечер строил корабли,
Твердя, что удивительное рядом.
Я верил в корабли, которых нет.
Я верил в корабли, которым плыть.
И не жалел для этого монет.
И не хотел с другими их делить.
Фрегаты, каравеллы, крейсера-
Во времени прокладывают путь...
Лишь через двадцать лет придёт пора
На них глазами мудрости взглянуть.
Всё также верят ветрам паруса...
Всё также капитан предельно строг...
Всё та же горизонта полоса...
И палуба уходит из-под ног...
1984 г.
-
***
Волна накопленных обид
Нахлынула на берег счастья
Давно не знающий причастия,
Где храм спокойствия стоит.
И результат: разрыв и ссора,
Не заставляют долго ждать...
О пошлость руки замарать
Раз плюнуть,а отмыть так спорно...
И нарастая "снежный ком"
Заглатывает дни и ночи.
Ведь уступать ни кто не хочет
Другому в малом и большом.
И кто теперь любовь рассудит.
Да и кому судить о том...
Оставим времени "потом"
Он и она друг друга любят.
Конфликт исчерпан и забыт.
И эгоизм не стал опорой,
Облокотившись на который
Волна б накопленных обид...
1985 г.
-
***
За поворотом знакомые лица...
Но защемило-не разогнуться.
Как позабыть или как примириться
С тем, что пути наши вновь разойдуться.
Как в молчаливом безмолвии руки
Тянуться с дрожью к заветному плоду.
Письма летят журавлями разлуки,
И разливают по прошлому воду.
Чаши весов к равновесию стремяться,
Что б не нарушилась мера покоя.
Ты ведь не знаешь, что это такое:
С места в карьер неожиданно мчаться.
Не объяснить после этого шага,
Что подтолкнуло и не удержало.
Что в тихом омуте просто мешало.
Что привело в воодружению флага...
И повело, понесло, закрутило.
Не от людей, а скорее не с ними.
Кто приютил-становились родными.
Той же монетой за щедрость платил я.
Если утеряно-значит не нужно.
Что было найдено-дорого стоит.
Время всегда свою службу сослужит,
Что то разрушит, другое построит.
Душу не лечат душистые травы.
Не по пути медицинской карете.
Даже не знаю... но может быть правы
Были Вы, девушка в синем берете:
"Всё, что имеете-этого хватит".
Не оценил по достоинству фразу.
Может привычка-советы не тратить,
Только вот, не подводила ни разу.
И узнаю по знакомой походке,
Но не кричать же:"Вернись-я прощаю!"
Друг в пиале, словно в тонущей лодке
Молча заварит грузинского чаю.
И успокоет, отхлынет, уймётся
К собственной личности слёзная жалость.
И доброта по душе разольётся.
Мера покоя. Всё рассосалось....
1986 г.
-
***
Память сжигала ненужные строчки...
Ты на костер восходила сама.
Не обивая чужие пороги
Нити следов заметала зима.
Что забывается?Что остается?
Как не поверить в себя самого?
Не постоянно отменно живётся
И не на каждый ответить плевок.
В жизни даётся не так уж и мало.
Пользуйся, радуйся день-ото-дня...
Что же ты смотришь сегодня устало,
Чем не померно тревожишь меня.
Мелочи жизни. А мелочи ль это.
Может быть в них заключается суть.
И под конец високосного лета
Хочется на день вперёд заглянуть.
Враз опостылила щедрость посулов.
Не принимаю на веру слова.
Даже не спорю. Пусть время рассудит:
Я ли не прав, или ты не права.
Память брюзжит и пугает распятьем.
Вот ведь... не вывернуть из колеи.
Ветер полощет весеннее платье
Приоткрывая колени твои.
Нам ли не встретиться на повороте...
Что это было ? Подарок судьбы?
Я в недомолвках увяз, как в болоте...
От правоты в получасе ходьбы...
1988 г.
-
(Отрывок из Жанны Д"Арк)
Ненависть!
Слепая, как огонь
На базарной площаде,
До боли жжёт.
Дикий красный конь
Косит чёрным глазом
И ждёт...
Тело натянуто, как стрела.
В напряжении побелели руки
Раскалённым камнем.
Я узнаю её-это она-Жанна Д"Арк.
О том, что было-помним
И жалеть не станем.
Ненависть!
Тебя боятся,
В сторону отводят взгляд.
Уступают дорогу на эшафот...
Да, вот...
Кому достучаться.
Если верные ратники
Повернули коней назад,
Те кто раньше с тобою был.
Тебя удержала только ненависть
К многочисленным врагам.
Как в колокол бьёшь:
"Не дам-м-м!
Бросить Францию под копыта"
Ты помнишь то, что другими забыто
В поспешности,
Что бы избавиться от липкого страха
Зарывшись в нежности
Или келье монаха...
Всё!
Время пришло.
Палач больше не будет ждать.
Стоит ли бога молить?
(Боже! Как хочется жить...)
Не кому защитить,
Или понять.
Или помочь.
Сомнения прочь.
Вот он- уготованный рай...
Прошлого не забыть.
Смотри в глаза.Что "побелел" палач?
Зажги костёр-мою ненависть.
Зажигай!!!
Только потом не плач,
Я в твоей жалости не нуждаюсь.
Боже прими мою душу.
Каюсь....
1982 г.
-
Волки.(Триптих)
1.
За красной чертой я не вижу земли.
Отмечено место флажками.
За жалостью Вашей ничко не стоит.
Мы были и будем врагами.
Под крики полсотен развезшихся ртов
Загонщики нас загоняют
Под выстрел жаканом. А я не готов
Увидеть как сам умираю.
Вот встретиться если б один на один...
А так, как простых куропаток....
И стелется под ноги сумрачный дым,
Для тех, кто на "сладкое" падок.
Я слышу как лают собаки во след.
За что они нас ненавидят?
За то, что чужие. И жалости нет.
Они это знают и видят.
За выстрелом-выстрел. Фонтанчиком снег.
Но жизнь на игру не похожа.
Мечусь в западне, бепорядочен бег.
И жду когда выстрел положит
Конец этой странной забаве людей:
Расстеливать нас как мишени.
Отмеряна жизнь по количеству дней,
Которых никчо не заменит.
Как кто-то включил инфрокрасный фонарь:
Всё красной окрашено "краской".
По нервам, как в колокол звонит звонарь...
И я оглянулся с опаской....
На красное красными хлопьями снег
Оглохший от выстрелов ляжет.
Зачем ты явился сюда ЧЕЛОВЕК?
Никто мне, наверно, не скажет.
Завыл!!!Не от скуки, от боли в груди.
И Вы не поймёте секрета...
Кто вместе со мной под жакан не ходил,
Не спрашивай лучше об этом....
2.
Ну, кто мне ответит без фальши,
Своих не считая потерь,
Отважиться биться и дальше,
Как раненный в логове зверь.
Обложеный нами по кругу.
От злобы завоет луне...
Он верил как лучшему другу,
Но только ошибся во мне.
И вот психология зверя
Войдёт в генетический код:
Не верить. Не верить. Не верить.
А там, как кому повезёт.
Размежились наши дороги.
Теперь нам не попути.
И топчутся серые ноги,
Где нам никогда не пройти.
Бывает, что скрестятся судьбы
На узкой тропинке войны.
И мы выступаем как судьи
Не нашей и нашей вины.
Впитали мы с самого детства,
Что в дикой природе-враги.
Порой и с людьми по соседству
Живём по законам тайги.
Но стоит назад оглянуться,
Окликнуть зверей на ходу...
Я знаю, что волки вернуться...
Как к братьям по крови придут..
3.
Забыл про беду и тревоги.
Забыл про друзей и врагов.
Я видел на снежных отрогах
Закаты альпийских лугов.
И звезды рождались и гасли,
Как свечи потушенных снов,
Когда я крестился в ненастье
Преследуя стаю волков.
До боли знакомые звуки
И тени на белом снегу.
Сжимают замёрзшие руки
Винтовку. Я знал, что смогу...
Убить вожака из засады.
О даже не знает, за что
Мы ярости волчьей не рады,
Когда разрывая манто
Она вдруг выходит наружу
В последнем прыжке на врага.
Но сердце последнее служит,
Как летом оленьи рога.
И кровью-естественно алой
На белый сияющий снег
Минута молчанья упала....
И волки замедлили бег...
Завыли! Внутри оборвалось.
Душа вдруг замёрзла всерьёз.
И мало, и места ей мало,
В груди от нахлынувших слёз.
Лежал ОН пятном тёмно-серым.
Подтаяло под силуэт...
Он раньше ходил с ними первым...
И вот его уже нет.
Поземка трепала загривок.
Закрытые смертью глаза
И тени, залегшие криво
Я взглядок в закат провожал.
Добычу не взял, а оставил,
Оставил, как предал, в снегу.
И снег панихидную справил...
Бежал бы. Да, вот не могу.
Я шёл провожаемый взглядом-
Мне волки смотрели во след.
Но с ними вот Первого нет,
Ему это больше не надо...
Я видел: его окружили,
Лизали с хвоста до ушей...
Не встал он... и волки завыли,
Завыли по грешной душе...
1983-1986 г.г
-
Почти музыкальная пьеса в пяти частях.
1.Прелюдия
Деревья протянут замерзшие ветки
К цветку у засохших корней...
Чужие слова в обиходе не редки,
Но, все таки, хочется мне
Раскрыть свою душу соседу в вагоне.
Пусть только захочет узнать
(Он стал мне родным, он меня не прогонит,
И сможет чуть-чуть помолчать)
О том, что я видел. О том, как я видел.
Мой взгляд на порядок вещей.
Кого я любил и кого ненавидел,
И как я мотался ничей,
По пыльным дорогам и нес от обиды
Свои и чужие слова.
Мне было не нужно искать Атлантиду.
Я знал и долги и права.
Ничто не потеряно, в памяти ляжет.
И зеркало взгляд отразит.
Лишь полночь по прошлому узел завяжет.
Лишь полдень его опалит.
2. Аллегро
Деревья протянут засохшие ветки
К цветку у засохших корней...
Открытая книга, чужие пометки
И фразы отчеркнуты в ней.
Нахлынуло ливнем. Окно на распашку.
И в комнате утренний мрак.
Тебе подарю на прощанье ромашку,
А может всё будет не так.
Тяжелые фразы чужих изречений
Не держаться в нотной строке.
...И лёгкость походки-итог увлечений,
И плавная нежность в руке....
Порезало память. И нужно и больно.
Лишь пепел костра ворошить.
И хочется крикнуть:"Ну, хватит! Довольно!"
И вновь улыбнуться спешить.
Хрустальная ваза с вином изумрудным.
Вопросы в дыму сигарет.
Ответить не сложно, но если мне трудно-
Рисую абстрактный портрет.
И время, как море, меж нами преграда.
Мой штиль на твоем берегу.
Я снова приехал, а ты мне не рада.
И я за цветами бегу.
На "нашем углу" покупаю гвоздики.
На миг задержусь во дворе...
Деревья замерзли. Осенние блики.
Я вижу как сад постарел.
3. Ля-минор
Деревья протянут озябшие ветки
К цветку у засохших корней...
И мертвая птица в не запертой клетке,
Как нота из песни моей.
Идут передряги за мной шаг - за - шагом.
И чёрное солнце палит.
И красное море трепещется флагом.
И небо - как монолит-
Разломано временем в каменоломне.
Молчанье наводит тоску.
И маленький мальчик стоит, как паломник,
Читая бумажный лоскут
Письма от друзей. Расплываются строчки.
И вырвалось время из рук.
В конце предложенья поставлены точки.
И дверь не откроют на стук...
4.Фа-минор
Деревья протянут замерзшие ветки
К цветку у засохших корней.
Глядят из веков позабытые предки
На линию жизни моей.
И я удивляюсь немому терпенью.
Фемида слепа, как всегда.
(Как старый гусляр предающийся пению,
Без пользы и без вреда).
Высокие стены в зените сомкнулись,
И осень ворота закрыв,
Идет к пьедесталу немного сутулясь,
Что б в бронзу одется застыв.
Я поднял бокал за чужое здоровье-
Своим не привык дорожить.
А после подумал (уже на-второе),
Что сам бы не против пожить
Не много-не мало, а сколько мне нужно.
Но в шумный застольный триптих
Запели все вместе, не громко, но дружно..
И внутренний голос затих...
...Миллионы коней разбивают подковы.
Клинок по-над небом завис...
И п-а-д-а-е-т, падает вниз!
И все повторяется снова.
5. Соль-мажор
Деревья протянут замерзшие ветки
К цветку у засохших корней.
Мне жизнь в дневнике проставляет отметки,
И учит, что б был поумней.
И каждый миг-рождает новый шаг
Ошибок , повторений и понятий.
И новый день поднимет алый флаг.
А в небо крик не каждому понятен.
Вновь сыплет календарный листопад,
Сплетая дни в страховку от волнений.
Порой угрюм, порой беспечно рад,
И скучен вновь и не лишен сомнений...
И страстная борьба добра и зла
Не оставляет мне альтернативы.
Засохшие цветы не так красивы,
Как те, что нам весна преподнесла.
Свой эгоизм мешая в альтруизме,
Спешу успеть и опоздать боюсь.
И радугой пытаюсь преломиться в призме...
И каждый день мудрее становлюсь...
1984-1987 г.г
-
***
Не печаль оставила в наследство,
Не на фотографии печать.
Не заголосят, как мама в детстве,
Если вышло время провожать.
Не забуду жизни межполосицу.
Неудачи не сплошной бедой.
Сердце, как журавль в небо просится.
Берегом пройти по-над водой.
Только меж лопаток память зажила,
Но не в сердце-это не отнять.
Я прошу не хороните заживо.
Дайте хоть глоточек жизни взять.
Но не докричаться. Не услышали.
И не поняли. Не каждому дано.
Ночью нить следов на поле вышили.
Только кровь, как слабое вино.
И дорожку осветили выстрелы.
Нити трассеров сошлись одна в одну.
И в снегу завязли ножки быстрые,
Да завыли волки на луну.
И пурга запела не за здравие,
Замела следы за упокой.
Не с тобой девченка свадьбу справила.
Как гуляла раньше не с тобой.
И кому теперь...-поди пожалуйся.
Правит тот, кто снова на коне.
Так зачем же, объясни пожалуйста
Воля вольному и почему не мне?
1985 г.
-
Ветеранам Великой Отечественной...
Четыри года-на ладонях
От сотен вырытых траншей
Остались памятью мозолей
По поднятой земле полей.
Четыри года-отразили
В глазах такую глубину!
О том, что видели, как жили,
Как пережили ту войну.
Четыри года по минутам,
За шагом шаг и в полный рост.
Шальная пуля перед Прутом,
В глуши лесной чужой погост.
И города, и что осталось
От тех прекрасных городов.
Глоток воды-такая малость
Для гулких от войны голов.
Четыри года положили
Морщины в рамку серебра.
И облака спокойно плыли
Над памятью-твоим вчера...
Четыри года, и последний
День завершённой мировой.
А солнце всё подняться медлит
Над поседевшей головой.
И вот сегодня в бронзу ставит
Солдата Русская Земля.
Но по ночам чужая память
Тревожит и хранит меня.
1984 г.
-
Московская трасса
Дорога, ровная, как стол.
Дорога в ночь.
Ты ждешь меня, и я иду
Тебе помочь.
Не распросить, не рассказать,
Не объяснить,
Без громких слов (да, где их взять),
Как дальше жить.
Вот, как хронометр шаги
Уносят прочь.
И кровь пульсирует: "Иди
Себе помочь".
И колеметры впереди,
Лишь до утра.
Но голос говорит:"Иди
На свет костра".
Попутки свой уносят свет
Всё дальше прочь.
Я сам с собою "тет-а тет"
И только ночь.
И время стерлось, как следы
Подошвы башмаков.
И губы требуют воды.
И ноги от оков
Усталости не оторвать
От полотна.
И силы больше негде взять.
Но цель одна:
Увидеть слева поворот-
Который мой.
Я так устал, как буд то год
Иду домой.
1984 г.
-
***
Вольному-воля.
Широкое поле.
Чистая скатерть судьбы.
Удаль лихая.
Песня без края.
И верстовые столбы
По-на дороге.
Сбитые ноги
Цену узнали пути.
Поле ромашек
Путнику машет.
Что бы не осудил
Небо без песен.
Взгляд мой не весел.
Слёзы осенним дождем
Капают ночью-
Небо не хочет
Плакать сияющим днём.
1985 г.
-
***
К себе самому не проложены тропы.
Иду наугад по дорогам своим.
Одна за другой обрываются стропы
Берёз у дороги... и стелется дым.
Лишь небо застыло незыблемым троном.
И хочется крикнуть или помочь.
Пусть судят меня не по волчьим законам,
Когда мой корабль удаляется прочь.
И тает земля уготованным раем,
И время зовёт оглянуться назад.
По чьим же мы правилам в жизни играем?
И кто за меня принимает парад
Прикованный цепью привычек и славы
К раздумьям над циклом чужих неудач?
Но, кажется мне, что порой мы не правы
Когда по-над совестью стынет палач.
Весы неисправны. Фемида устала
Мечом ударять по пустым головам.
Семейное счастье-не так уж и мало,
Тем более, если даровано Вам.
Вину не разлиться по скатерти белой.
Вот скрипку заставил заплакать скрипач.
И формулы нет описать, как запела
Она над фасадами брошенных дач.
На синюю птицу не жаль акварели.
Два синих мазка положил на снегу.
А сердце стучит из-под серой шинели,
Как бьёт пулемёт на чужом берегу.
Путь катится яблочко, не выбирая,
По центру тарелочки и по краям.
Раскинулась степь, без начала и края.
Но где же всё то, что обещано нам.
В себе разобраться, куда как не просто.
Но легче задачи ни кто не задаст.
А тут, как назло, просыпается просо,
И я собираю (вот это контраст).
Живём, суетимся, хлопочем по дому...
И взгляд от земли оторвать не дают
Заботы, заботы...- до боли знакомо.
Мы сами себе создавали уют.
Не стану ломать философию эту.
Я понял навязанный мне идеал.
Когда все идут параллельно по ветру,
И я против ветра стремиться не стал.
Наш маленький "шарик" в безбрежном просторе
Один на один, в ожидании встречь...
И жить, пусть и сложно, но всё-таки стоит.
Ведь надо кому-то планету беречь.
1983(4) г.
-
автор: Игорь Тишанинов, 12 рота 1987 г.
«Берёзовая шинель».
Когда в «берёзовой шинели»,
Отправлюсь я в последний путь,
Не нужно скорби музыкантов,
И слёз пролитых мне на грудь
А в тишине, прощаясь с миром,
Пред погружением во тьму,
Сквозь пелену услышу ветер
И шелестящую листву…
А может белые снежинки,
Не разрывая тишины,
Вуалью тонкой молча лягут
На охладевшие черты.
Иль моросящий дождь холодный,
Осенней, позднею порой,
Прошепчет что-то осторожно,
Боясь нарушить мой покой.
Но не открыть мне глаз во веки,
Не увидать шумящий лес,
Не любоваться – тяжки веки,
Ни солнцем, ни глубиной небес.
Когда наступит время «ч»,
Придёт пора прощаться с Светом:
Я не смогу взглянуть в глаза,
И скорбь, по мне, оставлю без ответа…
22.05.2007г
Две беды.
Славяне думают душой,
Не то, что кто-то – головой,
При том у нас лишь две беды:
Дороги – тропы преисподней,
И, сплошь родные – дураки…
03.04.2005 г.
Дорога.
Дорога долгая моя,
Ведёшь неведомо куда,
И много ль мне ещё идти?
Что ожидает впереди?
Я мало лет ещё в пути,
Но мне идти до седины,
Избороздят морщины лик,
И я уже, почти, старик.
Бежит, торопится река,
Журчит по камушкам вода,
И солнца луч, купаясь в ней,
Напомнит радость прошлых дней.
Взгляни, дружище, на меня,
Нас не состарят времена,
Мы много видели с тобой,
Вдвоём мы молоды душой.
Иду и всматриваюсь в даль,
Мне прошлого, немного, жаль,
На старый след ложится пыль…
Что это: сказка или быль?
09.04.1986г
***
За жизнь -
Приходится платить,
За каждый шаг,
За каждый вздох,
За каждый выпитый глоток,
За свет в окне,
За ленность мысли,
А смерть –
Та - взяток не берёт,
Она в оплату принимает
Плату жизнью
26.04.2006г
К Дню ангела.
Твой Ангел пусть тебя хранит,
От злого слова, от невзгод,
От зависти, печали, лести,
От нескончаемых забот,
От нищеты и жажды мести,
От сглаза и иных болезней
Пускай тебя убережёт.
Твоей душе пусть даст покой
На краткий миг, горящий страстью,
Любовью пылкой наградит
В закате прежнего ненастья...
30.08.2007г
Курсантская баня.
Помечтаем мы с друзьями,
Помечтаем и пойдём,
Истязать друг друга рьяно
Под живительным парком.
С «охом», «ахом» и страданьем,
По-хлестаюсь не шутя,
С не наигранным стараньем
По-хлестаю и тебя.
Пот стекает в праздном жаре,
По спине льёт в три ручья,
На полку сидим в угаре,
Ждём терпения конца.
Вспоминали, как бывало,
Промерзаешь до костей,
А теперь, вот, жарко стало:
И опять не веселей!
И водой, и шуткой славной,
Наддаём в парилке пару.
Соскочил быстрее лани –
Вновь не выдержав накалу.
Отошёл, вздохнул свободно,
Праздник мыла позади,
Жаль, нельзя, когда угодно,
Банный праздник повторить.
20.12.1986г
* * *
Минули годы, с ними - юность,
За ней и молодость уж канула в лета,
А в памяти, на дне, остались где-то,
Воспоминания - курсантская мечта,
О службе, об одном «просвете»,
И звёздочках, о двух, на краешках погон,
И всё прошло, осталось в прошлом лето…
И оказалось: жизнь, что малый «перегон»
Меж пунктов двух: «сегодня» и «вчера»,
Ещё надеемся на «завтра»,
Но что поделать, жизнь почти прошла,
А хочется увидеть «послезавтра»
Переступая через грузный опыт,
Находим силы, средства и слова,
Чтобы найти друзей, пожать друг другу руки,
Хотя бы тем, с кем шёл в одной шеренге в былые времена,
И вспомнить всех, в одном строю стоящих,
Весёлых, сильных, молодых,
И молча, стопкой, помянуть ушедших,
На краткий миг, оставивших живых…
13.04.2007г
* * *
Не говори ненужных слов,
Уж лучше помолчи,
Тем более, когда заходит речь
О трепетной любви.
Любви, сжигающей в тебе
Остатки чувств твоих,
Любви, дарующей тебе
Палитру чувств своих,
Любви, безжалостной к себе,
К тебе и мне,
И разжигающей пожар,
В израненной душе.
Не говори красивых слов,
Уж лучше промолчи,
О том, как можешь ты любить –
Любовью докажи…
20.07.2006г
Ночь июня.
Сгустилась ночь над городом,
В разморенной тиши,
Лишь огоньки фонарные,
Под ними – мотыльки
Роятся возле лампочек,
Слетаются на свет,
И в танце этом бешенном
Ни грамма смысла нет,
В пыли, авто уставшие
К обочине прильнув,
Моргнут, сигнализацией
Хозяину вильнув.
А день давно закончился,
И небо надо мной,
Веснушчатое звёздами,
Укрыло с головой
И до восхода солнышка
Сверчки поют во тьме,
Не ощущая времени
Текущего во мгле…
19.06.2007г
Об огнях и маяках.
Слова бросая в разговор костра,
Мы в очаге поддерживаем пламя,
Слова сухие заставляют трепетать огонь,
Как на ветру развёрнутое знамя.
Слов бесполезный перебор,
Щепою набросав сухой, колючей,
Бездумно высыпав в костёр,
Не думай, что теперь кому-то лучше.
Вскорми огонь неосторожным словом –
Взовьются искры до небес!
И, уж поверьте, ожидать не стоит
Ни добрых дел, ни сказочных чудес…
Беречь огонь у очага,
Его домашнему теплу внимая,
Возможно лишь, когда слова
В огонь души кладёшь, но понимая:
Что дорог этот свет твоей душе,
Подаренный с надеждой и любовью,
Что мукой обернётся день,
Разбавленный навеянной тоскою.
А нужен, в океане наших будней,
Свет маяка, в дорожке лунной,
Что приведёт меня – к тебе,
К моей любви безумной…
02.07.2007г
Пиши, я жду.
На узкую ладошку
Ложится белый снег,
Хочу твою улыбку
Я видеть целый век.
В глазах твоих искрится
Цветущая весна,
Я знаю, где мне скрыться,
Ведь на дворе – зима.
На розовом румянце
Снежинки кончат бег,
Лишь на щеке-багрянце
Оставят талый след.
Запутались снежинки,
И падают во сне,
На длинные ресницы,
К твоей ютясь красе.
Зима как будто мягче,
Мороз не так силён,
С тобою рядом легче,
И я в тебя влюблён.
Снежинки тают быстро,
И тает время-снег,
Нам расставаться скоро,
«Пиши, я жду ответ…»
04.11.1986г
После поверки
или вечер в казарме.
Снова вечер наступает,
На поверке крикнув «я»,
На ходу ремень снимаю,
Облегченья не тая.
День прошёл - и слава богу!
Впрочем, в мире бога нет,
В туалете черти наши
Не жалеют сигарет.
Дым висит уж не клубами,
А сплошною пеленой,
Не идёт вода кругами
В бочке с мутною водой:
«Насолили» парни в бочке
Разномарочных «бычков»
И конца не видно точке-
Разговор течёт рекой.
Поболтав и накурившись,
Свято справив моцион,
Добираюсь до кровати,
А в постели – мёртвый сон…
20.12.1986г
-
Продолжение...
автор: Игорь Тишанинов 12 рота 1987 г.
Ромашки.
Полевой ромашкой
Покрыты луга,
Поле белых рубашек –
Словно вновь зима.
«Любит – не любит,
Ждёт – не ждёт..»
Ветер с ромашки
Рвёт лепесток.
Колокольца лесного
Рассыпается звон:
«Я влюблён в весну,
В белый свет влюблён!»
Но уже давно
Отжурчали ручьи,
Скоро кончатся
Тёплые майские дни…
18.04.1986г
Рябина.
Извела меня тоска,
Горькая кручина,
Ждёт меня не первый год
Под окном рябина
Гроздья алые свои
На ветвях раскинет,
Грусть и горечь ягоды
Время не отнимет
Осени палитра
Не щедра с тобой,
Но покрыты листья
Яркой желтизной
Жёлтый цвет – к разлуке,
Дождик нити ткёт,
По свинцовым водам
Палый лист плывёт…
Оживёт весною степь,
Не мила чужбина,
Ждёт меня не первый год
Под окном рябина…
1984-86гг
* * *
Слова, слетающие с губ
Безжалостно, мне в сердце
Точат рану
И чья жестокость, наконец,
Добьёт меня?...
Тогда – я кану…
В небытие, презревши боль,
Минуя бренные заботы,
Иль в ада страшные врата,
Иль в рая синие высоты.
Не тороплюсь попасть туда,
Откуда смертным нет возврата,
Но измождённая душа
Всё вырывается куда-то…
Она молчит, но в клетке тела,
Видать, метаться надоело…
19.07.2006г
У столба Позора
К столбу Позорному он стал
И что-то тихо пробурчал,
Не то в защиту своих прав,
Не то о том, как был не прав,
И тихо постояв немного
Опять пошёл своей дорогой,
Известной, кажется, ему,
А, может, Богу одному…
20.07.2006г
В никуда.
Никого не прошу ни о чём,
И, однажды, сошедши с дороги,
Не ищу подходящих путей,
И бреду, сбивая в кровь ноги
Путь бессмысленней трудно найти,
И бесцельное это блужданье
Не поможет вернуться, дойти
И сказать пару слов на прощанье
Путеводная скрылась звезда,
Потерялась в галактике где-то,
А быть может она не моя,
И нет смысла искать её света
Лихолетьями сотканный век,
Растрепался на нити событий,
Потерялся в пути человек,
И не жаждет надежды наитий…
22.05.2007г
За встречу!
А мы уже не так стройны и кучерявы:
Кто лыс, кто сединою убелён,
И вот, живот, твердят, что это грудь,
Хотя итак заметно – обладатель удручён.
Да, изменились времена,
И на столе уже балык и осетрина,
Бутылок стройные ряды:
Всё коньяки, да марочные вина
И разговоры важные ведём,
Приличное застолье, честь по чести,
Забыто, что любое блюдо жаждет мести,
За неумеренность в еде…
Всё разносолы, не чета курсантской кухне,
Мечты о жареной картошке, шашлыке -
Забыты, забыты «бигусы» из квашеной капусты,
И запах рыбы, словно в страшном сне.
А я хочу поднять – « За нас!»,
Сто грамм обычной русской водки,
В кругу друзей, под чесночок и лук,
С тушёнкой разогретой на костре…
11.04.2007г
* * *
Золотая листва с тихим шелестом,
Засыпает дорожки аллей,
Осень снова гуляет по городу,
По холодным рельсам путей.
Солнца луч, прозябая, потянется
К не опадшей жёлтой листве,
Не согреясь, за облако спрячется,
Он всё ищет приюта в земле.
Над прозрачной аллеей заплачет,
Моросит нудный осени дождь,
И прохожих не видно на улицах,
Лишь дрожит под дождём мокрый пёс…
09.10.1986г
Киев-Санкт-Петербург
Нева, одетая в гранит,
Стоит перед глазами,
А Киев древний шепчет мне
«Ты – здесь, но ты – не с нами»
Печорской Лавры купола
В небесной синеве,
Затмили солнце во сто крат,
Глаза сжигают мне
А я ослеп – не вижу я
Красот князей престола,
Перед глазами Зимний сад
У детища Петрова
Намок под шумною грозой,
Вода течёт ручьями
И только Питер, всё равно,
Встаёт перед глазами.
Моя душа давно не здесь,
Хотя я телом с вами,
Мне небо севера родней –
Расстанемся друзьями…
22.06.2006г г.Киев
Май
У свечей каштановых,
Угасает цвет,
И летает в воздухе
Тополиный снег.
Вновь аллеи города
Наполняет май
Ароматом солнечным,
Криком птичьих стай
Днём, над сетью улочек,
Прогремит гроза,
И прольётся ливнем
На весь мир весна.
Выгнет спину радуга
В чистой синеве,
Разбросает краски
По живой листве.
А по влажным улочкам,
Среди мокрых крыш,
Пробежит по лужицам
Ветерок-крепыш.
Городского шума
Суета сует,
День весны, последний,
Не заметишь, нет…
31.05.1986г
Может быть...
Может быть, и я когда-нибудь
Оглянусь на пройденный мной путь,
Посмотрю на рук своих дела,
На года, прошедшие «не зря».
Может быть, и вспомню в этот час
Свой, давно уже забытый, класс,
И сирени в мае буйный цвет,
И к чему возврата больше нет.
Может быть, подумаю тогда,
Что моя судьба не так плоха,
И встречают вновь меня друзья,
Даже, если в дверь стучит беда.
Улыбнусь опять я ветерку,
Лихо с трав слизнувшего росу,
Рассмеюсь и солнцу в вышине –
Снова радость мир приносит мне.
02.02.1987г
Незабудка.
Я смотрю на тебя,
Вспоминаю цветок,
Тот, что видел тогда,
Пробежав марш-бросок
Он расцвёл на обочине
Пыльной тропы,
Только пыль не закрыла
Его синевы.
Жаль не смог сберечь
Для тебя цветка,
А в твоих глазах -
Его синева…
01.04.1986г
О пошлости
Да, опошлить всё, конечно, можно,
Что на алтарь доступности положено,
И, вместо, чтобы наградить доверием,
Под пошлости крылом, объявят преступлением.
И пылкость чувств, так свойственная юному,
Под липкой пошлостью покажется безумною,
И песнь в ночи, весною, соловья
В тумане пошлости, что крики воронья
А вечный зов к рассвету и закату
Для пошлости, что редкая монета нумизмату,
А может, все слова зазря?
Уж, пошлость, ли не пресыщения сестра?
И так – к чему не прикоснись,
Была бы нота восхищенья,
Как тот час, пошлостью сведут
Порыв души – к простому умиленью.
О боже! Дай интеллигенции свободу!
Чтобы смогли они, без пошлости,
Взглянуть в глаза народу,
А отражение своё увидев в них,
Без пошлости, смогли найти иной мотив…
01.08.2006г
Обман.
Луна, надкусанная небом,
Вуалью облаков прикрыта,
И от того её лицо
На небосводе так размыто
Холодный блеск далёких звёзд,
Как молчаливое плененье,
Зовёт в пугающую тьму,
А за которой, лишь забвенье.
Забвенье летнего тепла,
Жемчужных рос на свежих травах,
И блеск воды в лесных ручьях,
И солнца лик в земных купавах,
Забвенье звуков тишиной,
Забвенье света вечной тьмой,
Всё безмятежно, всё в обмане,
В лице Луны, что вечно с нами…
02.09.2007г
***
Порок уныния, увы,
Давно известен мне,
Его прислужница – тоска,
На ухо шепчет: Где?
Где годы канувшие в зыбь
Прибрежного песка,
На память лишь оставив мне
Седого серебра…
Когда успел я заглянуть
В глаза кривых зеркал,
В которых потерялось всё,
О чём я и не знал
Минует время, унося
С собою счастья свет,
И не вернутся никогда
Мои семнадцать лет…
23.04.2006г
Последний марш.
Последний марш
Оркестр бодро отыграл,
И шагом тихим
Молча с плаца прошагал…
И стало слышно
Шелест тополей
И щебетанье птиц…
Негромкое: «Сержант, налей…»
Восторженные стихают крики,
Эмоций через край,
Нам вместе стало хорошо,
Сейчас не нужен рай.
Стремительно пустеет плац
И шумными ручьями
Выпускники ушли,
по шумным улицам Столицы
Со старыми друзьями
В стенах родных
Побыв немного
Друзей кто встретил, а кто нет,
Пошли своей дорогой
Воспоминания рекой,
О добром, жизни о хорошей,
И отрываемся сполна,
В карманах не считая «грОшей»
Один лишь день
За столько много лет,
Мы – встретились, кто смог,
Но слишком многих с нами нет.
И город вспомнил нас
Увидев всех, в лучах дневного света,
И вместе были все - друзья,
Всего лишь до рассвета…
06.06.2007г
Россия.
Скажи – «Великая Россия!»
Произнеси всю фразу вслух,
Да так, чтоб нивы золотые,
Бескрайний лес и ширь степей,
И рек, потоки голубые,
Ночной прибой и соль морей,
И солнца луч, и синь небес,
И ветра резвые порывы,
И облака, и туч разрывы,
И радость, боль души твоей-
Всё было в ней!
07.10.2005г
Слова
Слова, слова…
Сливаясь в фразы,
Нам безразличней
Раз от раза.
Словами делают признанье,
И лгать словами норовят.
Словами выскажут презренье,
И благодарность огласят.
Словами душу продают,
И ими же её спасают,
Друзей словами предают,
И ими их приобретают.
Словами бьют, словами шьют,
Словами морду начищают
И извиненья принесут.
Словами в этот мир встречают,
И в путь последний проведут…
И добрым словом, дай-то бог!
Когда-нибудь, да помянут…
22.04.2004 г
Тоска.
Я перебрал сто тысяч слов
У жизни на краю,
Но слов найти я не могу,
Чтоб передать тоску…
Я перебрал аккордов тьму
Минорного ручья,
Мелодий не могу извлечь,
Их слыша голоса…
Я перестал писать стихи,
Заброшена тетрадь,
В которой счастье, боль и грусть
Свою имели рать.
Рать слов и мыслей, и печаль…
У жизни на краю,
Ни слов, ни музыки, ни сил
Найти я не могу…
Как далеко моя судьба
Меня ты занесла,
Ни слов, ни музыки, ни птиц
Родных не слышу я…
Я перебрал сто тысяч слов,
Я перебрал аккордов тьму,
Но передать я не могу
По Родине тоску…
04.10.2005г
***
Хочу послушать тишину,
На берегу реки,
И удочку зажав в руках,
Отвлечься от тоски
Хочу послушать соловья,
Поющего в тиши,
Ночною, тёплою порой,
На краешке весны
Хочу услышать шелест губ
Лесного ручейка,
Испить хрустальной чистоты,
Свои прильнув уста
Хочу услышать шум берёз,
Знакомый с детства мне,
И тихий треск еловых лап,
Сгорающих в костре
Хочу услышать ветерок,
Гуляющий в листве,
И не хочу я слышать слов,
Боль приносящих мне…
23.04.2006г
-
Философия времени и пространства.
Моногамный,
Только чёрный цвет,
Идущий сотни лет
В сонмище звёзд и дней
Несёт пыль погибших планет
К Земле моей,
Звучит голосом чужим
Ослабевшим от скитаний...
Чем он для нас станет?
"Кто хозяином был твоим?"-
Можно спросить.
Только будет ли ответ.
Разве можно жить
Столько лет
Оставаясь таким, как есть.
На всех один закон
Порождающий плоть,
Убивающий песнь.
И вот,
Стремясь под уклон
Время песочных часов
Пересыпает пятое измерение
От уходящего к будущему.
Останавливая потоки времени...
Но это моё личное мнение...
Не подчиняясь падению
Стремиться снова наверх,
Через графики славных вех.
Туда, где уют не затянул совсем,
Не сохранил покой...
Ласковый голос твой
Был непонятен всем...
Не зажигая свеч
Тихо мне что-то спой.
Всё, что хотел сбереч,
Всё, что ты взял с собой
В путь, что бы не забыть,
То, что хотел сказать.
Кем нам сегодня быть,
Что нам от завтра ждать?
Музыкой неземной
Смой засоренье душ.
Люди к тебе идут
Через палящий зной.
Ультра - и инфро свет
В жизнь облекают мрак.
Думаю:"Было так"
Альтернативы-нет.
Не возродить идей
Фениксом из руин.
Лишь человек один
Знает, чем день длинней,
Тем бесконечней ночь,
Больше седых волос.
Может и не пришлось
Будущему помочь,
А прошлому не помочь,
Где там... да и зачем,
В рамках оно умрёт.
Лучше растопим лёд
Старых теорий и схем.
...полночь закрыла своим крылом,
Небо зовет в дорогу.
Ты подожди, я устал немного.
Дай мне войти в твой дом,
Дай мне себя найти,
Всё воедино собрать,
Всё, что найду на своём пути,
Всё, что ты можешь дать.
Дай мне окрепнуть и на ноги встать
Под метеоритным дождём.
Если захочешь меня позвать,
Только скажи:"Идём!"
За руку взяв, укажи вдали
Звёзды. Но лишь позволь
Мне обернуться на свет Земли-
Родной, далёкой и голубой...
1985 г.
-
***
У разных сцен различное начало.
Заведомо известен лишь финал.
Поэтому не стоит как попало
Бросать себя с вокзала на вокзал...
Но забывая адреса знакомых,
Их дни рождений, свадеб и кончин,
Я неизменно возвращаюсь к дому,
В котором просто будни проводил.
А утром повторяется по новой.
И горький вкус причастия во рту.
Лишь памятью о дамочке бубновой
Пощечина на "лицевом счету".
Пусть, как по нервам капает из крана.
Пусть на душе предельно тяжело.
Пусть женщина моя уходит рано,
С собой уносит свежесть и тепло.
Пусть эта преждевременная жалость
Не притаится в четырёх стенах.
Но совесть-всё что у меня осталось,
Зажжёт ли свечи в дальних теремах.
Клубком своих забот и увлечений
Разматываю полузабытый спор.
...в безветрии, безверии и лени
Корабль- произрак покидает порт...
1984 г.
-
Супер строки!!!!!Молодчина!!!!!
-
"КАНДАГАРСКИЙ ДНЕВНИК". КАЗАКПАЕВ С.А.
ВСТУПЛЕНИЕ
Дорогой читатель, сегодня, открыв эту книгу и решив ее прочитать, ты должен знать, что в ней отражены события уже ушедшей в историю афганской войны. Я не писатель и ни в коем случае не претендую называться им. Не претендую и я на то, что раскрою в этой книге истину в последней инстанции об афганской войне. Более того, хочу честно признаться, что многое, написанное в те годы лейтенантом Казакпаевым, не совсем устраивает и нравится мне сегодняшнему Казакпаеву. Тем не менее, я счел необходимым оставить все в дневнике, так как это и было написано более двадцати лет назад.
Читая дневник, можно обнаружить, казалось бы, не совсем уместные для художественного произведения слова, предложения и даже главы. Не судите строго, это написано человеком, только что начавшим взрослую жизнь, еще не совсем сформировавшейся личностью.
Этот дневник вел молодой лейтенант, заместитель командира роты по политической части, не предполагая, что его когда-нибудь будут читать как книгу. Все, что увидел, с чем соприкоснулся, и что испытал на войне лейтенант, записывал каждодневно в свой дневник. И по сему все изложенное в этой книге правда, увиденная на той войне одним из ее очевидцев.
Когда я решил опубликовать свой дневник, близкие мне люди советовали прибегнуть к помощи профессионалов, доверив выпуск дневника как книги, писателям или журналистам. Я не последовал этим советам, потому что в таком случае утратился бы подлинный текст и немного наивный, юношеский стиль.
Профессиональный писатель, безусловно, написал бы гораздо лучше, но мне кажется, многое, в том числе и важное в моей жизни, было бы утеряно с учетом и оглядкой на изменения, произошедшие за последние десятилетия. Аккуратно обращаясь с текстом, я все же поработал перед публикацией над некоторыми, на мой взгляд, коряво написанными лейтенантом главами и предложениями. Мне и самому сейчас очевидны неудачно отраженные моменты в дневнике, но повторяю, я хочу их оставить неизменными, так как они были искренне написаны в свое время.
Свою книгу я, прежде всего, предлагаю для чтения будущим офицерам и молодым командирам нашей казахстанской армии. Надеюсь, она окажет в определенной степени помощь им в первые годы становления как офицеров и командиров; поможет удержать их
от непродуманных незрелых поступков, от неправильных решений и окажет содействие в правильном понимании армейской жизни.
Я не пытаюсь в этой книге показать армию в красочных цветах, или очернить, как это делают некоторые офицеры в своих книгах в последние годы, я просто попытался показать ее не видимые для глаз постороннего человека стороны армейской жизни.
В службе почти каждого молодого офицера бывают такие периоды, когда ему особенно бывает сложно принять решение в тех или иных сложных ситуациях. Если в книге хоть один человек найдет для себя что-нибудь интересное и воспользуется моим опытом лейтенантской службы, я буду считать себя счастливым человеком. Обращаясь отдельно к своим товарищам, воинам-интернационалистам, прошу заранее извинения, если где-то написал не совсем правильно о некоторых наших сослуживцах. Но это все было и является правдой, а на правду обижаться не нужно.
Свои отзывы, замечания и предложения прошу сообщить мне по рабочему телефону 8-(72-72)-220-69-00.
С уважением
Начальник Алматинской Республиканской военной школы имени Б. Момышулы,
Казакпаев Сержан Абдолдаулы
Итак, сегодня, 28 июля 1983 года, в поезде Алма-Аты – Ташкент, я решил начать этот дневник. Я еду на войну, которая длится уже четвертый год. Что это за война, о которой никто и нигде не пишет? Что будет со мной на этой войне, смогу ли вернуться назад?
Настоящий дневник поможет мне запомнить все самое важное, что произойдет за это время со мной и с людьми, находящимися рядом. Мысль о ведении дневника возникла в тот момент, когда в штабе Среднеазиатского военного округа генерал, пожимая мне руку, объявил, что я включен в плановую замену, то есть, мне предстояло заменить там, на войне, офицера-замполита роты спецназа в городе Кабул. Желание поехать в Афганистан - исполнять интернациональный долг - возникло намного раньше, еще в период учебы в военном училище. А возможность поехать реально на войну возникла в один из переломных моментов в моей офицерской службе. Напишу об этом и о том, как стал военным человеком подробнее, так как мне видится, что эта история характерна в своем «механизме становления» для многих офицерских судеб.
Родился и вырос я в селе Урыль, Катон-Карагайского района Восточно-Казахстанской области. Моя малая родина является одним из самых восточных населенных пунктов республики. Совсем недалеко от нашего села проходит стык границ трех государств мира: Китая, Монголии и Советского Союза.
С детства, сколько себя помню, я всегда мечтал и готовил себя к тому, что в будущем стану военным летчиком. Желание стать летчиком возникло, вероятно, от того влияния, которое оказали на меня прочитанные мною книги, которые я читал одну за другой с тех пор, как научился читать. Сколько себя помню, литературные герои из художественных произведений были моими кумирами, учителями и воспитателями.
Читал я книги обо всем, без какой бы то ни было системы: от сказок до современных произведений как советских, так и зарубежных авторов. Книги помогали и помогают мне сейчас легко идти по жизни. Ведь в книгах отражено все, что выработало человечество за свою долгую историю: достижения, опыт, просчеты предыдущих поколений. И, наверное, только в книгах человек может поистине почерпнуть настоящие знания, необходимые ему в жизни. В общем, благодаря книгам я, никогда не видевший наяву самолета, твердо решил стать военным летчиком. Но в десятом классе нелепая случайность перечеркнула мои эти планы: занимаясь в спортивной секции вольной борьбы, на занятиях я сломал руку. Случилось это как раз в то время, когда я со своими сверстниками должен был проходить военно-медицинскую комиссию, которая определяет годность призывников к службе в армии. В результате я оказался негодным для поступления в военно-летное училище, и работники военкомата предложили мне направление в военное училище Сухопутных войск, так как требования для кандидатов в военно-летные училища были значительно выше, чем требования для кандидатов в училища других видов войск.
В общем, если не вдаваться в подробности, вскоре, успешно сдав вступительные экзамены, я стал курсантом Симферопольского высшего военно-политического строительного училища.
Учеба, военное училище, новые товарищи и новые впечатления - все это увлекло меня, и я изо всех сил старался быть неплохим курсантом, понимая, что, окончив военное училище, буду офицером, защитником Отечества. За четыре года учебы я получил достаточно хорошие знания и приобрел хороших и верных друзей. Какие это были ребята! Саша Гребенников - мой земляк из Восточного Казахстана, с которым мы выехали из Усть-Каменогорска на поезде в Симферополь. Он был моим наставником, потому что поступал в наше военное училище уже второй раз и по сему все знал. Поступив в училище, я с первых дней подружился с Володей Петайкиным и командиром второго отделения нашего взвода сержантом Николаем Масловым.
Володя - наш круглый отличник, был, как и я, родом из деревни, видимо, поэтому мы сблизились и подружились с ним. Сержант Коля Маслов, отслуживший два года за границей наводчиком-оператором БМП, для меня был, безусловно, примером, и мне всегда хотелось походить на него во всем. Вспоминаю такой случай и считаю его первым уроком военной педагогики, полученным от сержанта Н.Маслова.
Произошло это в самом конце курса молодого бойца: меня, Петайкина, Филичкина и Маслова командир роты капитан В. Коровянко направил из Перевального в Симферополь, для подготовки казармы. По прибытию на место, в казарму, каждому из нас Маслов поставил задачу по наведению порядка. Мне он определил умывальник и туалет, Филичкину - кубрики и «взлетку», а Петайкину- все оставшиеся помещения. Предупредив, что через определенное время придет и проверит, сержант ушел, и мы принялись наводить порядок. Я добросовестно помыл полы, протер кафель, зеркала, раковины и каждый из унитазов залил несколькими ведрами воды. Закончив уборку, я стал дожидаться прибытия сержанта для проверки. Он вскоре появился, и как мне показалось, остался доволен тем, как я навел порядок. Единственно, что ему не понравилось, и он сделал замечания так это то, что недостаточно хорошо вымыты унитазы. Я ему объяснил, что унитазы мной вымыты, а копаться в дерьме я не буду потому, как я не являюсь нарушителем воинской дисциплины. Маслов, выслушав меня и ничего не сказав, взял тряпку и принялся мыть один из унитазов, при этом он почти по локоть окунул свою руку в нечистоты. Увидев, что сержант, командир, моет унитаз, я бросился мыть соседний. Вскоре сержант ушел. Я же вымыл все унитазы так, как показал мне сержант и проникся к нему еще большим уважением. Не покажи он мне тогда личным примером как это делается, я ,возможно, отказался бы мыть и, наверное, возник бы конфликт командира с подчиненным и как бы все это закончилось - известно одному Богу. К сожалению, таких положительных примеров в последующей курсантской жизни почти не было, и я часто получал взыскания от своих непосредственных командиров.
Обучаясь на втором курсе, я впервые услышал о том, что наши войска вошла в Афганистан по просьбе правительства этой страны и выполняет важную интернациональную миссию. Я и мои однокурсники, курсанты, очень сожалели, что не успеем принять участие в этой войне. Мы живо обсуждали ситуацию, сложившуюся вокруг Афганистана, с преподавателями на семинарах, диспутах рисовали светлое будущее этой отсталой страны. Я до сих пор помню то, как мы, курсанты, наивно полагали, что война эта быстро закончится. Мы считали, что несокрушимая и легендарная Советская Армия справится с душманами максимум за полгода.
Какими мы были тогда наивными романтиками и максималистами! Как мы торопили время, чтобы быстрее окончить училище и успеть попасть на войну. Однако война не закончилась быстро как мы предполагали и уже четвертый год продолжает собирать алчно все новые жертвы из числа советских воинов, проходящих службу в Афганистане. Я, когда-то переживавший, что не успею на войну, уже окончил военное училище и даже успел послужить в войсках целый год.
В общем, завершив успешно обучение в военном училище, я без особого труда распределился в Краснознаменный Среднеазиатский военный округ. В отделе кадров политуправления округа меня определили в военно-строительный отряд, штаб которого размещался в городе Капчагае. Здесь, в штабе, я встретил своего однокурсника, который ждал назначения, так как он окончил училище комсомольцем его не направили замполитом военно-строительной роты. От него я узнал, что из восемнадцати ребят, прибывших из нашего училища, пятнадцать человек распределены в военно-строительные части. Лейтенанта Железнова Игоря (он учился на нашем курсе в 24-й роте) направили в воздушно-десантную бригаду замполитом разведроты.
Военно-строительная рота, в которой мне предстояло служить заместителем командира роты по политической части, находилась в поселке Чингельды, примерно в ста километрах от Алма-Аты. Я служил и, как мне кажется, выполнял свои обязанности по службе неплохо. Во всяком случае, не хуже других офицеров нашего военно-строительного отряда. Как учили меня в военном училище, я проводил политико-воспитательную, агитационно-массовую и культурно-просветительную работы с личным составом своей роты.
Солдаты в военно-строительных войсках подбирались из призывников, которых нельзя было призывать в боевые части по различным обстоятельствам. Большинство солдат были не годны по состоянию здоровья к строевой службе, были солдаты, имеющие судимость и не имеющие среднего образования. Плохое знание или полное незнание русского языка являлось причиной того, что молодой человек попадал служить в военно-строительные войска.
Наша военно-строительная рота занималась возведением жилого дома для семей военнослужащих местного гарнизона, и все наши усилия офицеров и солдат были направлены на то, чтобы вовремя построить и сдать этот объект к очередной годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции. Не заботясь особо о качестве строительства, под лозунгом досрочной сдачи дома к любимому празднику страны, днем и ночью кипела работа.
Моя служба и жизнь теперь были как бы неразделимы, и проходила или в казарме или на строительной площадке вместе с моими подчиненными. Ночевал я в казарме, в канцелярии роты, кушал вместе с солдатами в солдатской столовой. Выходных дней, когда можно было бы отдохнуть, или заняться чем-либо другим кроме службы, не было, и об этом никто из офицеров и прапорщиков даже не заводил и речи. Время в работе летело быстро, и я вскоре, хотя и с трудом, привык к такому ее ритму и не заметил, как пролетело несколько месяцев моей службы. Возможно, так бы протекала и дальше моя жизнь спокойно и мирно, если бы не произошел один интересный случай, который круто изменил мою жизнь.
В один из обычных дней командир роты, видя мое особое усердие в работе и безвылазную казарменную жизнь, то ли пожалел меня, то ли хотел поощрить, объявил мне, что завтра у меня выходной. Утром на попутном автобусе я поехал в Алма-Ату, решив выходной провести у родственников. Было огромное желание как можно дальше уехать хоть на один день от надоевшей и опостылевшей за эти дни казармы и службы. Только военные люди или служившие в армии смогут понять меня, когда я так нелестно отзываюсь о своей когда-то добровольно выбранной службе. А дело здесь вот в чем. В военном училище нас учили в основном теории и тому, как должна быть организована служба и быт военнослужащих в идеале. Но служба в войсках очень далека от идеала, даже можно сказать, прямо противоположна идеалу. Она как будто направлена на изнурение и организованные мучения всех военнослужащих.
Я намерено упускаю трудности, выпадающие на долю простого солдата, он служит два года и у него есть надежда, что такая жизнь когда-нибудь закончится. Офицеры - вот кого мне безумно жаль в нашей армии. Находясь почти круглыми сутками на службе, они не бывают дома, не видят своих семей. А между тем, если правильно организовать службу, мне кажется, было бы гораздо легче жить и интересно служить.
О том, что рабочий день и служба организованы нерационально, знают все командиры и начальники, но никто ничего не хочет изменить. Наш командир части, сам, безвылазно находясь на службе, требует того же от всех своих подчиненных. Иногда ловлю себя на той мысли, что от такой неорганизованной правильно службы и жизни, начинаю разочаровываться в выбранной профессии. Ежедневно меня посещает мысль: неужели вся жизнь моя пройдет таким вот образом, которая посвящена только одной службе. А когда же мне жить - ведь кроме того, что я офицер, я еще и человек. Человек, у которого есть самые простые земные потребности, желания и, наконец, право на обычную личную жизнь. И самое сложное в этом армейском бытии, на мой взгляд, это то, что нет надежды на какие-то перемены и улучшения жизни в будущем. Независимо от того, какую ступень в служебной иерархии ты занимаешь или будешь занимать, эта беспросветная жизнь остается неизменной. Вот так, рассуждая про себя о начале своей армейской жизни и ее беспросветности, я приехал на автовокзал города Алма-Аты.
На автовокзале, понимая, что я приехал в столичный город и что почти неизбежна встреча с патрульной службой комендатуры, осмотрел себя в большом зеркале, висевшем на стене в зале ожидания. Оценив свой внешний вид критически, я заметил, что мои сапоги требуют срочного ремонта. Подошва и каблуки сапог от бессменного ношения и хождения по строительной площадке выглядели ужасающе. Хотя у каждого офицера кроме сапог имелись еще ботинки и туфли, никто не решался их носить. Командиры мои, как, впрочем, и командиры всей нашей армии, почему-то отрицательно относятся к брюкам навыпуск, называя их «пьяными брюками». Однажды, в самом начале своей службы, в воскресный день, одевшись в так называемую военную форму вне строя, я вызвал большое негодование своего командира части и усмешки офицеров. С тех пор сапоги как будто приросли к моим ногам. Решив, в первую очередь, в срочном порядке устранить возникшую проблему с сапогами, я сел в автобус № 92, на котором в прошлый раз приехал от штаба округа на этот автовокзал, для убытия к новому месту службы.
-
Должен заметить, что я абсолютно не ориентировался в городе и не знал, где найти в нем сапожную мастерскую. Но в автобус я сел и поехал к штабу округа, посчитав, что в штабе, где работает большое количество военного люда, просто не может не быть сапожной мастерской. Сапожная мастерская находилась недалеко от основного входа на охраняемую территорию штаба военного округа. Сняв сапоги, я сдал их в ремонт и, сидя в маленькой тесной мастерской в носках, стал дожидаться окончания ремонта. Сапожник орудовал своим инструментом очень лихо, но ремонт затянулся. В какой-то момент я решил выйти из мастерской на бетонную площадку перед входом и покурить. Но не успел, выйдя на улицу и прикурить сигарету, как услышал грозный командирский голос.
- Что за вид у вас, лейтенант?
Повернувшись на голос, я увидел перед собой полковника с эмблемами танкиста на петлицах. Он строго смотрел на меня и ждал объяснений, мой внешний вид в носках вызвал у него естественное командирское негодование. Волнуясь и робея перед столь высоким чином, (наш командир военно-строительного отряда был майором) я вначале представился, как положено по Уставу, а затем объяснил ему, почему здесь стою почти босиком. Удовлетворившись моим ответом, полковник особенно заинтересовался тем, что я являюсь политработником, и стал задавать мне различные вопросы по моей службе. Отвечая, я немного успокоился, и вдруг вспомнил, что видел его в политуправлении округа, когда меня распределяли в часть. Я рассказал ему, как началась служба в воинской части и даже о том, что очень мечтаю служить в мотострелковых войсках.
Полковнику, как мне показалось, понравились мои рассуждения о службе, ответы на его вопросы. Он записал мои данные в большую тетрадь, вынув ее из папки, которую держал во время разговора в руке. После этого он задал мне вопрос, от которого я чуть не потерял дар речи:
- А если я тебе предложу должность замполита роты в воздушно-десантной бригаде?
Я изо всех сил стал уверять полковника, что если меня направят в десантную бригаду, я приложу все свои силы и оправдаю это его высокое доверие. Выслушав мои заверения, полковник на листочке бумаги написал для меня свои данные и телефоны и велел позвонить ему через пару дней.
Весь день я ходил под впечатлением от этого разговора, решив про себя ни кому об этом не рассказывать, суеверно считая, что иначе могу сглазить забрезжившуюся надежду стать десантником. Я очень хотел служить в нормальных боевых войсках в надежде, что служба там будет интересней, чем в военно-строительном отряде. При этом меня совершенно не беспокоило то обстоятельство, где придется служить. В нашем военном округе, как это я узнал от случайного попутчика, ехавшего со мной в автобусе от штаба округа старшего лейтенанта, есть две десантные части: воздушно-десантная бригада в Капчагае, о которой я знал, и десантно-штурмовая бригада в далеком поселке Актогай Семипалатинской области.
Как было приказано полковником, а он оказался начальником отдела кадров политуправления округа, я позвонил ему через два дня с переговорного пункта поселка Чингельды.
К моей огромной радости полковник ответил, что вопрос о моем переводе почти решен и мне необходимо пройти военно-врачебную комиссию на годность к службе в воздушно-десантных войсках. Для того чтобы пройти медицинскую комиссию, мне необходимо было прибыть в штаб округа и получить направление. В итоге все получилось как нельзя лучше, и я, пройдя медицинскую комиссию, через неделю был переведен в воздушно-десантную бригаду специального назначения в городе Капчагае.
Сейчас уже, отслужив в бригаде ВДВ почти год, я понял, почему меня так легко перевели сюда. На базе бригады в октябре 1981 года был сформирован и отправлен в Афганистан отдельный батальон специального назначения. Батальон формировался, в основном, из представителей южных республик и неофициально назывался «мусульманским батальоном». Командиром батальона был назначен мой земляк, казах, майор Керимбаев Борис Тукенович. Сейчас батальон уже год успешно воюет с душманами, и о нем ходят легенды среди военных. Через год наступит время замены офицеров батальона и нужны военные кадры для этого. По этой причине меня с такой легкостью перевели в десантники, чтобы в дальнейшем использовать для замены отслуживших два года в Афганистане офицеров.
Моя служба в воздушно-десантной бригаде специального назначения, после службы в военно-строительном отряде, мне очень понравилась. И даже, более того, я, пожалуй, мечтал бы продолжить ее здесь до конца своей офицерской службы. Образцовый военный городок воздушно-десантной бригады был оборудован так, что не мог не радовать глаз военного человека: всегда свежевыбеленные бордюры отделяли красочно посаженные клумбы. Все дорожки были заасфальтированы, по краям дорожек, как солдаты в строю, застыли посаженные ровными рядами вечнозеленые деревья. Размеренная боевая плановая учеба, солдаты, совершенно отличные от военных строителей. Боевая учеба была организована по всем правилам боевой подготовки и поэтому вызывала большой интерес к себе.
С первых дней службы в десантных войсках я, как губка, впитывал в себя все, чему обучали своих разведчиков офицеры-командиры групп. Мое военное образование, полученное в Симферопольском высшем военно-политическом строительном училище, в практическом плане не подходило для организации процесса боевой и специальной подготовки десантной бригады. В Симферопольском военном училище нас готовили к довольно мирной профессии: к работе с военными строителями.
За годы учебы меня научили многому, что необходимо было для мирного труда, которым является профессия военного строителя. О строительстве зданий или о формах и методах воспитания военных строителей я знал немало и был готов к этой службе, как мне кажется, достаточно неплохо. Но внезапно для меня открылась дверь в совершенно новую, интересную жизнь. Теперь я стал похож на солдат-первогодков, которым приходилось познавать азы службы и привыкать к жизни десантника.
К великой моей радости, я встретил здесь, в бригаде, своего однокашника по училищу Игоря Железнова. Он был замполитом роты в нашем втором отряде. Замполитом отряда, нашим с Игорем руководителем был майор, который закончил наше Симферопольское ВВПСУ в том же году что и мы, но только заочно. Кстати, я его вспомнил, он, единственный, кто ходил среди заочников в десантной форме. И замполит отряда и, тем более, Игорь помогали мне на первых порах во всем и везде.
Помощь мне их была нужна, потому как все у десантников было по-другому, необычно. Необычным было все, начиная от крылатой эмблемы воздушно-десантных войск, нарисованной солдатом-умельцем на воротах контрольно-пропускного пункта, до всего уклада жизни, формы одежды, службы и взаимоотношений между военнослужащими.
«Крылатая гвардия», как называют в вооруженных силах десантников, поражало мое воображение с первого взгляда: голубые береты, тельняшки, прыжковые ботинки со специальной подошвой, физическая подготовка, доводящая буквально до изнеможения - все это говорило о том, что я попал в элитные войска.
Простой незатейливый рисунок на одном из стендов со словами: «Если не мы, то уже никто» - говорил о многом молодому офицеру, избравшему путь военной службы. Буквально каждый момент жизни в бригаде был пронизан ощущением необычности, гордости за службу в особых войсках. Именно это осознание службы в особых войсках придавало дополнительные силы и способность переносить трудности с первых дней службы. А то, что десантная бригада дислоцировалась в небольшом городке недалеко от Алма-Аты, давало реальную возможность как можно чаще бывать в столице.
На первых же занятиях я узнал много нового об овеянных легендами и секретностью войсках специального назначения, о своей воздушно-десантной бригаде и о своих сослуживцах.
Спецназ - это, как известно, сокращение слов «специальное назначение». Спецназ подчинен Главному разведывательному управлению (ГРУ) Генерального штаба. Его главная задача состоит в осуществлении того, что называют «специальной разведкой». Из курса военного училища я знал, что в упрощенном варианте, разведка - это сбор и добыча сведений о противнике.
Здесь же я понял, что такое специальная разведка. Необходимо было научиться, не только заниматься сбором сведений о противнике обычными средствами: наблюдением, подслушиванием, опросом жителей, допросом военнослужащих и т.п., но и добывать сведения, в том числе, и действуя в глубоком тылу противника. Нужно было уметь добывать сведения самыми различными способами, попутно совершая диверсионные акты.
В ходе обучения специальной разведке, мы учились всему тому, что могло бы напрямую или косвенно подорвать у противника моральный дух, посеять страх, панику, подорвать основы его экономики, военного и технического потенциала. Нас учили, как необходимо проводить сбор сведений о важнейших экономических и военных объектах и, при необходимости, как выводить их из строя, организовывать в тылу врага диверсии и проводить подрывную деятельность. Также мы должны были уметь вести специальную пропаганду, формировать и обучать повстанческие отряды.
В качестве главных задач спецназа обычно выделяют диверсию и разведку. Основная задача спецназа определяется как «диверсионная разведка», что, по существу, означало проведение диверсионных акций против жизненно важных объектов армии вероятного противника. К армиям вероятного противника относились армии, прежде всего, США, ФРГ и Китая. Специальная подготовка включала не просто обучение боевым действиям вообще, а действия против конкретной армии с учетом ее штатной структуры и особенностей подготовки солдат, типов вооружений и военной техники. Бригада, в которой я служил, была ориентирована на Китай, мы изучали даже китайский язык. Одна из задач спецназа так же предусматривает минирование вероятных маршрутов движения танков, уничтожение вражеских пилотов в местах их проживания, выбор подходящих мест для высадки парашютных и вертолетных десантов и ликвидацию старших командиров вероятного противника.
Подразделения спецназа, в том числе и бригада, в которой я служил, обучена проникновению на вражескую территорию с использованием множества разнообразных методов, как тайно, так и явно, а также возможности без поддержки углубляться в тыл противника на расстояние до 1000км. Хотя важнейшей задачей спецназа являляется определение местонахождения целей для других сил — парашютистов, стратегических бомбардировщиков или бронетанковых соединений – они, при необходимости, способны и сами осуществлять наступательные действия. Типичным объектом атаки являются позиции мобильных пусковых установок крылатых ракет, комплексные средства противовоздушной обороны, радарные установки, объекты и оборудования контроля, аэродромы, порты и линии связи.
Необычность, сложность и секретность подготовки в спецназе не могли не увлечь меня, молодого лейтенанта, духом особой романтики, боевых действий, полных неожиданностей и приключений.
Как правило, группа спецназа состоит из восьми - десяти солдат, которыми командует офицер. В каждой группе имеется специалист связи, разведки, снайпер, подрывник и т. д. Кроме того, каждый член группы владеет одной или несколькими дополнительными военными специальностями, что гарантирует успех в выполнении боевой задачи даже в случае потери специалистов.
Боевая самостоятельная основная воинская часть спецназа — это бригада спецназа. Бригада состоит из трех — пяти отрядов (батальонов), а также подразделения поддержки и штабной роты. В такой бригаде, в общей сложности, около 1300 человек, т.е. около ста оперативных групп. Помимо бригад, в советской армии есть отдельные роты спецназа по 115 человек, т. е. по 15 оперативных групп. Каждая такая рота организована по тому же принципу, что и бригада, и состоит из трех взводов спецназа, взвода связи и подразделения поддержки.
Поскольку акции спецназа по большей части, должны проводиться в глубоком тылу противника, спецназовцы имеют легкое вооружение и используют сравнительно небольшой набор оружия. Типичная солдатская выкладка состоит из автомата АК – 74 или АК – 47, пистолета с глушителем 9-мм калибра, боеприпасов, ножа и до 10 гранат. Кроме того, каждая группа имеет на вооружении СВД (снайперская винтовка Драгунова), гранатомет,
пластиковую взрывчатку, противопехотные мины.
Как известно, действия групп спецназа могут быть успешными лишь в том случае, если они располагают хорошей разведывательной информацией: именно поэтому они подчинялись непосредственно ГРУ и, до некоторой степени, второму управлению штаба округа (фронта), отвечающему за сбор разведанных сведений. В этом управлении существовали отделы, специализирующиеся на обработке агентурных сведений, радиодонесений и данных, доставляемых спецназом.
Двадцать вторая отдельная воздушно-десантная бригада специального назначения, в которой мне теперь довелось служить, являлась одной из частей центрального подчинения и являлась самой крупной разведывательной частью на территории военного округа. Бригада состояла из нескольких разведывательных отрядов (батальонов), отряда связи и тыловых вспомогательных подразделений.
Второй разведывательный отряд, в который меня определили, состоял из двух разведывательных рот, которые именовались соответственно третья и четвертая роты.
Четвертая разведывательная рота, куда я был назначен заместителем командира роты по политической части, занимала половину второго этажа пятиэтажной казармы. В роте имелось 4 разведывательных группы по 12 человек, т. е. по штату было 48 человек солдат и сержантов. Командиром роты был капитан Гаратенков В. А, человек грамотный и требовательный, принципиальный и справедливый. К нему очень хорошо подходил эпитет «аскетичный». Выпускник Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища, он мне с первых дней показался тем офицером, на которого бы хотелось во всем походить. Командиры групп (взводов) - капитан Чулков С. И., старший лейтенант Чуб И. С., старший лейтенант Петров В. С., - были офицеры опытные и большие специалисты своего дела.
У каждого командира группы по штату имелся заместитель в звании прапорщика. Прапорщики в штате роты были, но занимались совсем другими проблемами бригады, то есть, были откомандированы на должности заведующего складов, инструкторов и т. д.
Что меня особенно поразило, когда я изучал личный состав роты, это то, что почти все солдаты и сержанты роты были призваны из крупных городов, таких как Алма-Ата, Ташкент, Фрунзе. По сравнению с военными строителями, которыми я командовал ранее, ребята из столиц союзных республик были намного подготовленными как в интеллектуальном, так и физическом отношении. Образовательный уровень тоже был очень высок - в основной своей массе это были студенты и выпускники вузов. Поселили меня в офицерском общежитии, которое находилось на территории бригады. В комнате со мной проживал старший лейтенант - шифровальщик бригады, недавно вернувшийся из Афганистана.
День обычно начинался с подъема личного состава, физзарядки вместе с солдатами, затем - завтрак в офицерской столовой, развод бригады на занятия и шесть часов занятий по боевой и политической подготовке.
Все дни, как один, были похожи друг на друга: занятия, стрельбы, работа, наряды. Только два раза в год наступал прыжковый период, когда весь личный состав бригады совершал прыжки с парашютами. В день можно было совершить два прыжка с самолета АН-2.
Первый прыжок я выполнил без особого страха, вместе со своими солдатами, однако все последующие прыжки были длительной борьбой с самим собой. Когда мне говорят, что прыгать с парашютом - дело пустяковое, я никогда не соглашусь с этим. Это очень сложно и страшно - шагнуть в голубую бездну.
Кстати, все воины-десантники в неформальной обстановке утверждают, что каждый прыжок - это победа над собой, над своим страхом.
Так получилось, что прыгать с парашютом мы начали в одно время с моим соседом по общежитию, и я наблюдал со стороны за ним, как отражались прыжки на его поведении. После четвертого прыжка, который мы совершили одновременно, но в разных самолетах, мой сосед пришел абсолютно расстроенный, весь вечер был молчалив и хмур. Чувствуя его душевное состояние, я его поддержал в молчании, но спустя некоторое время он сам рассказал обо всем.
Оказалось, что на последнем прыжке он неправильно покинул самолет, в результате чего одной ногой зацепился за стропу парашюта и летел вниз головой очень долго. Только перед самой землей он смог выпутаться из стропы и приземлиться на ноги. Все могло бы завершится весьма печально и можно только предполагать, что пришлось пережить моему соседу в промежутке между бесконечным небом и далекой, но в то же время, близкой землей.
- Я больше не буду прыгать, и никто меня не заставит, - как-то уныло сказал мне он. Мне понятен был его страх, нечто подобное в тот период испытывал и я. После первого прыжка каждый последующий становился мучительной пыткой. Я жутко, как и все, боялся прыгать, и только лишь присутствие солдат в самолете могло заставить меня спрятать свой страх, уверенно и решительно идти и совершать прыжки. Мой сосед два года до службы в бригаде провел в Афганистане и был награжден орденом «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР», но его страх перед этой голубой бездной мне лично был понятен.
Не верю я в показную браваду тех, кто говорит о том, что никогда не боялся прыгать с парашютом, или рассказывают только о прекрасном чувстве полета. Да, это правда, чувство полета, как парящей птицы в воздухе, необъяснимо прекрасно. Но оно возникает, как правило, после раскрытия купола парашюта, когда наполненный спасительным воздухом купол, резко рванув тебя вверх, как бы говорит: “Все, дальше действуй сам!” И в этот момент, действительно, испытываешь необъяснимый восторг, чувство прекрасного полета. Хочется петь, кричать. Но ведь до этого были секунды, показавшиеся вечностью, секунды, когда под ногами вдруг пропала твердь - и ты ощутил вечную пустоту, когда сладко защемило в области живота, и страх холодным липким потом охватил тебя. Эти секунды всегда самые страшные, и их повторения ждешь с объяснимым страхом, проматывая как кинопленку в сознании. Поэтому я понимаю соседа, который испытал длительный полет вниз головой с застрявшей ногой в стропе. После обычных прыжков с самолета АН-2 мы начали осваивать сложные прыжки с вертолета и с больших самолетов.
-
Очень сложно мне было совершать прыжки из вертолета с грузовым контейнером, когда к основному парашюту прикреплялся контейнер в форме брезентового квадрата, набитого 30 килограммами песка. Так, перед самой землей, при приземлении, необходимо было его от себя отцепить, дернув за кольцо. Опытные офицеры, служившие в спецназе не первый год объяснили мне, что этот контейнер-имитатор, а в реальной обстановке каждому разведчику будет необходим в тылу врага боезапас, взрывчатка, продовольствие, специальное оружие и все это будет укладываться в этот контейнер. Прыжки с более крупных самолетов представляли собой, на мой взгляд, более легкий вариант десантирования.
Сейчас же, сидя в поезде, несущем меня навстречу настоящей войне, думая о ней мысленно, готовлю себя к ситуациям, ведь на войне придется подавлять в себе чувство страха. Вспоминаются ощущения, пережитые в те минуты, когда ты видишь перед собой спину готовящегося к прыжку десантника и рядом стоящих в колонну по четыре, других десантников, которые, подбадривая себя криком, один за другим покидают самолет. Казалось бы, это всего лишь мгновения, однако они равносильны длительным событиям, способным перевернуть и душу, и сознание. Прыжки заканчивались, как правило, ротными тактическими учениями, которые представляли собой поиск ракет, установленных в пустынной близлежащей местности, минирование и имитацию подрыва мостов, различного вида диверсии и засады.
Вспоминая в поезде все, что предшествовало этой моей поездке на войну, вызывая недоуменные взгляды спутников по плацкартному вагону, лихорадочно записываю события, предшествовавшие моей этой командировке и во многом спровоцировавших эту поездку. Прежде всего, решил записать все, особенно предвоенный период, когда я начинал офицерскую службу в десантной бригаде.
Кроме всего перечисленного, необходимо было ещё уметь обращаться со средствами связи, уметь зашифровывать радиограмму, которую необходимо было передать в «центр». В общем, за неполный год службы в бригаде спецназа мне пришлось познать все то, что мои сослуживцы-офицеры познавали за несколько лет учебы в военных училищах.
Признаюсь честно, учеба в ходе службы давалась мне с трудом, иногда приходилось переделывать по несколько раз одно и то же, чтобы достичь хоть какого-то результата. Кроме всего того, чему я учился как десантник-разведчик, у меня, заместителя командира роты по политической части, были еще и мои функциональные должностные обязанности. Это оформление ленинской комнаты, марксистско-ленинская подготовка офицеров, политическая учеба прапорщиков, политические занятия с сержантами и солдатами, организация массово-политической и индивидуально-воспитательной работы в роте, организация работы по укреплению правопорядка, воинской дисциплины и культурного досуга.
Особенно нелегко мне давалась, на первых порах, индивидуальная работа с личным составом, так как к каждому военнослужащему в роте нужен свой подход, а для этого необходимо многое знать о каждом, откуда родом, в какой среде рос и воспитывался и многое другое. Зачастую приходилось вести переписку с родителями и организациями, где до призыва числился мой подчиненый. Всё это требовало усиленной и кропотливой, а самое главное, невидимой для окружающих тебя товарищей и начальства работы. Помимо всего прочего были и другие проблемы, которые приходилось решать замполиту роты. Так, например, ленинскую комнату пришлось создавать практический заново, сменить все стенды, фотографии, провести ремонт. А для этого было необходимо знать все руководящие документы по боевой подготовке, воспитанию личного состава, решения съездов, найти подходящий материал, создать дизайн и многое другое.
Политические занятия с солдатами, политические информации, всевозможные планы - на всё это у меня уходило очень много времени. К тому же необходимо было организовать хорошие бытовые условия для личного состава, вести работу по устранению неуставных взаимоотношений и решать многие другие проблемы роты.
Кроме того, следует сказать о службе в составе суточного наряда по части. По утвержденному бригадному плану, наше подразделение в неделю один раз заступало полным составом в наряд по бригаде.
Командир роты заступал в наряд дежурным, а я - помощником дежурного по бригаде. Командиры групп, как правило, заступали начальниками караула, дежурным по парку, или оперативным дежурным. Личный состав (солдаты) заступали часовыми в караул, в наряды по столовой, по штабу, по парку и другим службам.
Служба офицера на первом году особенно сложна: приходится все дни недели находится на службе. По выходным и праздничным дням проводить с солдатами и сержантами различные мероприятия культурно-массового, просветительского и спортивного характера. С личным составом роты проводились культпоходы, диспуты, читательские конференции и другие мероприятия общественно-политического характера. Нужно было следить за тем, чтобы неукоснительно соблюдался распорядок дня и служба в наряде.
Помню, как-то на втором месяце своей службы я спросил у командира роты, когда мне можно взять выходной, он ответил: «Отдохнешь на пенсии». Это было сказано полушутя – полусерьезно, но после этого ответа командира я, естественно, больше вопросов по поводу выходных не задавал.
Кроме занятий, что проводили мы по плану боевой и политической подготовке, у нас проходили и учения. За это время я принял участие в нескольких ротных, батальонных и бригадных учениях. Особенно мне запомнились зимние учения, проводимые командованием бригады. Меня впервые назначили командиром группы, и я, как все штатные командиры групп роты, со своей группой участвовал на всех этапах учений. Этапов было несколько: 1) десантирование и уход с места высадки, когда тебя с группой пытаются поймать и обезвредить специально для этого подготовленные подразделения; 2) по маршруту, указанному на карте, по незнакомой местности необходимо найти спрятанную на большом удалении от места десантирования резиновую ракету (ядерную боеголовку) и уничтожить ее; 3) найти мост, указанный на карте, на большом удалении от обнаруженной и уничтоженной ракеты и, рассчитав правильно заряд тротила, уничтожить его; 4) организовать и провести по всем правилам засаду на указанном опять же на карте месте. На каждом этапе группе создают проблемные ситуации назначенные подразделения условного противника, задача которых любыми путями помешать нам, выполнить любую из задач этапов. Помимо всего прочего, к выполнению тех же задач на всех этапах помимо нас отправлены десятки других групп, каждая из которых стремится быть на всех этапах первой. Не вдаваясь в подробности всего, что произошло на этих учениях, могу с гордостью сказать, что я со своей группой со всеми этапами справился. И был по результатам учений хоть и не в передовой тройке, но и не последним. Не хочу приписывать это себе в заслугу, просто мой заместитель был опытным товарищем и оказался на высоте.
Вот в таком жестком ритме армейской службы прошли осень и зима, осталась позади весна, наступило лето 1983 года. В один из этих безоблачных летних дней произошел досадный случай, который, можно сказать, сломал все мои планы относительно дальнейшей службы и жизни.
Рота заступила в наряд как обычно. Командир роты, капитан Гаратенков, был дежурным по бригаде, я - помощником дежурного. Провели развод караула и суточного наряда, заступили в наряд, отдежурили ночь. Все было нормально, без замечаний и происшествий. Оставались какие - то считанные часы до окончания нашего дежурства, когда дежурный по бригаде приказал мне вывезти мусор на дежурной машине. Это было одной из основных обязанностей помощника дежурного по бригаде: при сдаче дежурства все объекты и территорию части передавать в убранном виде. И мусор, который собирается за эти сутки в контейнере, должен был вывозиться из бригады на свалку.
Получив приказ дежурного, я ответил: «Есть!» - и пошел к машине. Однако возникла проблема: на том месте, где обычно стояла дежурная машина, ее не оказалось. Я быстрым шагом начал обходить территорию части и вскоре обнаружил ее в районе строящегося объекта гауптвахты. Из кузова машины заканчивали разгрузку кирпича. Водитель дежурной машины, молодой солдат из автороты, вместе с другими солдатами, обеспечивал разгрузку кирпича.
Здесь строили гауптвахту принятым в те годы, так называемым, хозяйственным способом, когда решением командира из числа увольняемых в запас создается команда для выполнения хозяйственных работ на различных стройках. Так как увольнение в запас по приказу Министра обороны организуется в течение двух месяцев, то командир части имеет возможность при увольнении задерживать недисциплинированных солдат на срок до двух месяцев. Это дает возможность командиру части назначать «аккорды», то есть отпускать из этого числа тех солдат, кто перевыполнил план работ.
Сформированные по такому принципу команды не отличались дисциплиной, лишь бы был выполнен план работ. С такой командой столкнулся в этот раз и я, молодой лейтенант. Товарищи, с которыми аккордники служили раньше, уже месяц как были уволены в запас со службы. Морально-психологическое состояние этой команды было, как говорится, «на взводе». В этой ситуации я подозвал к себе водителя, кузов его машины к тому времени был уже пуст. Солдаты, «дембеля», как они себя называли, сидели и отдыхали после разгрузки.
- Панов, заводи, поедем вывозить мусор, - спокойно сказал я, обращаясь к водителю.
-Товарищ лейтенант, нам нужна машина, он никуда не поедет, - как бы отменяя мое решение, крикнул один из строителей.
В армии существовала эта порочная, укоренившаяся практика подчиненности по годам службы - «дедовщина», как часто об этом явлении писали и пишут в газетах на армейскую тему. Солдаты более раннего призыва учили молодых солдат, первогодок, неукоснительному выполнению своих приказов. Это достигалось различными способами, в том числе и физическим воздействием. И молодой солдат больше боялся не выполнить приказы старослужащего, чем офицера. Вот такая ситуация складывалась и сейчас. Панов, водитель дежурной машины, в общем-то, неплохой парень, стоял на распутье и не знал, чей приказ ему исполнять. Остальные «строители» зашумели и стали выкриками поддерживать решение своего товарища.
- Рядовой Панов! Я вам приказываю отогнать машину к мусорке!- приказал я, не обращая никакого внимания на «строителей».
- Я не поеду, – почувствовав поддержку «строителей», категорический отказался выполнять мой приказ Панов. Напряженная ситуация складывалась явно не в мою пользу. Конечно, можно было бы, наверное, и подождать, пока строители привезут цемент. В конце концов, сославшись на наличие времени, можно было пойти и доложить дежурному о неповиновении - все это я понимал. Но я так же прекрасно понимал, что, если я именно сейчас не заставлю водителя подчиниться, то, как офицер, как замполит роты, я уже не смогу работать как прежде. Солдаты по беспроводной связи сообщат всей бригаде, что лейтенант Казакпаев - безвольный и слабый человек и его указания и приказы можно вообще не исполнять. Это, ни в коем случае, не только не прибавит мне авторитета, но и создаст ситуацию, при которой меня «отторгнут» сами офицеры, как слабовольного человека, подорвавшего их достоинство и честь. Не воспримут и солдаты с сержантами, бригады до которых дойдет слух о «уступчивом» лейтенанте. Все эти мысли пролетели в голове с молниеносной скоростью сверхзвукового самолета. Между тем, строители - «дембеля» с интересом наблюдали за возникшей ситуацией и готовы были вслед мне, уходящему на доклад к дежурному, смеяться, злорадствовать и улюлюкать. Решение проблемы созрело мгновенно, я даже думаю, что рука среагировала раньше, чем голова, наверное, подобное случалось в жизни со многими. Я вытащил из кобуры пистолет, послал патрон в ствол и хладнокровно направил пистолет прямо в лицо Панова.
-Товарищ солдат, - медленно, чеканя каждое слово, проговорил я. – Приказываю вам в последний раз - в машину!
По Уставу командир должен принять все меры, чтобы заставить подчиненного выполнить свой приказ, вплоть до применения оружия в боевой обстановке. Все мои слова и тон не имели нужного воздействия. Панов стоял, широко расставив ноги, и, как бы в подтверждение своего отказа, скрестил руки на груди. Я, целясь ему в лоб, тихо, но довольно настойчиво, сквозь зубы повторил еще раз сказанную мною ранее фразу.
Однако, это никак не подействовало на водителя, более того, он, чувствуя поддержку со стороны окруживших нас сослуживцев, посмотрел на меня с торжествующей ухмылкой, тем самым показывая, что его этим не испугаешь, повторил:
- Я не поеду.
Тогда, медленно опуская пистолет от лица, вдоль туловища, вниз, я выстрелил ему между расставленными ногами. Выстрел прозвучал очень громко. Дембеля - строители отскочили от меня как ошпаренные. По всей видимости, никто из них не допускал мысли, что я осмелюсь и выстрелю. Они, наверное, неоднократно были свидетелями таких сцен, когда командиры, пытаясь заставить выполнить свой приказ, угрожали применением оружия. Но дальше угроз, как правило, никто из офицеров не заходил. Все командиры понимали, что, если даже для острастки выстрелить в воздух, проблем создашь себе в жизни «выше крыши», поэтому иной командир бывало, вытащив пистолет, мог им помахать перед носом зарвавшегося недисциплинированного солдата и вложить пистолет обратно в кобуру. Дисциплина в нашей Советской Армии основывается на осознании каждым военнослужащим своего воинского долга так написано в дисциплинарном уставе. А это значит, что все солдаты у нас очень сознательные, и не может даже быть и речи о применении оружия. У нас, в армии, подтверждается, как, пожалуй, нигде в другой из сфер жизни человека, правота высказывания, принадлежащего немецкому философу Гегелю: «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет».
Эффект от произошедшего был ошеломляющим, потому что самоуверенность водителя вдруг куда-то испарилась, и он, резко подпрыгнув, диким голосом закричал:
- Товарищ лейтенант, не стреляйте! Я поеду! – и побежал к машине.
Стараясь сохранять спокойствие, я разрядил пистолет, подобрал улетевший в траву очередной патрон. Не обращая ни на кого внимания, сел в машину.
После всего случившегося мы подогнали машину к месту погрузки, загрузили мусор и вывезли его на свалку, находящуюся недалеко от нашей части, в пустыне. Водитель всю дорогу молчал, и я чувствовал, что он боится даже посмотреть в мою сторону, почему-то я уже тогда был уверен в правоте своего поступка.
По приезде в бригаду на контрольно-пропускном пункте меня уже ждал подполковник, начальник штаба бригады, и дежурный по бригаде. Тут же на КПП меня сняли с наряда, приказали написать объяснительную и отправили в общежитие. Мне ничего не оставалось делать, как приступить к выполнению приказа.
Не успел я зайти в свою комнату, как прибежал мой сосед шифровальщик, его отправили присматривать за мной, в чем мне он сразу признался. Я рассказал ему о случившемся подробно, так же как он мне не раз рассказывал о своей боевой службе в Афганистане. Он стал меня успокаивать, и, что мне особенно запомнилось, он меня не осуждал, а, скорее, наоборот, поддержал.
- Я бы точно так же поступил, — уверенно закончил он.
Впоследствии, мысленно прокручивая происшедшее раз за разом, анализируя в спокойной обстановке, можно ли было поступить иначе, я всегда приходил к одному и тому же выводу: в деталях, может быть, можно было что-то сделать по-иному, может быть, выстрелить вверх, может быть, попытаться еще что-нибудь объяснить. Но в одном я уверен, что строители и Панов уступать не собирались, а я бы все равно должен был добиться выполнения приказа.
Другими словами, я бы поступил так же, как поступил. Такие мысли, если и не успокаивали меня, то, в определенной степени, придавали уверенность в своей правоте, ведь в любом случае я знал, что в солдата я бы не выстрелил. Мои действия были продиктованы лишь желанием напугать его и строителей, заставить выполнить мой приказ. Несмотря на эти «обоснования» со мной обошлись довольно круто. Впрочем, обо всем по порядку.
В тот же день, в 18 часов, меня, через посыльного по штабу вызвали к командиру бригады. По дороге к штабу я решил сократить путь и пошел напрямую, через газон. По газонам ходить в бригаде категорически запрещалось, это считалось грубым нарушением воинской дисциплины для всего личного состава. Когда я подходил к крыльцу штаба, то невольно услышал разговор.
На крыльце спиной ко мне стояли командир бригады подполковник Груздев С.И. и начальник политотдела майор Таран М.В. и довольно громко обсуждали мои неправомерные действия.
Понимая, что, если я сейчас появлюсь перед ними, то буду еще и отчитан за преступное хождение по газону, я остановился, раздумывая, куда идти, и стал невольно свидетелем их разговора.
-
- Сергей Иванович, лейтенант, конечно, виноват, мы его накажем, - говорил начальник политотдела, - но ты понимаешь, с другой стороны, альтернативы у него не было, у меня даже уважение появилось к нему: другой бы утерся и ушел, навсегда подорвав авторитет офицера, а лейтенант добился от недисциплинированного солдата выполнения приказа. Ведь мы сами учим, что приказ командира – закон для подчиненного. А если это произошло бы в боевых условиях? Теперь солдаты будут знать, что может случиться при невыполнении приказа офицера.
- Я с тобой согласен, можешь меня в этом не убеждать, – отвечал командир, — но сейчас не война, этот случай может стать плохим примером для остальных офицеров. По этой причине, Михаил Владимирович, немедленно убирай его из бригады, куда хочешь.
В этом месте у меня в груди запрыгало сердце, и я испугался, как бы его стук не выдал моего убежища. Между тем командир бригады продолжал:
- Портить службу Казакпаеву взысканием я не буду, поговори с кадровиками. Пусть переведут его куда-нибудь в другую часть.
Услышав диалог моего непосредственного руководства, я тихонько попятился назад и благополучно вернулся на тротуар. Обойдя газон через плац, стараясь не выдавать волнения, я подошел к командиру бригады и доложил о своем прибытии. Целых полчаса командир вместе с начальником политотдела распекали меня по полной программе. Из их уст я услышал все, что в таких случаях выговаривают подчиненным командиры за грубые нарушения. Весь получасовой монолог сводился к тому, что я совершил проступок, «несовместимый с высоким званием офицера – политработника». Затем командир бригады ушел, и начальник политотдела объявил, что отстраняет меня от должности, и будет ходатайствовать перед кадровыми органами о переводе меня в мотострелковую часть.
- Товарищ майор, я хочу быть десантником, оставьте меня, пожалуйста, - несколько раз успел я вставить в паузах дальнейшей воспитательной беседы, которая еще долго продолжалась начальником политотдела. Наконец, услышав и осмыслив мою просьбу, начальник политотдела ненадолго замолк и, подумав, с одобрением в голосе предложил:
- Хочешь десантником? Да, у тебя есть один шанс. Пиши рапорт - добровольцем в Афганистан. Я тебе в этом помогу, пойдешь там в спецназ.
Слова майора в ту минуту показались мне единственным выходом из создавшегося положения. Я тут же, не раздумывая, написал рапорт с просьбой направить меня исполнять интернациональный долг в Афганистан.
От исполнения должности замполита роты меня отстранили в тот же день, и теперь я целыми днями находился в своей комнате, в общежитии. Что значит быть отстраненым от должности, наверное, знают немногие, но этого нельзя пожелать никому. После того как столько времени прошло в активной, порой без выходных, бурной насыщенной событиями, жизни, быть на правах арестанта в своем общежитии - самое последнее дело.
Прошло несколько недель, меня вызвали в Алма-Ату в штаб Среднеазиатского военного округа. Собралось нас военнослужащих в различных званиях от прапорщиков до подполковников, всего 56 человек из различных воинских частей округа. Многие из присутствующих здесь были из мотострелковых частей, это видно было по петлицам и околышам фуражек. Из десантников, кроме меня, был еще один офицер, старший лейтенант Василий Сага - замполит роты из нашей бригады. Он участвовал при вводе войск в Афганистан и прослужил несколько месяцев в действующей части. Пока ждали начала беседы, я со многими из офицеров познакомился, поговорил и понял, что все сидящие офицеры - кандидаты на поездку в Афганистан. Вскоре появился генерал-майор - заместитель начальника Политуправления Военного округа. Он вкратце рассказал о военно-политической обстановке в ДРА, о проявленном героизме военнослужащих нашей армии, назвал фамилии первых Героев Советского Союза. Затем по списку начал называть фамилии собравшихся офицеров и расспрашивать каждого о семейном положении, о наличии жилья и других важных жизненных моментах.
Когда очередь дошла до меня, мне были заданы все те же вопросы, ответы на которые удовлетворяли всем предъявляемым требованиям генерал-майора. Семейное положение - холост, квартиры - не положено. Сколько детей в семье родителей? Три сестры и брат. Это тоже неплохо, важно, что не единственный ребенок в семье. В общем, из 56 человек утвердили на замену в Афганистан 35, у которых, как и у меня, не было особых причин, мешающих исполнению интернационального долга.
Надо заметить, что генерал, уже пожилой человек, терпеливо слушал и вникал во все проблемы офицеров, сидящих перед ним. Например, той части офицеров, у которых не было квартир, но были свои семьи, или они были единственными детьми родителей, или имели беременных жен, большую семью или же просто не желающие (а это было заметно по ответам и поведению некоторых офицеров, которые под различными предлогами и поиском причин не скрывали своего нежелания убывать в такую командировку) было предложено убыть по своим частям.
Оставшимся офицерам был зачитан план замены: когда и кого заменять в составе войск в Афганистане. Мне объявили, что я еду в город Кабул на замену капитана - заместителя командира отдельной роты специального назначения, в конце июля. Это меня обрадовало и окрылило – значит, я остаюсь дальше в рядах войск специального назначения. Затем генерал коротко сказал несколько слов напутствия, акцентируя внимание на патриотизме, интернациональном долге, пожал каждому руку, попрощался и отпустил нас.
Вечером того же дня я прибыл в бригаду, где доложил о результатах беседы начальнику политотдела и вскоре убыл в очередной отпуск.
Сейчас, сидя в поезде, уединившись за столиком у окна, урывками, не мешая своим попутчикам, продолжаю свои записи в дневнике. Почему-то поезд, увозящий меня на войну, в обратную сторону от дома, заставляет с особой остротой вспомнить о доме, о родных, о недавних днях в отпуске, которые я провел дома. Я пытаюсь сконцентрироваться на своих воспоминаниях о доме и записать их.
На мой взгляд, дневник, который я пишу, будет отражать в хронологической последовательности все события. Уже сейчас, начиная дневник, буду стараться описывать не только события, но и те чувства, переживания, которые им будут сопутствовать.
Отпуск я провел у родителей, в Восточном Казахстане, побывал на своей малой родине в Катон-Карагайском районе. Подъезжая к родным местам, я испытывал радостное волнение от предстоящих долгожданных встреч с родителями, близкими, друзьями и родными местами. Минута пути казалась вечностью: так хотелось быстрей добраться до крыльца родного дома.
У каждого человека есть свое понятие «Родина». Для меня Родина - это мое село Урыль, где я родился и вырос, где впервые по - настоящему почувствовал и узнал, что такое жизнь. Моя малая родина - одно из самых красивейших и живописных мест не только в Казахстане, но и во всем Советском Союзе. Говорят, что самое удивительное и необыкновенное место на земле - Щвейцария. Может быть это и так. Но мой Катон-Карагай я думаю не уступит Швейцарии ни в чем. В каких бы уголках необъятной страны я не находился, со мной всегда живут воспоминания о детских годах на родной земле и о теплой материнской заботе.
На первый взгляд, мое село напоминает маленькую жемчужину, сверкающую на восходящем солнце. Лучи этой жемчужины навсегда останутся в моей душе. Именно это помогает мне до сих пор преодолевать многие жизненные невзгоды.
Мой родной Урыль находится на берегу широкой реки Бухтарма. Река эта горная и несет свои бурные воды из соседней братской республики, России. Цвет воды у реки в разное время года имеет различные необычные оттенки, но в основном больше похожий на молочный. Вода в реке очень чистая и даже в самый жаркий день знойного лета очень холодная. И даже в полдень самого жаркого летнего дня, когда мы, искупавшись в бурных водах реки, замерзшие, выходим из воды, вынуждены греться у разведенного костра. Река очень коварна и не прощает ошибок, сколько моих односельчан стали жертвами этой безжалостной, но по-своему доброй реки. В нашей милой сердцу Бухтарме, может быть, в единственной реке республики, водятся редкие породы рыб, таких как: хариус, таймень, ленок.
Ранними летними восходами солнца, когда еще село в основном спит, мы частенько с друзьями отправлялись рыбачить на нашу речку. Даже мальчишкой я чувствовал всю серьезность искусства рыбной ловли: терпеливо, часами ожидал поклевки. И вот, долгожданный миг! Выловленная мною рыба беспомощно трепещется на крючке. Интересно, то, что по сегодняшний день, уже будучи взрослым, люблю заново ощущать ребяческие радости от рыбной ловли. Сейчас, уже объехав почти половину нашей огромной страны, побывав на Украине, России и других республиках СССР, могу смело заявить, что нигде не ловят рыбу таким способом, как у нас - на мошку.
Местность вдоль реки сопровождается непроходимыми лесами и недосягаемыми высокими горами. Восточноказахстанские леса и горы поражают многих, впервые посетивших эти места людей, первозданной природой, своей нетронутой чистотой и свежестью. Воздух словно наполнен дурманящим ароматом черемухи, земляники и хвои. В лесах растут почти все имеющиеся в природе ягоды. Отчетливо помню, как в детстве я собирал огромные горсти сочной земляники и никак не мог насладиться своеобразным вкусом этих ягод.
Прогулки в лес были любимым времяпровождением всей нашей семьи. Мы собирали и заготавливали на зиму такие ягоды: землянику, чернику, бруснику, смородину, барбарику, кислицу; заготавливали на зиму кедровые орехи.
А каких только деревьев не встретишь в наших лесах! Стройные, белоствольные, танцующие порой березы, вечнозеленные сосны, ели, кедры, пихты и разноцветной красоты осины, рябины, калины дополняют необкновенную композицию моих родных мест. Природа щедро одарила мои родные края растительным и животным миром.
В Казахстане, только в здешних местах, обитают такие животные, как бурые медведи, снежные барсы, рыси, маралы, теки, архары, росомахи, соболя и другие очень редко встречающиеся в природе - представители животного мира. Единственное место в республике, где есть тайга, где растет такое удивительное растение, как кедр - это мой родной край!...
О командировке в Афганистан я не стал говорить родным и близким мне людям. Понятно, что мне пришлось бы говорить о войне, а значит, о гибели советских военнослужащих, обо всех нечеловеческих ужасах, которыми сопровождается любая война, тем более официальные власти скрывают истинную картину происходящего. Только изредка в печати появляются публикации, рассказывающие о помощи наших солдат в Афганистане при строительстве школ, больниц и других мирных объектов, но ни строчки о том, что идет война. То, что идет война мы, узнаем в большей степени по слухам, что где-то привезли цинковый гроб, и что где-то хоронят солдата, погибшего в Афганистане на войне.
Надо отметить, что молодые люди в наших краях, после окончания средней школы профессию военного выбирают крайне редко. Юноши, закончив школу, как правило, пытаются поступить в сельскохозяйственный или зооветеринарный институты, чтобы получить такую профессию, которая позволит им наити работу в родных местах.
Дипломы зоотехника, агронома позволяют работать не только по специальности, но и в советских, партийных, профсоюзных и государственных организациях. Даже наш участковый милиционер по своему диплому является специалистом сельского хозяйства. Об армии у нас здесь знают только по рассказам односельчан, прошедших двухгодичную солдатскую службу. Эти рассказы, в большей части негативно отражающие армейскую действительность с дедовщиной и другими нехорошими проявлениями, создавали довольно непривлекательный образ Советской Армии. Мой выбор военного училища вызывал даже среди моих сверстников непонимание и даже откровенные насмешки. Только мои родители поддержали мое решение стать военным и теперь, вижу, гордятся тем, что их сын чуть ли не единственный офицер в районе!
Весь продолжавшийся отпуск меня не покидали серьезные мысли о предстоящей войне. Бесконечно я задавался вопросом: смогу ли я, как те ребята, Герои Советского Союза, о которых рассказывал генерал, в полной мере проявить себя как достойный офицер, как честный коммунист? Хватит-ли смелости и мужества поступить так, как это сделал мой ровесник, выпускник Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища лейтенант Александр Демаков? О нем, прикрывшем отход своих солдат от душманов, превосходящих во много раз горстку советских воинов, рассказал генерал. Что меня ожидает? Смогу ли я живым вернуться назад? Увижу ли я снова свою “малую родину”, родителей, друзей?
Между тем, отпуск пролетел быстро, как один день. К сожалению, наступило время сменить лирическое состояние души на предвоенное, то есть занятся предстоящими приготовлениями к отъезду. И вот, получив документы и инструктаж в управлении кадров военного округа, я еду в этом поезде на войну.
Провожали меня на вокзале станции Алма-Ата-1 к новому месту службы, как я им объяснил, моя младшая сестра Лена со своими подругами и мой одноклассник.
На перроне вокзала кто-то из провожающих предложил сфотографироваться на память. Сейчас все время почему-то думаю, не будет ли эта фотография последней в моей жизни.
Дневник свой буду вести постоянно, постараюсь отражать в нем только интересные и наиболее важные события, которые будут касаться только меня. Фамилии, имена людей буду стараться не упоминать, я их запомню. Ведение дневника сопряжено с риском: увлекшись, можно отразить в нем какой-нибудь материал, связанный с государственой и военной тайной. И только из этих соображений, чтобы не подвести ненароком ни в чем не повинных людей, фамилии и имена людей писать не буду. Если же со мной что-нибудь случится, пусть этот дневник расскажет моим родным, друзьям о каждом дне моей жизни, о том, что мне пришлось пережить, что чувствовал и видел я на этой войне. На этом сегодня заканчиваю вести записи в дневнике. Уже видна окраина города Ташкент.
29 июля: С самого раннего утра, прибыв в знойный, утопающий в зелени Ташкент, я, сев на вокзале в такси, отправился в штаб Туркестанского военного округа. По пути к штабу округа я впервые познакомился со столицей Узбекистана, одним из красивейших городов Средней Азии - городом Ташкентом.
Этот прекрасный город имеет свою неповторимую трагичную судьбу. Несмотря на произошедшее землетрясение, столица Узбекистана сохранила свой национальный колорит, живописные архитектурные здания, отличающиеся великолепием и неповторимостью, веяниями и отголосками древности Востока. Остроконечные башни, купола мечетей Ташкента сверкают на солнце вместе с растущими рядом современными высотными зданиями.
Получив необходимые предписания, я и несколько офицеров направились на пересыльный пункт. Пересыльный пункт представляет собой обычную воинскую часть, где военнослужащие ограниченного контингента советских войск в Афганистане дожидаются отправки в Демократическую Республику Афганистан (ДРА). Конечно, после службы в одной из элитных частей Вооруженных Сил, какой являлась воздушно - десантная бригада, ее радующим глаз образцовым воинским порядком во всем и везде, будь это соблюдение формы одежды или отдание воинской чести, развод и несение службы суточного наряда, или организация приема пищи-все это составляло резкий контраст с тем, что я увидел на пересыльном пункте.
Организация службы, всего воинского быта, была на несколько порядков ниже, чем в бывшей моей части. Или от того, что состав офицеров здесь был величиной переменной, за исключением малочисленной администрации командования пересыльного пункта. Здесь находились офицеры, убывающие в Союз из Афганистана или же, наоборот, прибывшие для отправки в Афганистан. Вероятно, имел место морально - психологический фактор и тех, и других: среди первых многие сопровождали «груз-200», так называли гробы с телами погибших, среди вторых - возможно те, кто убывал на войну. (Так вот, учитывая все эти факторы: требования к общему воинскому порядку, были, мягко говоря, недостаточно уставные.)
С удивлением я наблюдал то, как мимо старших офицеров проходят младшие офицеры, порой приветствуя друг друга кивком головы, без четкого отдания воинской чести. Встречались офицеры со смешением формы одежды, а то и с явным ее нарушением. Говоря честно, среди прибывших из Афганистана, особенно из числа тех, кто сопровождал «груз - 200», были и не совсем трезвые. Все это очень удивило меня и, в какой-то мере, даже обескуражило.
Многие из тех, кого я встретил здесь, были не новичками, вроде меня, у некоторых из них на полевом хлопчатобумажном обмундировании были прикреплены ордена, медали, нашивки за ранение. Особенно меня поразила встреча в столовой с одним капитаном: он ходил с тросточкой, прихрамывая на левую ногу, было заметно, что вместо ноги у него протез. Однако более всего меня удивила его живость в движениях, в уставшем, но приветливом взгляде его добрых глаз. На правой стороне груди капитана висели два ордена «Красной Звезды» и нашивка за ранение.
На следующий день, рано утром, нас на двух автобусах привезли на военный аэродром, где, пройдя таможенный досмотр, мы, офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты, всего около восьмидесяти человек, приготовились к вылету.
Как только самолет начал медленно отрываться от земли, меня вдруг охватило тревожное волнение, и, чтобы скрыть накатившуюся слезу, я отвернулся к иллюминатору. Мне часто приходилось летать на самолетах. Видел с самолета желтеющие моря казахстанской пшеницы, бескрайние просторы России, красивые, несущие на себе
-
ские леса и горы поражают многих, впервые посетивших эти ме тяжесть тысячелетий Уральские горы и безбрежные до тоски своим однообразием тайги просторы Дальнего Востока.
Над Средней Азией я пролетал впервые. Смотрел на этот залитый солнцем уголок Родины, радовался и невольно думал о том, какая же земля лежит там, за «речкой», так называли Афганистан ребята, служащие там. С каждым километром все ощутимей приближалась граница.
Конечно, самолет - не поезд, и в воздухе пограничных столбов нет. Но все равно и здесь наступает такая минута, когда тебе скажут: «За бортом - чужое небо». И оно наступило. Пассажиры взбодрились, припали к иллюминаторам: Афганистан! Что сразу бросилось в глаза? Ухоженная земля с полями и перелесками, озерами и каналами, дорогами и поселками, дойдя до Амударьи, как бы наткнувшись на непреодолимую преграду, оборвалась, уступив место однообразному серому фону, на котором лишь кое-где просматривались светло-коричневые холмы с расплывчатыми очертаниями да дюны-гребешки, напоминающие легкую рябь на воде. Изредка виднелось что-то наподобие селений - плоских, серых, как и сама земля вокруг, а потому возникающих неожиданно. Проплыла жиденькая зелень у извилистого водоема, и снова не на чем остановиться, не на чем задержать взгляд.
- Час полета, - отрешенно произнес сидящий впереди меня подполковник, - и мы с вами отброшены назад лет на сто.
Его никто не поддержал, ему никто не возразил, но думаю, не согласиться с ним, было нельзя. Все молчали, все думали о чем-то своем. Наверное, каждому из нас хотелось тишины, чтобы заново осмыслить себя, свое положение на чужой земле.
От мыслей о работе по систематизации записей об Афганистане, которые я вел, пристроив на коленях свой планшет, меня отвлекли возгласы о пейзаже за бортом самолета. Под крылом самолета начались горы. Картина резко изменилась: слева и справа, без конца и края, то поднимаясь, то опускаясь, горбатились разноцветные морщинистые скалы — холодные и обветренные. Местами, покрытые снегом, они своими то острыми, то тупыми вершинами, порой с крутыми, почти отвесными, стенами, как бы устремлялись навстречу пасмурному и облачному небу. На этих скалах каким-то гигантским наростом выступали каменные глыбы карнизов. Иногда горы как бы расступались, образовывая неширокие долины, тем самым, давая возможность поселиться человеку.
Вокруг виднелись домики, прижимаясь, друг к другу, они, как ласточкины гнезда, прилипали к скалам. Потом опять, словно опомнившись, горы сужались, оставляя узкую щель, рассекаемую рекой. И так до кажущейся бесконечности, до тревоги в душе, поражая всех наблюдавших эту картину своим величием. Полет еще продолжался на прежней высоте, горы были по-прежнему так близко, что казалось, протяни руку и достанешь, но, судя по времени полета, столица Афганистана должна была находиться где-то рядом.
Вскоре самолет пошел на снижение, и мы, все сидящие, прильнули к иллюминаторам. Слева по борту были любопытные по форме сооружения. На голом каменистом плато мощные стены образовали слегка вытянутый прямоугольник, внутри которого в одной половине, почти прижимаясь друг к другу, рядами стояли высокие здания. В другой половине прямоугольника строения располагались по окружности, образовывая вместе с ободом и спицами огромное колесо правильной формы.
- Это Пули-Чархи, - ответил на мой вопрос все тот же подполковник, сидевший впереди, - бывший главный шахский застенок. Тюрьма строилась, когда над этим местом уже пролегала авиалиния, возводилась с таким расчетом, чтобы ни у кого, прилетающего в Кабул, не появилось и тени сомнения в непрочности правящего страной режима...
На снижении самолет заходил кругами. Горы расступились, освободив огромную чащу, как бы разорванную надвое неширокой извилистой речушкой, по обеим сторонам которой поднимались несколько разной высоты вершин, простирались кварталы плоскокрыших домов и невысоких зданий. Рыжа - серая пыль, повисшая над городом, местами плотно укрывала его. Лишь у аэродрома бросались в глаза какие-то постройки с одинокими деревьями по сторонам. Нелегко представить советскому человеку, как выглядит Кабул сверху: таких городов у нас нет. Приземлились. Прямо у трапа и дальше по всему аэродрому стояли вооруженные десантники.
Встретил нас подполковник, представитель штаба 40-й армии, и еще несколько офицеров в различных званиях. Приветливые улыбки встречающих и рукопожатия (здесь рады каждому с родной земли), поздравления с благополучной посадкой - так встретил нас Кабул.
И вот мы едем на нескольких автобусах в штаб 40-й армии. Сопровождающий нас в машине капитан с артиллерийскими эмблемами, держа на коленях автомат, рассказывает нам, новичкам, об обстановке в Афганистане:
- Несмотря на тишину, которая сейчас стоит, здесь идет война. В любой момент может начаться обстрел из ракет. Вчера обстреляли район аэродрома, несколько наших солдат были ранены.
В пути мы получили первый на афганской земле инструктаж.
- Враг очень коварен. С улыбкой на лице и оружием под халатом. Он знает, что советские солдаты очень доверчивые и отзывчивые люди и нередко пользуются этим. Повстречались - ответили улыбкой на улыбку, рот до ушей, разошлись - пуля в спину. За вами могут следить, могут попытаться спровоцировать. Одиночные хождения в гарнизонах запрещены приказом командующего армии. Короче, со временем все поймете, всему научитесь.
Тем временем мы выехали за ворота аэродрома и покатили по прямой, широкой, оживленной улице. Знакомство с Кабулом, с Афганистаном началось.
- Это проспект Майвонд, - войдя в роль экскурсовода, продолжал капитан, - скоро будем проезжать колонну Независимости - памятник, установленный после признания англичанами полного суверенитета Афганистана.
На круглой площади действительно стояла колонна, издали похожая на застывшую перед стартом ракету. Тем временем, наш автобус как бы произвольно совершал нечто подобное экскурсии по городу. С окраины города мы попали в центр и снова оказались на окраине.
За время поездки я увидел разноликий город, живущий мирной, нелегкой, как мы убедились, жизнью. Работали пестрые лавки - духаны. Рядом с белокаменными мечетями, как бы гордо и призывно протянувшими к небу руки-минареты, соседствовали роскошные отели, а напротив глинобитных хибарок зачастую высились современные жилые дома. Куда-то спешили люди, сигналили автомобили, кричали мальчишки - продавцы сигарет и газет. И не верилось, что и здесь в столице порой идут перестрелки, кого-то ранят, убивают вот уже четвертый год.
Одеяние афганцев отличалось от обычной в нашем представлении одежды. Мужчины носили широкие, как у запорожских казаков, шаровары и длинные, к низу расклешенные рубахи навыпуск. Поверх рубахи - суконная безрукавка, на плече - покрывало, на голове - чалма. Вот классический образец одежды обычного афганца.
Женщины, как правило, одеты в длинные по щиколотки платья, полностью закрывающие все тело, и обязательные чадры (паранджи), закрывающие полностью голову. На уровне глаз материя представляет собой сетку, сквозь которую можно глядеть на мир. Конечно, между безликими одеждами афганцев нет-нет да промелькнет кто-то в обычном костюме или женщины в европейских одеждах и без чадры, но это бывает крайне редко.
Наконец, наше путешествие по городу подошло к завершению, и мы подъехали к штабу 40-й армии.
Штаб армии находится на окраине Кабула, на высоком, поросшем деревьями и кустарником крутом холме, который был к тому же еще оборудован террасами. К нему вела одна единственная дорога, крутым серпантином взбирающаяся в гору с выездом на площадку перед дворцом. Это была бывшая резиденция Хафизуллы Амина, бывшего руководителя Афганистана. Я много слышал еще в Союзе об этом дворце Амина от ребят спецназовцев.
Так, еще более трех лет назад, 27 декабря 1979 года сформированный в СССР отряд специального назначения совместно с подразделениями КГБ СССР штурмовали этот дворец. Отряд спецназа был сформирован из представителей коренных жителей Средней Азии и неофициально назывался «мусульманский батальон». Руководил действиями отряда бывший командир отдельной бригады специального назначения, получивший за эту операцию звание Героя Советского Союза.
Сейчас штаб армии со всех сторон охранялся подразделениями десантников с бронетехникой. Пропускной режим в штаб был жестким, и в сам штаб мы попали только через час, пройдя все формальности пропускной системы. Политработников собрали
-
начальника политотдела армии, где с нами встретились офицеры политотдела и штаба армии.
С нами поочередно проводили беседы офицеры политотдела и штаба армии. Первым, кто провел с нами беседу, был начальник отдела кадров армии, невысокий, начинающий седеть, пожилой полковник. Он уточнил наши назначения, объявил, кто кого из нас и в какой части будет менять на должности. Когда дошла очередь до меня, оказалось, что капитан, которого я должен заменить (в роте спецназ) находится на лечении в госпитале города Ташкента.
- Вам, лейтенант, нужно будет дождаться приезда сменщика, - сказал мне полковник, - а до его приезда будете находиться у нас, в распоряжении политотдела армии.
«Опять не повезло», - чуть не вырвалось у меня, но, чтобы не выглядеть несдержанным, я промолчал.
После беседы полковника перед нами выступил пропагандист политотдела.
Он ознакомил нас с историей Народно-демократической партии Афганистана. «Это будет мне необходимо в моей будущей работе, - подумал я, - и попытался законспектировать все, что он рассказал, в своем дневнике».
Вот в такой ситуации гражданской войны по просьбе правительства ДРА и был в 1979 году осуществлен ввод ограниченного контингента Советских войск в ДРА.
Сейчас же, подводя итоги первого дня лекций об Афганистане, отмечу, что весь день прошел в многолюдной аудитории, где нас учили всему, что необходимо знать и уметь здесь, в Афганистане. Учебный материал преподносился доступно и очень интересно, и я не заметил, как наступил вечер. Всем офицерам, только что прибывшим в ДРА, объявили о датах отъезда по частям, после чего отправили на пересыльный пункт.
В зале, где проводились занятия, меня подозвал к себе помощник начальника политотдела армии по комсомольской работе, который объявил, что теперь я поступаю в его распоряжение. Он провел меня в свой кабинет и вкратце рассказал о моей временной работе в штабе. Дожидаясь своего сменщика, теперь я должен буду с завтрашнего дня помогать ему и другим офицерам политотдела в их канцелярской работе.
Честно говоря, мне не нравилось заниматься штабной бумажной работой, нравилась живая командирская служба. Я с тех пор, как стал служить офицером, завидую командирам и в душе часто жалею, что не пошел в свое время в командное училище, а стал замполитом. Конечно, кто-то должен заниматься и воспитательной, агитационной работой, организовывать досуг, готовить и проводить партийные собрания, писать красочные планы, протоколы и отчеты. Я знаю многих людей, которых влекло к такой работе, более того, такая работа у них, мне казалось, виделась более эффективной.
И хотя в свое время я выбрал по молодости лет политическую работу, меня, честно признаться, всегда тянуло быть командиром, вырабатывать и принимать решения, организовывать процесс обучения солдат, видеть реальные результаты своих усилий. А пока, получив задачу на следующий день и узнав номер комнаты в общежитии, где буду жить, я отправился к месту ночлега.
30 июня. Всю первую ночь пребывания на афганской земле, я никак не мог заснуть. Вначале от накатившего необъяснимого волнения. Хотя все товарищи по общежитию, спали крепким безмятежным сном. Затем вдруг в полночь послышался одиночный взрыв, где-то в отдалении, затем стали слышны автоматные и пулеметные очереди.
Впервые в своей жизни я осознал, что все вокруг происходит по-настоящему, совершенно иными теперь стали впечатления от прочитаных книг и просмотренных фильмов о войне. Непрекращаюшиеся глухие выстрелы, грохочущие взрывы раздавались с удивительной последовательностью. Где-то велись боевые действия, кто-то становился Героем, а кто просто погибал, не успев многое познать и сделать в своей жизни.
Рассуждая об этом, я испытал острое желание, как можно скорее попасть в свою часть для совершения героических дел. Мне все время кажется, что война вот-вот закончится победой наших войск, и я не успею выполнить что-то очень важное в жизни. С того самого первого дня, когда я узнал о своей командировке на эту войну, мысль о том, смогу ли я достойно вести себя, воевать, не струшу ли я, не покидает меня ни на минуту.
На другое утро, уставший от бесонной ночи, я прибыл в штаб армии и неохотно принялся за свою временную работу, заключающуюся в различного рода поручениях офицеров политотдела. Объем работы был немалым: проверка учетных карточек комсомольцев, перепись политдонесений, выполнение обязанностей посыльного в политотделе. Одним словом, обычная штабная работа, ничем не примечательная, а мне же не терпелось испытать себя в другом качестве. Но нет, худа без добра, как гласит пословица. Во время такой работы в штабе я многое узнал от офицеров, об Афганистане, о войне, о подвигах, которые совершили наши военнослужащие. Меня с различными поручениями посылают по всему штабу армии, во все отделы. И я охотно выполняю все их приказы и поручения.
В отделах штаба, в перерывах между выполнением поручений, в курилках, в столовой, в общежитии я общаюсь с офицерами и прапорщиками. Из общения с ними я познаю много нового о войне, и обо всем, что пригодится в будущей службе. Из рассказов офицеров и из тех материалов, что мне были доступны к изучению, пытаюсь узнать, как можно больше. Вот что узнаю об особенностях ведения войны в Афганистане, о состоянии армии ДРА и тактике действий душманов.
Главной особенностью и трудностью является то, что народ Афганистана в целом не воспринял преобразований, проводимых НДПА, так как народная власть в провинциях и уездах устанавливалась силой. При этом представители прежней власти, имевшие значительный авторитет, либо просто отстранялись от власти, либо уничтожались. Это вызывало ответную реакцию, резко увеличивая число сторонников оппозиции.
В сложной ситуации оказались наши советские войска. С одной стороны, мы оказываем дружественную помощь дружественной стране. На самом деле, это помощь действующему правительству. С другой стороны, советские войска как бы действуют против афганского народа, военной силой поддерживая карательные функции правительства ДРА. Этим противоречием мгновенно воспользовались противники НДПА, находящиеся в оппозиции к власти. Они организовали неприятие интернациональной миссии советских войск.
После ввода советских войск в ДРА, советские воины на себе испытали религиозный фанатизм, оказавшись в роли «неверных». На этом строили свои расчеты «непримиримые» (оппозиция нынешней власти), подняв против советской армии, под свои знамена, часть неграмотных афганцев. Даже маленьким детям внушалось, что советские - это изверги, готовые уничтожать все и всех. Это очень легко сделать в стране, где была поголовная безграмотность. А когда появились первые погибшие, сыграл свою роль закон кровной мести за родных и близких.
В настоящий момент противостояние в стране обострилось еще сильнее. Враги народной власти развернули пропагандистскую компанию по дискредитации советских войск и их интернациональной миссии, призывая население Афганистана к борьбе против оккупантов. Об афганских вооруженных силах офицеры рассказывают, как об армии, совершенно разложенной и деморализованной. В армии ДРА среди офицеров идет вражда и борьба за власть между двумя партийными течениями НДПА: халькистами и парчамистами.
Новая волна внутрипартийной борьбы захлестнула общество, армию и все остальные ветви власти. Кроме того, наблюдается смыкание некоторых офицеров с мятежниками. Здесь, вероятно, следует сказать вот о чём. В афганской армии трудно проследить родственную или клановую связь. Смычка офицеров афганской армии с мятежниками наблюдается именно в этой части. Имеются многочисленные факты утечки военной информации, отпускаются задержанные бандиты, раскрываются военные секреты о времени, месте и содержании боевых операций. Порой в результате подрывной работы, при умелом использовании ошибок и просчётов командиров афганской армии, воинские части ДРА уходят к мятежникам.
Особо отрицательное влияние на боеспособность афганской армии оказывает разбросанность армейских частей по мелким гарнизонам. Желая контролировать как можно больше территории, афганское руководство допустило дробление воинских частей. В свою очередь, разбросанные по уездам мелкие воинские части, не имея необходимой поддержки сверху, плохо снабжались. Часто подвергались нападениям душманов, в отрыве от главных сил не могли активно сопротивляться и терпели поражения.
Качественная характеристика афганской армии оставляет желать лучшего. Личный состав армии имеет низкие (вернее, не хочет проявлять) морально-боевые качества. Важнейший показатель боеспособности - укомплектованность афганской армии - составляет всего 65% от штатной численности. Боеспособность афганских правительственных войск, их политико-моральное состояние и боевой дух, в целом, не отвечают требованиям современных боевых действий, требующих самоотверженности, убежденности в справедливости своей миссии, подвигающий на героизм, профессионализм и полную самоотдачу во имя победы.
По вышеуказанным причинам в правительственных войсках многие командиры частей и подразделений безразлично относятся к выполнению своих обязанностей. Во время боевых действий военнослужащие часто проявляют трусость, оставляют свои воинские части, порой в массовом порядке, совершая дезертирство из армии.
Я узнал, что только в 1980 году дезертировало более 24 тыс. человек. Сами командиры не служат примером преданности правительству и закону. В афганской армии повседневным фактом стало воровство, грубость и издевательства. В целях оказания необходимой помощи в каждой воинской части для укрепления и улучшения морального духа, воинской дисциплины и боеготовности находятся советские офицеры - советники, которые были в афганской армии еще до ввода советских войск.
Военные советники оказывают содействие в решении всего комплекса вопросов, связанных с жизнью и деятельностью армии: помощи в подготовке командиров, штабов и войск, планировании и организации боевых действий в вооруженных силах ДРА, укреплении и улучшении материально- бытовых условий войск организации политической, воспитательной работы.
Все усилия, которые прилагаются для поднятия боеспособности афганской армии, не приносят успеха. Армия деморализована и не способна вести боевые действия с мятежниками. В связи с тем, что афганская армия дезорганизована и слабо боеспособна (а зачастую и не желающая воевать с оппозицией), основная тяжесть вооруженной борьбы приходится вести нашим войскам.
В самом начале 1980 года войскам приходилось вести бои с крупными силами, которые оказывали организованное сопротивление. В результате серьезных поражений противника, весной 1980 года, активность моджахедов по ведению открытых боевых действий значительно снизилась. Мятежники стали уходить от прямого столкновения с нашими войсками, и перешли к тактике
-
засад, террора и диверсионным действиям, особенно в труднопроходимых участках дорог, долин, а также в населенных пунктах, широко применяя минирование.
Война в Афганистане, как говорят офицеры, здесь, в штабе, не похожа ни на одну другую. У этой войны свои приемы, своя тактика, свои способы. Нет четко выраженных фронта и тыла, не существует ни границ, ни правил. Всегда неясно «кто и где противник». Кажется, что его нет нигде и что он везде. Случается так, что сегодняшние союзники завтра превращаются в противника, и наоборот.
Действия мятежников направляются на постоянные изматывания и изнурения наших войск. Боевая техника и колонны с грузами превратились в мишени для диверсантов и террористов, внешне мало чем отличающихся от мирных жителей. Моджахеды находятся среди местного населения и часто используют его в качестве щита.
Война распалась на отдельные фрагменты. Она идет на дорогах, в ущельях, в пустынях в «зеленках» (так называют оазисы, зеленые зоны, где растут деревья, виноградники), на караванных путях, в городах и кишлаках. Они не дают ни минуты передышки, и все время держат в напряжении наших солдат. Армия, в свою очередь, постоянно проводит операции или боевые действия по уничтожению крупных вооруженных формирований и базовых районов мятежников, прочесывает «зеленки», организует засады, осуществляет проводки и сопровождение автомобильных колонн, организовывает сторожевую службу.
Один из офицеров разведотдела армии, с которым я вместе жил в общежитии, рассказал мне, что, по данным разведки, для того чтобы вызвать недовольство народа действиями советских войск, моджахеды грабят население, используя нашу военную форму. Используя изощренные методы, террор, запугивания, играя на религиозных и националистических чувствах, душманы оказывают сильное влияние на значительную часть населения страны.
Душманы не были бы так сильны без поддержки и помощи, которую во всевозрастающих размерах им оказывает США, Пакистан, Китай и другие страны. Со стороны этих стран оказывается как финансовая, так и военно-техническая и разведывательная помощь. Более того, в учебных центрах на территории Пакистана американские советники обучают моджахедов тактике ведения боевых действий и обращению с новыми видами вооружения.
В горных районах оборудуются склады и базы оружия, боеприпасов, продовольствия, а также идет подготовка пещер к зиме. С наступлением зимы значительная часть моджахедов убывает в Пакистан, Иран, другие скрываются в населенных пунктах, где ими проводятся террористические акты против партийных и государственных работников, а также создаются препятствия для доставки продовольствия в контролируемые новой властью районы. Душманы активно проводят антиправительственную пропаганду среди местного населения по воспрепятствованию и даже срыву призыва в армию молодого пополнения. В некоторых районах душманы насильно набирают молодых людей в формирования оппозиции.
Ведение боевых действий душманами в течение года постоянно меняется. Основными методами действия были уклонение от боя с крупными силами, проведение засад в удобных для них местах, нападение на одиночных военнослужащих и мелких групп, захват в плен с целью изощренного издевательства, минирование дорог и проходимых участков местности. По мере изменения тактики моджахедов меняется и тактика действий наших частей и подразделений. Стали применяться рейдовые действия: прочесывания отдельных районов и населенных пунктов, одновременное нанесение ударов по нескольким группировкам противника, расположенным на разной глубине, блокирование городов и отдельных районов и их прочесывание, уничтожение небольших групп противника воздушными тактическими десантами, засадные действия и др.
В целом афганский народ не принял преобразований, проводимых НДПА - власть повсеместно устанавливалась силой. За время работы в штабе армии я не встретил ни одного офицера, который бы не считал, что новая власть держится здесь благодаря нашему военному присутствию. Мнения командиров разделились на две части. Первая часть, официальная, состояла в том, что мы выполняем интернациональную помощь по просьбе НДПА и афганского народа. Вторая заключалась в том, что революционные преобразования в стране носят насильственный характер, революционная ситуация еще не созрела, и мы воюем с афганским народом.
Время неумолимо идет вперед, и я постепенно начинаю привыкать к жизни в новых условиях. Служба в штабе для меня проходит спокойно. Офицеры штаба часто уезжают в воинские части, на боевые операции, рейды. Но в моей жизни изменений особых нет. Правда, несколько раз пришлось по работе офицером политотдела выезжать в Кабул, в воинскую часть гарнизона.
Город просыпается рано. О приближении восхода солнца возвещают усиленные динамиками голоса священнослужителей, призывающие верующих сотворить утреннюю молитву.
Вся жизнь, быт, работа, семья - все связано у афганцев с мусульманской верой. Один из офицеров разведотдела рассказал мне об одном случае, происшедшим не так давно. Один из советских журналистов из любопытства зашел в мечеть. Его предупреждали, что этого делать нельзя: для афганцев иноверцы все являются «кефирами» - неверными, и вход им туда навсегда заказан. Закончился тот поход в мечеть большим скандалом. Журналиста, в целях его безопасности, отправили на Родину, а оскверненную мечеть, как ее называли местные, несколько дней чистили и отмывали прихожане.
Афганистан был и остается страной, где ислам безраздельно властвует над человеческими душами. Пропагандист политотдела дал мне брошюру «Памятка советскому воину». В ней я прочел об исламе, об истории и правилах поведения советских солдат в мусульманской стране.
Ислам остается одной из самых распространенных религий в мире. Число его последователей доходит до 800 млн. человек. Ислам, что в переводе с арабского означает «покорность», возник в начале VII века в Западной Аравии. Его довольно быстрое распространение и утверждение объясняется войнами, которые вел арабский халифат, а также приспосабливаемость к местным условиям. В основе ислама лежит учение пророка Мухаммеда, который, по преданию этой религии, представляет, Бога на земле и которому всевышний ниспослал откровение - Коран. Коран состоит из 114 глав - «сур», в каждой отдельное откровение. И хотя суры логически не связаны между собой, главная тема мусульманской «Библии» улавливается легко. Это утверждение религиозных принципов, предписаний, касающихся обязанностей верующих по отношению к Аллаху.
Мусульманин верует в день «страшного суда» или «в день воскресенья», в загробное существование людей, в ангелов, в дьявола-искусителя. Для него земная жизнь - это краткий миг, который надо перетерпеть и выдержать. Затем наступит и начнется новая, подлинная, вечная загробная жизнь. Чтобы заслужить милость Аллаха и после смерти попасть в рай, мусульманин должен читать и учить наизусть Коран. Он должен исполнять пять основных обязанностей (пять столпов веры) - «шахадат» (исповедание веры), что выражается в произнесении ее формулы: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед - пророк его». «Намаз» - совершение пяти ежедневных молитв, «Руза» соблюдение 30-тидневного поста в месяц Рамазан, «закят» - выплата «очистительного» подоходного налога, «хадж» совершение паломничества в Мекку.
По пятницам, которая считается днем отдыха у мусульман, и в дни религиозных праздников он должен воздержаться от трудовой деятельности и посещать мечеть.
У мусульман есть и еще один источник вероучений. Это священное предание - сунна, что значит «поведение». В ней собраны суждения пророка Мухаммеда, легенды о его поступках. Верующие, которые признают Коран и сунну, называются суннитами.
Ислам, подобно другим религиям, не избежал дробления и расколов, разделившись на две враждующие ветви: суннизм и шиизм. Формально этот раскол произошел после смерти Мухаммеда, из-за спора о том, каким способом избирать халифа, то есть наместника пророка. Сунниты считали, что таким может быть любой достойный человек, получивший одобрение совета старейшин, а шииты (от слова Шаат - Али - партия Али, двоюродного брата Мухаммеда) полагали, что халифа надо избирать только из потомков Мухаммеда. А поскольку Али, не имевший мужского потомства, последний родственник Мухаммеда, то он и должен быть преемником основателя ислама. По представлениям суннитов, сунна дополняет и разъясняет Коран и потому почитается наравне с ним.
Шииты же не признают сунны, а имеют свое священное предание - «ахбар», куда входят лишь легенды, так или иначе связанные с именем Али. Что касается Корана, то шииты признают его и, дополнив еще одной, 115-ой главой, в которой рядом, как двух светил, поставили Мухаммеда и Али, считают главной священной книгой.
В Афганистане примерно 10 процентов населения являются шиитами. Это в основном почти полутора миллионное племя хазарейцев, некогда самых угнетенных, небольшая часть чараймаков, а также персов и кызылбашей. Своеобразный уклад жизни афганского народа регулируется многими догмами мусульманской религии. Среди них нормы шариата - свода законов, выработанных на протяжении многих веков, право «пуштунвалай» или «адатом» и рядом других обычаев. Часть религиозных догматов сложилась в период до возникновения ислама как религии и поэтому носит отпечаток феодального уклада жизни.
«Пуштунвалай» предписывает самоотверженно защищать Родину, высоко держать национальное достоинство почитать старших, отвечать обидой за нанесенную обиду. В нем отражены нормы и правила поведения, семейно - бытовые отношения, оговариваются условия применения кровной мести, определяются обряды. Эти законы нигде не записаны, но соблюдаются неукоснительно всеми на протяжении веков и передаются в устной форме из поколения в поколение. Право толковать «пуштунвалай» принадлежит родовой или племенной джирге - совету старейшин. В каждом племени имеются свои знатоки законов и обычаев - умудренные житейским опытом, всеми почитаемые старики - джиргамыры.
Что сразу бросается в глаза приехавшему в Афганистан человеку? Это отношение мужчин к женщине. Здесь не принято, чтобы мужчина даже случайно заговаривал с незнакомой женщиной на улице или в общественном месте. Жилище афганца разделено на мужскую и женскую половину. С приходом в дом постороннего мужчины женщина скрывается на своей половине.
Обслуживает гостей слуга, младший брат или другой родственник хозяина. Мужчины чаще всего встречаются друг с другом вне дома. Женщины, наоборот, принимают подруг и родственниц дома на своей половине. В этом же духе воспитывается и молодежь. Взрослые дети, живущие вместе с родителями в одном доме или за одним дувалом (глинобитный забор), во всем подчиняются отцу. Его власть до деспотизма беспрекословна. А мать остается уважаемой, но традиционно безгласной.
Неграмотные афганцы необыкновенно суеверны. Они верят в существование множества злых духов и сверхъестественных сил. Мистический смысл имеет правая сторона. Другими словами, правая рука и правая нога считаются счастливыми. Поэтому верующий в подобные суеверия войдет в дом только с правой ноги. Он же никогда не вручит и не примет подарка левой рукой. Нечто подобное, идущее из глубокой старины, еще можно услышать и у нас, когда говорят о человеке с плохим настроением, произносят: «Он встал с левой ноги».
Число 7 - счастливое, 13 и 39 - несчастливые числа так же, как несчастливый день - вторник.
Афганцы обращают большое внимание на хорошие манеры. Рукопожатия, дружеские приветствия, поцелуй в щеку или троекратное прикосновение щекой к щеке считаются у них обязательным при встрече друзей и родственников.
Ритуал встречи, даже если в тот день с этим человеком она уже состоялась, всякий раз повторяется заново. Не спеша, с хорошим настроением в голосе, приветствующие друг друга люди, обмениваются вопросами о здоровье, о детях, о домашних делах. О женах - ни слова. Не принято. Как не принято подавать женщине руку, обращаться к ней по имени.
На улицах кишлаков можно видеть и такую картину. Встретились двое мужчин. Один из них, скрестив руки на груди, делает небольшой поклон в сторону другого, затем целует ему руки. Так приветствует младший старшего по положению или по возрасту. А если встречаются не очень близкие люди, то их ритуал сводится к приложению руки к сердцу и легкому поклону. Среди образованных и городских слоев населения все большее распространение получает европейское рукопожатие. По характеру афганцы доверчивы, очень восприимчивы, тонко чувствуют добро и зло.
В разговорах не пытаются приукрасить действительность и скрыть теневые стороны внутренней жизни. Вместе с тем они не любят, когда иностранцы неодобрительно отзываются об их стране и народе и указывают на их отсталость. Они честные и гордые люди, горячо любят свою родину, хотят видеть ее свободной и независимой.
В Афганистане проживают свыше двадцати народов и десятки племен. Больше всех пуштунов. За ними следуют таджики, хазарейцы, чараймаки, узбеки, туркмены, белуджи, муританцы, казахи, киргизы, арабы, нуристанцы, пашаи, памирцы, индусы и другие народности. И если счет первых идет на миллионы, то нуристанцев - уже на тысячи, а скажем, такие народы, как гуджари - на сотни. Пуштуны говорят на пушту, остальные большие народы – на языке дари. У одних есть своя письменность, у других ее нет, и никогда не было. А если взять Нуристан, то там, что ни селение, то свой язык. Вместе с тем официальных государственных языков – два - пушту и дари.
Вот в такой религиозной, самобытной, с богатыми национальными традициями, отсталой, как, пожалуй, ни одна страна в мире, мне придется служить два года. И не просто служить, а, по всей видимости, воевать, а это, значит: стрелять будут в меня и мне тоже придется стрелять в тех, кто будет стрелять в меня. Мысли о будущей службе, о войне, каждый день будоражат мое воображение. И мысли о том, как все сложится, что произойдет за эти два года со мной, не дают мне покоя, и все время не покидают меня.
3 августа: Сегодня праздник - День Воздушно-десантных войск СССР. Накануне в политотделе армии готовили поздравление воинам - десантникам и приветственные адреса во все десантные воинские части 40-й армии. Мне пришлось принять в этом участие. Оказывается, у нас, в армии, много Воздушно-десантных частей. Среди них есть прославившие себя в боях - 103-я и 106-я воздушно-десантные дивизии, 56-я отдельная десантно-штурмовая бригада, 345-й отдельный парашютно-десантный полк, 154-й и 177-й отдельные отряды специального назначения и, конечно, десантно-штурмовые батальоны в составе мотострелковых бригад, а также отдельные роты специального назначения.
Все десантные части, прославленные еще в годы Великой Отечественной войны, и сейчас в Афганистане выполняют самые ответственные боевые задачи.
В боевом строю этих десантных частей служили в разное время в Афганистане Герои Советского Союза:
- полковник Колесник Василий Васильевич,
- подполковник Кузнецов Юрий Викторович,
- старший сержант Мироненко Александр Григорьевич.
Это высокое звание они получили здесь, в Афганистане, исполняя свой интернациональный долг. Многие десантники, офицеры и солдаты, награждены боевыми орденами и медалями. Немало десантников за эти четыре года погибли или получили тяжелые увечья. В самое пекло, на самые ответственные участки командование всегда посылает «крылатую пехоту». Так было и в годы прошлой войны, так происходит и сейчас. Меня охватывает гордость, когда я слышу или читаю восторженные отзывы о подразделениях прославленного рода войск, к которому отношусь и я.
Сегодня впервые увидел командующего 40-й армии генерал-лейтенанта Ермакова Виктора Федоровича. В связи с днем ВДВ всех офицеров штаба собрали в большом зале. Командующий зачитал поздравление десантникам, присланные из Туркестанского военного округа и Министерства обороны СССР. Затем были вручены нескольким офицерам ордена и медали и ценные подарки десантникам, работникам штаба.
В штабе офицеры меня поздравляют с праздником ВДВ, так как моя десантная офицерская повседневная форма с голубым кантом на бриджах и околыше фуражки резко выделяется на фоне желто-коричневого полевого хлопчатобумажного одеяния офицеров штаба. Все эти дни после прибытия в штаб армии я ношу ту форму, в которой прибыл. Это бриджи и офицерская рубашка с галстуком, на ногах - хромовые сапоги, на голове - повседневная фуражка. Моя форма одежды принесла мне самому много проблем. Ходить в рубашке с длинными рукавами, с застегнутым воротом, с галстуком и в сапогах в такую жару было порой невыносимо. Но с другой стороны, я вызываю интерес многих офицеров своей формой. Поэтому я отвечаю на возникающие при этом вопросы, многие из них, как правило, удивляются моему безукоризненному русскому языку и интересуются, какие еще, кроме казахского, восточные языки я знаю. Завязываются беседы, из которых обычно узнаю много того, что знают они.
В политотделе служат в основном старшие офицеры. Которые к моим официальным обязанностям по службе в штабе, исходя из возраста и звания, добавили и свои личные заботы. Меня посылают часто в военторг за покупками или на склады (вещевой и продовольственный) получить те или иные предметы (обмундирование, продукты). Безотказно выполняю все их просьбы и по привычке, оставшейся еще с юности, делаю все быстро. Это очень нравится офицерам, поэтому отношение ко мне доброе, я бы даже сказал, отеческое. Кроме того, чувствую, что они жалеют меня: ведь в скором времени мне придется ходить с солдатами в бой.
За каждые сутки в политотдел, в форме политических донесений приходят сведения о погибших и раненых в частях армии.
-
Ведется статистика потерь личного состава, все эти данные являются секретными. Но мне удалось, работая с документами и из разговоров с офицерами, узнать о том, что уже за эти года погибло и умерло примерно 5539 человек из числа сержантов и солдат ОКСВА и 741 офицеров. Узнал я и о том, что первыми погибшими на этой войне из числа солдат нашей сороковой армии считаются разбившиеся на самолете ИЛ-76 десантники 103-й воздушно-десантной дивизии. Десантную дивизию вводили в Афганистан на самолетах военно-транспортной авиации с 25 по 27 декабря 1979 года. Вечером, 25 декабря, при заходе на посадку в Кабуле врезался в гору и взорвался самолет ИЛ-76, на борту которого находилось 37 десантников. Всего в самолете вместе с командиром и членами экипажа было 42 человека - все они погибли. Самолет разбился на большой высоте, в горах и, чтобы можно было до него добраться, были вызваны альпинисты из Советского Союза. Альпинисты нашли кабину самолета с останками командира корабля и портфель с секретными документами, который вез с собой полковник из штаба воздушно-десантных войск, летевший в этом самолете. Тела погибших остались в горах, возможности спустить их с высоты не представлялось возможным из-за глубокого снега.
Недавно прочел в одном из документов, что не все потери являются боевыми. Так, на сегодняшний день из общего числа потерь умерло по болезни (брюшной тиф, желтуха, лихорадка и др.) - 170 человек, от не боевых ранений - 68 человек, от травм и увечий - 206 человек. Ранено за весь этот период (3,5 года) 8911 человек. Печальная статистика смертности, особенно от болезней, поражает своими числами. Безусловно, знакомясь со статистикой смертности, я ожидал высокой смертности на войне, война есть война, однако слишком высокая смертность от болезней поразила меня. Подумалось: болезни молодого солдата, офицера - это ведь не тяжелое ранение. Почему не вылечили? Отгоняю прочь от себя тревожные мысли, почему-то успокаивая себя тем, что мне болезни не грозят.
Сегодня в честь праздника я был освобожден от службы раньше обычного и сразу пришел в общежитие. Решил продолжить свои записи в дневнике, так как последние дни времени на это почти не было.
Место в общежитии, где я живу, ранее занимал капитан из разведывательного отдела армии, который находится на лечении в Ташкенте. Мои соседи - младшие офицеры штаба армии. Их всего восемь человек. Они служат в различных отделах и имеют разные сроки службы в ДРА. Перед сном обязательно идет обсуждение службы, того или иного события. По этим разговорам чувствую, что обстановка в Афганистане накаляется. Кроме разговоров об Афганистане, конечно, все живут воспоминаниями о мирной службе, о жизни в Союзе. Порой разговор заходит о патриотизме и, что меня радует, как политработника, в каждом офицере эти чувства патриотизма и интернационализма развиты сильно. Каждый из нас готов за интересы нашей Родины, за ее социалистические завоевания отдать все силы и жизнь, если это потребуется.
Здесь я подробнее узнал о подвигах моих коллег, замполитов рот: старшего лейтенанта Шорникова Николая Анатольевича и лейтенанта Демакова Александра Ивановича.
Оба офицера совершили свой подвиг на афганской земле, в разные годы и им посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.
4 августа. Вчера мою работу над дневником прервал капитан- десантник из соседней комнаты. Он заглянул к нам в комнату и спросил:
- Где Михайлов?
Михайлов - это мой сосед по комнате, офицер из штаба армии, старший лейтенант.
- Не знаю, товарищ капитан, я только недавно вернулся, – ответил я капитану, продолжая свои записи в дневник.
- Слушай, лейтенант, а чего ты один сидишь здесь, пойдем, мы там стол накрыли, отмечаем день ВДВ, - как - то по-простому пригласил меня капитан.
Я знал по разговорам своих соседей, что подобные армейские праздники, как правило, отмечаются в свободные часы, по вечерам, и о сегодняшнем застолье я тоже слышал. Офицеры еще вчера собирали чеки внешпосылторга на застолье по 50 чеков. Я не мог принять участие в этом деле, так как еще не имел таких денег, а деньги, что остались у меня до приезда сюда, здесь, в Афганистане, были простыми бумажками. Поэтому предложение капитана прозвучало для меня, с одной стороны лестно, с другой стороны, я не хотел выглядеть незваным гостем.
- Мне неудобно, я ведь не сдавал денег. Спасибо, - ответил я.
- Все это поймут, пойдем, это же наш праздник, - настаивал капитан, и я, немного подумав, приглашение принял.
За столом, в одной из крайних от входа комнат, был накрыт стол, за которым сидели офицеры, в основном десантники. Несколько мест за столом пустовало, и мы с капитаном заняли два крайних из них. На столе, кроме нескольких бутылок водки, вина и закусок, купленных в чековом магазине, в полиэтиленовых мешках завязанная в узел находилась какая - то светлая жидкость, как потом я выяснил, это была афганская виноградная водка - кишмишовка.
Меня представили офицерам, сидящим за столом. Опять возникли вопросы относительно моей формы одежды. Затем я узнал имена ребят, и начался праздник. Выпили за ВДВ, за Родину, за погибших ребят.
Впервые здесь, за столом, я узнал о традиции, которая появилась здесь с первых дней ввода войск: третий тост выпивают за погибших на этой войне товарищах.
Через некоторое время, немного захмелев, ребята начали рассказывать о службе, о Союзе, о любимых, пели песни под гитару. Песни были новые, написанные солдатами, офицерами ОКСВА, положенные на мотивы популярных советских песен.
Было многое рассказано офицерами участниками войны в этот вечер. Я с интересом слушал обо всем, что касалось войны. Особенно меня заинтересовал рассказ одного из офицеров - участника взятия дворца Тадж-Бек, об уничтожении тогдашнего правителя Амина. Рассказчик был по возрасту старше всех сидящих за столом и, пожалуй, самым молчаливым. И если бы не просьба рассказать об этой операции со стороны товарищей, сам он вероятней всего, отделался бы обычным молчанием. Говорил он на русском языке с акцентом, так говорят представители народов Средней Азии. Мне кажется, он был узбеком.
Вот, что он рассказал: «В начале мая 1979 года меня и еще нескольких офицеров мотострелковой части, находящихся в Термезе, вызвали в Ташкент, в Управление кадров Туркестанского военного округа. Все вызванные офицеры были представители трех национальностей: узбеки, туркмены и таджики. Нам предложили повышение - капитанскую должность (а все мы были командирами взводов) в новой части под Ташкентом. Кто-то из ребят отказался, я же согласился, у меня выходил срок получения звания капитана, а должность командира роты в прежней части не предвиделась.
По приезду в новую часть я узнал, что формируется 154-отряд специального назначения, где мне придется служить командиром группы (взвода). В штат отряда входила боевая техника, а общая численность солдат и офицеров составила пятьсот двадцать человек, кроме управления и штаба, отряд состоял из четырех рот. Первая рота имела на вооружении БМП-1, вторая и третья - БТР-60ПБ. Четвертая - рота вооружения - состояла из взвода АГС-17, взвода реактивных пехотных огнеметов «Рысь» и взвода саперов. В отряд также входили отдельные взвода: связи, ЗСУ-23-4 «Шилка», автомобильный и материального обеспечения.
Как я позже узнал от офицеров, давно служивших в спецназе, такого штата отряда специального назначения до сих пор в Советской Армии не было.
Но главное, что отличало наш отряд от всех других частей округа, заключалось в том, что в нем собрали служить только представителей трех национальностей: узбеков, туркменов и таджиков. Поэтому в обиходе называли его «мусульманским батальоном». Солдат отбирали из различных частей Среднеазиатского и Туркестанского военных округов и только двух призывов, прослуживших полгода и год. Отбирали на конкурсной основе, по физическим данным, крепких военнослужащих и с хорошими биографическими данными. Кроме того, учитывали желание солдат и офицеров служить в спецназе.
Славянской национальности было всего несколько человек. Это были переводчики - выпускники Военного института иностранных языков и офицеры со специальностями, которых не нашлось из числа офицеров нужной национальности. Возглавлял отряд майор Х.Холбаев - десантник, спецназовец.
Через полтора месяца отряд был сформирован, началась усиленная боевая подготовка, которая продлилась до середины ноября. В это время мы уже знали, к чему нас готовят. На каждого была сшита специальная форма военнослужащих афганской армии и подготовлены документы, соответствующие этой форме.
Во второй половине ноября отряд самолетами доставили в Афганистан. Приземлялись на аэродроме в Баграме и расположились лагерем.
В середине декабря 1979года отряду поставили задачу совершить марш и прибыть в Кабул для усиления охраны главы государства. Во время прохождения марша случилась поломка нескольких машин, но, в целом, марш завершился благополучно.
Вам всем, я думаю, известно, что дворец Амина или Тадж-Бек - это наш нынешний штаб армии,, и вы сами можете представить картину боя. Ничего с тех пор особо не изменилось.
Нас поставили во вторую линию охраны дворца, первая линия охранялась ротой личной охраны Амина, а третью линию занимала бригада охраны. Все батальоны бригады охраны имели свою казарму, и лишь танковый батальон жил вместе с пехотным батальоном. Для танкистов не так давно начали строить казарму, которую и передали нам. В двухэтажном недостроенном здании без окон и дверей мы и разместились. После этого мы приступили к охране дворца.
В этот период появился у нас в отряде представитель из Москвы - полковник Колесник В.В., бывший командир бригады спецназа в Чирчике. Многие офицеры отряда служили под его началом и знали его лично. Как потом стало ясно, его прислали руководить нашими действиями.
Не только солдаты, а даже и офицеры не знали и не догадывались, к чему нас готовят. Мы полагали, что нас направили сюда для охраны главы государства.
После обеда 27 декабря, командиров рот и некоторых командиров групп и подразделений огневой поддержки собрали на втором этаже казармы. Перед нами выступил незнакомый генерал КГБ и полковник Колесник В.В.
В своем выступлении генерал объявил нам, для какой миссии мы сюда прибыли. Он разъяснил нам, что нынешний руководитель Афганистана Х.Амин повинен в массовых репрессиях, он предал дело Апрельской революции, вступил в сговор с ЦРУ США и нам предстоит его отстранить от власти. Далее он уточнил, что мы будем брать штурмом дворец Тадж-Бек, что кроме нас участвуют две группы КГБ и рота десантников. Генерал также дал политическую оценку обстановке, подробно раскрыл общую поставленную задачу, дал оценку сил и средств противника и расположение его основных объектов, а также оценку нашего положения, соотношения сил и средств, картину общего расположения сил и средств «мусульманского батальона» и штурмовых групп. После этого уже полковник отдал боевой приказ подразделениям, перечислив для каждого конкретного подразделения конкретную задачу.
Нашей первой роте на десяти БМП совместно с группами КГБ отводилась основная задача по захвату дворца.
Время штурма переносилось несколько раз, и, когда началась стрельба, и появились две красные ракеты, означавшие сигнал «Вперед», мы вначале даже растерялись. Это случилось в 19.15. На дворец обрушился шквал огня. Стреляли ЗСУ-23-4 (Шилка), АГС-17. Наша рота на БМП, сбив внешние посты охраны, устремилась к дворцу, но в последний момент нас обогнали на трех БТР-60-ПБ группы КГБ. Едва первая машина миновала поворот, из здания ударили крупнокалиберные пулеметы. У шедшего первым БТРа были повреждены все колеса, вторая боевая машина загорелась. Личный состав подразделения вынужден был залечь и стрелять по окнам дворца, некоторые из них при помощи штурмовых лестниц стали взбираться вверх в гору.
Спецназовцы быстро выскочили на площадку перед Тадж-Беком. Первые минуты боя были самыми тяжелыми. На штурм дворца пошли спецгруппы КГБ, а наша рота прикрывала внешние подступы к нему. Другие подразделения нашего батальона обеспечивали внешнее кольцо прикрытия. Ураганный огонь из дворца прижал спецназовцев к земле. Поднялись они лишь тогда, когда «Шилка» (ЗСУ-23-4) подавила пулемет в одном из окон.
Наша рота по дороге взбиралась в гору с расчетом выскочить на площадку перед дворцом. Первую нашу БМП подбили перед въездом на площадку, экипаж и десантники, покинув ее, при помощи штурмовых лестниц, стали забираться в гору. Шедшая за ней вторая БМП столкнула подбитую машину в кювет и освободила дорогу для остальных.
Мы быстро выскочили на площадку перед Тадж-Беком и пошли на штурм дворца. Наши все громко матерились то ли со страху, то ли для устрашения обороняющихся афганцев. Очень сложно было ворваться в здание. Когда мы выдвигались к главному проходу, огонь из стрелкового оружия еще более усилился. Через определенное время мы всё-таки ворвались во дворец. Во дворце бой сразу же принял ожесточенный характер, в ход пошли гранаты. Огонь велся по всему живому впереди, без разбора. БМП тем временем покинула площадку перед дворцом и заблокировала единственную дорогу к дворцу.
В самый критический момент боя мы оказались без радиосвязи, кто-то без перерыва забивал эфир с просьбой о помощи. Как потом выяснилось, один из БТРов упал с моста и перевернулся. Люки оказались закрыты, и экипаж не мог выйти. Сержант, командир экипажа, стал вызывать безостановочно помощь и парализовал радиосвязь.
Другая наша рота и два взвода вели огонь по танковому батальону и не давали личному составу охраны дворца добраться до танков. Затем наши захватили танки и одновременно разоружили личный состав полка охраны. Спецгруппа захватила вооружение зенитного полка, а личный состав взяли в плен.
В самом дворце офицеры и солдаты личной охраны Амина, а также его телохранители отчаянно сопротивлялись, «Шилка» снова перенесла огонь и стала бить по Тадж-Беку. В здании на втором этаже начался пожар. Это оказало сильное моральное воздействие на обороняющихся афганских бойцов. Солдаты из охраны Амина, услышав русский мат, стали сдаваться, поняв бессмысленность сопротивления. Тем временем спецгруппы КГБ прорвались к помещению, где находился Хафизулла Амин, и в ходе перестрелки он был убит.
Труп главы правительства ДРА завернули в ковер. Основная задача была выполнена. После этого мы со своими группами прочесали все помещения, кое-где возникали небольшие очаги сопротивления, но вскоре все стихло.
Наш ротный В. Шарипов доложил полковнику Колеснику В.В., что дворец захвачен. Полковник дал команду на прекращение огня. Бой длился 45 минут.
Всего в спецгруппах КГБ при штурме погибло 5 человек, и 17 было ранено. В «мусульманском батальоне» погибло 5 человек, ранено - 35, многие бойцы, получившие ранения, остались в строю. Командир нашей роты, старший лейтенант В. Шарипов, был ранен в ногу, но продолжал руководить ротой.
За штурм Дворца Амина полковник Колесник В.В. был удостоен звания Героя Советского Союза, орденом Ленина наградили семерых, в том числе командира нашего отряда Х. Халбаева, заместителя командира отряда Сахатова, (хотя его представляли к званию Героя Советского Союза), и командира нашей роты В. Шарипова.
Двадцать человек, среди которых был и я, были награждены Орденами Красного Знамени. Около шестидесяти человек наградили орденами Красной Звезды и еще почти триста - боевыми медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги».
Перед новым годом охрану дворца от нас приняли десантники и части 40-й армии. Мы сдали боевую технику и автотранспорт частям 40-й армии, а 9 января на самолете вылетели на Родину. Через сутки батальон прибыл к постоянному месту дислокации в город Чирчик.
В 1981 году батальон вновь был введен в Афганистан для охраны стратегических объектов. Сейчас батальон ведет борьбу против караванов, доставляющих оружие и боеприпасы моджахедам.
Меня год назад после ранения перевели в штаб армии по состоянию здоровья», - закончил свой рассказ капитан, обведя всех нас взглядом много повидавшего человека.
Мы все, сидящие за столом, с большим вниманием выслушали рассказ спецназовца. Я проникся к нему еще большим уважением, когда кто-то из офицеров его спросил:
- А за этот период, что служишь в Афгане, имеешь награды?
На это он ответил:
- За последний бой, где я получил ранение, меня наградили орденом «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени.
Замечу, что многие офицеры в штабе и те, что приезжали в штаб, носили награды на полевом обмундировании, и я считаю, это правильно. Все должны видеть заслуги того или иного офицера. Сегодня вот в честь праздника многие офицеры в штабе надели свои награды не только боевые ордена и медали, но и юбилейные. Наш же рассказчик, имея такие высокие правительственные награды, видимо из скромности их не надел. Думаю, если у меня бы были такие награды, я бы их носил, скорее всего, постоянно. Мне очень понравился как образец настоящего офицера этот капитан, и я
-
находился под впечатлением его повествования весь вечер. Засиделись мы до полуночи, тихо пели песни, вспоминали и рассказывали друг другу различные истории из прошлой мирной жизни.
5 августа. Сегодня день начался как обычно. Позавтракал в офицерской столовой. Кормят неплохо, но пища казенная и однообразная, уже, честно говоря, не особо принимается организмом. Очень много мух и особенно досаждают они нас в столовой. Жара стоит необыкновенная. В столовую ходим с полотенцами. Трудно обедать: духота, пот течет градом, пока одолеешь первое блюдо. Вода привозная, набираем из автомашины-водовозки. В столовой не требуют продовольственного аттестата, кормят всех, кто носит военную форму. Везде, куда бы ни пошел, повсюду только одни военные люди. Хотя между военными нет-нет да мелькнет гражданская одежда специалистов.
Иногда вижу гражданских женщин - это врачи, медсестры и другие гражданские специалисты. В штабе армии тоже несколько женщин работают машинистками, поварами и официантками. В магазине, куда меня посылают офицеры за покупками, работают тоже женщины.
В штабе армии с утра кипит работа, в основном бумажная. Мне начинает надоедать это мое положение неопределенности. Все время думаю: «А если капитан, которого я должен заменить, год будет лежать в госпитале, мне что, год быть посыльным в штабе?» Кстати, о работе в штабе: вчера в политотделе при мне обсуждали вопрос, не оставить ли меня служить в штабе. Помощник по комсомольской работе просил об этом подполковника, зашедшего в политотдел по каким-то своим делам, отвечающего за кадры политработников. Тот не возражал, и мне пришлось приложить немало усилий и аргументов, чтобы этот вопрос не решился в пользу моей дальнейшей службы в штабе. «Мне это не нужно, - убеждал я их как мог. - Я хочу воевать, бумажная работа не для меня». Опасаюсь, что если захотят, то могут, оставить и без моего согласия, люди мы военные, попробуй, не подчинись приказу. Все эти мысли с утра не дают мне покоя, может, зайти в кадры, подумал я, но опасаясь, как бы не оставили в штабе, передумал идти.
Весь день прошел как обычно, как и все предыдущие. Ничего интересного. На меня накатила такая тоска, что хоть плачь в подушку. Ладно, на сегодня все, чего-то я раскис…
6 августа. Вчера долго не мог уснуть, все думал о своей жизни. Вечный литературно-классический вопрос «Что делать?» никак не давал уснуть. Скорее бы уехать из штаба в свою часть, а то война так скоро закончится без меня, пока я здесь выполняю непонятные обязанности, с которыми, на мой взгляд, мог бы справиться и толковый солдат. Завтра пойду в отдел кадров, задам все вопросы кадровикам. С этими мыслями, как бы определившись, заснул.
Перед обедом, набравшись смелости, иду в отдел кадров. Обращаюсь, как положено по Уставу, к подполковнику - кадровику и задаю тщательно продуманные вчера вопросы о перспективе моего отъезда в свою воинскую часть. В ответ от подполковника слышу следующее:
- Когда вернется капитан, не знаю, но после излечения и выписки из госпиталя наверняка поедет на реабилитацию после болезни на 30 суток. Отправить тебя в твою часть, пока не вернется капитан, не имею права. Он числится на должности, и мы не можем отдать тебя приказом на занятую должность. Летняя плановая замена офицеров уже закончилась, жди.
После услышанного мне стало еще тоскливее, особенно от реабилитационного отпуска моего коллеги. Тридцать суток - это только отпуск, плюс дорога до санатория и обратно, и неизвестно, сколько времени капитан будет еще находиться на лечении. Мысль работала лихорадочно, я подсчитал, ждать придется полтора - два месяца. Подполковник, видимо, поняв мое состояние и, увидев мое расстроенное лицо, предложил:
- Есть у меня одно место по внеплановой замены в Кандагарской бригаде, если хочешь, я тебя туда отправлю сегодня же.
Я не понял, что означает внеплановая замена, но меня обрадовала и, как бы окрылила возможность уехать из штаба. Хоть к черту на кулички, лишь бы скорее на войну. Согласие было написано на моем лице.
- Но имей в виду, рота мотострелковая, - как бы подрезая мне крылья, продолжил подполковник, и я опять сник, заискрившая надежда на скорейший отъезд опять потухла.
Дело в том, что в составе мотострелковых бригад имелись десантно-штурмовые батальоны, об этом я узнал, когда помогал готовить поздравления десантникам, и я наивно полагал, что подполковник мне предложит должность замполита в десантно-штурмовой роте.
- Иди, подумай. Если согласишься, то приказ уже сегодня будет подписан.
Я вышел из отдела кадров расстроенный и с кучей вопросов в голове. Что же делать? Как поступить? Почему так не везет мне в этой жизни? Время было обеденное, когда жильцы общежития собирались, в своих комнатах. Здесь можно было полежать, отдохнуть и, если повезет, то сполоснуться в единственном душе общежития перед обедом. Вернувшись в свою комнату, я застал почти всех своих соседей. Офицеры мне объяснили, что внеплановая замена - это когда заменяют погибшего или умершего офицера. Михайлов, мой сосед, посоветовал:
- Не соглашайся. Кандагар - это одно из самых гиблых мест в Афганистане.
Гиблость места меня совершенно не занимала, меня волновало то, что придется служить в пехоте. В раздумьях прошел обед, но по дороге от столовой до штаба решение созрело. Поеду! Пусть в пехоту, но только бы скорее на войну!
Когда я объявил о своем согласии подполковнику, мне показалось, что он даже обрадовался. Может быть, ему нужно было срочно заполнить образовавшуюся вакансию в боевой части, ведь у него, наверное, свои заботы. К вечеру приказ о моем назначении замполитом роты в Кандагарскую бригаду был подписан. И я, тепло попрощавшись с офицерами штаба, с кем довелось в эти дни работать, на попутной машине отправился на кабульский аэродром, где находился пересыльный пункт.
Пересыльный пункт в Афганистане представлял собой несколько рядов палаток, огороженных колючей проволокой по периметру и охраняемых часовыми. Здесь ожидали отправки в свои части офицеры и прапорщики. Кто-то возвращался из командировки, отпуска, лечения, уже послужив какое-то время на афганской земле, а некоторые, вроде меня, впервые следовали в свои части. С тыльной стороны пересыльный пункт соседствовал с воинской частью десантников.
На территории части находились столовая, клуб, магазин, куда мы беспрепятственно могли пройти. Здесь же стоит автомобиль-водовоз, где все обитатели пересылки набирают воду, Стоит страшная жара.
Меня поселили в одну из палаток в первом ряду. В ней уже проживало несколько человек. Соседи мои по палатке, оказались людьми бывалыми в Афганистане, и от них я узнал много нового о службе в Афганистане, о жизни на пересыльном пункте. От них же я узнал, что самолеты в Кандагар летают не каждый день, постоянного расписания нет. Руководит пересыльным пунктом комендант и только он знает, когда будут самолеты в то или другое направление. Улететь можно на, так называемом, рейсовом самолете, почтовом или на «Черном тюльпане». Если первые два названия мне были понятны, то про третий я слышал впервые. Как мне объяснили, «Черный тюльпан» - это самолет, перевозящий цинковые гробы с телами погибших военнослужащих.
Рядом со мной на соседней кровати ждет отправки в Шинданд пожилой прапорщик-украинец. Он прослужил в Афганистане год и возвращается из отпуска. Звать его Иван Степанович, он многое видел за свою службу и жизнь, знает много поучительных историй и рассказывает их нам. Умудренный жизнью, старый прапорщик ко всем нам, молодым офицерам, относится по-отечески.
Остальные соседи - младшие офицеры из различных регионов Афганистана, возвращаются в свои части. Некоторые ждут отправки уже больше недели. Мне, как новичку, они рассказывают о службе, о войне и различные случаи из своей мирной жизни в Союзе.
Из их рассказов я делаю вывод, что есть такие воинские части, где обстановка очень спокойная, где не стреляют. Можно прослужить два года и не увидеть даже душманов. Есть, кроме того, воинские части, охраняющие важные объекты, они не участвуют в боях с бандами мятежников. И наоборот, есть такие части, где каждый день военнослужащие подвергаются большому риску. По рассказам офицеров, воинская часть в Кандагаре, в которой мне придется служить, относится именно к такой части.
Жизнь на пересылке представляет собой следующее. Утром - подъем, к завтраку, к восьми часам, можно и позже вставать, но опоздаешь в столовую. Столовая находится на соседней территории, примыкающей к пересылке воинской части. После завтрака - построение на плацу воинской части, где комендант пересылки, высокий, худощавый майор, объявляет о сегодняшних самолетах и зачитывает список вылетающих.
После этого расходимся по своим палаткам, где находимся до обеда. Очень жарко, особенно в палатках, духота стоит страшная. Все время хочется пить, носим воду в трехлитровых банках из воинской части. После обеда в клубе воинской части показывают советские фильмы. После ужина расходимся по палаткам, затем сон.
8 августа. Самолет в Кандагар будет завтра, об этом на построении сообщил комендант. Я этому очень рад. Пересылка, с ее жарой, невыносимой духотой и жаждой, достала. Хочется быстрее в часть. Встретил вчера прапорщика из Кандагара, он рассказал мне о новом моем месте службы. Мы устроились с ним под навесом в беседке, и он два часа рассказывал и отвечал на мои расспросы о Кандагаре.
Город, в отличие от Кабула, находится на относительно ровной местности. Есть, конечно, и горы, но они находятся в отдалении. В общем, как я понял из его рассказов, служить мне придется в горно-пустынной местности. Южнее Кандагара расположена одна из известных пустынь мира - Регистан. Тем не менее, есть много зеленых насаждений: виноградники, гранатовые сады и другие деревья и кустарники. Но вся эта растительность расположена в оазисах вдоль арыков только по отдельным местам, а во всем остальном это обычная горно-пустынная местность. Кроме 70-й отдельной мотострелковой бригады, куда я еду служить, есть еще авиационная часть и военный госпиталь. Прапорщик служит в авиационной части авиатехником боевого самолета. Прослужив в Афганистане чуть больше года, он теперь возвращается из отпуска в свою воинскую часть. Он завтра летит вместе со мной до Кандагара.
Вечером в палатке опять до полуночи идет беседа. Ребята рассказывают о службе интересные истории из мирной жизни в Союзе и, конечно же, анекдоты. Володя, старший лейтенант из Файзабада, хорошо поет и играет на гитаре. Многие его песни, которые он поет, про нелегкую службу и войну в Афганистане. Особенно мне понравилась одна песня, я даже записал ее в свой дневник:
Над горами, цепляя вершины, кружат вертолеты,
Где-то эхом вдали прогремели последние взрывы.
Только изредка ночью, взорвут тишину пулеметы,
Проверяя: а все ли мы живы.
Припев:
Афганистан, Афганистан, Афганистан, Афганистан,
По афганским дорогам пришлось нам проехать немало,
Мы тряслись в БТРах, нам небо служило палаткой,
И надолго под звездами твердым законом нам стало.
Не искать на земле жизни сладкой.
Здесь про страх и опасность мы будто с тобою забыли,
И в минуты отчаянья мы научились смеяться.
И с друзьями, которых на целую жизнь полюбили,
Мы привыкли надолго прощаться.
Время медленно шло, только быстро усы отрастали,
Снились ночью нам дети, любимые жены нам снились.
Но когда, расставаясь, с друзьями прощаться мы стали,
Почему-то опять загрустили.
У Володи целая тетрадь афганских песен, многие из которых я у него переписал, благо, времени на пересылке хватает. Песни в Афганистане, как я заметил, поют везде. За эти дни, проведенные в Афганистане, да и в Союзе, мне пришлось слышать их очень часто.
Известно, любое время рождает свои песни. Каждому времени характерны свои песни. Песни детства и юности до сих пор волнуют и тревожат меня. Вглядываясь в прошедшее время, мы находим в песнях проявление духа самых сокровенных движений души, странную и загадочную, непонятную, но интригующую стихотворную рифму, говорящую о таланте поэта, мысли и чувства, напоминающие нам о самом дорогом и волнующем, наполняющие смыслом нашу жизнь. Всплывает какая-нибудь песня в памяти и столько чувств вызовет, что невольно взволнованно начинаешь её тихо напевать. Забываются невзгоды и горести, приходят светлые, добрые мысли и чувства. В этом, наверное, и есть величие хороших песен.
Я с детства люблю песни и пою их, хотя, честно сказать, не обладаю хорошим голосом. Но хорошая память и, как говорят мои друзья - музыканты, хороший музыкальный слух компенсируют этот недостаток. В песнях и их содержании всегда присутствует что-то загадочное, притягивающее к себе таинственной силой.
Солдатские песни образуют целый поэтический цикл. А в том, что они представляют собой явление интересное и волнующее, убеждают самодеятельные песни, возникшие и бытующие среди советских воинов, выполняющих интернациональный долг в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Песни эти популярны не только среди воинов, их поют и гражданские люди.
Они ценны прежде всего своей искренностью, откровенностью выражаемых в них чувствах и переживаниях. Песни эти, как и солдаты, вернувшиеся из боя, рассказывают о сокровенном и дорогом, может, порой, простым языком, но проникновенно. И гитара, вечная спутница самодеятельной песни, заговорила в Афганистане во весь голос о мужестве и чести, о долге, о Родине.
Такой же взрыв самодеятельной песни был, как мы знаем, в годы Великой Отечественной войны, об этом мы хорошо осведомлены из художественной литературы и рассказов ветеранов. На передовой, в окопах, звучали народные песни, лучшие довоенные песни русских и советских авторов, но много пелось и самодеятельных песен, рожденых на фронте. Сейчас в это трудно поверить, но все-таки на фронте, в боевой обстановке, проводились конкурсы солдатского музыкального творчества. Хорошо помню художественный фильм, увиденный мною еще в той мирной жизни в Союзе «В бой идут одни старики». Этот фильм потряс меня и моих товарищей глубокой лиричностью и поэтичностью светлых образов летчиков, будничных и простых людей, несмотря на свой каждодневный героизм. На примере жизни одной эскадрильи показана всепобеждающая сила героизма, любви и неповторимое величие песни!
В одном из эпизодов этого фильма, после очередного боевого вылета, главный герой кинофильма, в исполнении популярного и всеми любимого артиста В. Быкова, в ответ на вопрос: «Петь песню, сейчас, после боя?»- с пафосом отвечает: «Кто сказал, что на войне музыки не нужно, после боя сердце просит музыки вдвойне!». Песня тогда была проводником не только народных, но и боевых традиций. С первых дней она рассматривалась как могучее средство для поднятия морального духа советских бойцов.
В Афганистане в самодеятельных и авторских песнях обнаруживается удивительная преемственность, художественность и нравственность - с песнями военной поры войны 1941 - 1945 годов.
Например, песня «Вспомним, ребята, мы, Афганистан», услышанная мною еще в Советском Союзе, напоминает об одной из песен военных лет. Слова в ней изменились, но суть осталась прежней: тот же дух, мотив и призыв к подвигу, эта песня призывает военного человека на подвиг.
Новая песня очень похожа на песню времен Великой Отечественной войны, даже куплет один повторяется. И все же говорится в ней о других событиях, о новых чувствах:
Бой гремел в окрестностях Кабула,
Ночь светилась всплесками огня…
Не сломало нас, и не согнуло, -
Видно, люди крепче, чем броня.
Мы не дипломаты по призванию
Нам милей братишка – автомат,
Четкие команды, приказанья
И в кармане парочка гранат.
Заканчивается она удивительными стихами, проникнутыми уважением и братским чувством к афганцам, защищающим революцию. И придает им такое звучание обращение «ребята - мусульмане» - на манер старого «братья славяне»: «Знайте же, ребята - мусульмане, ваша сила в том, что мы за вас…»
Интересно, что многие песни родились здесь на основе известных народных песен. Например, песня «Через перевалы и долины» - на мотив «Дорожкой фронтовой», «В краю незнакомом» на мотив «Сормовской лирической». Поются несколько переработанные тексты авторских песен, бардов Юрия Визбора, Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого.
Наконец, становятся песнями некоторые стихи современных поэтов. Но было бы неверно полагать, что при этом в новые песни
-
ничего не привносится. Вспомним, как изменяли тексты известных советских песен во время Великой Отечественной войны, причем делали это не только самодеятельные, но и профессиональные поэты. Словом, в Афганистане ожила вся песенная культура. Из запасников души и памяти вдруг всплыло, затрепетало и засверкало, казалось бы, уже давно забытое, ждавшее своего часа.
В современных самодеятельных солдатских песнях четко проявлена позиция героя, молодого человека, впервые в жизни попавшего в сложную обстановку. Свою жизнь, жизненный опыт он связывает со службой в Афганистане.
Одной из самых популярных песен в Афганистане стала «Кукушка». Слышу ее здесь в который раз. Ее пели ребята в общежитии штаба армии, ее исполнил сегодня Володя. Песня эта, как и многие народные песни, с образом кукушки связывают мать, ищущую сына, выражает грусть солдата, его тоску и любовь к родному краю, к Родине:
Я тоскую по родной стране,
По ее рассветам и закатам,
На афганской выжженной земле
Спят тревожно русские солдаты.
Все песни здесь исполняются под гитару, лирическое очеловечивание гитары, обращение к ней как к другу, через звуки струн, передающей чувства и переживание самодеятельных поэтов, находят свое отражение и в самих песнях. Так, в одной из песен поется:
Не грустите струны,
Струны, перестаньте!
Мы ведь с вами, струны,
Служим здесь, в Шинданде.
Почти во всех песнях, что особенно важно, от имени нашего поколения говорится о верности Родине, о готовности защищать ее интересы до последнего дыхания.
Одну и ту же песню я слышал в разных вариантах исполнения, и порой исполнитель вольно меняет слова и названия мест, о которых поется в песне.
Видимо, у всех этих песен есть авторы, барды в погонах, но авторов по фамилиям никто не знает, просто поют их песни, переписывают, запоминают. Мне порой кажется, что песня, как растение, произрастает лишь там, где есть влага и солнце, где есть нужная почва, где борьба за правое дело, за справедливость. Песня пробуждается, когда душа взволнуется глубоким чувством, когда у нее возникнет потребность излиться в печали или радости. И тогда простой песенный мотив под гитару, становится слышней ансамблей, оснащенных оглушающей техникой.
9 августа. Сегодня я поднялся очень рано, поскольку сильно волнуюсь. Все время смотрю на часы. Время, кажется, тянется очень медленно. Вылет в 11 часов, об этом уже известно всем, кто летит по направлению на Кандагар.
Иван Степанович, старый прапорщик, все время, обращаясь ко мне, о чем-то говорит, но мои мысли далеко, и я улавливаю только последние его слова.
- Будь осторожен, ты еще молод, не рискуй напрасно. Пехота не спецназ, здесь совсем другие задачи. Одевайся, как солдаты, чтобы не отличаться от солдатиков в бою. Духи в первую очередь выбивают офицеров.
Мой добрый, дорогой Иван Степанович. За эти дни я так привык к нему, к его постоянному украинскому говору, к его заботе. Столько поучительных историй из своей жизни он мне рассказал! Угощал меня продуктами, купленными в военторге. И вот теперь, чувствуя наше расставание, напоследок учит меня по-своему, по-стариковски. Я рассказал ему всю свою небольшую биографию, и он про меня знает всё, посему дает свои добрые советы. Кроме советов и поучений в мою записную книжку пишет свой адрес полевой почты. Прощаемся, ребята желают мне всего хорошего.
Нас, летящих в Кандагар, собирают на плацу воинской части и ведут через весь аэродром к самолету. Самолет взлетает, делает несколько кругов над аэродромом, набирая высоту. Это делается для того, чтобы не лететь, низко набирая высоту над окружающими Кабул горами, где грозит реальная опасность быть сбитыми. Это объясняет мне мой новый знакомый прапорщик - авиатехник, сидящий рядом со мной.
И вот мы уже летим. Из иллюминатора виден скучный, однообразный пейзаж. Горы сменяются пустынным серым фоном. Изредка видны признаки чуть теплящейся жизни, видны селения возле редких оазисов. Цвет земли какой-то совсем другой, светло-коричневый.
Самолет летит на большой высоте, опасается ракет душманов. На все наши возникающие вопросы терпеливо и подробно отвечает авиатехник, по всему виду, бывалый вояка. После его рассказа о ракетах, которые появились у душманов в последнее время, меня охватывает страх. Страх быть сбитым в этом самолете, не успев проявить себя, показать себя в бою, постепенно овладевает мной.
Вскоре самолет делает несколько кругов и идет на посадку. Наконец-то я прибыл. После приземления испытываю очередной шок. Как только делаю шаг из самолета на трап, возникает большое желание немедленно вернуться обратно в самолет. Старожилы объяснили потом, что все они испытывали подобный психологический феномен, связанный в основном с тем, что броня самолета создает иллюзию защищенности, а с выходом на открытое пространство чувствуешь себя незащищенным и, в какой-то мере, даже совершенно беспомощным. Но это ощущение временное, хотя и очень сильное. А пока - чуть не задыхаюсь от жаркого воздуха, духоты. Горячий воздух почти обжигает легкие. Как же можно на такой жаре воевать, здесь просто и жить-то сложно.
Постепенно привыкаю, хотя пот, как обычно говорят в таких случаях, течет градом. Аэродром, как и в Кабуле, усиленно охраняется нашими солдатами. Идем через все поле к выходу, к КПП. Возле КПП стоит ГАЗ-66 и несколько БТРов, прапорщик собирает прилетевших военнослужащих из 70-ой бригады. Осматриваюсь вокруг. Недалеко от КПП, в метрах 500, находится воинская часть, стоят часовые. Несколько рядов палаток, несколько сборно-щитовых казарм и несколько больших, похожих на ангары, строений из сборно-разборных металлических конструкций (СРМК).
Возле самого КПП слева и справа стоят торговые лавки афганских магазинов - духаны. Идет торговля, несколько военнослужащих в нашей форме прицениваются и торгуются с продавцами. Вижу военных и гражданских афганцев, которые заняты своими делами. Это, видимо, работники и служащие этого аэродрома.
Мы, несколько офицеров, садимся в кузов ГАЗ-66. Некоторые офицеры, по всей видимости командиры подразделений, садятся на БТРы, которые их встречают. Все вместе, небольшой колонной, едем по бетонной дороге. По дороге проезжаем через селение, где видны многоэтажные дома, по всей видимости, здесь живут работники аэродрома. Проехав несколько километров, вижу огороженный колючей проволокой военный городок из палаток и сборно-щитовых строений. Сидящий рядом старший лейтенант на мой вопрос отвечает: «Это госпиталь». Проезжаем еще несколько километров, и вот мы, наконец, в бригаде.
По ходу движения нашей машины справа стоят ряды палаток, в конце каждого ряда под деревянным грибком стоят солдаты - дневальные. Палаток много, все строго выровненные, как солдаты в строю. Справа остался строевой плац с трибуной, далее начинаются ряды зданий из сборно-щитовых конструкций.
Возле одного из сборно-щитового строения машина остановилась: это штаб бригады. Возле штаба многолюдно. Офицеры, прапорщики и солдаты - все в одинаковой хлопчатобумажной форме. Отличить воинское звание офицеров и прапорщиков можно только по еле заметным издалека звездочкам на погонах и офицерским портупеям, ремням. Приехавшие со мной в машине офицеры здороваются, обнимаются с товарищами, и вскоре нас остается трое. К нам подошел помощник дежурного по части, (это было видно по красной повязке с надписями на левой руке) и повел нас во внутрь здания штаба.
Узнав, что я политработник, помощник дежурного проводил меня в политотдел бригады, где я представился начальнику политотдела - невысокому, начинающему полнеть подполковнику. Поздоровавшись и изучив мои документы, он направил меня в отделение кадров, где, пройдя все формальности, я опять вернулся в комнату политотдела. Здесь меня уже ожидал мой непосредственный начальник - майор Залыгин, замполит 2-го мотострелкового батальона.
Майор производил впечатление бывалого офицера, по военному строен и подтянут. Единственное, что мне сразу не понравилось, так это то, что он много и торопливо говорил. Он провел меня по штабу, в начале в финансовую часть, затем зашли в комнату рядом с политотделом, где производилась постановка на партийный учет.
Закончив все дела в штабе, он повел меня через плац и ряды палаток, к другому противоположному концу палаток. По дороге майор беспрерывно рассказывал и знакомил меня с объектами бригады. Справа от штаба стояло два здания из СРМК - это клуб части, слева от штаба 2 ряда сборно-щитовых строений модулей - это общежитие офицеров управления и подразделений, военторг, самый дальний модуль - это общежитие для женщин бригады.
Здесь же в ряд стояли ангары из СРМК - это продовольственные и вещевые склады, дальше особняком ото всех стояли палатки десантно-штурмового батальона. Когда мы подошли к первому ряду палаток, майор объяснил расположение подразделений. Первый ряд занимали отдельные роты бригады. Затем располагались ряды рот батальонов. Второй мотострелковый батальон, в который я был теперь назначен, располагался в середине рядов палаток. Майор подвел меня к одной из палаток в самом начале ряда и, продолжая знакомить, сказал:
- Это штаб батальона, заходи.
Я зашел следом за майором в большую палатку с небольшими окнами, от которых в палате было светло. Внутри стояли несколько столов, шкафов и кроватей. За одним из столов сидел худощавый, седой подполковник и что-то читал, за другим столом сидели два капитана, играя в нарды, а дальше, еще за одним столом, сидел сержант, работая над картой.
Я подошел к столу, где сидел подполковник, и отрапортовал:
-Товарищ подполковник! Лейтенант Казакпаев! Представляюсь по случаю назначения на должность заместителя командира 4-ой мотострелковой роты по политической части.
Подполковник поднялся, протянул мне через стол руку и предложил сесть.
- Нам на усиление уже присылают десантников, - как-то ехидно, с издевательскими нотками в голосе, бросил фразу один из капитанов не отрываясь от игры.
- Подполковник Закидов, командир батальона, - представился подполковник и начал расспрашивать меня обо всем, как это обычно делают при знакомстве.
Один из капитанов, Варжавитин, был начальником штаба батальона, второй, что встретил меня ехидной фразой, как-то сразу мне не понравился, был заместитель начальника штаба батальона капитан Игнатьев. Пока я отвечал на вопросы, был вызван командир 4 роты капитан Семенов, усатый, среднего роста капитан. Я представился ротному командиру, затем комбат дал указания командиру роты относительно меня и мы вышли из штабной палатки.
Пока мы шли в свою роту, Семенов, как полагается в таких случаях при знакомстве, рассказал немного о себе. Он - выпускник Алма - Атинского ВОКУ, родом из Алма-Аты. Его служба в ДРА завершается, и он скоро заменится в Союз, осталось служить несколько месяцев. Он награжден орденом «Красной звезды», и афганским орденом «Звезды». Ротой командует уже второй месяц, до этого был командиром взвода в нашем батальоне. Тем временем подходим к первой палатке одного из средних рядов.
- Это расположение нашей роты, - поясняет Семенов, показывая на первую палатку, и продолжает, - это канцелярия роты, с другой стороны там есть еще один вход в каптерку, вторая палатка - спальное помещение 1 и 2 взвода, третья палатка - 3 и 4 взвода.
Мы заходим в палатку - канцелярию роты. Внутри канцелярия делится на две комнаты, первая, проходная, переходит в узенький коридор и затем во вторую комнату. В первой комнате, вдоль правой стены, стоят большие картонные коробки. В подобных коробках выдают обычно сухой паек, когда подразделения находятся вне расположения части. На левой стене, на вбитых гвоздях висят офицерские шинели, бушлаты, плащ-накидки. На полу вдоль правой стены аккуратно в ряд составлена различная обувь: сапоги, ботинки, сандалии, резиновые тапочки. Стены палатки внутри обиты досками от ящиков, в которых хранят снаряды и боеприпасы.
Во второй комнате, слева стоит стол, дальше в углу - автомобильные сидения, приспособленные под диван, в правом углу стоит еще один стол, на котором сложены продукты питания, лежат сигареты. В этой комнате тоже, на вбитых в дощатую стену гвоздях, висит обмундирование офицеров, плащи, брюки, шапки, панамы. Здесь же висят портупеи с кобурами и другое военное имущество. На одной из стен висит политическая карта мира. За столом, что слева от входа, сидит и что-то пишет ефрейтор, который при нашем появлении встает и приветствует нас.
- Это Гена Ермолаев, - знакомит меня Семенов с ефрейтором – наш ротный писарь, а это наш новый замполит - лейтенант Казакпаев, представил меня командир роты.
Гена - коренастый, крепкий парень, стоит по-военному прямо, слегка кивает приветственно головой.
- Садись, замполит, - приглашает меня Семенов. Сам, же усаживаясь на диван-сиденье, тут же ставит задачу писарю:
- Собери нам что-нибудь покушать.
-
Семенов продолжает рассказывать мне о роте, о батальоне, о бригаде.
Через некоторое время в канцелярию входят офицеры роты, пришедшие с обеда. Знакомимся. Командир первого взвода, старший лейтенант Олег Бодров - русоволосый, спортивного вида офицер. Командир второго взвода, старший лейтенант, Армен Ваньянц - среднего роста, стройный, подтянутый офицер. Командир третьего взвода, лейтенант Виталий Смольников, высокий блондин, с еще детскими наивными глазами. Пока познакомились, пили чай, прибыла с обеда рота, об этом доложил, войдя в канцелярию, прапорщик Прокопчено, старшина роты.
Командир перед строем роты представил меня личному составу, и я кратко рассказал свою биографию. После построения командир роты провел меня по всей бригаде в порядке знакомства. Зашли в строевую часть, на вещевом складе получили обмундирование, на продовольственном складе меня поставили на довольствие. В последнюю очередь зашли на склад вооружения, и я получил новенький автомат АКС-74 и пистолет Макарова. До отбоя я знакомился с офицерами батальона и занимался, что называется, вхождением в строй подразделения. Так закончился мой первый день в новой части.
10 августа. Утром, проснувшись, я впервые почувствовал себя, как говорят, в своей тарелке. То состояние, которое охватило меня от неопределенности все эти дни в Афганистане, прошло. Теперь я нахожусь в своей части, на законной должности, и в самой боевой части ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
70-ая отдельная гвардейская мотострелковая бригада - одна из прославленных воинских частей в годы Великой Отечественной войны. На боевом знамени бригады - три боевых ордена за ту войну. После победы бригаду через несколько лет сократили, и вот, спустя годы, она вновь возникла как боевая часть. Современная история бригады берет свое начало с конца 1979 года, со времен ввода войск в Афганистан. Когда вводили пятую мотострелковую дивизию в город Шинданд, один из мотострелковых полков этой дивизии был введен в Кандагар. Из этого полка, впоследствии, возникла наша бригада.
Ныне бригада имеет в своем составе:
- Три мотострелковые батальона на БТР-60ПБ;
- Десантно-штурмовой батальон на БМП-1;
- Зенитно-ракетный дивизион;
- Танковый батальон;
- Артиллерийский дивизион;
- отдельные роты: медицинская, инженерно-саперная, связи, материально-технического обеспечения, автомобильная и другие.
Наш 2-ой батальон состоит из:
- 4-й мотострелковой роты;
- 5-й мотострелковой роты;
- 6-й мотострелковой роты;
- минометной батареи;
- взвода связи;
- гранатаметно-пулеметного взвода;
- взвода обеспечения;
Наша 4-ая мотострелковая рота состоит из:
- 3-х мотострелковых взводов и гранатаметно-пулеметного взвода.
Знакомлюсь с личным составом роты. Со мной вместе теперь в роте пять офицеров и два прапорщика. Кроме старшины роты числится еще один прапорщик - техник роты, которого сейчас нет, он в командировке. Личный состав роты неполный, во взводах численность солдат и сержантов меньше, чем должно быть по штату. Многие из них находятся в госпиталях на лечении по ранениям и болезням.
Служат солдаты всех 4-х призывов, осень 1981 года, май 1982 года, осень 1982 года, май 1983 года. Многие награждены боевыми орденами и медалями.
Коллектив роты многонационален: больше всего солдат, призванных из России, Молдавии и Средней Азии, в меньшем количестве, но есть и другие представители нашей многонациональной страны.
Документация роты находится в запущенном состоянии, теперь занимаюсь ею, пытаясь, привести в порядок. Пишу планы партийно-политической работы. Восстанавливаю и заполняю протоколы комсомольских и партийных собраний. В канцелярской работе большую помощь мне оказывает наш ротный писарь - ефрейтор Гена Ермолаев. Часто меня вызывает замполит батальона и ставит задачи, тоже в основном касающиеся оформления документов.
Завтра рота убывает на выполнение боевой задачи по сопровождению колонн, меня с собой не берут. Есть приказ командующего ТУРКВО с вновь прибывшими офицерами проводить 4-х дневные сборы по обучению. Без этих сборов запрещается допускать вновь прибывших офицеров к боевым действиям. Сборы офицеров начинаются завтра, и мне единственному из нашей роты нужно быть там.
Весь день сегодня провел с солдатами, был на завтраке вместе с ротой. Затем вместе с личным составом был на обслуживании техники, наших ротных БТРов. С БТРами мне раньше не приходилось сталкиваться. Вместе со старшим водителем роты, ефрейтором Ковалевым, изучал сегодня БТР. Наводчики пулеметов показали, как надо заряжать и вести огонь из пулеметов. Боевая машина мне понравилась, особенно ее мягкий ход.
Во время обеда заметил, что часть солдат и сержантов не едят первое блюдо, это в основном представители южных регионов нашей страны. Оказалось, что суп приготовлен из свиных консервов. На мой вопрос прапорщик, начальник столовой, ничего вразумительного не ответил. А вот солдаты говорят, что так готовят часто.
Эти проблемы мне знакомы еще с курсантских времен. Когда я поступил в военное училище, с первых дней не ел в столовой блюда, приготовленные из свинины. Не потому, что мне этого делать запрещала вера, просто я никогда не ел свинину прежде. После обеда доложил ротному, вместе с ним пошли к комбату. Подполковник внимательно выслушал и пообещал решить этот вопрос с командованием бригады. Буду теперь все время ходить в столовую контролировать прием пищи. В столовой при приеме пищи могут происходить неуставные взаимоотношения или превышение полномочий отдельными младшими командирами. Это я когда-то прочувствовал на себе в самом начале своей армейской жизни.
Расскажу все по порядку. Во время вступительных экзаменов в военное училище нас, абитуриентов, с первых дней приучали к армейскому распорядку дня. Мы поднимались в 6 часов под звуки Государственного Гимна нашей страны, который звучал на весь наш учебный центр по радио. Проводилась утренняя физическая зарядка, утренний туалет. Затем нас строем водили на прием пищи наши временные командиры курсанты третьего курса. Нас неплохо кормили, но все же привыкший к домашней пище, я почти всегда хотел есть. На территории нашего лагеря находилось солдатское кафе, которое почему-то все называли «чепок». Пока не закончились привезенные из дома деньги, я бегал в свободное время в «чепок» и подкреплялся там. Затем наступили трудные дни, и я, чтобы наесться во время приема пищи, сметал весь хлеб, который оставался от моих товарищей, сидящих за моим столом. За столом моим, как, впрочем, и во всей нашей абитуриентской роте, было много ребят местных, к которым приезжали родители и друзья и привозили покушать своим близким. Поэтому в столовой ребята, которых навещали их близкие, активным поглощением казенной пищи не занимались. В таком вот ритме прошел месяц абитуриентской жизни и нам, наконец, объявили список всех поступивших в военное училище.
Назавтра нас переодели в хлопчатобумажное обмундирование, и начался курс молодого бойца. Не стану распространяться о том, какие трудности пришлось испытать на курсе молодого бойца, чтобы не отвлечься от той темы, о которой я хотел рассказать.
Перед окончанием «курса молодого солдата» к нам, в роту, привезли тех, кто поступил, так же как и мы, в военное училище из армейских рядов. Многих из них назначили на должности командиров отделений, заместителей командиров взводов и старшин рот. Наши новые товарищи были по возрасту постарше нас, семнадцатилетних, и, к сожалению, стали вести себя по отношению к нам неправильно. Позже я узнал, что это было проявление дедовщины или, как сейчас принято называть, неуставными взаимоотношениями. Они пытались переложить на наши плечи все самое тяжелое, что есть в службе. Особенно сложно приходилось лично мне, когда я заступал в наряд по роте, и дневальными вместе со мной заступали бывшие солдаты. Они откровенно пытались облегчить свою службу дневального за мой счет. Так было не только со мной, но и с другими ребятами, поступившими со школьной скамьи. Неуставные взаимоотношения на первых порах проявлялись в различных формах и во всех ротах курса. Все это я узнавал от ребят из других рот. Проявлялись эти неуставные отношения и во время приема пищи. Как правило, во время обеда все наши ротные офицеры уходили в офицерскую столовую обедать, и нас водили в столовую сержанты. Наши сержанты, обычно перед обедом, посещали «чепок» и во время обеда страдали отсутствием аппетита. Посадив роту по команде за обеденные столы, они быстро заканчивали свою трапезу. Мы, привыкшие по-домашнему трапезничать, медленно смакуя, не успевали съесть первое блюдо, как поступала команда встать и выходить строиться. Мы по этой команде, уже стоя, выпивали быстро компот и совали хлеб в карманы брюк, благо, карманы были большие. Командиры в строю обязательно обращали внимание на карманы своих подчиненных, хлеб изымался и нарушитель получал наряд на службу. Так продолжалось некоторое время, пока в один из дней это безобразие не увидел офицер, работник тыла. Он, увидев нетронутые вторые блюда, заставил сержантов вернуть нас за столы, и, убедившись, что мы с удовольствием съели все, что оставалось на столах, доложил обо всем нашему командиру батальона майору Осипенко.
Комбат провел расследование и, когда все узнал, принял самые крутые меры. С этого дня на приемах пищи стали присутствовать офицеры, и все как будто наладилось. Но я за это непродолжительное время заметил за собой странную привычку, есть быстро, почти не пережевывая пищу, как будто боясь, что меня могут быстро поднять из-за стола. Офицеры батальона после этого случая вскрыли все негативные проявления неуставных взаимоотношений на курсе, и вскоре все пришло в уставные рамки.
11 августа. Сегодня начинаются сборы вновь прибывших офицеров. С утра, после завтрака, нас построили возле штаба, проверили и объявили, как будут проводиться сборы. Первые два дня в клубе части будет проводиться теоретическая часть наших сборов и еще два дня на стрельбище бригады практическая часть.
Нас посадили в клубе части в большом ангаре сооруженном из сборно-разборных металлических конструкций (СРМК). Здесь я уже успел побывать, смотрел вчера кинофильм. Клуб был построен в свое время, как настоящий кинотеатр. Есть сцена, зрительный зал на пятьсот человек, большой экран, массивные шторы на окнах. Нам зачитали директиву командующего ТУРКВО «О мерах по повышению качества ввода в строй офицеров, прибывающих по замене в войска 40-ой армии».
В ней говорится о том, что наши солдаты и офицеры воюют в Афганистане с все возрастающим напряжением. Во многом их действия в последнее время бывают успешными. Сказывается опыт боевых действий предыдущих лет, учет ранее допущенных ошибок. Но учатся и моджахеды. Причем, если советские солдаты по истечению двух лет пребывания в Афганистане возвращаются на Родину, то у мятежников нет замены, и они продолжают борьбу, все время совершенствуя под руководством иностранных советников-специалистов свое мастерство. У нас «ветераны» уезжают в Союз, а по замене присылаются необстрелянные офицеры и молодое поколение солдат и сержантов.
Наше командование предпринимает меры для того, чтобы максимально снизить потери вновь прибывающих офицеров и солдат. В частности, с офицерами сначала в течение трех дней должны проводится занятия под руководством начальника управления кадров округа. Затем, в течение четырех дней (по 10-12 часов), проводятся сборы под руководством непосредственных начальников. Особое внимание при этом уделяется практическим занятиям по планированию и организации боевых действий, особенностям всех видов обеспечения в различных условиях Афганистана. Эти и другие отличия ведения войны в Афганистане, а также требования по проведению соответствующих сборов с прибывающими в Афганистан новым пополнением были изложены в директивах и указаниях Командующего войсками округа и Командующего 40-й армией.
В одном из документов жестко и непреклонно было изложено требование по вводу молодого пополнения. Слушая сегодня эти приказы, про себя думаю, что в отличие от службы в Союзе, исполнение требований здесь должно строго проверяться начальством, так как любое, даже малейшее, отклонение могло бы привести к гибели людей. Так, при распределении прибывших молодых солдат требовалось: расстановку личного состава проводить только по специальностям; не допускать комплектования отделений, экипажей и расчетов военнослужащими одного призыва и одной национальности, боевые подразделения укомплектовывать в первую очередь.
Категорически запрещалось отрывать личный состав и привлекать его к несению боевой, караульной и внутренней службы до окончания первоначальной подготовки. Устанавливался порядок проведения этих занятий, требовалось осуществлять дифференцированный подход в зависимости от того, какую задачу выполняют военнослужащие и местоположение подразделений. Особое внимание уделять обучению обращения с оружием, передвижению на машинах и бронетехнике, преодолению минновзрывных заграждений.
Тема второго доклада: «Недостатки и трудности ведения боевых действий нашими войсками». Докладчик, начальник штаба бригады - подполковник - интересно и доходчиво доводит до нас материал. В докладе, на основе анализа и прошлого опыта, несколько критически звучит эта тема. С первых дней пребывания советских войск в Афганистане выявилось то, что наши регулярные части, подразделения и отдельные военнослужащие оказались не в полной мере приспособлены к тактике действий мелких мобильных вооруженных групп оппозиции.
Наши войска были слабо подготовлены и не обучены действиям в горно-пустынной местности, особенно ночью, а также показывали недостаточную физическую и моральную выносливость. В горах приходилось носить на себе по 30-40килограммов груза, порой - несколько суток. Особенно не готовыми оказались призванные из запаса офицеры и младшие командиры или, как их называли в быту, партизаны, которые порой выглядели просто беспомощно.
Самая главная трудность в ведении боевых действий войсками было в отсутствии опыта при ведении антипартизанской войны. Попытки в начале войны (до середины 1980г.) вести боевые действия традиционными способами, в основном вдоль дорог, по долинам и другим направлениям, позволяющим применять боевую технику, были малоэффективными и не давали результата. К тому же частям и подразделениям обычно назначались обширные зоны ответственности. Наши войска, естественно, такую территорию в горах надежно контролировать не могли. Потребовалось изыскивать совершенно иные формы и методы организации и ведения боевых действий, отличающиеся от тех, которые были описаны в боевых уставах.
В ходе боевых действий в Афганистане также выяснилось, что существовавшая оргштатная структура мотострелковых частей не соответствовала условиям военных действий. В частности, они оказались слишком громоздкими, перегруженными тяжелой боевой техникой. Потребовалось и здесь вносить соответствующие изменения. В последующем тактика кардинально пересматривалась, корректировалась и приводилась в соответствие с местными условиями и методами борьбы с мятежниками.
Перейдя к проведению маневренных операций и действуя, как правило, в составе отдельного усиленного батальона в качестве основной тактической единицы, с широким применением охватов (обходов) и тактических воздушных десантов, а также к боевым действиям дежурными подразделениями по точным разведывательным данным против конкретных отрядов и групп моджахедов, наши войска стали воевать более успешно. Так, например, в соответствии с приказом командующего 40-й армией во всех воинских частях назначаются боевые подразделения (усиленные батальоны и роты) для немедленного реагирования на полученные разведывательные данные. В среднем, дежурные подразделения выходят для выполнения боевых задач практически ежедневно около 20-25 раз в месяц. Однако и эти действия наших регулярных войск не приводят к полному разгрому отрядов вооруженной оппозиции.
Многие из моджахедов, прекрасно зная местность и пользуясь поддержкой населения, находят пути и возможности увести свои основные силы от преследований и разгрома. К тому же подразделения наших войск недостаточно эффективно действуют в разведке, при выполнении задач в составе обходящих отрядов, воздушных тактических десантов, при преодолении барьерных рубежей и других задач при самостоятельных действиях. Сказывались недостатки специальной подготовки, особенно мотострелковых частей, отсутствие подобного опыта в проведении боевых действий.
Много недостатков отмечается при преодолении минных полей и разминировании дорог и маршрутов движения. В свою очередь, следует отметить и хорошую одиночную подготовку моджахедов, их выносливость и неприхотливость, приспособленность к местным условиям войны: они находятся у себя дома. Успеху действий моджахедов способствует также постоянная утечка информации о действиях наших войск на различных уровнях. Это происходит потому, что многие операции проводятся совместно с правительственными афганскими войсками, в связи, с чем планы операций доводятся до афганцев, и они, как правило, сразу же, из-за многочисленной разведывательной сети и кланово-родственных связей, становятся достоянием вооруженной оппозиции.
Сейчас этот фактор советским командованием учитывается, и реальные планы сообщаются строго ограниченному кругу лиц, а афганцам в последний момент. Постепенно стала складываться определенная система ведения нашими войсками боевых действий,
-
13 августа. После двух дней теоретической подготовки в клубе части сегодня начались практические занятия. Утром, после завтрака, нас привезли на полигон-стрельбище, где будут учить практическим действиям. В первую очередь ознакомили с видами вооружения и техники. Познакомили с танками, БТРами, БМП, артиллерийскими системами и инженерной техникой минирования и разминирования. Показали на деле их возможности по преодолению препятствий и стрельбе.
Многие из нас впервые увидели и опробовали эти виды вооружений. Вероятно, никого из нас не оставил равнодушным залп из установки «Град», когда с завыванием реактивные снаряды этой современной наследницы легендарной «Катюши», казалось, заставили гореть и дымится горы. В общем, до обеда были показные занятия, где мы в роли наблюдателей следили за выполнением различных упражнений офицерами и солдатами. После обеда, разделив нас на несколько учебных групп, дали возможность самим побыть в роли механиков-водителей, наводчиков-операторов.
Особо я уделил внимание изучению БТРа, ведь теперь мне придется на этой боевой машине выполнять боевые задачи. БТР-60ПБ имеет два бензиновых двигателя, которые должны синхронно работать. Весит эта боевая техника 12 тонн и к тому же еще и плавает. Офицеры, кто знаком с этой техникой, боевую машину, в целом, хвалят, хотя есть и серьезные недостатки и недоработки. Сложно, говорят, добиться синхронной работы обоих двигателей и зачастую, приходится один из двигателей отключать. А для такой тяжелой махины один бензиновый двигатель очень слаб. В названии БТР-60ПБ буква «П» означает, что он должен плавать. Плавает он, говорят, плохо - это существенная конструктивная недоработка. Броневая защита слабая и защищает только от осколков. Почти любое стрелковое вооружение душманов пробивает под прямым углом броню БТРа. Имея навыки вождения автомобиля, я без труда справился с вождением БТРа. Единственная проблема возникла при переключении коробки скоростей, не всегда удается включить на ходу ту или иную скорость. Ход БТРа плавный, мне даже кажется, по своей мягкости хода он лучше нашей легковой машины - «Волги». Стрельба из пулеметов КПВТ (крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый) и ПКТ (пулемет Калашникова танковый) проблем особых не вызывала, в конце стрельбы я поразил все мишени.
Занятия проходили по 45 минут, и между ними объявлялись перерывы по 10 минут, и так до самого вечера. Все прошло хорошо, практические занятия понравились не только мне, но и другим обучающимся. На одном из перерывов к нам, сидевшим в беседке, подошел майор с десантными эмблемами, в голубом берете. По выжженной на солнце форме можно было догадаться, что он не из тех, кто обучается сегодня на занятиях. Он подошел к нам, и, поздоровавшись, спросил, показывая боевую гранату Ф-1.
- Кто мне скажет, как называется эта штука?
Нам, сидевшим в беседке, а среди обучаемых были и офицеры в звании от лейтенанта до майора, вопрос его не совсем был понятен, это ведь знает и солдат.
Сидя ближе всех к майору, я быстро ответил:
- Это оборонительная граната Ф-1.
- Правильно, - одобрил меня майор, и все сидевшие в беседке все свое внимание направили на майора.
- А что будет с ней, если вытащить кольцо и отпустить рычаг?
С этими словами майор действительно разогнул усики предохранительного кольца, затем вынул чеку и отпустил рычаг. Никто из сидевших в беседке не ожидал такого поворота событий, ведь через мгновение граната должна взорваться. Все бросились прочь, покидая беседку, кто-то, отбежав, залег, обхватив голову руками, а кое-кто просто бросился бежать подальше. Я, отбежав на несколько метров от того места, где сидел, упал лицом вниз и закрыл голову руками в ожидании взрыва. Но через три секунды взрыва не последовало, только сухо щелкнул запал гранаты. Когда мы, сконфуженные, поднялись с земли, то увидели, что майор все так же стоит с гранатой в руке, но запала на ней уже нет. За какие-то доли секунд до взрыва он успел отвернуть запал и бросил его под ноги. «Ну и шуточки же у этого идиота» - подумал я, успокоившись, когда понял, какими опасными шутками развлекается майор, но промолчал. Зато все остальные офицеры, что были постарше, обложили майора такими матами и словами, что мне кажется, он после этого пожалел о сделанном.
Майор оказался начальником штаба ДШБ (десантно-штурмового батальона бригады), по совместительству начальник стрельбища. Видимо, он хотел показать нам свою храбрость и умение, но получилось совсем другое. После услышанных неприятных слов в свой адрес он удалился. Мы еще долго обсуждали его действия, самыми последними словами отзываясь о майоре. Лично я думал, что у майора не все было в порядке с головой. Это не было проявлением храбрости, скорее, это было бахвальством и желанием покрасоваться перед нами.
14 августа. Сегодня стреляли из всего имеющегося на вооружении в бригаде стрелкового оружия. Опять было организовано несколько учебных мест, и мы по очереди в составе своих групп учились заряжать, разряжать и стрелять. Руководителями учебных мест были в основном сержанты и офицеры, владеющие оружием, как я заметил, очень искусно. Особое впечатление на меня произвела стрельба из автоматического гранатомета АГС-17. Напоминающий внешне небольшого черного жука этот гранатомет больше походит на пулемет. Когда подошла моя очередь стрелять, я, немного волнуясь, прицелился и нажал на гашетку спускового механизма и сразу же почувствовал всю мощь этого оружия. Почти зрительно ощутил, как десятки гранат, в шахматном порядке уничтожили все живое в районе цели. Как, наверное, и все мои товарищи, я испытал огромное чувство гордости за такое оружие, подумал о том, сколько уверенности придает этот скорострельный гранатомет в каждом подразделении, где он имеется. Особенно важно было то, что из этого гранатомета можно вести стрельбу как из миномета, вертикальным обстрелом, это особенно важно при бое в горах. После стрельбы из гранатомета я выполнил учебную стрельбу из всего имеющегося вооружения.
У меня плохо получалась прицельная стрельба из ПК (пулемета Калашникова) и РПГ-7 (ручной противотанковый гранатомет). Остальные виды стрелкового оружия я знал, стрелял из них и прежде неплохо. На полигоне я впервые увидел и опробовал в стрельбе подствольный гранатомет, который крепился к автомату ниже ствола и выбрасывал гранаты на приличное расстояние. Кстати, о гранатах: на одном из учебных мест под руководством старшего лейтенанта мы метали гранаты. Оборонительную гранату Ф-1 метали из-за кирпичного куска стены, а наступательную гранату РГД-5 из положения лежа, укрывшись за бетонной глыбой.
После того, как все офицеры отработали на каждом учебном месте и закончили стрельбу, нас собрали в одном месте и подвели итоги, объявили оценки. Я получил общую оценку «удовлетворительно», выше оценки «хорошо» не получил ни один из офицеров. На этом закончились наши сборы.
15 августа. День начался с поездки в госпиталь. С утра я решил проведать раненых и больных в нашем местном госпитале. На вопрос, как это сделать, старший лейтенант Бодров объяснил, что надо ехать на БТРе. Исполняет обязанности командира роты теперь, командир первого взвода. Наш ротный командир, пока я находился на сборах, заболел и сейчас лежит в инфекционном отделении госпиталя. На БТРе с водителем, и наводчиком я прибыл в госпиталь. Зашел к ротному, справился о его здоровье, поговорил с ним о делах в нашем подразделении.
У капитана Семенова здесь в госпитале работает жена старшей медицинской сестрой инфекционного отделения. Он знакомит меня с ней, вошедшей по работе в его палату. Очень красивая молодая женщина, про таких, как она, написал когда-то поэт Некрасов, описывая русских красавиц. Из нашего разговора узнав, что я родом из Казахстана, она говорит, что у них в отделении работает медсестрой моя землячка. Затем она уходит на некоторое время и возвращается с землячкой - черноглазой девушкой небольшого роста, худенькой и застенчивой особой в белом медицинском халате. Я очень рад знакомству с ней. На чужбине, видимо, даже человек одной с тобой национальности кажется частицей Родины. Азия, так зовут девушку родом из города Кустаная, что находится в центральной части моего Казахстана. Поговорив с ней некоторое время узнаю, что она уже здесь в Афганистане работает более года.
Капитан Семенов, прощаясь со мной, просит навещать его и держать в курсе всего, что происходит в роте. Затем я навестил раненых и больных, в этом мне помог наш старший водитель роты ефрейтор Ковалев. Дело в том, что я еще не знаю солдат роты. Из разговора с бойцами выяснилась неприятная ситуация с одним из сержантов роты. Младший сержант Ермолин, прибывший в роту из учебного подразделения в мае месяце, заболел желтухой. Он является командиром отделения и секретарем комсомольской организации роты. Лечение его уже давно закончилось, но он продолжает лежать в госпитале. Оказывается, помогая медперсоналу в мытье полов, посуды и другой грязной работы, он продолжает числиться больным.
Я послал за ним одного из солдат, и вскоре предо мной стоял Ермолин. Худенький, черноволосый парень с еще детскими плечами, он казался еще не совсем взрослым.
- Ермолин, я замполит четвертой роты, лейтенант Казакпаев, – представился я после того, как мы поздоровались, - Как себя чувствуешь?
- Хорошо, товарищ лейтенант, - как-то застенчиво ответил мне он.
- Тебя сейчас лечат? Делают ли уколы, дают ли таблетки?
- Нет, - потупив взгляд, ответил он.
- Значит, ты здоров?
- Да, - тихо, опять глядя себе под ноги, ответил он.
- Тогда снимай пижаму и садись в БТР, - приказал я ему.
В общем, поступаю не совсем правильно по отношению к врачам, забирая сержанта без их разрешения, а его пижаму оставляю ребятам, лежавшим в госпитале. После этого возвращаемся в расположение бригады, вместе с симулянтом Ермолиным.
В роте я доложил Бодрову о результатах поездки. За то, что привез Ермолина, Олег меня похвалил. Численность людей в роте была далеко не штатная. Многие проходили лечение в госпиталях Союза и местного, нашего госпиталя. Людей не хватало для выполнения боевых задач. Отсутствовало солдат и сержантов, примерно, на целый взвод. Так было не только у нас, но и в других подразделениях бригады.
- Завтра всем батальоном выезжаем на сопровождение колонны, - объявил мне Бодров, - увидишь, что это такое. Будешь выполнять задачи с четвертым взводом.
«Наконец-то узнаю, что такое война, - мелькнуло у меня в голове, а то засиделся я что-то».
Готовлюсь к завтрашнему дню, по совету офицеров роты, экипируюсь, готовлю свой автомат. Старший лейтенант Ваньянц советует вместо автоматных дисков вместимостью 30 патронов, взять диски от РПК (ручной пулемет Калашникова), емкостью 45 патронов. Лейтенант Смольников дает мне денег взаймы, и я по его совету покупаю в чековом магазине резиновые тапочки. Стоит страшная жара, и ноги в тяжелых, выданных на складе солдатских ботинках, потеют и сильно преют. В чековом магазине, куда сегодня впервые сходил, глаза разбегаются от обилия товаров. Это не наш военторг, что был в моей части в Союзе. Можно купить все, что захочешь: от японской радиоаппаратуры до иголки иностранного производства. Продают все только на чеки, которые выдают здесь как зарплату. Я буду получать 215 чеков в месяц. Ребята советуют, чтобы чеки зря не расходовал. Все эти товары, что в чековом магазине, есть и в Союзе, лучше покупки делать там. Один чек в союзе на черном рынке можно поменять один к трем на советские рубли.
Вообще, эта тема заслуживает определенного внимания. Хотя и существует большая опасность быть убитым или покалеченным на этой войне, как я успел уже заметить за эти дни, все служивые люди рисуют для себя радужные картины будущей мирной послевоенной жизни. Многие офицеры и прапорщики, с которыми я за эти дни общался, надеются скопить хоть небольшой капитал. Никто даже мысленно не допускает, что с ним может что-то случиться здесь, в Афганистане. Почти у каждого есть свой талисман или ангел-хранитель, который его должен уберечь от пуль и осколков. Да, поистине верна поговорка, которую любил повторять мой отец: «Человек не знает двух вещей в жизни: когда рождается и когда умрет». А погибают у нас в части почти каждый день. Это становится известно всей бригаде сразу. И не всегда эти потери бывают боевыми, это мне известно еще по сводкам, которые я читал в штабе армии. Короче говоря, жизнь берет свое, и все думают о будущем, копят деньги, которые будут нужны в будущей мирной жизни.
В части каждому офицеру выдают дополнительный продовольственный паек и табачное довольствие сигаретами «Столичные». Поэтому особой необходимости покупать, что ни будь в магазине, нет.
Вечером иду пораньше в офицерскую столовую, чтобы успеть проконтролировать ужин личного состава. Кормят неплохо, есть выбор, кроме обычных каш, можно брать диетическое питание, предназначенное офицерам, переболевшим желтухой и брюшным тифом. Но, как и в Кабуле, здесь очень много мух и жарко. Особенно во время обеда в первое блюдо обязательно попадет одна или несколько мух. Вылавливаем их, убираем из тарелки и продолжаем есть: ко всему привыкаешь.
После ужина будет художественный фильм в клубе части. Бойцы идут в кино, я иду в канцелярию, готовиться к завтрашнему сопровождению. До полуночи готовлю одежду, оружие, боеприпасы. Ребята, командиры взводов, смеются над этими моими занятиями, но по-своему понимают, они это все прошли. Армен Ваньянц помогает настроить Р-148 радиостанцию и показывает, как ей надо пользоваться. Мой позывной завтра «Смола-5». Командир роты «Смола», а остальные командир первого взвода «Смола-1», второго «Смола-2», третьего «Смола-3», четвертого «Смола-4».
Ночевать идем в общежитие, в свою комнату, в роте ночевать остается старшина, он сегодня ответственный.
16 августа. Подъем в 7 часов утра. Завтракаем сами, кормим роту. Командир роты определяет мне БТР. Сажусь наверх БТРа, свесив ноги в люк командирского сиденья, рядом так же садится сержант Гилев - заместитель командира взвода. Солдаты и сержанты сидят в десантном отсеке внутри БТРа. Все старшие боевых машин докладывают командиру роты о готовности к движению по радиостанции. В 8 часов выезжаем за ворота бригады с противоположной стороны, от той, по которой я заезжал впервые в бригаду. Колонна БТРов, батальона растягивается почти на километр. Впереди комбат на трех БТРах взвода связи. За ними на ГАЗ-66 минометная батарея, затем наша 4-ая рота на 10-и БТРах. За нами следует на своих 11 БТРах 5-ая рота и на10 БТРах 6-ая рота.
Сразу же за воротами слева вижу большое количество искореженной подбитой и местами горевшей техники. Здесь нашли свое последнее пристанище БТРы, БМП, танки, автомобили различных марок. Их так много, что они занимают приличную площадь. Этой техники хватило бы на два мотострелковых батальона.
Слышу голос комбата в шлемофоне:
- Развернуть пулеметы елочкой!
Повторяю эту команду для своего экипажа. По моей команде наводчик пулеметов поворачивает пулеметы вправо, убедившись, что впереди идущий БТР повернул пулеметы влево. Через несколько километров с грунтовой дороги сворачиваем направо и выскакиваем на бетонную дорогу. Вместо асфальта уложены в два ряда бетонные плиты. По одному ряду бетонных плит едем мы, вторая свободна для встречного транспорта. Проезжаем несколько кишлаков, дома в основном из глины, заборы - дувалы слеплены из глины. Люди ходят, выполняя свою работу, бегают дети. Афганцы одеты очень бедно, какой-то удручающий нищий вид у всех.
Видя кишлаки и людей, кажется, что попал в далекое прошлое, примерно в 18 век. Попадают навстречу повозки, запряженные ослами, ишаками, реже лошадьми. Машины все иностранные, в основном своем очень старые, но размалеванные и обклеенные все возможными открытками и этикетками, увешанные различными безделушками. Порой из-за обклеенного этикетками ветрового и боковых стекол не видно водителя. Как же он умудряется разглядеть дорогу, сквозь все это? «Наших советских гаишников здесь явно не хватает», - думаю я, глядя на все это. Если едет автобус, то он также весь обклеен со всех сторон, но что еще больше всего меня удивляет: даже на крыше, на подножках сидят и стоят пассажиры.
Опять слышу в наушниках шлемофона голос комбата:
- Зарядить пулеметы!
Повторяю команду. Впереди, слева от дороги, видна зеленая растительность, что-то вроде виноградника. Это первый зеленый массив, который сегодня встречаем по пути. Сержант Гилев - заместитель командира взвода, говорит мне сквозь шум мотора:
- Вот первая «зеленка», откуда могут обстрелять.
Словно услышав эти его слова, слышу голос комбата:
- Всем по-боевому!
По этой команде со всех БТРов исчезают сидящие наверху военнослужащие, делаю это и я с Гилевым. Въезжаем в Кандагар. Улицы узкие, дома невысокие, но есть порой и многоэтажные дома, на первых этажах прямо на улице, множество магазинов и лавок. Торгуют буквально всем: продуктами, товарами, запчастями, овощами и т. д.
-
Прямо на улице, подвесив за ноги, разделывают барана. Идет бойкая торговля, на нас почти никто не обращает внимание.
- Все будет спокойно, - говорит мне на ухо Гилев, - видите, сколько народу. Афганцы заранее знают о нападении душманов. И если на улице нет народа, жди нападения.
Я благодарен сержанту за его рассказ, делает он это просто, как бы рассуждая, а не поучая. Опять слышу в наушниках голос комбата:
- Внимание! Подъезжаем к площади с пушками.
И действительно, подъезжаем к небольшой площади, дороги раздваиваются, и на островке между противоположными дорогами видны старинные пушки, поставленные, как памятники. Дорога опять воссоединяется, и мы уже проехали эту площадь с пушками. Наконец город заканчивается, и мы выезжаем на окраину.
- Внимание, Черная площадь, - слышу голос комбата в наушниках.
Пулеметчик наш заработал своими рычагами, и через оптический прицел наблюдает в панораму. Солдаты в десантном отделении прильнули к бойницам и тоже наблюдают. Колонна, выйдя из города, останавливается.
- Всем наблюдать! - слышу голос исполняющего обязанности командира роты старшего лейтенанта Бодрова - офицеры и старшие машин, ко мне.
Снимаю шлемофон, одеваю наушники Р-148 радиостанции, висящей у меня на боку, и иду в голову колонны.
Старший лейтенант Бодров объясняет задачу каждому старшему машины. Из этого уясняю, что сейчас комбат с минометной батареи сворачивает с бетонки налево и по грунтовой дороге поднимется на гору, где виднеются цистерны и находится склад ГСМ (горюче-смазочных материалов). Там, на площадке, где все просматривается, далеко вокруг, разворачивается минометная батарея и находится КНП батальона. Впереди, по правой стороне, на протяжении пятнадцати километров тянется зеленая зона, сплошные виноградники, гранатовые сады. В том месте, где мы стоим, зеленка тоже с обеих сторон. Вдоль дороги лежат обгоревшие КамАЗы, БТРы. Валяются цистерны, остовы прицепов, множество воронок. Бодров объясняет мне, что мое место будет в 200 метрах отсюда:
Слушай, замполит, сегодня, сержанта Гилева, он все знает, - говорит он мне.
- Я бы хотел сегодня увидеть всю зону ответственности роты, - прошу его я.
Он соглашается, я усаживаюсь на его БТР, и по рации Бодров передает Гилеву, чтобы тот принимал командование экипажем БТРа на себя. Вдоль БТРов бегают мальчики-афганцы, иногда останавливая, что-то лопочут на своем языке. Различаю два знакомых слова, это «командор» и «бакшишь». Командор, это по всему видимо, командир, «бакшишь» - это подарок. Значить, просит у меня подарок. Ищу в карманах, что-нибудь похожее на подарок, но ничего не нахожу. И тогда снимаю с панамы маленькую красную звездочку и подаю ее мальчику.
Вскоре слышатся, где-то впереди, взрывы, и мы начинаем движение. Перед нами слева по зеленой зоне стреляют минометы. Мины ложатся одна за другой, обрабатывая зеленку вдоль дороги. Огонь переносится дальше по дороге, нас обгоняет БТР, на котором я только что сидел. Ведя огонь по зеленой зоне, БТР, где старший - сержант Гилев, через несколько метров останавливается, ведя непрерывно огонь. Из десантного отделения выскакивают бойцы, надевают бронежилеты, вещмешки и цепью уходят в зеленую зону. Мы продолжаем движение, и вскоре другой БТР обгоняет нас, и все происходит, как с первым. Таким образом, все БТРы роты выставлены на определенном отрезке, и бойцы не сплошной цепью прикрывают дорогу, зайдя в зеленую зону на 100-150 метров. Увидев все сам, я начинаю понимать, для чего это делается. Через час после этого, по рации передали:
- Внимание, ленточка (колонна) пошла.
Началась стрельба всем личным составом роты по невидимому противнику для устрашения. БТРы с обочины дороги обстреливают подозрительные места из своих пулеметов. Показалась колонна, впереди БТР и БРДМ, за ними КамАЗы с закрытыми брезентом кузовами замыкают колонну опять БТР и БРДМ. В середине колонны на автомашине с открытым кузовом установлен зенитный пулемет «Утес», за которым сидит солдат.
Следом, через час, пошла вторая колонна бензовозов, эту колонну обстреляли душманы, на участке 6-ой роты, но все обошлось. Так, до вечера пропускаем еще две колонны. Слышу по рации, что не все так хорошо, как у нас здесь. Кое-где духи пытаются обстрелять колонну и наших бойцов в охранении. В последней колонне вижу автомобиль на прицепе, кузов его весь изуродован прямым попаданием, по всей видимости, гранатомета.
Также как встали на охранение, только в другой последовательности, покидаем свои зоны ответственности и уезжаем в бригаду. На обратной дороге всё повторяется, пулеметы «елочкой», у самой бригады на ходу разряжаются пулеметы БТРов. Недалеко от нашей палатки-канцелярии БТРы выстраиваются в ряд, и мы спешиваемся и идем к своему ряду палаток.
Возле палатки-канцелярии роты солдаты строятся повзводно. Проверяется оружие (наличие, разряженность), имущество, подводятся итоги. Некоторые экипажи БТРов получают от командира замечания.
Вот и закончился мой первый выход на боевые действия. Я очень доволен и горд. Хоть и не встретил сегодня я ни одного противника, теперь и я отношусь к настоящим войнам-интернационалистам.
18 августа. Каждый день вести записи в дневник не хватает времени. Да и особо писать нечего, все дни похожи друг на друга. Между спокойными днями, проводимыми в бригаде, иногда выезжаем на сопровождение колонн. Провожу с солдатами и сержантами политзанятия, политинформации. Изучаю личный состав роты. Этой осенью уходит в запас 15 человек сержантов и солдат, наиболее опытных. Особенно за эти дни мне запомнились действия в сопровождении двух сержантов: Гилева и Заплатина. Оба они заместители командиров взводов, но, учитывая их богатый боевой опыт и умение командовать, им смело можно доверить командование взводом. Гилев награжден орденом «Красной звезды», а у Заплатина медаль «За отвагу» и знак ЦК ВЛКСМ «За воинскую доблесть». Командуют своими экипажами спокойно, с выдержкой, без нервных срывов, всё у них получается красиво.
Сегодня на сопровождении колонны произошел со мной небольшой казус. Мы, как обычно, встали на своем участке ответственности, завели пехоту в зеленку. Я пошел вместе со всеми в «зеленку», чтобы увидеть, как это на деле происходит. После того, как пошла колонна, из виноградника, левее нашего последнего бойца, начали обстреливать колонну из автоматического оружия. Мы с Гилевым вдвоем переместились левее на 100 метров и открыли огонь, прикрывая колонну. После наших выстрелов моджахеды перенесли огонь по нам с Гилевым. Я по Р-148 радиостанции связался с нашим БТРом и с минометной батареей, и попросил их обстрелять место, откуда стреляли. После обстрела из КПВТ и минометов, душманы успокоились и стрелять перестали. И вот в тот момент, чтобы показать свою смелость, я встал во весь рост из виноградника и начал осматриваться. Наверное, это было сделано мною столь безрассудно, что не заметить это Гилев не мог, и сказал:
- Товарищ лейтенант, присядьте, здесь эта ваша смелость никому не нужна. Снайпер снимет, ему все равно в кого стрелять, смелого или нет.
Эти слова прозвучали так просто и в таком тоне, что обидеться на подчиненного я просто не мог. Мне стало стыдно за свою эту браваду, и я сразу присел. Мне кажется, я покраснел от смущения, и Гилев, как ни в чем ни бывало, по рации начал давать отбой стреляющей минометной батареи. Вообще я заметил, что здесь нет ничего похожего на какие-то героические дела, все делается как-то обыденно. Когда обстреливают мятежники, все пытаются залечь, уберечься от пуль. И после слов, сказанных мне Гилевым, я внимательно стал приглядываться к действиям других и заметил, что, в общем-то, никому дела нет, смел ли ты или нет.
Другое дело трусость, которая бросается сразу в глаза. Таких военных здесь не уважают и даже презирают, им об этом говорят прямо и откровенно, когда приезжаем в бригаду.
Есть еще одна категория бойцов, которая тоже вызывает неприязнь со стороны коллектива. Это солдаты, которые умудряются спать всегда и везде. Есть и у нас в экипаже такой солдат - рядовой Ашихмин, который спит все время. Мы выехали из бригады, и по дороге мы его несколько раз будили. Когда зашли в «зеленку», и каждый занял свое место, я обнаружил его спящим. Отчитав его за это, я, найдя Гилева, поделился с ним относительно Ашихмина. На что он сказал:
- Вот уже год, как он спит и ничего на него не действует. Он может спать даже стоя, мы его уже и в наряд боимся ставить.
Через определенное время я, обходя солдат, опять наткнулся на спящего Ашихмина.
- Ты ночью спал? Спрашиваю его.
- Да - отвечает.
- Сколько часов спал?
- Как все, с отбоя - отвечает он
- Я больше не буду спать в неположенное время, товарищ лейтенант, - обещает он мне, и я ухожу к БТРу.
Уже сидя в БТРе, думаю: «Надо проверить после отбоя, может, не дают спать старослужащие?».
Утром проезжал через Кандагар, я заметил, что народу на улицах мало, действительно, эта примета срабатывает. Сегодня колонну обстреливали в различных местах, сожгли несколько бензовозов-наливников и повредили две грузовые автомашины. Закончилось сопровождение вечером, и мы благополучно возвращаемся в часть.
21 августа: Сегодня вернулись в бригаду из засады, куда уехали позавчера, но все по порядку. 19 августа после обеда меня и лейтенанта Смольникова вызвали в штаб батальона. В штабе исполняющий обязанности начальника штаба – капитан Игнатьев, поставил нам задачу подготовить два взвода к засадным действиям. Первый и второй взвод остаются в бригаде, а третий и четвертый идут в засаду. Мы выполнили все его указания, и в 18 часов подготовленные к засаде взвода сидели на БТРах в полной готовности. В засаду поведет нас капитан Игнатьев. Кроме наших взводов, в засаду едет и взвод связи батальона.
На пяти БТРах в 1800 выезжаем из бригады в направлении города. Не доезжая до города, через некоторое время, сворачиваем направо и примерно через несколько километров въезжаем в небольшой городок с большим огороженным по периметру забором. Это так называемый ООНовский городок. Здесь раньше располагались дипломатические представители различных стран, сейчас живут наши советские советники с семьями. Условия очень цивильные, даже есть бассейн, обложенный дорогим кафелем.
Дома - коттеджи в два этажа, с балконами и садами вокруг домов. Нас запускают во двор, и мы останавливаемся подальше от домов, справа от ворот. Гилев мне объясняет, что в засаду обычно выдвигаются в темное время суток. Если будем выдвигаться из бригады, обнаружим себя сразу: у душманов хорошо налажено оповещение. Поэтому делаем всевозможные трюки, чтобы обеспечить фактор внезапности. Расположившись возле БТРов, сидим, ждем темноты, курим. Игнатьев молча, ничего не сказав, ушел в один из коттеджей. Расспрашиваю Гилева, как проходят обычно засады. Он объясняет:
- Выезжаем в темноте, без света, и едем в сторону границы по бетонной дороге Кандагар - Калат. Там недалеко проходит грунтовая дорога, ведущая через границу в Пакистан. По ней едем в сторону границы.
Затем он подробно рассказывает о предстоящей засаде, где и как мы будем ее выставлять. Он бывал в этих местах в засаде довольно часто. Все засады, как правило, проводятся одинаково, но в разных местах.
Когда, наконец, окончательно стемнело, появляется капитан Игнатьев. Он подает команду, и мы выезжаем из ворот городка в сторону населенного пункта Калата. Сижу по-походному, на броне, свесив ноги в командирский люк, рядом сидит Гилев. Он по ходу движения знакомит меня с местностью и комментирует наши действия. Бетонка, по которой мы едем, проходит по ущелью, с двух сторон горы, сопровождают нас всю дорогу. Гилев, показывая на горы, говорит:
- Сейчас увидите, как духи будут сигналить друг другу.
И действительно, через некоторое время в горах начинают то тут, то там загораться костры, которые, прикрывая временами, кто-то подает сигналы. Эта цепочка из сигналов сопровождает нас всю дорогу. Костры загораются то слева, то справа, в горах.
- Сегодня будет глухо, духи уже знают о нас, – продолжает комментировать Гилев.
Вскоре слышу голос Игнатьева в шлемофоне:
- Внимание! Впереди машина, приготовиться.
Мы едем четвертыми в колонне, мне не видно машины. Колонна замедляет ход и движется медленно. По рации Игнатьев нам объясняет свой замысел.
- Ждем начала комендантского часа. И уничтожаем впереди идущую машину, - говорит он нам всем.
Спрашиваю Гилева, что это значит, он объясняет:
- Нарушителей комендантского часа, который наступает с 22 часов и длится до 5 часов утра, должны задерживать. Если они попытаются скрыться или окажут сопротивление, расстреливать.
Смотрю на часы. Без десяти минут 22 часа. Вскоре колонна останавливается, все сидим в бронетранспортерах, ждем команды. Светит луна, светло, почти как днем. Через некоторое время прибегает боец из взвода связи и передает приказ, что офицеров вызывает к себе капитан Игнатьев. Вместе со Смольниковым подходим к головной машине, возле которой стоят Игнатьев и несколько солдат из взвода связи. Дальше на обочине стоит легковой автомобиль, возле которой стоят трое афганцев среднего возраста, маленький мальчик лет шести, и два солдата из взвода связи. Докладываем Игнатьеву о своем прибытии. Он приглашает нас поближе и на своем планшете, показывает, освещая фонариком, карту.
- Мы находимся вот здесь, проедем еще километров десять и свернем на грунтовую дорогу в сторону границы. Засаду установим под мостом сухого русла реки, отмечайте на своих картах, – приказывает он нам с Виталием. Мы быстро выполняем его указание.
В это время заместитель командира взвода связи, сержант, спрашивает Игнатьева:
- Товарищ капитан, а что делать с этими? - и кивает на афганцев.
- Расстреляй – как-то буднично, как будто речь идет о каком-то пустячке, а не человеческих жизнях, - приказывает он.
Сержант передергивает затвор, посылая патрон в ствол, отходит от нас в сторону афганцев. Я ничего не могу понять, меня точно парализовало, еле выдавливаю из себя:
- Стой!
Сержант оглядывается в мою сторону.
- За что же их расстреливать, товарищ капитан? - обращаюсь я к Игнатьеву.
- Они нарушили комендантский час и за это будут расстреляны.
- До начала комендантского часа еще есть время, они его не нарушали, - замечаю я.
Вижу, что этот наш диалог начинает нервировать моего начальника.
- Ты кто такой, лейтенант? Ты меня будешь учить? - посмотрев на меня, сквозь зубы, со злостью кричит Игнатьев. Я понимаю, что он старший и его приказы - закон для всех нас и что в боевой обстановке за неповиновение он имеет право применить оружие по-своему подчиненному.
Мне не жалко этих бородатых афганцев, может быть, они и душманы. Жалко этого мальчика, что жмется к ноге своего отца или еще кого-то для него, но, безусловно, родного человека. Афганцы, не понимая нашего языка, чувствуют, что речь идет о дальнейшей их судьбе, внимательно наблюдают за нами.
Стоящий рядом со мной лейтенант Смольников В. И, дергает меня за рукав и тихо шепчет мне на ухо.
- Не лезь, он старший, пусть что хочет, то и делает, - шепчет он мне на ухо.
«Может, действительно, пусть делает что хочет», – думаю я про себя, но, взглянув в глаза мальчика-афганца, отбрасываю эту мысль от себя. Сержант в это время опять берет на изготовку и направляет автомат в сторону афганцев. Опережая его быстрым шагом, становлюсь на шаг впереди афганцев, как бы закрывая их от сержанта. Он опускает автомат и ждет дальнейших указаний.
- Товарищ капитан, давайте разберемся. В чем их вина? Что мог сделать этот маленький мальчик?
Капитан от злости шипит, как змея.
- Ты, молодой, будешь еще задавать мне вопросы? Да кто ты такой? Я тебя под суд отдам.
Но осознавая, что никаких аргументов в пользу вины афганцев у капитана нет, продолжаю:
- Если вы их расстреляете, то я обо всем доложу командованию бригады.
Это как-то действует на капитана, и он уже спокойнее грозит мне:
- Ну, все Казакпаев, держись, я тебе теперь покажу, что такое служба – плюнув себе под ноги, взбирается на БТР.
Услышав эту нашу перебранку, к командирскому БТРу, подтянулись бойцы с наших двух взводов. Подзываю таджика Хайдарова, знающего язык афганцев и прошу его перевести:
- Кто они такие и куда едут?
Услышав вопрос, афганцы отвечают, уже упокоившись, что они из Калата, ездили на базар в Кандагар, по дороге машина сломалась, поэтому засветло домой не попали.
Затем объясняю им, что нарушать комендантский час нельзя. Они это все знают. Один из афганцев, обращаясь ко мне, что-то просит. Хайдаров переводит:
-
- Один из солдат забрал у них сумку с деньгами, там было три тысячи афганей.
Выясняю, кто забрал, афганец показывает на сержанта, который хотел их расстрелять. Приказываю вернуть деньги, сержант вначале отказывался, а потом поднимаемся в БТР к Игнатьеву. Через некоторое время высунувшись из люка, бросает сумку под ноги афганцев. Один из афганцев поднимает ее и, открыв, проверяет содержимое. Посчитав деньги, благодарно кивает в мою сторону и что-то говорит. Мне и без перевода понятно, что все нормально. Рассаживаемся по БТРам и продолжаем движение по бетонке. Гилев сидя рядом, как-то странно глядит на меня, то ли осуждает, то ли одобряет мои действия. Все наблюдавшие за этим инцидентом, как я заметил, разделились на две категории, кто-то был согласен со мной, кто-то не одобрял моих действий.
Через некоторое время сворачиваем с бетонки на еле заметную грунтовку и едем по степи. Горы как бы расступившись, оказываются далеко от дороги.
Наконец, добираемся до большого моста через русло высохшей речушки. Проезжаем мост и сворачиваем с дороги, съезжаем под мост. Спешиваемся, занимаем круговую оборону, выставляем наблюдателей. Игнатьев собирает нас, офицеров и сержантов, и начинает делиться своим замыслом на засадные действия. На меня не смотрит, как будто не замечает. В конце инструктажа ставит мне задачу дежурить всю ночь, проверять наблюдателей и посты. Такой приказ несколько противоречит обычному порядку назначения на ночное дежурство в засаде. Обычно, давая возможность отдохнуть всем, делят ночь на нескольких офицеров. А тут отдано распоряжение, одному бессменно дежурить всю ночь. Про себя думаю, что он начинает претворять в жизнь свои угрозы. До утра хожу, проверяю бойцов, чтобы не уснули.
В засаде солдаты делятся на тройки, в каждой тройке есть старший. Во время таких вот действий, как сейчас, в тройке, один бодрствует, дежурит, а двое отдыхают. И так по очереди, меняясь, каждые два часа проводят они время до утра. Солдаты, которые должны дежурить, не выдерживают, засыпают, и мне приходится чаще ходить и проверять их и будить лично. Кроме того, чтобы не заснуть самому, не сажусь, хожу по кругу от одной тройки к другой. Так проходит ночь.
Светает, очень хочется спать. Подбегает ко мне один из бойцов, из охранения наблюдающих за дорогой. Со стороны границы, в нашу сторону, двигается машина. Иду к БТРу Игнатьева, разбудив его, докладываю. Он выскакивает из бронетранспортера и объявляет подъем. Большая часть группы залегла по верху русла в сторону движущихся машин.
Смотрю на часы, комендантский час уже закончился. Игнатьев приказывает одному из БТРов взвода связи перекрыть дорогу. БТР становится поперек дороги и перекрывает ее. Машины, как оказалось, два больших грузовых Мерседеса, останавливаются перед БТРом. Взвод связи, по приказу Игнатьева, обыскивает машины на предмет оружия. В кузове большие тюки, снимаем один из них и вскрываем. В нем поношенная одежда, начиная от носков, кончая куртками и пальто. Сообщаем в бригаду по рации и ждем, пока примет решение командование. Водителей машин и их пассажиров, обыскав, посадили на обочине под присмотром солдат.
Через час из бригады сообщают, что нужно осмотреть весь груз обеих машин. К нам на вертолетах летят представители афганских спецслужб. Игнатьев приказывает выгружать груз на землю и проверять на ощупь все тюки. Принимаемся за работу. Вскоре прилетают два вертолета. Один садится неподалеку в степи, второй кружит над нами. Из приземлившегося вертолета выходит несколько афганских военных чинов и начальник разведки бригады.
Машину наполовину разгрузили. Каждый тюк солдаты прощупывают и проверяют на вид. Афганские военные проверяют документы и беседуют с задержанными афганцами.
В итоге принимается решение отконвоировать машины в бригаду для более тщательного обследования.
Сопровождать машины едет Игнатьев со взводом связи. С нами остается начальник разведки бригады, прилетевший на вертолете. Мы располагаемся под мостом, в тени. Сверху, с дороги, ни с одной из сторон БТРов не видно. Выставив боевое охранение, отдыхаем, едим сухой паек. Новый наш командир разрешает мне отдыхать. Укладываюсь под свой БТР и сразу засыпаю.
Просыпаюсь, потому что-то кто-то меня будит. Открываю глаза, Гилев:
- Майор вызывает, товарищ лейтенант.
Майор со мной и с лейтенантом Смольниковым проводит небольшой совет.
- Нас уже обнаружили, дальнейшая засада бессмысленна, через час снимаемся и едем в ООНовский городок – сообщает нам свое решение майор.
Время 17.00, мы идем с Виталием готовить солдат в обратную дорогу. Возвращаемся той же дорогой, по которой приехали. В ООНовском городке нас ожидает капитан Игнатьев.
Он опять проводит со мной воспитательную работу. Пытается криком оправдать свои незаконные ночные действия. Молчу и слушаю, пока он выговорится. Вновь слышу его угрозу, что отныне мне будет уготовлена такая жизнь, что, по сравнению с ней, тюрьма покажется раем. Наконец, он выговорившись, успокоился. Ставит нам задачу готовиться к засаде. Проверяем наличие имущества, оружия. Следующую ночь проводим в засаде, но ничего необычного не происходит, все проходит спокойно.
Вечером следующего дня возвращаемся в расположение бригады.
25 августа. Все эти дни после засады мы жили в ожидании проверки бригады комиссией из Туркестанского военного округа. Проверяли сами свои расписания занятий, протоколы, планы и всю остальную документацию роты. Наводили порядок в палатках, на территории. Белили камни, бордюры вокруг палаток, чистили оружие, обслуживали и отмывали боевую технику. Сегодня с утра прилетела комиссия из штаба ТУРКВО и приступила к проверке. У нас идут плановые занятия согласно расписанию. Во время третьего часа занятий к нам в роту, в сопровождении комбата, пришел полковник из политуправления округа. Я в это время проводил занятие по политической подготовке с полу спящими бойцами второго взвода. Увидев полковника, мои слушатели встрепенулись и явно напуганные столь высоким чином, приняли более-менее бравый вид. Полковник проверил мой, в спешке подготовленный накануне конспект, затем начал задавать вопросы группе. Бойцы путались, но пытались ответить на его вопросы и мне кажется, он остался доволен проверкой. Указал на недостатки: нет политической карты мира, нет наглядных пособий, плохо ведутся конспекты солдатами и т.д. Я, вытянувшись, с усердием перед ним заверил его, что все указанные им недостатки будут устранены.
Еще до проведения занятий утром Олег приказал всем солдатам и сержантам надеть свои награды. И я думаю, увидев столько боевых наград на груди наших солдатах, полковник не стал проявлять особую скрупулезность при проверке. Комиссия будет работать три дня, объявили нам, и мы за эти дни должны показать, как качественно занимаемся боевой и политической подготовкой. Эта задача была поставлена в пятницу на совещании офицеров бригады нашим командиром подполковником Логиновым. Для того чтобы создать картину качественной боевой и политической подготовки, нам пришлось целыми днями, под диктовку, подгонять конспекты бойцов по предметам боевой и политической подготовке.
Весь день проходит по распорядку дня, стараемся изо всех сил, чтобы все было во время. Проверяют особенно тщательно занятия, выполнение распорядка дня. А также прием пищи, помывку в бане, выдачу денежного и табачного довольствия, состояние оружия и боевой техники. К вечеру, на совещании в штабе батальона, слышим слова благодарности от батальонного начальства за успешную сдачу проверки. А также получаем задачу на завтра, по подготовке к показательным учебным стрельбам. Будем отстаивать честь батальона по огневой подготовке. По итогам стрельбы нашей роты, будет оцениваться весь батальон.
После ужина будут проверять документы замполитов рот и батальона. На проверку приходит уже другой полковник из политуправления ТУРКВО. Находит недостатки в ведении протоколов партийных и комсомольских собраний, планов партийно-политической работы. Он не ругает меня, а учит и дает возможность исправить до утра и вновь показать.
Недостатки есть не только у меня, у моих коллег замполитов рот нашего батальона тоже есть. А они, замполиты 5 и 6-ой рот, старшие лейтенанты Девятериков и Старыгин, опытные офицеры. Каждый из них имеет за плечами, несколько лет службы офицером. У нашего старшего начальника, замполита батальона, тоже проблемы. Поэтому все вместе решили собраться в ленинской комнате батальона, чтобы вместе, помогая, друг другу, устранить к утру недостатки. Так и делаем, до полуночи все вместе работаем, устраняем полученные замечания и недостатки. Мне еще приходится уделить внимание дневнику. В два часа ночи заканчиваю все дела и засыпаю в канцелярии на диване.
29 августа. После завтрака получаем оружие, снаряжение. Проверка комиссией штаба военного округа продолжается, и мы выезжаем на стрельбище для сдачи проверки по огневой подготовке.
Командиры взводов со своими подразделениями проводят подготовку к стрельбе на учебных местах. Командир роты – руководитель стрельб. Я нахожусь рядом с проверяющим нас полковником и выполняю его распоряжения, заполняю результаты стрельб, отвечаю на его вопросы. Наше желание сдать проверку хорошо видно невооруженным глазом, все солдаты стараются как никогда. Наши сержанты и солдаты отстреляли из пулеметов, автоматов и снайперских винтовок неплохо. Ведь каждый день почти тренируемся во время сопровождений колонн. Хуже стреляют наши гранатометчики из РПГ-7. У них нет практических навыков, гранатометы мы не применяем в боевых действиях, но тройку им наш проверяющий все же ставит.
Подводим итоги и объявляем оценки. Затем полковник указывает на ошибки и очень долго объясняет нам, что значит, для военного человека уметь стрелять. Возвращаемся в бригаду довольные сдачей проверки.
В 17 часов комбат объявляет, что проверка для нашего батальона закончена. Готовимся к завтрашнему дню, будем сопровождать колонны.
Исполняющий обязанности командира роты, старший лейтенант Бодров, ближе к обеду проводит с офицерами и сержантами роты совещание. Он подводит кратко итоги сдачи проверки ротой, хвалит одних и отчитывает других командиров. После совещания я решил посетить наш гарнизонный госпиталь. В госпитале мне надо навестить нашего командира роты, капитана Семенова, и солдат, которые там проходят лечение. Я давно запланировал эту поездку, но из-за проверки никак не смог ее осуществить. Взяв с собой несколько вооруженных солдат, я на БТРе прибыл в госпиталь. Капитана Семенова в палате не оказалось, и я нахожу его в общежитии медицинского персонала, в компании жены и моей землячки Азии. Моему визиту они рады, поят меня чаем с абрикосовым варением. Во время чаепития рассказываю Семенову о прошедшей проверке и завтрашнем сопровождении. Ротный живо интересуется всем тем, что происходит в роте, дает дельные, на мой взгляд, советы.
Посидев с ними около часа за чаепитием и беседами, собираюсь уезжать. Провожая к выходу, Азия приглашает завтра меня на свое день рождение, которое они хотят отметить узким кругом. Благодарю ее за приглашение и выхожу на улицу, где меня догоняет Семенов. Он просит завтра на сопровождении нарвать в зеленой зоне винограда, гранат и апельсинов для праздничного стола. Затем посещаю лежащих в госпитале солдат своей роты и возвращаюсь в расположение части. В бригаде остаток дня посвящаем для подготовки личного состава к завтрашнему сопровождению, получаем боеприпасы, продовольствие и готовим боевую технику.
30 августа. Выезжаем, как обычно, из бригады, тем же маршрутом. Проезжая Кандагар, вижу, что людей на улице практически нет. Комбат предупреждает, что сегодня будет тяжелый для нас день. Выставляем как всегда охранение, идя за обстрелом «зеленки» минометами. Вместе с солдатами захожу в зеленку, проверяю сектор обстрела и уточняю на месте каждому бойцу его задачу.
Вспомнив о вчерашней просьбе насчет фруктов, спрашиваю у сержанта Гилева, как лучше это сделать. Он показывает наиболее безопасное направление в зеленой зоне, где больше всего гранат и винограда. Он советует взять с собой на всякий случай кого-нибудь из солдат. Дело в том, что самые хорошие плоды фруктов находятся в глубине зеленой зоны, метров восемьсот от дороги. Есть и поближе, конечно, но здесь все спелое уже сорвано солдатами из охранения.
Взяв с собой сержанта Карпенко и рядового Пьянкова, захожу в «зеленку». Иду первым, внимательно смотрю под ноги: можно нарваться на противопехотную мину или растяжку. Через некоторое время добираемся до виноградника, где, нарвав хороших гроздей, укладываем их в вещевые мешки. Дальше, на видимом расстоянии, вижу сад с богатым урожаем гранат. Идем дальше к саду, чтобы нарвать гранат. «Мы уже удалились от дороги довольно далеко», - оглянувшись про себя, замечаю я. Гранаты, действительно, превосходные в этом саду, и мы рвем их, заполняя вещевые мешки. Зайдя так далеко, не хотелось бы уходить налегке, и мы, заполнив вещевые мешки, набираем самые спелые плоды за пазуху, в карманы, чтобы угостить ими своих товарищей по сопровождению. То, что происходит дальше, навсегда останется в моей памяти до последних дней жизни, как образец безответственного и абсолютно не военного моего поведения.
Продолжая срывать плоды, я почему-то оглядываюсь и вижу вдали на видимом удалении идущих в нашу сторону группу вооруженных людей. Приглядевшись, определяю сразу, что это душманы. Прекратив свое занятие, хочу предупредить своих товарищей. Мои подчиненные, увлекшись сбором гранат, ничего не замечают. Нас пока не видят душманы: деревья растут густо и прикрывают нас своей листвой и стволами. Принимаю, как мне кажется, правильное и единственное решение и ползком добираюсь до ближайшего ко мне Пьянкова и буквально валю его в невысокую траву. Также ползком вместе с Пьянковым валим в траву сержанта Карпенко. Уже лежа в траве, приказываю своим подчиненным приготовиться к бою. На нашей стороне фактор внезапности, распределяю своим подчиненным, кто в кого из душманов будет стрелять. Молодой солдат Пьянков, услышав о бое, начинает к нему готовится, выставив свою снайперскую винтовку, передернув тихонько затвор. Совершенно по другому ведет себя опытный сержант, прослуживший полтора года, Карпенко. Он тихонько шепотом, а кое-где знаками мне объясняет, что если мы собираемся стрелять по душманам, то ему делать здесь нечего и он уйдет. После этого он действительно отползает в сторону, оставляя нас вдвоем. Я, пораженный таким поведением сержанта, не знаю, что предпринять, а душманы уже рядом, их уже можно пересчитать.
Когда я их только заметил, сразу принял решение дать бой, но теперь, оставшись вдвоем, не знаю что и предпринять. Душманы идут по тропе, которая проходит в десяти метрах от нас, и если мы откроем внезапно огонь, мы можем их поразить. Матеря про себя Карпенко, я готов прямо сейчас принять к нему самые крутые меры, но первый душман уже поравнялся с нами. Их, проходящих в десяти метрах от нас, одиннадцать, они хорошо вооружены и куда-то спешат. В последний момент, когда вся группа поравнялась с нами, хотел открыть огонь, но меня что-то удержало, но точно почувствовал, что это был не страх. Душманы уходят куда-то влево, и я, лежа в траве, думаю, правильно ли я поступил. В это время возле нас появляется Карпенко и, как ни в чем ни бывало, берет свой вещевой мешок. Я, обложив его всякими матами, которые знал, выдаю ему все, что о нем думаю. Карпенко спокойно слушает мою воспитательную речь о патриотизме, о трусости не свойственной советскому воину и внешне совершенно не похож на солдата, который кается о совершенном проступке. Его это спокойствие и поведение меня еще больше заводит и я, высказав ему все, умолкаю. Карпенко, тем временем взвалив свой вещевой мешок на спину, говорит:
- Товарищ лейтенант, зря Вы так на меня, я, между прочим, жизнь вам спас, перестреляли бы вас духи здесь, если бы не я.
Я понял, что сейчас ему что-то доказывать бесполезно, с ним я разберусь в бригаде по прибытию. Мы с Пьянковым, надев свои вещевые мешки за спину, демонстрируя свое пренебрежение к Карпенко, идем обратно к дороге. По прибытию на место, к своим подчиненным, подробно рассказываю Гилеву о происшествие, о трусости и невыполнении моего приказа сержантом. Гилев, выслушав все, что я рассказал, к моему удивлению, вдруг начинает оправдывать действия Карпенко. Он объясняет мне, что Карпенко, отслужив в Афганистане и поучаствовав во многих боях и засадах, в данном случае поступил правильно и спас нас с Пьянковым от верной гибели.
-
- Товарищ лейтенант, вот Вы, открыв огонь по душманам, сколько человек могли бы уложить втроем сразу, - задал мне вопрос Гилев, анализируя действия сержанта Карпенко.
- Человек шесть- восемь, наверное, уложили бы, - ответил я, немного подумав.
- Это в лучшем случае, но даже при таком раскладе оставшиеся духи расстреляют вас, это почти как закон. Это в кино только бывает, что только одни поражают других, а в жизни стреляешь ты, стреляют и в тебя и если их больше, то и шансов у них убить больше, - спокойно убеждал меня лейтенанта, простой, но опытный сержант. Его спокойные суждения меня почти убедили, но я все же думаю, по приезде в бригаду, узнать мнение командира роты по этому вопросу.
Дальнейшие события, произошедшие после этого, заставили меня забыть об этом инциденте, но все опишу по порядку. Предупреждаю всех о том, что сказал комбат по радиостанции во время движения. Через час пошла первая колонна автомобилей. Как только колонна показалась на нашем участке, ответственности, слева от нас, где зеленки практически нет, по колонне открывают огонь духи. Я думаю, что это были как раз те, которых мы видели совсем недавно. Мы открываем огонь со своих мест, но он не эффективен.
- Товарищ лейтенант, надо прикрыть колонну огнем БТРа – кричит мне Гилев сквозь шум стрельбы – может, я это сделаю.
- Нет, – отвечаю, - я сам, – и бегу к БТРу.
Проскакиваю 150 метров через «зеленку» и заскакиваю в БТР, который уже ведет огонь из пулеметов. Даю команду водителю, и мы, стреляя на ходу, несемся вперед к тому месту, где обстреливают колонну. Автомобили колонны на большой скорости пытаются преодолеть опасное обстреливаемое расстояние. Не всем это удается. Одна из машин, которой прямо в кабину попали из гранатомета, на скорости съезжает в кювет и несколько раз переворачивается. Мы подъезжаем для прикрытия колонны и попадаем под обстрел душманов. Продолжаем огонь из пулеметов по врагу. Душманы сосредоточивают огонь по БТРу. Приказываю водителю не останавливаться: в движущуюся машину тяжелей попасть из гранатомета.
Открытый участок между «зеленками» составляет по фронту примерно 500-700метров. На открытом участке этого пространства по обочинам лежит искореженная боевая техника. Это остовы сгоревших машин, нескольких БТРов и танка. Прикрываясь за этими сгоревшими машинами, ведем огонь с небольшими остановками. Колонна тем временем продолжает свое движение. Мятежники, несмотря на наш огонь, продолжают обстреливать и нас и колонну. Глухо раздаются разрывы от выстрелов гранатометов то спереди, то сзади, то перед БТРом. Стараюсь следить за ведущими обстрел душманами и за движением автомобильной колонны. Наконец, колонна проскакивает через наш участок. По душманам открывает огонь наша минометная батарея. Мысленно благодарю Гилева, это он вызвал и скорректировал огонь минометов, я об этом забыл в ходе боя. Пользуясь этой передышкой, приказываю водителю подъехать к перевернутой машине.
Машина КамАЗ лежит в кювете на боку, вокруг нее разбросаны ящики, мешки с продовольствием. В кабине машины лежат изуродованные тела двух солдат, не подающих признаков жизни. Вместе с водителем БТРа через отверстие в лобовом окне вытаскиваем тела погибших и укладываем их возле БТРа. У одного погибшего солдата широко раскрыты глаза, лицо искажено от боли и страданий. Закрываю ему глаза, так делали на войне, видел в фильмах. По радиостанции выхожу на связь с командиром роты, докладываю ему о машине, о погибших солдатах.
- Сейчас пойдет следующая колонна, прикрывай её – следует приказ командира роты.
Вдвоем с водителем грузим тела погибших на БТР сверху и перемещаемся на свое прежнее место, на уровень своих лежащих в зеленке солдат. Погибших укладываем в тени под деревьями. Сам быстро бегу к бойцам. У них все нормально. Гилев уже распорядился, и несколько бойцов переместил с правого фланга на край зеленки, поближе к тому обстреливаемому пространству. Они внимательно следят за тем местом, откуда стреляли.
Через некоторое время передают готовность, идет следующая колонна. Быстро возвращаюсь к БТРу, и движемся опять на открытый участок. Колонна уже выехала и на большой скорости равняется с нами. По центру колонны опять открывается огонь из прежнего места. Одна из машин резко снижает ход - у нее прострелена передняя шина. В остановившуюся машину попадают из гранатомета, она вспыхивает и перекрывает дорогу другим движущимся машинам. В это время минометная батарея накрывает своим огнем душманов, которые продолжают обстреливать колонну. Огонь по-прежнему вызвал Гилев.
Несмотря на разрывы наших мин, душманы все равно ведут огонь по колонне. Я приказываю водителю протаранить горящую машину, и мы с нескольких попыток сдвигаем её на обочину, освобождая дорогу колонне, которая продолжает движение. Мы ведем огонь по душманам из пулеметов. Колонна уходит, мы подъезжаем к подбитой машине - водитель и прапорщик лежат на обочине, солдат ранен в руку, прапорщик перевязывает его. Забираю их в БТР и отъезжаем на свое менее опасное место, к зеленке. Машина на наших глазах горит сильным пламенем. Ротный выходит на связь, я докладываю.
- «Смола-5», сейчас пойдет еще одна колонна. Попробуй скинуть горящую машину в кювет, она будет мешать продвижению колонны – приказывает командир роты.
Высадив прапорщика с солдатом, приказываю сидеть тихо в винограднике. Подъехав к горящей машине, с четвертого раза сдвигаем её к обочине, но скинуть её в кювет не позволяют духи, открыв по нам огонь из гранатометов. Покидаем обстреливаемый участок и занимаем свое место в винограднике. По рации прошу опять обработать район, откуда ведется стрельба. Прапорщик и солдат, выполнив мой приказ, лежат в винограднике, по их лицам вижу, какой шок они испытали. Пою их водой из своей фляжки, даю закурить. Они обращаются ко мне не по званию - погон моих не видно.
- Товарищ командир! – громко кричит солдат, видимо у него еще и контузия. - У меня в машине вещи, бронежилет.
- Сгорело все уже, – отвечаю ему.
Колонна все не идет. Пользуясь передышкой, обедаем сухим пайком. Гречневая, не разогретая, каша с хлебом и с водой кажется самой вкусной пищей на свете. К нам на большой скорости подъезжает старший лейтенант Бодров. Я докладываю ему обо всем, что произошло. Он просит комбата прислать грузовую машину для продуктов, разбросанных возле перевернутой машины. Командир роты рассказывает мне, что сегодня был очень горячий день не только у нас, что в других ротах есть погибшие и раненые. Колонну обстреливали во многих местах, всего подбито десять машин из четырех колонн. Задержка колонны объясняется тем, что в районе Нагаханского поворота идет бой, и колонну пока не пускают.
- А ты, замполит, - молодец, – хвалит меня Олег, – действовал неплохо.
От его столь неожиданной похвалы, мне показалось, что я стал даже выше ростом, мне было очень приятно слышать это от молчаливого, скупого на слова, Олега. Затем через некоторое время вышел по рации комбат и объявил, что сегодня колонн уже не будет. Их завернули в пустыню в 15 километрах отсюда, там стоит отдельно от бригады наш 3-й мотострелковый батальон, который обеспечивает движение колонн на самом опасном участке зеленки. Наша задача - перегрузить продукты с подбитой машины на ту, которая скоро должна подъехать.
Комбат по рации скомандовал всем экипажам, прикрывавшим колонну впереди, сниматься и подтягиваться к нам. Скоро мимо нас промчались шестая и пятая роты. Наши ротные экипажи остановились возле нас и мы, дождавшись грузовой машины, прикрывая БТРами подбитую машину, начинаем перегружать все, что не рассыпалось. Духи стрелять перестали, может быть, даже ушли.
Мы, закончив погрузку машины, выстраиваемся в колонну, затем снимаем бойцов из охранения, садимся в боевые машины и уезжаем в бригаду.
По приезду в бригаду я все время думаю, как можно лучше прикрыть колонну: на листке бумаги рисую план местности и на нем пытаюсь, как на карте, повоевать. Советуюсь с Гилевым, показываю офицерам свой план. Я предлагаю зайти во фланг по винограднику к стреляющим духам и внезапно на них напасть до прохождения колонны. Мой план тут же рушится под вескими доводами ребят.
Во-первых, отвечают они: «Виноградник впереди напичкан противопехотными минами и растяжками из гранат и мин».
Во-вторых, душманы тоже думают о своей безопасности и свои фланги, наверняка, прикрыли еще одной, а может, несколькими группами.
В третьих, подытоживает командир роты, наша задача не уничтожение групп, а обеспечение прохождения «колонн». Уничтожать группы будем в другое время, когда пойдем в рейд, - успокаивают меня офицеры.
Долго не могу заснуть, перед глазами - разрывы, свист пуль, подбитые машины и убитые солдаты. У них, наверное, как и у меня, есть родители, друзья, подруги. Теперь их привезут домой в цинковых гробах, какое горе родным! Вспоминаю о сегодняшней встрече с душманами и анализирую свои действия и действия сержанта Карпенко. Может, правы мои подчиненные сержанты Гилев и Карпенко? Ведь они прослужили в условиях войны достаточно долго и больше знают, как надо поступать в таких экстремальных ситуациях. Хотя, про себя проигрывая ту ситуацию, все еще жалею, что не принял бой. Мне кажется, втроем мы смогли бы одолеть душманов, ведь на нашей стороне был фактор внезапности! А с другой стороны, если бы не получилось, погубил бы себя и своих подчиненных. Прав был герой одного из увиденных мною художественных фильмов «Офицеры», когда говорил, что командир обязан думать, а не просто шашкой махать.
Спрашивать у кого- то из офицеров, как нужно было поступать в той сложной ситуации, я не буду, могу быть неправильно понятым. Еще подумают, что я попросту струсил, да и стыдно рассказывать об этом, расписываясь в своей офицерской несостоятельности. Сегодня и меня, и других ребят нашей роты могли убить, но нам повезло - мы живы. Надолго ли? Эти мысли долго еще не дают мне уснуть.
31 августа. Опять выезжаем на сопровождение колонн. При переезде города Кандагара нашу колонну обстреляли в двух местах из торговых рядов на узенькой улице. В бой не ввязываемся, проскакиваем населенный пункт на большой скорости. Город немноголюден, обычного городского оживления нет. Как обычно, подъезжаем на свои места под прикрытием огня наших минометов.
Во время захода бойцов в зеленку слышу взрыв. По рации докладывает Гилев, что один из бойцов подорвался на противопехотной мине. Бегу туда, где был взрыв. Солдат лежит бледный и корчится от боли: ступня оторвана и держится на куске сухожилия. Гилев наложил ему жгут ниже колена, но никак не может перевязать ногу из-за ступни, которая мешает. Я вытаскиваю из кармана тюбик «прамидола» и вкалываю солдату в другую ногу. Затем перочинным ножом отрезаю сухожилие и перевязываю торчащую кость бинтом. Вторая нога тоже иссечена осколками, её тоже перевязываем и несем бойца к БТРу. Докладываю командиру роты о происшествии. Он приказывает солдата доставить на позиции минометной батареи. Быстро отвозим солдата и возвращаемся на свое место.
Приказываю водителю двигаться в сторону вчерашних подбитых машин. Пришла хорошая мысль в голову: надо прикрыть дорогу на обстреливаемом участке подбитой и лежащей на обочине техникой. С бетонки съезжать нельзя - там могут быть мины. Аккуратно сдвигаем несколько машин на противоположную обочину. За этим занятием нас застает командир батальона, проезжающий мимо. В начале, по всей видимости, он хотел меня отчитать, что я подвергаю БТР и свой экипаж на открытом пространстве, риску быть подбитым душманами из гранатомета. Объясняю ему свое решение, он одобряет и говорит, что для этого надо будет взять с собой в следующий раз на сопровождение танк. Комбат уезжает. Мы, сдвинув все, что могли, убываем на свое место.
Вдалеке слышится стрельба и взрывы, наверное, опять идет бой. Только через два часа пошла колонна. У нас спокойно, не стреляют, колонна благополучно миновала наш участок.
Через час прошла вторая и третья колонны, тоже благополучно. До вечера пропускаем еще несколько колонн. Где-то впереди колонну все время обстреливают, слышны разрывы, у нас же все нормально. К вечеру возвращаемся в бригаду.
1 сентября. Сегодня первый день осени, в Союзе дети пошли в школу. В школу пошел, и мой единственный младший брат Нурлан. Никак не могу высчитать, в какой он пошел класс. Отправил письмо домой еще в Кабуле, когда узнал, что еду в Кандагар. Получил вчера письмо из дому. Хоть я и не писал ничего об Афганистане, дома уже догадались, что я нахожусь здесь.
Получил письмо от старшей сестры из Байконура. Она по профессии врач и настоятельно рекомендует мыть руки перед едой по 2 раза. Это, по её мнению, спасет меня от различных инфекций. Нашел в кладовой у старшины маленькую мыльницу, положил в нее мыло, теперь все время ношу её в кармане. Инфекционные болезни: брюшной тиф, гепатит (желтуха) и другие болезни повсеместно свирепствуют. Так в батальонах около 20% личного состава лежит в госпиталях. С диагнозом этих болезней знаком уже каждый, кто служит в Афганистане. Лежит в госпитале наш ротный командир капитан Семенов. На днях заболел брюшным тифом комбат подполковник Закидов. В каждой роте не хватает офицеров
-
сержантов и солдат. Не так давно из командировки прибыл наш старший техник роты – старший прапорщик Васильев. Буквально через несколько дней он заболел, но в медицинскую роту не обращался. На наши советы сходить к врачам он отвечал, что у него просто болит желудок. Дотянул он до того, что потерял сознание, и мы на носилках отнесли его в медицинскую роту. Оказалось, что он болен брюшным тифом. Состояние его было очень сложным, и наши бригадные медики отправили его на самолёте в Ташкент. Через неделю пришло сообщение, что он скончался в окружном военном госпитале города Ташкента.
Однако не все поступают так, как наш прапорщик Васильев, мужественно перенося боль, чтобы не показаться симулянтом перед боевыми товарищами. Есть, например, в бригаде случаи, когда некоторые военнослужащие специально заражаются болезнями, чтобы покинуть Афганистан. Некоторые пьют мочу больных желтухой и делают все для того, чтобы заболеть. Есть такие военнослужащие и у нас в роте. Часть солдат, сержантов и даже офицеров проявляют малодушие, слабость характера и даже откровенную трусость. Что только не делают, чтобы досрочно покинуть Афганистан! Почти каждый день в бригаде происходят происшествия, некоторые «интернационалисты хреновы», как выражается про них наш комбриг, простреливают сами себе ноги, руки и другие части тела. Очень часто эти так называемые «членовредители», взрывают в своих руках запалы гранат для того, чтобы оторвало палец или сразу несколько. Делают все, чтобы только «откосить», как говорят мои бойцы, от войны и убыть в Союз. Таких здесь не любят и презирают.
Болезнь комбата, подполковника Закидова, еще больше ухудшила мое и без того шаткое положение в батальоне. Комбатом назначили начальника штаба капитана Варжавитина, а начальником штаба стал капитан Игнатьев. Он откровенно мстит мне за тот случай в засаде и, если позволяет ситуация, пытается всячески отравить мою жизнь. Такого злопамятного человека я встречаю впервые в жизни. Ну, да ладно об этом, переживем.
Мятежники, как показали последние сопровождения колонн, перешли к активным боевым действиям. Бригада начинает готовиться к боевым рейдовым действиям. Получаем боеприпасы на складах, продукты и все, что необходимо. Выход в рейд держится под строжайшим секретом, чтобы не просочилась информация, знают об этом только офицеры.
Командир роты приказал сегодня заняться чисткой оружия. После обеда все занимаемся этим. Это очень своевременно и актуально для нас. Недавно, в одном из первых сопровождений, во время обстрела колонны душманами, я открыл ответную стрельбу из своего автомата по ним. И в какой-то момент мой безотказный автомат вдруг перестал стрелять. Все мои усилия устранить неисправность ни к чему не привели. Хотя и не было такой уж смертельной опасности, я все равно испытал определенный шок от мысли, что остался безоружен. Пришлось взять автомат водителя БТРа. Про себя я тогда решил, что теперь на боевые действия, кроме автомата, буду обязательно брать с собой еще и пистолет. По приезду в бригаду мы с офицерами в канцелярии, обследуя автомат, обнаружили, что в самом начале ствола застряла пуля. Это называется - «утыкание пули». Командир роты показал мне, как это устраняется (шомполом) и назвал причины возникновения этой неполадки. Одна из главных причин это несвоевременная чистка и смазка оружия. После этого случая стараюсь чистить и смазывать свой автомат, требую это и от солдат, с которыми выхожу на сопровождение колонны.
Автоматы на вооружении роты четырех видов. У основной массы личного состава - АК-74 (автомат Калашникова 1974 года выпуска). У сержантов роты - АКМ (автомат Калашникова модернизированный). У командира роты, техника роты и старшины роты - новые короткие автоматы АКСУ (автомат Калашникова складной и укороченный). У меня и у командира второго взвода, старшего лейтенанта Армена Ваньянца, - автоматы АКС-74 (автомат Калашникова, складывающийся 1974 года выпуска). Мой автомат - это десантный вариант современного оружия. И после того, как он меня подвел на сопровождении, я опасаюсь, а не подведет ли он меня в следующий раз.
Автоматы АКМ имеют калибр 7,62 мм, а остальные автоматы имеют калибр 5,45 мм. Офицеры роты мне объяснили, что сержанты вооружены старыми автоматами АКМ для того, чтобы в засадных действиях применять их как бесшумное оружие. На стволы АКМ прикручивается ПБС (прибор бесшумной стрельбы), а бесшумная стрельба в засаде бывает порой необходима.
Офицеры роты, когда я им сказал что теперь буду все время носить с собой пистолет, смеются надо мной. Армен в шутку предлагает мне взять лучше два автомата. Виталий, подыгрывая ему, шутит, что пистолет в бою нужен только для того, чтобы в трудную минуту застрелиться. Пусть смеются, но пистолет отныне будет всегда со мной. В плавательном жилете, который я ношу как жилет для боеприпасов с первого дня здесь, я, распоров ячейку между карманами, готовлю место для пистолета. Мою подготовку к боевым действиям прерывает начальство. Вызывает замполит батальона, ставит задачу по подготовке плана партийно-политической работы на предстоящие боевые действия. Совместно с другими замполитами рот, готовим этот план и затем представляем его замполиту батальона.
После обеда всех офицеров бригады собирают в клубе части на совещание для доведения общего плана предстоящего рейда. Из всего, что было сказано, я понял, что мы будем блокировать и прочесывать всю зеленую зону юго-западнее Кандагара. Задачу будем выполнять тремя батальонами: 1 МСБ (мотострелковый батальон), 2 МСБ и ДШБ (десантно-штурмовой батальон). Каждому батальону будет приданы артиллерийские и танковые подразделения. Замысел рейда следующий: внезапно блокируем один из участков зеленой зоны и, вместе с афганскими подразделениями царандоя прочесываем зеленку и кишлаки. В кишлаки первыми входят афганские подразделения, мы их поддерживаем. Нам запрещается заходить в дома, чтобы не нарушать традиции и покой мирного населения. Также довели меры безопасности при проведении боевых действий.
В конце совещания командир бригады подытожил:
- Товарищи офицеры самая главная задача, - это сохранить жизни наших солдат. Встретили сопротивление противника, вызывайте огонь артиллерии и авиации.
На этом внеплановое совещание закончилось. Каждую пятницу в клубе части с офицерами проводятся плановые еженедельные совещания. На них нам доводятся приказы Министра обороны, командующего ТУРКВО, командующего 40-ой общевойсковой армией и приказы по части. Обязательно подводятся итоги воинской дисциплины за неделю. Командиров, у кого случилось происшествие или нарушения, поднимают и отчитывают. Подводят итоги боевых действий, хвалят умелых командиров и журят нерадивых. Совещания порой затягиваются на три часа и более.
Если хвалят или ругают, поднимают вместе с командиром и замполита. Командир бригады, подполковник Логинов, очень строгий и требовательный офицер. Когда он выступает в зале, слышно, как жужжат мухи. У него очень своеобразный, крутой нрав. Я был свидетелем того, когда одного ротного командира за личную недисциплинированность он хладнокровно отстранил от должности.
На совещаниях часто слышу фамилию командира десантно-штурмовой роты, старшего лейтенанта, Игоря Запаражана. Его всегда хвалят и ставят в пример всем нам. У него меньше всего потерь личного состава на боевых действиях. Лучше дисциплина в роте, служба войск и образцовый порядок в палатках. Запоражан – русоволосый парень небольшого роста, 24 лет, носит усы и никак не выглядит богатырем. В Афганистане служит уже второй год, награжден орденом «Красной Звезды». На последнем совещании офицеров командир бригады объявил, что представляет старшего лейтенанта Запоражана к званию «Героя Советского Союза».
До сегодняшнего дня в бригаде за афганскую кампанию было два Героя Советского Союза. Первым это звание получил посмертно в 1982-м году лейтенант Дымаков Александр Иванович – заместитель командира мотострелковой роты по политической части третьего мотострелкового батальона. Вторым в марте нынешнего года получил это высокое звание старший лейтенант Черножуков Александр Викторович – командир седьмой мотострелковой роты из третьего мотострелкового батальона.
Вечером в клубе части показывают художественный фильм «Женщина, которая поет», об интересной судьбе Аллы Борисовны Пугачевой. Во время просмотра фильма как бы забываешь о войне, Афганистане и, кажется, как будто находишься в Союзе в мирной обстановке.
3 сентября. Сегодня, с пяти часов, приступаем к выполнению боевой задачи. Всем батальоном на БТРах проскакиваем по ночному Кандагару и внезапно блокируем большой участок зеленой зоны южнее Кандагара. БТРы (бронегруппу) оставляем в пустыне. По ротно заходим в зеленку и ждем подхода афганских подразделений.
Наконец подходит афганское подразделение, все готовы к боевым действиям, и мы пошли вперед прочесывать зеленку. Впереди нас цепью идут афганские военнослужащие. Мне командир роты, старший лейтенант Бодров, приказывает руководить разведывательным дозором. Это отделение солдат, которое идет впереди подразделения. Каждый взвод идет по своему маршруту на расстоянии зрительной видимости друг от друга.
Впереди, между большим полем виноградника, вижу несколько высоких зданий без окон, но с проемами - это сушилки, в них сушат виноград, превращая его в изюм. С этих сушилок вдруг начинается обстрел со всех видов оружия. Афганское подразделение, услышав первые выстрелы, бежит через наши боевые порядки, сломя голову. Вскоре мы оказываемся впереди, а афганцы позади нас. До сушилок еще далеко, и мы перебежками подбираемся ближе, ведя ответный огонь. Ротный докладывает комбату обстановку. Рядом с каждым из командиров рот со своими радиостанциями находятся артиллерийский офицер-корректировщик и офицер авиационный наводчик. Вызываем огонь артиллерии, находящейся за нами в пустыне. Артиллерийский корректировщик по рации передает координаты цели. Вначале первый снаряд - пристрелочный, дымовой попадает за сушилками, остальные попадают вокруг сушилок. Огневой налет артиллерии длится несколько минут и прекращается. Мы продолжаем движение, из сушилок стреляют, но не так, как это было вначале. Завязывается бой, мы стреляем, по нам стреляют, но, наконец, мы врываемся в сушилки. В ходе боя несколько наших солдат получают ранения. В сушилках никого уже нет, душманы отошли. Повсюду видны гильзы от автоматов, кровь, остатки бинтов. Поступил по рации приказ комбата закрепиться в сушилках и ждать. Бойцы, любознательный народ, обследуют сушилку вдоль и поперек и находят лаз в одной из сушилок. Внутри лежат тела трех убитых духов, оружия нет - забрали. В карманах убитых находим пачки с патронами, документы, перевязочные пакеты, наркотики.
Докладываем о сложившейся обстановке ротному, он разъясняет нам, что убитых без оружия нельзя приписать на счет роты. Количество убитых врагов определяется количеством захваченного оружия. Одно оружие – это один поверженный враг. Наше место нахождение в сушилке затягивается до двух часов. Обедаем сухим пайком из своих вещевых мешков.
Вскоре поступает команда, и мы продолжаем движение. Афганский царандой идет теперь следом за нами, все попытки их командиров вывести своих бойцов вперед не приводят к успеху. Подходим через некоторое время к кишлаку, из-за дувала по нам открывают огонь из пулеметов и автоматов. Мы опять залегли и вызываем огонь артиллерии. Опять все повторяется: первый дымовой и артиллерийский налет по кишлаку.
Выполняя указания командира бригады, командир роты через переводчика требует от комбата царандоя направить своих людей в кишлак. Афганцы цепью, осторожно поднимаются и идут в сторону дувалов. Когда до дувала остается 100метров, духи открывают шквальный огонь. Несколько человек из афганского царандоя падают; попав под огонь, остальные бегут и вскоре оказываются за нами. Мы опять вступаем в бой. Перебежками, а иногда и ползком, приближаемся через виноградники к дувалу, откуда стреляют. Кто-то из наших опытных солдат подавляет вражеского пулеметчика, отстреливая свой РПГ-18 (муха). Это одноразовые гранатометы имеются у многих наших солдат. Подавляем огонь мятежников, они отступают, захватываем окраину кишлака. Ведем бой в самом кишлаке, где каждый дом, дувал становится для душманов удобным местом для обороны. Со мной рядом все время находятся бойцы из боевого охранения. Руковожу их действиями, все они опытные солдаты, понимают все с полуслова. Нас останавливает огонь из одного небольшого двухэтажного дома. Залегли, пули свистят над головами. Страшно хочется влезть в землю, если бы она приняла. По рации командир роты запрашивает, почему остановились, я объясняю.
- Обойди дом, – советует командир роты.
Даю указания бойцам вести огонь из-за укрытий. Сам с двумя ближними к себе солдатами иду в обход вдоль дувала. Где ползком, где перебежками делаем крюк и заходим слева к душманам, ведущим огонь из дома. Через калитку в глинобитном заборе осторожно заходим во двор. Прямо перед нами лежат двое духов и стреляют в сторону нашей наступающей роты. Одновременно втроем стреляем по ним. Со второго этажа дома летит на нас граната и падает под ноги. В последний момент успеваем выскочить в калитку. Взрыв произошел за дувалом, мы целы. Опять заглядываем в калитку, несколько духов убегают в другое отверстие в дувале, в противоположной стороне. Открываем огонь по ним. Кто-то из нас попадает в последнего душмана, который не успевает добежать до дувала совсем немного. Со второго этажа продолжают стрелять из
-
пулемета по нашей наступающей роте. Убедившись, что во дворе уже никого нет, оставляю одного из бойцов на первом этаже, со вторым осторожно захожу в дом. На первом этаже никого нет. По деревянной лестнице, которая предательски скрипит, поднимаемся наверх. На втором этаже стрельба продолжается. Поднявшись на второй этаж, видим пулемётчика, лежащего у пролома в стене. Он так увлекся, что не слышит ничего. Даю длинную очередь по нему, вижу, что попал в него. Но он находит силы и поворачивает пулемет в нашу сторону. Мы отскакиваем и прячемся за стену. Бросаю из-за стены гранату. После взрыва заходим в комнату, пулеметчик лежит, уткнувшись в приклад пулемета. Из окна второго этажа запускаем оранжевый дым. Это опознавательный наш знак, означающий, что в доме находятся свои.
Я приказываю бойцу забрать пулемет и спускаюсь вниз. Второй мой боец осматривает лежащих во дворе духов. Подходит командир роты, докладываю ему о прошедшем бое, он выставляет охранение, и затем со второго этажа дома вместе с ним осматриваем местность. До вечера с боем проходим кишлак и останавливаемся перед очередными сушилками в винограднике. Комбат приказывает занять сушилки и закрепиться в них. Выбиваем с большим трудом душманов из сушилок и располагаемся в них на ночь. Командиры взводов докладывают о раненых. Ранено пять человек, ранения не тяжелые. Комбат приказывает вынести их к нему. Он движется со штабом и минометной батареей за нами. Отправляем раненых, ужинаем, готовимся к ночи. Вскоре возвращаются бойцы, что сопровождали раненых. Вместе с ними приходит к нам комбат капитан Варжавитин, и бойцы из взвода связи.
Комбат объясняет нам, офицерам, обстановку на этот час. Душманов обложили со всех сторон. Навстречу нам движется десантно-штурмовой батальон. Слева и справа выход из зеленки в пустыне блокировали бронегруппы. Душманам остается прорываться сквозь наше оцепление или через десантников. «Ночью надо быть предельно осторожными и внимательными». – дает нам указания комбат.
До утра артиллеристы осветительными снарядами помогают нам не проглядеть духов. Снаряд, запущенный над нами из пустыни, долго горит, летя на парашюте. Они помогают нам, но раздражают душманов, которые временами обстреливают эти снаряды из автоматов.
Утром поступает распоряжение - оставаться на месте и предотвращать попытки душманов прорваться. Кое-где на участках батальона временами возникает перестрелка. По тем местам, где возникает стрельба, открывает огонь артиллерия и обрабатывают НУРСами (неуправляемыми реактивными снарядами) вертолеты.
Весь день проходит таким образом. Ночью опять под осветительные снаряды артиллерии ведем наблюдение. К утру душманы, найдя слабое место на стыке двух десантно-штурмовых рот, прорываются с боем и выходят из окружения. Это нам рассказывает комбат, прибывший утром к нам в роту. Мы же только слышали отдаленную стрельбу впереди.
Задача нашего батальона остается прежней: мы будем двигаться дальше по зеленой зоне. Десантно-штурмовой батальон снимается со своих позиций, выходит в пустыню и на бронетранспортерах, будет пытаться опередить прорвавшихся мятежников. Для этого опять они блокируют как можно больший участок зеленки и, прочесывая его, двигаются навстречу нашему батальону. Мы, по замыслу командования, должны вновь окружить душманов. Поступает команда «Вперед!» и мы, соблюдая осторожность, идем туда, где вчера еще были душманы. Видим, что огонь артиллерии и авиации все-таки нанес урон душманам. Оружия нет, видимо, забрали с собой или спрятали.
До вечера не встречая сопротивления, проходим определенное нам руководством расстояние и опять остаемся на ночь. Двигались медленно, так как душманы в нескольких местах установили на тропах растяжки из гранат и мин. Утром, наткнувшись на растяжку, погиб солдат из 5-ой роты. Следующий день проводим на тех же позициях, чего-то ждем. Нам не доводят, что происходит, и, я думаю, наше бездействие - это какая-та часть задуманного штабом бригады плана.
По ночам прохладно, не спасают ватные брюки и куртка. Заворачиваюсь в плащ-палатку, чтобы согреться. Бойцы разводят костры - это спасает от холода. Заканчиваются боеприпасы, сухой паек, сигареты. Так проходит еще два дня и, наконец, встречаемся с десантниками, шедшими к нам навстречу. Душманы ускользнули, окружение не получилось.
Выходим из зеленки в пустыню. Наши БТРы нас ждут вдали. Хозяйственным взводом приготовлена горячая пища, которую с большим удовольствием кушаем и отдыхаем остаток дня.
Начало следующего дня начинается с подготовки к новым прочесываниям зеленой зоны. Получаем боеприпасы, сухой паек и все, что необходимо для боя. До вечера совершаем марш на БТРах, делаем большой круг и оказываемся к югу от Кандагара. У меня есть карта боевых действий, по ней я определяю, что проехали мы около 50 километров. По карте видно, что эта местность густо населена. В зеленой зоне много кишлаков и селений. Начинаем блокирование большого участка зеленой зоны. На этот раз в зеленую зону заходим в темное время суток. Артиллеристы подвешивают свои зажигалки и мы, ориентируясь по ним, идем в створе двух висящих на парашютах осветительных снарядов.
Проходим несколько километров вглубь зеленой зоны и встречаем сопротивление душманов. Они открывают огонь по всем ротам нашего батальона. Поступает команда закрепиться на этих участках и вести огонь по врагу. До утра, периодически постреливая в сторону духов, даем знать, что мы здесь. Утром прилетают вертолеты. Мы обозначаем свой передний край оранжевым дымом. Вертушки обрабатывают те места, которые мы указываем сигнальными ракетами. Один из НУРСов взрывается совсем близко от нас, так можно и от своего снаряда погибнуть.
После того, как вертолеты отработали, продолжаем движение вперед. Зеленка вскоре внезапно заканчивается, и мы видим вдалеке душманов, отходящих бегом к кишлаку.
Кишлак находится в двух километрах от зеленки, впереди - небольшая река. Сняв ботинки, переходим реку. Олег по рации передает приказ - пропустить вперед афганский царандой.
Афганцы идут впереди, мы - на расстоянии пятидесяти метров от них, почти бегом подходим к кишлаку. Из-за дувала на окраине кишлака по нам открывают огонь из автоматов. Афганцы из царандоя находят естественное укрытие, и все собираются в небольшом овраге. Наше продвижение остановилось. Я со своими бойцами, это третий взвод, перебежками достигаем оврага. Докладываю Олегу по рации об обстановке. Он приказывает ждать подхода роты. В это время из кишлака начинается обстрел из минометов. Несколько мин взрывается перед нашим оврагом, остальные за нами на равнине. Затем огонь минометов на некоторое время затихает.
Я нахожусь на верхней части оврага с командиром роты царандоя и через переводчика разговариваю с ним. В это время обстрел из минометов опять возобновляется. Второй снаряд разрывается рядом с нами, на краю оврага. Какая-то невидимая сила поднимает меня и бросает на землю. В ушах стоит звон, голову, словно тисками сжимает. Афганский командир лежит, весь иссеченный осколками, в крови. Получилось так, что мина, разорвавшаяся рядом с нами, поразила его, но он, приняв все осколки, как бы прикрыл меня своим телом. Все, кто находился в овраге, в панике бросились в сторону реки. В овраге остались лежать несколько афганцев и моих бойцов. Слышу, что кто-то меня зовет:
- Товарищ лейтенант, помогите.
Еле встаю на ноги и иду на зов. Снайпер Оносов ранен в шею и лежит на краю оврага. Рядовой Ильдяков пытается его поднять. У самого Ильдякова осколком оторвало несколько пальцев на ноге. Это видно из-за срезанного осколком носка ботинка. Огромная рана на шее под подбородком у Оносова страшно кровит. Оносов что-то пытается мне сказать, но рана не позволяет ему это сделать – только слышен хрип. Вытаскиваю перевязочный пакет и, не разматывая, закрываю рану и держу его рукой. Он что-то опять пытается мне сказать. Я наклонился поближе к нему, и еле слышу:
- Товарищ лейтенант, я хочу жить.
Кровь пропитывает весь перевязочный пакет и продолжает бежать. Оносов несколько раз глубоко вздыхает и умирает. Ильдяков сам перевязывает свою ногу, сняв ботинок. Бегу к следующему зовущему меня бойцу. Это сержант Журавель, командир отделения из первого взвода. Вижу, что он ранен в мягкие ткани ниже колена, но кричит от боли и держится за бок. Снимаю ремень и поднимаю полу куртки и нательного белья, вижу большой синяк в боку, а раны нет. В гранатном подсумке вижу прорезь, открыв подсумок, вижу, что осколок попал в гранату РГД и смял ее оболочку. Повезло сержанту, граната спасла его от ранения в живот. В это время в овраге появляется Олег с солдатами и афганцами. Рассказываю ему о происшедшем, он удивляется тому, что я, находясь ближе всех к тому месту, где разорвалась мина, остался в живых.
Занятый проблемами раненых солдат, я не особенно обратил внимание на себя, но теперь, в более спокойной обстановке у меня сильно болит голова, тошнит и рвет. Наш батальонный врач, старший лейтенант, говорит, что у меня контузия, и рекомендует отправиться в медицинскую роту с остальными ранеными. От меня в таком состоянии толку мало, соглашаюсь. Вскоре прилетает вертолет и садится на ровном месте возле речки. На борт вертушки погрузили убитого Оносова и раненых. Вертолет доставил нас в расположение бригады.
Меня и раненых солдат положили в нашу бригадную медицинскую роту. Врачи лечат, но самое главное, говорят, что мне нужен покой в лежачем состоянии. Хирург, обследуя меня, находит небольшую рану на затылке под волосами, все-таки меня зацепило еще и осколком.
К вечеру приходит навестить раненых начальник политотдела с офицерами штаба. Подойдя ко мне, хвалит меня и успокаивает. Помощник начальника политотдела по комсомольской работе, старший лейтенант, как только мы остаемся вдвоем, сообщает мне, что я обязательно буду награжден. Есть приказ командующего армией, всех, кто получил ранение в бою, награждать независимо от их заслуг.
Ночью не могу уснуть, страшно болит голова. Всякие мысли приходят в голову, рассуждаю про себя о своей жизни. Думаю о том, что меня заставило оказаться в этой далекой, незнакомой стране? Романтика? Долг? Вспомнились слова Оносова о желании жить. Остро, до боли в сердце, почувствовал вдруг одиночество. Нехорошие мысли стали приходить в голову. Я еще не успел повоевать, уже попал на больничную койку. Что будет дальше? А если меня убьет как Эдика Оносова? Переживет ли это отец, мать, мои родные? От мысли о родных подкатывают слезы и ком к горлу. Слезы самопроизвольно текут, и я плачу. Хорошо, что никто этого не видит, темно. Это плачет замполит роты, лейтенант. Постепенно успокаиваюсь и мысленно презираю себя за слезы. Кроме меня в нашей палате лежат офицеры, легко раненные в этом рейде. Тяжело - раненых отвозят в госпиталь, там медицина посерьезней. Кормят нас прямо в палате. Медицинский персонал относится к нам, раненым, хорошо. Наши товарищи продолжают боевые действия в зеленке. Последние известия узнаем от прибывающих раненых. Мне все новости рассказывает Ильдяков, он ходит на костылях и часто меня навещает. Его, скорее всего, комиссуют и даже снимут с воинского учета, рассказывает он мне, без пальцев на ноге, какой он воин.
Приходит почти каждый день навестить меня наш старшина роты. Он в рейде с нами не был, занимался с несколькими бойцами охраной имущества роты. Рассказывает, как ездил в наш госпиталь для опознания погибших военнослужащих роты. Есть такая процедура здесь, в Афганистане, перед отправкой тел погибших кто-то из командиров должен их опознать. Старшина разыскал личные вещи погибших и передал их сопровождающим гроб офицерам.
Прибывая с визитом, старшина приносит мне обязательно что-нибудь из пищи, покупая все в чековом магазине. Кроме этого рассказывает о последних ему известных событиях участия нашего батальона в рейде. От него узнаю, что нашего командира второго взвода, старшего лейтенанта Армена Ваньянца там, в рейде, назначили командиром 8-ой мотострелковой роты. Теперь офицеров в роте будет не хватать, думаю я. Наш штатный командир роты капитан Семенов лежит в госпитале с брюшным тифом. Ротой командует все это время, командир первого взвода, старший лейтенант, Олег Бодров. Командира четвертого взвода в роте нет уже полгода. Теперь в роте осталось вместе со мной всего трое офицеров и один прапорщик.
Старшина жалуется, что от него кадровики требуют наградные листы на погибших бойцов, но он их никогда не писал. Вместе с ним, имея образцы заполнения, готовим наградные листы на погибших солдат. Серьезной проблемой представляется написать краткое описание подвига, приходится немного приукрашивать их заслуги в последнем бою.
О событиях последних дней пришлось записать в дневник только лишь после того, как мне стало немного легче. Возможности заполнять его во время боевых действиях практический не было. О моем дневнике, хотя я это и пытался скрыть от всех в батальоне, уже знают. Относятся к этому моему занятию все по-разному: кто-то одобряет, кто-то относится с юмором и насмешками. Олег Бодров одобряет мое ведение дневника, говорит, что память человеческая способна забывать, а это все, что мы здесь делаем, войдет обязательно в историю. Единственное, что он мне рекомендует, не писать о секретных вещах, что составляет военную и государственную тайну.
-
А Виталик, видя, как я заполняю дневник, в шутку просит посвятить несколько строк и ему.
За это, в общем-то, не продолжительное время, проведенное мною в ДРА, в бригаде, мы сдружились с офицерами роты. Многое знаю из их мирной жизни, как попали в Афганистан. В свободное время Олег и Армен рассказывали нам о том, как шли боевые действия до нашего приезда. Очень часто слышу хорошие отзывы о бывшем комбате, капитане Патрушеве, который сменился за месяц до моего приезда. Это был грамотный офицер, очень чуткий и внимательный к нуждам и запросам своих подчиненных. И в бою вел себя смело, во время боевых действий батальон под его началом отлично выполнял боевые задачи. В ротах его батальона меньше всех было потерь и раненых. Капитан очень редко повышал голос на подчиненных и вообще, как рассказывают, не был таким мстительным, как нынешнее руководство батальона. Из последних новостей узнаю, что рейд завтра заканчивается.
Чувствую себя в целом, неплохо, но иногда временами сильно болит голова. Мой лечащий врач, хирург, командир взвода в медицинской роте, провел операцию по удалению осколка из моего затылка. Осколок очень маленький, в четверть копеечной монеты. Я положил его в спичечный коробок, и буду хранить, так делают все мои соседи по палате. У рядом лежащего взводного старшего лейтенанта из десантно-штурмового батальона вынули пулю из бедра. Пуля от автомата Калашникова, и он носит ее как медальон на груди.
У многих других ребят ранения различные, пулевые, осколочные. Но не все осколки и пули врачи вынимают, это опасно, объясняет Серега – хирург. Если инородное тело не мешает двигаться и жить, то его оставляют в теле. К примеру, у взводного с первого мотострелкового батальона осколками гранаты посекло сильно ноги. Все осколки находятся в мягких тканях, кости целы. Если все осколки начать вынимать из его ног, то придется изрезать его вдоль и поперек. Осколки со временем в теле обрастают тканями и могут всю жизнь даже не дать о себе знать.
15 сентября. Сегодня в полдень пришли ко мне ребята, Олег и Виталий. Батальон вернулся из рейда, боевые действия закончились. Ребята после рейда от длительного недосыпания и недоедания выглядят усталыми. Мы долго говорили о последних событиях. Они рассказали о том, как проходили боевые действия после моего убытия в медицинскую роту. Как в шутку выразился Виталий, были бои местного значения. В роте за время рейда погибло четыре человека, и семь было ранено. Батальону теперь дадут несколько дней на отдых, затем будем выполнять прежние задачи, сопровождать колонны, ходить в засаду. Олег, уходя, сказал, что будет представлять нас с Виталием к наградам.
- Тебя, как раненного в бою, обязательно наградят, Виталия могут не пропустить.
Эти слова о награде взволновали меня. Весь день пролежал под впечатлением всего этого. Для военного человека боевая награда - вещь великая. По ней судят всегда о человеке, какой он есть. По наградам видят, что он в жизни видел, испытал, как себя вел в боевой обстановке.
С тех пор, как я приехал в бригаду, все время обращаю внимание на офицеров, награжденных боевыми наградами. Кроме двоих Героев Советского Союза – Демакова и Черножукова - награжденных офицеров немало. Но награду выше ордена Красной звезды я не видел. Орденом Красной звезды награждены наши командир бригады подполковник Логинов и начальник штаба. Есть такие же ордена у командиров рот, которые ходят на боевые действия. Часть офицеров награждена орденом «За службу Родине в Вооруженных Силах». Есть очень распространенная боевая награда медаль «За боевые заслуги», её имеют многие офицеры, прапорщики и солдаты. Очень редко встречаются военнослужащие, награжденые боевой медалью «За отвагу». Эта награда очень ценится военнослужащими, ведь ею награждаются только за участие в боевых действиях и проявленную личную отвагу и мужество.
После обеда меня навестили сержанты нашей роты. Принесли различные деликатесы из чекового магазина. Рассказывали много о рейде, они еще находятся под впечатлением боевых действий. От них я узнал, что, подводя итоги рейда, комбат очень хорошо отозвался о нашей роте и ставил ее в пример остальным подразделениям. Так заканчивается день сегодняшний, добрыми встречами и приятными впечатлениями.
20 сентября. Сегодня на обходе главный из наших бригадных медиков разрешает меня выписать из медицинского учреждения. Вечером прихожу в роту, вижу, что моему появлению все рады. Рота, отдохнув после рейда, занимается сопровождением колонн.
Мятежники поубавили свой пыл после наших действий, нападения на колонну стали реже. Занимаюсь приведением в порядок документации роты. Вместо убывшего в другой батальон командира второго взвода, старшего лейтенанта Ваньянца, к нам в роту прибыл лейтенант Ниязгельды Оразов. Он по национальности туркмен, окончил Ташкентское высшее общевойсковое командное училище в 1982 году. Говорит на русском языке с акцентом и иногда очень сложно понять, что он хочет сказать. Высокого роста, худощавый офицер, мне он нравится своей исполнительностью и стремлением быстро всё познать в военном деле.
По окончанию рейда представили к наградам погибших, раненых и отличившихся военнослужащих. К моему большому огорчению, Олегу не удалось представить меня к награде. Мое представление к медали «За отвагу» дальше батальона не прошло. Начальник штаба, капитан Игнатьев, разорвал его в присутствии Олега.
К медали «За отвагу» представили Виталия, его наградной лист был подписан. Когда я выписался из медицинской роты, мне выдали справку о ранении, которую я сдал в строевую часть. Эта справка нужна для получения единовременного пособия, которая составляет полтора оклада за легкое ранение, а получившие тяжелое ранение получают три оклада. Справка подшивается в личное дело каждого офицера и является свидетельством об участии его в боевых действиях. Нужна эта справка будет еще и при увольнении в запас.
Завтра батальон выезжает на сопровождение колонн. Сегодня идет подготовка к этому виду боевых действий. После ужина собираемся в канцелярии пятой роты, отмечаем приезд из командировки одного из командиров. Это уже стало традицией в бригаде. Каждый офицер, возвращаясь из Союза, будь то отпуск или командировка, привозит с собой несколько бутылок водки и вина. Таможенники на границе разрешают провозить только определенное количество алкогольных напитков. Поэтому для такого количества офицеров батальона спиртного обычно хватает только чтобы попробовать. И дело даже не в водке и вине, просто хочется услышать от человека, вернувшегося из Союза, новости о Родине. Мы, как правило, больше слушаем прибывшего. Что он видел? Где был? Что происходит в Союзе?
После завершения застолья прихожу в канцелярию и занимаюсь документацией. С первого дня моей службы так повелось, что я веду штатно-должностную книгу роты: записываю карандашом вновь прибывших военнослужащих, выписываю убывших. Убывают пока, к сожалению, по причине гибели и вот дойдя до снайпера Оносова, вспоминаю его последние секунды жизни и последние произнесенные слова.
Эдик Оносов прибыл в роту в июне - месяце вместе с несколькими солдатами-специалистами из учебного подразделения. Оказавшись в роте самыми молодыми по сроку службы, он и его товарищ рядовой Евсюков попали под жесточайший произвол старослужащих. Их старослужащие заставляли вместо себя работать, бегать за водой, стоять в наряде и выполнять самую грязную и тяжелую работу. С первых дней, увидев это, я их старался держать возле себя. Они всегда находились рядом на сопровождении и в последнем рейде. Иногда, чтобы ночью их не заставили работать, я укладывал их спать в канцелярии роты под присмотром. Теперь, когда он погиб у меня на руках, пытаюсь вспомнить о нем все, как он служил, воевал. Думаю о последней его фразе: «Я хочу жить». В этих словах был какой-то смысл и мне кажется нельзя их воспринимать прямолинейно. А ведь ему было всего девятнадцать лет. Он не успел ничего в жизни многое увидеть и познать. Наверное, у него даже девушки не было, уж больно стеснительный он был. И очень обидно, что погибают такие юные сыны нашей Родины.
21 сентября. Сегодня на сопровождении колонны с самого начала почувствовал себя плохо. От обычной стрельбы, даже из автомата, голова раскалывается. Видимо, я все же не долечился, в таком состоянии много не повоюешь. Олег, увидев мое состояние на сопровождении, доложил об этом комбату. После возвращения в бригаду обращаюсь опять к врачам. Они объясняют, что это пройдет, необходимо время. Вечером, на совещании у комбата, руководство батальона решает отправить меня в командировку в Союз для сопровождения гроба с телом погибшего солдата, из третьего батальона, стоящего в пустыне, отдельно от бригады. Офицеров этого батальона стараются не отрывать от личного состава, по причине их отдельного и сложного положения.
Командировка моя начнется с прилетом самолета, маршрут которого будет до Шинданда. Летает он не каждый день. Получаю необходимые документы, узнаю в штабе все, что положено в таких случаях. Узнав о моей командировке в Союз, солдаты и сержанты просят перевести и в союзе отправить по почте различные посылки домой. Дело в том, что солдатам и сержантам нельзя провозить через границу вещи. Их проверяют перед отправкой домой и все, кроме военной формы, изымается. Вообще, это неправильно, считают многие офицеры. Солдат получает в Афганистане денежное довольствие и имеет право что-то купить и привести домой в качестве подарка.
По этой причине, никому не отказываю, но предупреждаю, что гарантировать не могу их полную сохранность. Дело в том, что офицеры, которые уже неоднократно бывали в командировках, говорят, что многие вещи изымаются на таможне. Чтобы провести через границу какие-то вещи, необходимо предъявить справку о составе семьи. И чем больше семья, тем больше вещей можно провести, как бы на каждого члена семьи. У меня семьи нет, а значит, провезти и объяснить такое количество вещей не смогу. Солдаты мои на мои предупреждения реагируют так: мол, не пропустят, ничего страшного. Набиваю полный чемодан и еще беру с собой обычный туристический рюкзак, полностью набитый солдатскими подарками. Сержант Гилев тоже просит переправить в Союз небольшой чемоданчик (дипломат), наполненный мелкими различными вещами и своим дембельским альбомом. После того, как все закончили, записали адреса и удалились, вместе с Гилевым складываем в чемодан и рюкзак солдатские посылки. В процессе этой работы у нас с Гилевым возникает интересный разговор. Укладывая вещи, мы упаковываем для удобства все посылки каждую в отдельности. Увидев, что всё уложенное принадлежит только лишь солдатам и сержантам роты, Гилев спрашивает:
- Товарищ лейтенант, а себе Вы что ничего не купили?
- Еще успею, – отвечаю, хотя главная причина - отсутствие чеков. Я успел получить две зарплаты, но часть пришлось раздать офицерам, у которых я до этого занимал. Другую часть пришлось потратить на стол, который я накрывал, обмывая свой приезд в Афганистан.
- У Вас, наверное, нет денег, – догадывается Гилев и спрашивает:
- Вы не обидитесь, если я Вам дам денег?
- Ты что, такой богатый? – удивляюсь этому вопросу.
- Я не богач, – отвечает он, - но деньги у меня есть, а вообще - это Ваши деньги, - еще больше удивляет меня Гилев.
- Продолжай, какие мои деньги?
- В рейде Вы застрелили нескольких духов, помните? Так вот, мы, кроме оружия, нашли у них деньги. А так как Вы их застрелили, значит, это Ваши трофеи.
От его слов у меня перехватило дыхание, мои солдаты занимаются мародерством и еще рассказывают об этом откровенно мне, замполиту роты. Но решаюсь выслушать его до конца, молчу, и он продолжает.
- Я бы раньше Вам отдал вашу долю, но, честно говоря, не знал, как к Вам подойти с этим вопросом. Человек Вы новый, не известно как отреагируете на это. Но ребята во взводе мне поручили их Вам передать. С этими словами он кладет на уложенный с вещами чемодан пачку афганских денег.
Купюры изрядно обветшалых афганских денег вызывают у меня отвращение и брезгливость. Но как еще в детстве отец учил меня никогда не спешить, не изучив до конца ситуацию, решаюсь до конца выслушать сержанта. Спокойно задаю вопрос:
- Значит, вот эти все вещи куплены на такие трофеи?
- Может быть и не всё, но часть куплена на них.
Чтобы не обидеть сержанта, который, как я вижу, говорит искренне, я его благодарю и от денег отказываюсь.
Деньги он не забирает и, уже уходя, говорит мне:
- Я выполняю поручение ребят, это Ваши деньги.
Остаюсь один и начинаю анализировать ситуацию. Конечно, сейчас идет война, и каждый из моих бойцов рискует жизнью. То, что на этой войне гибнут люди, я убеждался не раз. Но заниматься мародерством советскому солдату нельзя - это однозначно. С другой стороны, на той большой войне солдаты в бою брали трофеи, оружие и пользовались всем этим. В первые годы Великой Отечественной войны были очень популярны немецкие автоматы, ножи, зажигалки и даже сигареты.
Мой взор находит оставленные Гилевым на чемодане деньги. Мне кажется, они даже испускают не хороший запах, нужно срочно обговорить эту тему с кем-нибудь. Иду к Олегу Бодрову, он со старшиной сидит в каптерке роты и занимается бумагами роты. При старшине этот разговор не затеваю и жду удобного случая. Олег интересуется, когда я улетаю. По последнему известию с аэродрома, самолет будет завтра.
Представляется удобный случай, прошу старшину собрать мне в дорогу сухой паёк, и он уходит. Оставшись вдвоем, рассказываю Олегу о деньгах и жду его мнения по этому поводу. За эти месяцы, что я служу в роте, Олег стал для меня не только командиром роты (хоть и временным), но и, пожалуй, больше, чем товарищ. Мы, все офицеры, сержанты и солдаты, с большим уважением относимся к этому немногословному, очень серьезному и рассудительному старшему лейтенанту. Его умение в руководстве ротой, в общении с людьми, поведение в бою, вызывает восхищение с нашей стороны. Вообще, где бы я ни учился, ни служил, до сих пор всегда старался найти себе пример для подражания. И здесь, в Афганистане, таким человеком, безусловно, был Олег. Он, немного подумав, сказал следующее:
- Ты прав насчет мародерства, это именно так и называется. Эти деньги действительно нечистые. Но здесь, в Афганистане, так уж повелось, от них никто не отказывается. Ты слышал последний приказ по армии, который недавно доводили на совещании? За каждого солдата, офицера, БТР, танк, вертолет, самолет у душманов - свои расценки, им за наши головы и нашу технику платят. Так что в их карманах лежит плата за нашу смерть, по сему относись к этому немного проще. Если дали тебе деньги, возьми и потрать.
- Олег, а тебе приходилось пользоваться такими деньгами? – спросил я его, как только он закончил говорить.
- Да, – ответил он, - и не раз. Если у тебя какие-то комплексы в отношении афганей, попроси старшину, он их тебе обменяет в духане или у офицеров на чеки.
На этом наш разговор закончился, и я оставил эту тему для себя в покое. Поступил так, как советовал Олег: отдал деньги старшине, который через час принес мне чеки, количеством примерно в мое двухмесячное денежное довольствие.
22 сентября. Утром, после завтрака, я с группой офицеров и прапорщиков, сопровождающих погибших военнослужащих, прибыл в госпиталь. В морге госпиталя мы получили под роспись тела погибших. Они были завернуты в отражающие, как зеркала блестящие мешки. На автомашине довезли нас до аэродрома и погрузили в самолет. Самолет оказался почтовый, развозивший корреспонденцию по воинским частям, где есть аэродромы. Кроме меня сопровождали погибших еще несколько офицеров и прапорщиков.
В самолете нас посадили в большой грузовой отсек вместе с телами погибших солдат. Жаркая погода и длительное пребывание вне холодильника привело к тому, что от тел погибших шел устойчивый запах разложения. Как только самолет начал взлетать с аэродрома, мне опять стало плохо. Голова раскалывалась от боли, вдобавок ко всему стало больно закладывать уши, чего со мной никогда прежде в самолетах не бывало. Видя мое состояние, борттехник, вышедший из кабины, пригласил меня вовнутрь. Здесь было немного тише и комфортней. Он спросил, что со мной, и я ему вкратце рассказал о ранении. Это его немного растрогало, и он, в знак признательности, выставил бутылку водки. Выпив водки, я почувствовал кое-какое облегчение и более-менее сносно выдержал дальнейший полет.
Город Шинданд находится от Кандагара недалеко, поэтому летели мы недолго, хотя мне показался полет долгим. На аэродроме нас встречали солдаты на грузовой машине, на которой мы приехали в госпиталь. Тела солдат поместили в морг госпиталя. Нас разместили в офицерском общежитии, где жили военные медики. Здесь, из разговора с медиками, я узнал, что в Шинданде находится один из пунктов, который готовит погибших солдат в их последний путь домой. Погибших обмывают, одевают в парадную форму и запаивают в цинковые гробы. В этот морг свозят всех погибших из ближайших воинских частей. Поэтому образуется очередь, для проведения этих траурных церемоний. Наша очередь наступит ориентировочно через два дня, объявил нам офицер-лейтенант, начальник морга. Эти два дня проводим в своих комнатах в беседах с другими, такими же, как и я, командировочными людьми.
-
В назначенный мне день прибываю в морг. Морг представляет собой погреб, в котором установлено холодильное оборудование, небольшой навес со столом, обитым жестью, складом вещевого имущества. Все это находится на территории в две сотки земли, на остальной свободной части штабелями уложены деревянные ящики, в которые укладывают цинковые гробы. Неприятная процедура начинается с опознания солдата, затем вместе с солдатами выносим тело из морга и укладываем на обмывочный стол. Затем тело погибшего обмывают, предварительно освободив его от всякого вида одежды. Все это делает один солдат. Потом на другом столе второй солдат переодевает его в парадную форму с красными погонами. Погоны на китель и петлицы пришиваю я, видя, что солдатам и без того работы предостаточно. Одев солдата во все новое, его укладывают на новую простыню в цинковый гроб. Затем тело закрывают другой простыней, и гроб запаивают паяльником. Этим занимается третий солдат. После этого укладывают гроб в большой деревянный ящик.
Все это длится в течение двух с половиной часов. Я вижу, как солдаты, как на конвейере, работают быстро, периодически останавливая работу, садятся в беседке перекурить. Во время перекура солдаты рассказывают мне, что служат здесь уже полтора года. И жалуются, что на такой службе им не выдают положенный спирт. Спирт им нужен не только для обработки рук, но и для принятия вовнутрь. Разумеется, от картин, увиденных за день, можно сойти с ума. Погибшие поступают в морг в различном состоянии. Иногда тела бывают буквально разорваны в клочья, бывают уже разложившиеся на жаре. Есть и военнослужащие, умершие от различных инфекционных заболеваний. На территории морга стоит запах из смеси разлагающихся тел, медицинских препаратов и хлорки. Солдаты где-то узнали, что за такую работу, как у них, просто обязаны давать спирт и несколько раз в разговоре говорят мне об этом. Я мысленно соглашаюсь с ними и думаю, что у каждого на этой войне своя работа.
Мы воюем, получаем ранения. Медики нам спасают жизни, возвращают в строй. Если кто-то гибнет, его вот такие солдатики готовят в последний путь до дому. И всякая служба нужна, но не всякая почетна и уважаема. И, слушая солдат в морге, их проблемы, я где-то согласен с ними, с их доводами. Они здесь, вдали от боев и сопровождений колонн, запросто могут заразиться какой-либо инфекцией от умершего от болезни солдата и умереть.
В то же время думаю про себя, что работа этих ребят относится к тыловой службе. Они не слышат свиста пуль и взрыва мин и снарядов. Мне даже их немного жалко, они ведь не узнают чего-то важного, что знаем мы, кто воюет. Но все это думаю про себя, а солдатам киваю головой, соглашаясь с их доводами. Затем расписываюсь в журнале, что все положенное в таких случаях вещевое имущество мною получено. Прощаюсь с солдатами и ухожу в общежитие.
23 сентября. К обеду прилетает самолет «Черный тюльпан», как его называют офицеры. Мы загружаем привезенные из морга гробы. Каждый гроб имеет свой номер, и мы определяем теперь их по номерам. Гробов много, около 30 штук. Соответственно, сопровождающих гробы офицеров и прапорщиков было на каждый гроб по одному.
Взлетаем, опять мучаюсь болями в голове. Терплю. Сидим мы в отдельном отсеке рядом с пилотской кабиной. Гробы находятся в грузовом отсеке. Сопровождающие офицеры ведут беседу меж собой, но все немного взволнованы будущей встречей с родной землей. Сидящий рядом со мной прапорщик рассказывает, что будет дальше. Он уже возил гроб с телом солдата в Союз. Советует на аэродроме в городе Ташкенте, где будет первая посадка, получить по расчетной книжке дополнительные деньги, кроме причитающихся командировочных. Деньги понадобятся на обратной дороге в часть. Если лететь на обратном пути на самолетах гражданской авиации, то можно успеть на несколько дней заехать домой.
Слушаю его советы, задаю ему вопросы, касающиеся нашей печальной миссии. Он объясняет, что деньги, которые идут зарплатой в Союзе, можно получить без ограничения. Нас в Ташкенте будут проверять таможенники и очень сильно обдерут, изымут личные вещи. Волнуюсь и страшно переживаю за вещи своих солдат. Будет очень нездорово, если что-то из их вещей отберут и мне будет неудобно перед ними.
Наконец, прилетаем, самолет садится. Мы выходим из самолета - меня охватывает неописуемое чувство, я на родной земле. Нас ведут к зданию аэропорта. Это тот самый аэродром «Тузель», так его называют прилетевшие вместе со мной офицеры. Отсюда я в первый раз улетал в Афганистан.
Таможенники очень тщательно проверяют каждого из офицеров. Когда доходит очередь до капитана, стоящего впереди меня, происходит смена таможенников. Вместо таможенника в возрасте, русского мужчины, приходит молодой парень-узбек. Среди сопровождающих офицеров и прапорщиков я единственный представитель восточной национальности. По всей видимости, это действует на узбека-таможенника, как встреча земляка, и он пропускает меня без проблем. В небольшом зале ожидания, установленном деревянными креслами, находится кассово - расчетный пункт. Здесь, отстояв очередь, получаю деньги – советские рубли. Затем нас всех собирают с вещами и через контрольно-пропускной пункт проводят в самолет.
Пока нас не было, по рассказу борттехника, таможенники осмотрели самолет и гробы.
Вскоре выгружаются несколько гробов на машины, которые с работниками военкоматов прибыли из Ташкента и Ташкентской области.
Взлетаем, следующая посадка будет в городе Алма-Ате. В этом городе живут мои родственники Мусатаевы: сестра Сабира и зять Мурат Мусатаевич. Кроме них, много моих друзей детства, одноклассников обучается в Алма-Ате. Думая о них, вспоминая детство, пытаюсь отвлечь себя, боль то слабеет, то вновь усиливается. Порой, кажется, голова, не выдержав боли, разорвется.
Гадаю, куда мы прилетим, ведь в Алма-Ате есть несколько аэродромов. Если мы приземлимся на центральный аэродром, то я наверно смогу увидеть сестру, которая работает врачом авиаотряда в аэропорту.
Прилетаем в Алма-Ату поздно ночью, приземляемся на военном аэродроме в Бурундае. Как и в Ташкенте, выгружаются несколько гробов на военкоматовские машины. Наш самолет, произведя дозаправку, через некоторое время взлетает, и мы летим на Свердловск. После Свердловска были города: Казань, Горький, Москва, Брянск.
В Брянске, после приземления, меня на двух автомобилях встречает подполковник - заместитель военного комиссара города Клинцы. Мы выгружаем гроб и грузим его на бортовую машину, которая тут же уезжает. Следом на «Волге» едем мы с подполковником. Дорога предстоит дальняя, до города Клинцы конечной цели моей командировки.
По дороге подполковник распрашивает меня о службе в ДРА, о войне, о погибшем солдате. Дорога дальняя и я успеваю ему рассказать все, что его интересует. Подполковник относится ко мне с уважением, хотя у нас большая разница и в возрасте и в звании. Несколько раз останавливаемся в больших населенных пунктах в столовых, где он проявляет себя как настоящий хозяин: угощая меня, не позволяет мне рассчитываться за еду. Наконец, добираемся до города Клинцы. Город небольшой, дома в основном одноэтажные, как в деревне, кое-где можно увидеть большие многоэтажные здания. Вначале посещаем местный военкомат, где я знакомлюсь с военным комиссаром города полковником. Затем вместе с военкомом и другими офицерами на нескольких машинах подъезжаем к дому, где уже ждут гроб с телом погибшего солдата. Родственников оповестили в тот момент, когда мы приземлились в городе Брянске.
Возле небольшого на вид деревенского старого дома собрались люди. Встречают нас плачем и рыданием. Разгружаем гроб и заносим в дом в приготовленную комнату. Особенно убивается в плаче мать солдата, уже пожилая женщина. Погиб ее единственный сын, надежда и опора в старости. В этом доме они жили вдвоем, из этого дома он ушел в армию. От волнений и дальней дороги мне опять нездоровится, поэтому прошу военкома отвезти меня в гостиницу. Военком дает мне машину, которая доставляет меня в военкомат, где в одной из комнат мне приготовлено место для отдыха. Сразу ложусь на кровать и засыпаю.
Просыпаюсь рано, умываюсь, готовлюсь к наступившему дню. Военком присылает за мной машину, которая везет меня к нему домой. Накрыт хорошо сервированный стол, где хозяин с хозяйкой и я завтракаем. За столом хозяева так за мной ухаживают, что я смущаюсь и чувствую себя не в своей тарелке. После завтрака едем в военкомат, где собрались все сотрудники и на автобусе едем к дому погибшего солдата. Плача уже не слышно, все успокоились и смирились с утратой, готовятся к похоронам.
Похороны прошли торжественно, состоялся митинг, выступающие говорили обо всем патриотично, о вечной памяти солдатам, погибшим на войне. Мне предоставили слово и я, волнуясь, рассказал о его гибели, о том что его представили к ордену за мужество и отвагу. Когда опускали гроб, под звуки духового оркестра отделение солдат из местной воинской части произвело салют из автоматов. Город небольшой, но людей собралось очень много, не только родные, но и земляки пришли проводить в последний путь солдата - патриота, воина - интернационалиста.
После кладбища в небольшой столовой был поминальный обед, организованный местными властями.
Когда все закончилось, ко мне подошла мать солдата и попросила:
- Сыночек, пойдем ко мне домой, я ведь теперь одна осталась, расскажешь мне о последних днях моего сыночка.
Я планировал на вечернем поезде уехать сегодня в Москву, но не выполнить последнюю просьбу постаревшей за эти дни женщины не мог.
Мы вместе пришли к ней домой, она показала мне, где можно мне располагаться и ушла во двор. Я прилег на кровать и задремал. Проспал я, наверное, около двух часов и проснулся оттого, что кто-то в соседней комнате тихо разговаривал. Я прислушался: говорила мать солдата.
- Сынок, как же теперь я буду жить, ведь у меня больше никого нет. Зачем мне теперь жить, для чего? Ты обещал мне вернуться, когда уходил в армию, почему ты не выполнил свое обещание. Ты ведь всегда выполнял свои обещания.
Все это она говорила твердым, не дрожащим и не срывающимся на плач голосом и мне показалось, что горе, которое она перенесла, отразилось на ее душевном состоянии. Она еще некоторое время продолжала говорить, обращаясь к своему сыну. Затем зашла в комнату ко мне и тихо попросила:
-Сынок, давай сходим на могилу к сыну. – и, не дожидаясь ответа, пошла к выходу. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Кладбище находилось в нескольких километрах от дома на окраине. На кладбище мы стояли возле свежей могилы, и она опять начала разговаривать с сыном, как будто он стоял перед ней живой. Стоя здесь и слыша все это, я впервые подумал о том, что, когда призывают солдат в армию, необходимо проверять его семейное положение. Нельзя брать в армию единственных детей одиноких матерей, тем более, отправлять детей одиноких матерей на войну. Неужели в нашем большом государстве не нашлось бы других солдат, кроме этого, который оставил несчастным родного единственного человека.
После кладбища мы вернулись домой. Мать погибшего солдата приготовила ужин и, когда мы сели ужинать, налила мне и себе по полному граненому стакану водки.
Предложила помянуть сына, и я, не зная как мне быть в таких случаях, чтобы не обидеть ее, выпил стакан залпом, до дна. Она же, немного пригубив, поставила свой стакан на стол. Чудь позже приехал военком и сказал, что забронировал на завтрашнее утро билет на поезд и предложил поехать с ним к нему домой.
Мать, услышав об этом, попросила меня остаться у нее. Провожая военкома во дворе, я поделился с ним относительно душевного состояния и попросил его позаботиться о ней в будущем. Всю ночь я спал урывками и слышал, как по дому ходила мать солдата и разговаривала со своим сыном, укоряла его.
Утром мне был приготовлен завтрак и пища в дорогу. Она, видимо, всю ночь не спала и готовила для меня: отварила яйца, картошку, сварила курицу, домашний хлеб.
За мной приехал военком, чтобы отвезти на вокзал. Прощаясь со мной, мать поблагодарила меня, обняла и поцеловала.
Через некоторое время скорый поезд увозил меня из этого маленького города Клинцы Брянской области.
В Москве я прямо на вокзале сел в комфортабельный «Икарус», следующий на аэровокзал, и через четыре часа летел на самолете ТУ-154 в город Алма-Ату.
В самолете, сидя в мягком удобном кресле, я опять мучаюсь от болей в голове. Пассажиры, гражданские люди, летящие вместе со мной, ведут себя как обычно. Как подобает вести себя людям, счастливым, живущим в мирном, процветающем, строящем коммунистическое общество государстве. Смеются, шутят, шумно разговаривают, все это вызывает во мне раздражение. Им невдомек, что где-то над могилой единственного сына плачет оставшаяся одна мать, что где-то на чужой земле гибнут молодые парни, защищая их мирный покой. И об этих парнях нет ни одной строчки во всех печатных изданиях государства.
На аэровокзале я купил несколько центральных газет, чтобы хоть как-то скрасить четырехчасовой перелет. И вот сейчас, сидя в самолете, пролистав их, убеждаюсь: в стране ничего о нас, воюющих в Афганистане, не знают или не хотят знать. В газетах пишут о хлеборобах, металлургах, врачах, космонавтах, но ничего о нас, выполняющих интернациональный долг. Даже наша родная военная газета «Красная Звезда», ни в одной статье не упоминает наш ограниченный контингент советских войск в Афганистане, даже мельком.
-
Что же будет в Клинцах с бедной матерью солдата, погибшего в Афганистане? Как она дальше будет жить одна? Как она сможет пережить это горе? Задаю все эти вопросы и думаю, что государство наше не оставит наших бедных матерей в беде. Поддержит всем, окажет необходимую материальную помощь, в это я твердо верю. Государство помогает всем ветеранам Великой Отечественной войны, поможет и родственникам погибших воинов-интернационалистов Афганистана. С такими раздумьями мысленно закрываю эту тему для себя.
Провожая меня на вокзале, военком вручил мне предписание, где добавил несколько лишних дней к моей командировке. По командировочным бумагам я только послезавтра выезжаю из города Клинцы. Я не просил его об этом, сделал это полковник из нашей офицерской солидарности, чтобы я смог заехать к родным хотя бы на пару дней.
Для себя определяю, что заезжать никуда не буду. Мне очень хочется вернуться в свою часть, в Афганистан. За эти дни, что я провел в командировке, чувствую себя неуютно. Как будто дезертировал, бросил ребят своих. Пока я здесь хожу на мирной земле, там, в Афгане, кто-то, может быть, уже погиб или ранен. А в будущее решаю для себя, что в такие командировки я больше не соглашусь ни за что. Лучше ходить по зеленке и рисковать жизнью, чем видеть горе матерей и родных. Потом покидать роту даже на такое незначительное время в боевой обстановке кажется мне нечестным по отношению к воюющим моим бойцам и офицерам.
В Алма-Ате мне предстоит еще одно дело - отправить посылки своих солдат. На это, наверное, придется потратить один день.
Находясь в Афганистане, мне всегда казалось, что за то время, пока я не был в Союзе, жизнь здесь изменилась, и я приеду уже совсем в другое время. Но это командировка убеждает меня в том, что все здесь по-прежнему, ничего за это время не изменилось. Почему возникает такое чувство, что все должно измениться? Наверное, потому что мы меняемся там, в Афгане. Видя смерть, кровь, находясь на грани между жизнью и смертью, человек поневоле меняется, становится другим. Пересматривая свои взгляды, отношение к вещам, к своей жизни человек ожидает, что вместе с ним меняется все вокруг. После того, что я увидел за это непродолжительное время, испытал, прочувствовал, мне кажется, я стал совершенно другим человеком. Ведь то, что видем, чувствуем, делаем мы в Афгане, можно не увидеть, не прочувствовать в мирной жизни за весь человеческий век.
Я ни о чем не жалею, можно даже сказать, благодарен судьбе за то, что она так круто повернула мою жизнь. Из 630 человек, закончивших со мной вместе военное училище, единицы, наверное, попали в Афганистан. При мысли о родном военном училище с большой теплотой и благодарностью вспоминаю своих командиров, наставников, сокурсников.
Особенно запомнится мне на всю жизнь мой ротный командир, капитан Владимир Коровянко строгий, требовательный, но очень справедливый командир. Командир взвода, старший лейтенант, Владимир Звягельский, очень хороший человек, так много сделавший для меня за годы учебы в училище. Помню, на третий день учебы, на курсе молодого бойца, я, по незнанию, на спор нарвал зеленых грецких орехов, для чего залез на большое дерево, куда из моих товарищей никто эабратся не смог. И назавтра с почерневшими от йода руками (от зеленой кожуры грецкого ореха выделяющего йод) стоял перед строем роты. Нам еще во время вступительных экзаменов был зачитан приказ начальника училища, что срывать и употреблять растущие вокруг нашего палаточного городка плоды запрещается. За нарушение приказа начальника училища командир батальона, майор Владимир Осипенко, обещал любого из абитуриентов отчислить и отправить домой. Такие меры принимались только из санитарных целей, чтобы не вызвать кишечной инфекции. И вот теперь я стоял перед строем батальона, как нарушитель этого запретительного приказа начальника училища. До моего проступка несколько человек было уже отчислено из наших рядов за подобные нарушения, и теперь это ожидало меня. И только благодаря моим двум командирам роты и взвода, увидевших и понявших мое раскаянье, меня не отчислили, простили и оставили в военном училище.
Мои воспоминания прерывает голос стюардессы, что самолет снижается, и мы подлетаем к Алма-Ате. Очень плохо переношу взлеты и посадки, опять начинаются приступы болей в голове.
В Алма-Ате уже ночь. Получаю в багажном отделении свой чемодан и рюкзак, моих молчаливых спутников, сопровождающих меня в этой командировке.
На 92 автобусе доезжаю до остановки Центральный стадион. Здесь недалеко, чуть ниже стадиона, на улице Шагабутдинова, живут сестра и зять. Родственники рады моему приезду, сестра хлопочет, не зная, чем бы вкусным меня накормить. До поздней ночи сидим за столом; вопросам, ответам и расспросам нет конца.
30 сентября. Проснулся немного поздно, сказалась усталость последних дней. Про себя думаю, ведь не шутка - половину Союза пролетел, проехал. Столько городов увидел, в столице нашего государства побывал. После завтрака, узнав, где находится ближайшая почта, иду отправлять посылки родителям своих солдат.
Отправка такого количества бандеролей, да еще и по разным уголкам нашей огромной Родины, вызывает недоумение со стороны работников почты. Каждую посылку отправляю с уведомлением, чтобы потом отчитаться перед ребятами, поэтому процедура отправки затягивается надолго.
После отправки посылок на почте посещаю кассу аэровокзала, где, отстояв длинную очередь, покупаю билет на самолет до Ташкента.
Остаток дня провожу на проспекте Коммунистическом, на центральном переговорном пункте. Звоню домой родителям, друзьям, родственникам. Возвращаюсь обратно пешком и любуюсь городом, столицей моего Казахстана. Город который за этот небольшой период времени стал для меня почти родным.
Вся моя послешкольная жизнь была связана с Алма-Атой. Через этот город я четыре года летал дважды в год в каникулярные отпуска домой, в Восточный Казахстан. В этот город я прибыл после окончания военного училища, чтобы получить назначение в первую в своей жизни воинскую часть на самостоятельную работу. И, получив назначение в штабе Среднеазиатского военного округа, из этого города я уезжал к новому месту службы, в поселок Шингельды. Потом, поняв, что служба в военно- строительном отряде - это не та жизнь, к которой я готовился, в Алма-Ату я стал приезжать в надежде изменить свою военную жизнь. Здесь, в управлении кадров Среднеазиатского военного округа, меня перевели в боевую часть, когда я этого совсем не ожидал. И перевели меня в бригаду специального назначения не потому, что хотели пойти навстречу, просто так сложилась ситуация в связи с событиями, происходившими в Афганистане, укомплектовывались в срочном порядке боевые части нашего округа.
С городом Алма-Атой были связаны лучшие мгновения моей жизни, самые счастливые события. Получилось так, что, проходя службу и в Шингельдах, и в Капчагае, я, если это удавалось, всегда приезжал в Алма-Ату. Здесь я встретил свою любовь - скромную, застенчивую девушку Гульнару, которую полюбил так, как, наверное, не любил еще ни разу в жизни. В этот раз увидеть ее не удалось: она уехала в деревню к родителям в Джамбульскую область, об этом я узнал от ее сестры, когда звонил ей сразу по приезду.
Все проблемы были решены и, чтобы скоротать оставшееся время, я решаюсь просмотреть художественный фильм в кинотеатре «Целинный». Новая картина «Мерседес уходит от погони», о разведчиках, о Великой Отечественной войне, оставляет приятное впечатление и действует на меня своеобразно. Я ловлю себя на мысли, что меня опять неудержимо тянет туда, за речку, к моим боевым друзьям, в Афганистан.
Возвращаюсь домой поздно вечером . Родственники накрыли в тесной кухне богатый стол, и я до глубокой ночи провожу время за ужином, в кругу родных.
2 октября. Вот уже который день нахожусь на пересыльном пункте в Ташкенте: нет самолетов, летящих в Кандагар. Очень много военных скопилось на пересылке. Возвращаются, как и я, из командировок, из отпусков, после лечения. Образовалась очередь из желающих улететь в Афганистан. Всех прибывающих регистрируют и ставят в общую очередь на вылет по своим направлениям. Каждый день после завтрака уезжаю на трамвае в город, знакомлюсь, изучаю его достопримечательности.
Ташкент, действительно, как его называли в одном из фильмов, увиденных мною еще в мирный период жизни, – город хлебный. Буквально на каждом шагу встречаются заведения, где тебя могут покормить чем-нибудь вкусным, восточным, своеобразным. Дома, построенные после землетрясения строителями из разных районов огромного Союза, придают городу своеобразную архитектуру, самобытность.
Очень нравится метро Ташкента, на нем можно быстро добраться в нужное место. Посещаю магазин, торгующий на чеки Внешпосылторга, покупаю японскую двухкассетную магнитолу «Шарп» и большое количество кассет с современными эстрадными песнями.
На обратном пути в военторге покупаю необходимые военные товары, погоны, звездочки, пуговицы и т.д.
Вечером на пересылке объявляют самолеты по маршрутам, называют фамилии. Слышу свою фамилию и узнаю, что улетаю завтра.
Офицеры, летящие со мной в Кандагар, предлагают сегодня в последний день перед отлетом посетить ресторан «Заровшан». Становится традицией, что в последний день перед убытием в Афганистан оставшиеся советские рубли нужно тратить на ужин в ресторане по случаю отлета.
Вечер в ресторане проходит весело, время летит быстро. На пересылку возвращаемся на такси, поздно ночью, усталые, но довольные.
3 октября. Улетаем в Афганистан в девять часов утра, предварительно проходим таможню. На таможне происходит небольшой казус: у меня забирают лишние бутылки водки и вина, которые я купил в Ташкенте для своих товарищей. Таможенник объясняет, что есть определенные нормы провоза продуктов, вино - водочных изделий и сигарет. У меня оказалось больше чем положено, и я все лишнее оставляю с сожалением на таможне. Во всем остальном же все проходит хорошо, и мы взлетаем. Прощай Ташкент! Прощай Союз! Когда еще увижу родную землю - не знаю.
В самолете, чтобы скоротать время, офицеры затеяли игру в карты, я присоединяюсь к ним. За бортом виднеется скучный серый пейзаж, который, если его наблюдать, быстро надоедает. С большим волнением и нетерпением жду встречи со своими боевыми друзьями. Опять, уже в который раз за командировку, возникают вопросы. Как там они? Все ли живы? Если за то короткое время моей службы происходили различные печально-трагические события то, как могли развиваться события за период моего отсутствия? Начинаю считать дни, проведенные мною в командировке, и получается, что я отсутствовал в части почти две недели. Чем ближе подлетаем к конечному пути следования, тем больше возрастает в душе чувство тревоги за ребят, за роту.
Кандагар встречает нас обычным зноем, жарой. В аэропорту нас поджидают дежурная машина и несколько БТРов, которые довозят нас в бригаду. Рота в полном составе находится на сопровождении колонны и встречает меня у палаток только дежурный по роте сержант Ковальцов со своими дневальными. От него я узнаю все, что произошло за время моего отсутствия.
За эти дни рота занималась сопровождением колонны и удачно провела засаду во главе с командиром батальона. На сопровождении колонн погибло трое солдат и ранено четверо. Офицеры все на месте, живы и здоровы. Рядовой Ильдяков, раненный в ногу вместе со мной той злосчастной миной, категорически отказался покинуть роту и уехать в Союз. Мне приятно слышать об этом, гордость за таких подчиненных переполняет мою душу, есть у нас истинные патриоты – интернационалисты и особенно отрадно, что служат они в той роте, где заместителем командира роты по политической части являешься ты. Еще, по рассказам сержанта Ковальцова, бригаду несколько раз обстреляли реактивными снарядами. Несколько снарядов упали на плацу и за территорией части, не принеся никакого урона части.
Командир батальона, подполковник Залыгин, после тяжелой болезни, от которой лечился в Ташкенте, комиссован и уволен в запас. И теперь комбатом был официально назначен капитан Варжавитин. Начальником штаба, по приказу командира бригады, был назначен капитан Игнатьев. Нашей ротой продолжал командовать старший лейтенант Бодров, правда, как временно исполняющий обязанности. Капитан Семенов ещё лежит в нашем местном госпитале. Все это рассказывает мне сержант Ковальцов, одновременно рассматривая и изучая привезенную мною из Союза двухкассетную магнитолу «Шарп». Далее Ковальцов подробно рассказывает об удачно проведенной засаде, в которой он принимал непосредственное участие.
Слушаю его и вникаю во все подробности, уточняю детали, все очень интересно. Надо будет записать все про засаду, но со слов кого-нибудь из офицеров роты. На мине подорвался наш БТР под номером 243, сейчас его пытаются восстановить наши батальонные техники. Мина была большой мощности, и находившиеся в БТРе водитель с наводчиком получили сильные контузии, до того сложные, что их увезли на санитарном самолете в Союз. Мне жалко ребят, а я уже знаю, что такое контузия, какие коварные последствия влечет она за собой.
В палаточном городке батальона стоит, как говорят в таких случаях, гробовая тишина. В штабе батальона, кроме писарей, никого нет. Весь батальон с утра ушёл на сопровождение колонн, забрали все подразделения. Про себя делаю вывод, что если забрали всех, значит, задачи очень серьезные, или душманы опять активизировали нападение на колонны. Мой непосредственный начальник по линии политической работы заболел желтухой, это мне рассказывает словоохотливый писарь батальона, скучающий без дела, младший сержант Полунин. Он же рассказывает, что за последнюю засаду комбата, капитана Варжавитина, представили к ордену Красной Звезды.
На последнем совещании, по рассказам офицеров батальона, комбриг назвал его лучшим командиром батальона. Из других новостей, рассказывает Полунин, вернулся командир гранатометного взвода (АГС-17) старший лейтенант Остроумов, которого я еще не знаю. Он долго лечился от желтухи в Союзе, потом был в отпуске по болезни. Многие солдаты, увольняющиеся этой осенью в запас, готовятся к замене. Комбат обещает, что скоро их освободит от рискованных боевых выездов. Полунин так же делится своим предположением, что скоро бригада опять пойдет в рейд. Душманы вконец «оборзели» и нужно бы дать им хороший урок. О рейде он слышал от всезнающих бригадных писарей. Они даже называют срок начала рейда, на следующей неделе.
- Так что вы прибыли в срок, товарищ лейтенант, – делая серьезный вид, говорит мне Полунин и интересуется, – а как вы себя чувствуете, в смысле здоровья?
Отвечаю, что я уже здоров, хотя еще присутствуют остаточные явления, последствия контузии, но воевать, пожалуй, смогу.
Узнав все новости батальона, роты, я направляюсь в штаб бригады. В строевой части отчитываюсь за командировку, сдаю бумаги. В финансовой части получаю последнюю зарплату, захожу в политотдел бригады и докладываю о своем прибытии пропагандисту политотдела. Здесь слышу от офицеров штаба и политотдела все то, что уже знаю от солдат, но на более высоком уровне. Наш второй батальон действительно отличился, и нас теперь хвалят. В беседах и рассказах время проходит быстро, скоро должны вернуться ребята из сопровождения, и я иду в расположение роты. В канцелярии переодеваюсь в свою повседневную хлопчатобумажную форму и аккуратно вешаю на плечики и заворачиваю простыней свою командировочную форму. Скоро ли теперь она мне понадобится! Наверное, нет, никуда я теперь не поеду до самого отпуска в будущем году, думаю про себя.
В канцелярии на столе обнаруживаю письма, адресованные мне. Одно пришло из дома от родителей. Второе–от товарища по училищу, Володи Пятайкина, который служит в городе Усолье-Сибирское в военно-строительном отряде. Есть еще одно, адресованное командованию части, но отписанное мне командиром батальона с резолюцией «Дать ответ». Начинаю с него, письмо это–от матери погибшего рядового Эдика Оносова.
Вот его содержание:
Уважаемый командир части!
Пишет Вам мама бывшего вашего солдата Эдика Оносова, который погиб в бою 13 сентября 1984 года. Сына мы похоронили на днях, спасибо за теплые слова о нашем сыне, написанные Вами, товарищ командир. Эдик рос хорошим, примерным мальчиком, и мы за него никогда не краснели раньше. Я, его мать, всегда знала, что мой сын – настоящий патриот нашей родины и с честью выполнит задание по защите южных рубежей нашей страны. Причиной написания этого письма является следующее. Я хотела бы знать о его последних днях, о его гибели как можно подробней, от людей, которые были с ним рядом. Хотелось бы, по возможности, получить на память о нем, какие ни будь его вещи. И, самое главное, у нас нет ни одной его фотографии в военной форме, думаю, что у Вас она, наверное, есть. Прошу Вас прислать мне, это очень важно для меня и всех его родственников и друзей.
С уважением С. Оносова.
Прочитав письмо, начинаю думать, как же выполнить эти, на первый взгляд, простые просьбы солдатской матери. Вещи, что были у Оносова, отправлены с сопровождающим гроб офицером и сейчас вряд ли что-либо осталось. Да и какие вещи могли быть у молодого, прослужившего полгода, солдата! Еще сложней с фотографией, у нас возможности фотографироваться, здесь нет. Мои мысли прерывает дежурный по роте - сержант Ковальцов, который с порога докладывает о прибытии батальона с сопровождения. Я вышел
-
вместе с ним на улицу и увидел в районе парка батальонную колонну БТРов, с которых, не спеша, выгружаются военнослужащие.
Иду к месту построения и докладываю комбату о своём прибытии из командировки. Здороваюсь с офицерами батальона и роты, следуют расспросы, обычные в таких случаях.
Роты разводят по расположениям, и мы с офицерами собираемся в канцелярии роты.
Олег и Виталий, по очереди, не перебивая друг друга, рассказывают о событиях последних двух недель, что я отсутствовал. Многие новости я уже знаю от Ковальцова и Полунина, но слушаю их уже в офицерском изложении.
Особый интерес вызывает засада, проведенная четыре дня назад. О ней мне рассказывает Виталий, когда Олег уходит вызванный к командиру батальона, посыльным по штабу батальона. Попытаюсь полностью привести повествование Виталия:
«Выехали мы, как обычно, вечером. Дождались темноты в ООНовском городке и поехали по направлению населенного пункта Калата. Старшим командиром в засаде был комбат, капитан Варжавитин, который немного изменил время выезда. Если раньше мы выезжали в засаду в 2100, то в этот раз выехали в полночь. Я думаю, эта задержка и сыграла нам удачную службу потом. Когда двигались по бетонке, сигналов в горах не наблюдалось. Мы, как и в тот раз, когда были в засаде с капитаном Игнатьевым, когда задержали грузовые «Мерседесы», встали под тем же мостом.
Комбат разделил роту на две группы и мы, оставив БТРы под мостом, во втором часу ночи ушли по своим маршрутам к местам засад. Я попал в группу комбата, другую группу возглавил Бодров. Пришлось изрядно помотаться, пока дошли к месту засады. Прошли мы примерно 15 километров, пока не вышли в небольшую долину, которая заканчивалась ущельем между двумя большими горами. В долине было очень много автомобильных следов и не было ни одной утоптанной дороги. Но все эти следы автомобилей и дорог сливаются в одну: в ущелье между горами. Там мы и организовали засаду и до утра пролежали в ожидании.
Ничего не обнаружив, утром, как только рассвело, используя складки местности, чтобы нас не заметили, мы вернулись к броне группе под мост.
Так же безрезультатно прошла засада другой группы, которую возглавлял Бодров, они тоже вернулись после нас, примерно через час. Комбат собрал нас под мостом, подвел итоги, указал на недостатки и разрешил отдыхать до вечера по очереди. Мы, как положено, выставили боевое охранение и, позавтракав консервами, легли отдыхать.
Командир роты разрешил мне отдохнуть до 13 часов, сам же решил бодрствовать, проверять охранение, дежурить, чтобы бойцы ненароком не заснули. В 13 часов, отдежурив свое, он разбудил меня, и я принял у него дежурство. Все, кроме боевого охранения, выставленного по периметру нашего расположения, отдыхали. Проверив бойцов в охранении, сделав замечание по поводу маскировки некоторым солдатам охранения, я принялся за обед. Открыв консервы с гречневой кашей, разложил перед собой хлеб, воду. Не успел я еще съесть и половину каши, как ко мне, придерживая руками незастегнутые штаны, подбежал рядовой Евсюков. По его волнению, внешнему виду и огромным выпученным глазам я сразу понял, что что-то случилось. Он сбивчиво, торопливо стал докладывать, я не сразу разобрал всего сказанного, но понял суть.
Евсюков отдыхал под БТРом и проснулся оттого, что захотел по нужде. Выйдя из русла высохшей реки, где мы расположились, он, подняв свой взор вперед, увидел следующую картину. В долине, лежащей между тянущихся параллельно грядами невысоких гор, он увидел идущих одного за другим цепочку людей. Видимо, они спустились с одной горы и переходили по прямой через долину к другой противоположной гряде гор. По одежде, вооружению и по тому, как они шли, Евсюков догадался, что это душманы. Выслушав его, бегом направляюсь на край русла и в бинокль осматриваю долину. В приближенном биноклем виде четко различаю идущих в полной амуниции и вооружении полтора десятка душманов. Они спокойно, не подозревая ничего, идут своим маршрутом.
Бегу к комбату, который спит под командирским БТРом, аккуратно бужу его и докладываю сложившуюся ситуацию. Дальше комбат берет всё в свои руки, приказывает всех быстро и тихо поднять. Сам тем временем, вместе со мной в бинокль оценивает ситуацию и осматривает местность, и идущих по долине душманов. Затем собирает офицеров, сержантов и водителей БТРов, знакомит с обстановкой и доводит свое решение на бой.
По его замыслу, мы, находясь в БТРах в боевой готовности, должны одновременно, по его сигналу, завести двигатели и, выскочив из русла на большой скорости, окружить душманов в долине. Каждому из экипажей БТРов было указано направление движения и место, которое должен занять при окружении. Сложнее всего придется тем, кто, проскочив у подножья гор, справа и слева должен выйти для окружения с противоположной стороны. Всё получилось так, как планировал комбат, за исключением некоторых моментов, таких, как один БТР не завелся, второй забуксовал при выезде из русла. Зато все остальные выполнили свою задачу на “отлично” и быстро осуществили план комбата.
Душманы были окружены со всех сторон нашими БТРами, которые встали на более-менее безопасном расстоянии, не позволяющим достать их огнем из вооружения, который вели душманы. После того, как мы встали на указанные комбатом места и стали вести огонь по душманам, поступила команда комбата по рации – задним ходом отступить на 100 метров назад. Когда мы выполнили эту команду, поступила опять такая же команда. Вскоре мы поняли необходимость этих приказов, когда увидели вблизи наших БТРов разрывы гранат, пущенных из РПГ душманами.
Мы вели огонь из пулеметов БТРа по душманам, они стреляли по нам. Наша перестрелка не приносила никакого урона ни одной из стреляющих сторон. Это продолжалось определенно длительное время. Наконец, мы поняли до конца замысел комбата, когда появились два вертолета огневой поддержки и начали отрабатывать по душманам из НУРСов. Они сделали несколько заходов по центру долины, где в складках местности залегли душманы. Все мы, кто видел, что творилось там, где взрывались НУРсы, картину эту запомнили навсегда: огонь, дым, пыль - смешались в одну большую пыльную тучу.
Когда вертушки улетели, нам осталось только собрать оружие, документы и остальные трофеи. Несколько человек были еще живы, но в крайне тяжелом состоянии. Я не смог видеть ту страшную картину, сделанную вертолетами, и ушел в свой БТР. Многих молодых солдат рвало от обилия крови и растерзанных тел. Оружие было различное: пулеметы, автоматы, гранатометы и винтовки. По всей видимости, душманы пришли в эту местность через границу из Пакистана. После возвращения в бригаду командир бригады на построении объявил нам благодарность» – закончил свое повествование Виталий.
Весь вечер я находился под впечатлением рассказа Виталия, мне кажется, благодаря профессионализму комбата это будет самым удачным засадным действием в летописи нашей бригады, а может, и во всей истории Афганской кампании.
Вечером в канцелярии роты мы собрали офицеров батальона и отмечали мой приезд из Союза. Как обычно, были расспросы о Союзе, пели песни и разошлись далеко за полночь.
5 октября. Бригада готовится в рейд, мы, как всегда, проводим подготовку к боевым действиям. Я, кроме всего прочего, работаю по подготовке своей запущенной бумажной работы. За время моего отсутствия моя работа по планам, протоколам и другим бумагам не велась, и я теперь наверстываю упущенное, подгоняю их под сегодняшний день.
Хотелось бы отметить, что наши бумаги регулярно проверяют офицеры политотдела и, если обнаруживают недостатки, то наказывают очень строго. В этом отношении здесь хуже, чем в моей бывшей части в Союзе.
Отвечаю на письмо матери рядового Оносова. К сожалению, помочь я смог только тем, что рассказал о последних днях его жизни и гибель. Чтобы лишний раз не травмировать сознание матери, передал всё немного помягче, чем было на самом деле. Фотографии мы его в военной форме не нашли.
В пятой роте нашего батальона есть фотоаппарат и всё, что нужно для печатания фотографий. Договариваюсь с замполитом пятой роты и организовываю фотографирование военнослужащих роты. Объявляю, что будем это делать группами по несколько человек, и бойцы сами распределяются, кто с кем хочет сфотографироваться. Отдельно фотографируются сержанты и старослужащие.
Фотографии получаются не совсем удачные, но для полевых условий совсем неплохо. Раздаю солдатам их фотографии и оставляю пленку и по одному экземпляру фотографий для себя.
После моего приезда из Союза каждый вечер после ужина вся рота слушает, сидя на улице перед канцелярией, привезенный мною «Шарп» с последними советскими песнями. Слушать приходят солдаты из соседних рот. Хотя народу собирается много, во время прослушивания стоит такая тишина, как будто слушают настоящий концерт певцов.
6 октября. Командование бригады, учитывая ошибки и просчеты прошлой рейдовой операции, проводит занятия с офицерами, участниками предстоящих боевых действий. Занятия проводятся в клубе части, где перед нами по очереди проводят занятия специалисты связи, артиллерии, разведки, авиации и другие. У каждого командира должна быть карта боевых действий с нанесенной обстановкой своих войск и войск противника. Карту должен уметь читать и уметь по ней ориентироваться каждый офицер, участвующий в рейде. В прошлой рейдовой операции были случаи, когда по вине некоторых командиров, по их неумению ориентироваться и читать карты, а иногда по причине отсутствия карт, случались трагические случаи. Об этих ошибках и трагических происшествиях сегодня нам говорят и проводят анализ наши руководители. Ошибки в проведении прошлой рейдовой операции были следующие: неумение командиров ориентироваться на местности, корректировать огонь артиллерии, танков и авиации. Нерешительность и неумение организовать бой подразделений, а иногда и откровенная трусость отдельных командиров могут сыграть губительную роль в исходе рейда.
Задуманный план проведения боевой операции не всегда выполняется подразделениями, некоторые командиры, находясь в более-менее безопасном месте, в зеленой зоне, только рапортуют о своем продвижении вперед, находясь на одном месте. По вине таких командиров страдают другие подразделения, которые в такой ситуации, не имея прикрытые фланги, надеясь на свои соседние подразделения, попадают в засады или окружения.
В прошлом рейде, из-за просчетов отдельных командиров, были обстреляны, и неоднократно, своей артиллерией отдельные подразделения. Десантно-штурмовой батальон был по ошибке два раза подвергнут обстрелу из наших вертолетов НУРСами. Только по счастливой случайности удалось избежать многочисленных жертв, хотя были и раненые, и убитые.
Занятие организовано командованием бригады грамотно, каждому офицеру выдали учебную карту. На карте, с помощью руководителей занятий, мы наносим учебную обстановку: расположение своих подразделений и противника, ведем учебный бой. По радиостанциям, установленным здесь же, корректируем по координатам на карте огонь артиллерии и вертолетов.
Не у всех сразу всё получается, но нас кропотливо учат всему этому руководители на учебных местах.
Даже наша бригадная медицина проводит занятия с нами: обучают накладывать правильно жгуты, шины, повязки. Узнаем много нового, например, медики будут выдавать командирам на боевые операции противошоковый препарат «Промидол». Это наркотический препарат, который вводится при ранении, чтобы снять болевой шок. Нам показывают, как его нужно применять и при каких ранениях их использовать. Выдавать данный препарат будут под ответственность командиров, а после окончания боевых действий по каждому шприц–тюбику необходимо отчитаться, а оставшиеся – сдать.
Все офицеры, от лейтенантов до подполковников, сегодня в роли учащихся стараются узнать, как можно больше, от вопросов, задаваемых нами в целях познания, нет отбоя. Все предусмотрели наши руководители и по каждому вопросу получаем исчерпывающий ответ.
Про себя с большой благодарностью думаю о командире бригады, организовавшем эти занятия для нас. Офицерам необходимо в мирное время до совершенства отрабатывать боевые нормативы. Бой не прощает ошибок, медлительности и нестыковок. В этом я неоднократно убеждался воочию сам.
За всю свою непродолжительную службу в армии я успел заметить, что от командира в армии зависит в буквальном смысле всё. От него зависит, боеготовность, дисциплина и порядок во вверенных ему частях и подразделениях. Если командир грамотный, умелый и решительный, то часть сопровождает успех и достижения. Особенно проявляются командирские качества на войне, ведь бой, как экзамен, проверка мастерства командира. Только боевые действия могут оценить готовность подразделений и частей к выполнению той задачи, к которой они годами готовятся в мирных условиях. Она, война, проверит и командира на его подготовленность, умение принимать решения, порой в сложной и неразрешимой, на первый взгляд, ситуации. Проверяет его на смелость, решительность, способность, если возникает необходимость пожертвовать собой, подразделением, частью во имя Родины и её интересов.
-
На войне главной фигурой является общевойсковой командир, которому подчиняются и на которого работают все штабы, службы, виды и рода войск. Нам, в военном училище, на занятиях по тактике наш преподаватель полковник Божок А. И. говорил, что авиация может с воздуха уничтожить противника полностью, артиллерия своим огнем может освободить от врагов определенную местность, но это еще не победа. Победа – это когда солдат–пехотинец ступит под руководством своего командира на ту завоеванную землю своим сапогом. В бою, даже в таком, как в зеленой зоне, мы видим наглядно организацию боевого взаимодействия различных подразделений. Вместе с нами и командирами подразделений находятся специалисты артиллерии, авиации, тыловые и технические, и все они работают на общевойскового командира и в интересах нашей пехоты.
Наш батальонный командир, капитан Варжавитин, все эти дни получает восторженные комплименты от товарищей, начальства. На сегодняшний день, он лучший комбат в бригаде. Командир бригады несколько раз во время занятий приводит его в пример всем обучаемым.
Нам в который раз напоминают о секретности предстоящей операции, о ней не должны знать до определенного времени наши подчиненные. Про себя я думаю, что они уже давно и раньше нас знают о боевых действиях. И надо опасаться, чтобы информация не попала в руки доблестным воинам афганской армии.
Учебные занятия, мне лично, принесли огромную пользу. Дело в том, что в военном училище я недостаточно четко уяснил для себя такие предметы, как военная топография, тактика и другие нужные на войне предметы. Эти предметы в силу специфики нашей будущей профессии, замполитов военно-строительных рот, преподавались нам поверхностно. И сегодня на занятиях я восстанавливаю в памяти то, что знал, и получаю много нового, что мне в новых условиях моей службы просто необходимо. Если что-то не совсем правильно понимаю, или не разбираюсь, спрашиваю у Бодрова. Олег окончил Ташкентское высшее общевойсковое командное училище с золотой медалью и все знает. Так, в учебе и занятиях проходят два дня, затем нам объявляют о времени выезда на боевую операцию, а это будет завтра.
8 октября. С рассветом в составе батальона выезжаем по своим направлениям, откуда начнем боевые действия. Нам приданы артиллерийские, танковые подразделения, которые следуют в нашей колонне. Сидя в БТРе, размышляю о предстоящем бое и думаю немного со страхом, как всё будет. С первого дня своего участия в сопровождениях колонн, в засадах, в рейде, всегда, когда подвергаюсь определенному риску быть убитым или раненным, во мне, как бы присутствуют два человека. Один всегда требует от меня проявлять в себе самые лучшие качества офицера, политработника и человека. Он требует быть смелым, совершать разумное, но необходимое в бою, мужество, быть всегда впереди. Подсказывает как бы выходы из сложных ситуаций. Это он руководил мной, когда в прошлом рейде я обошел дом с бойцами, и мы уничтожили пулеметчика и тех душманов во дворе. Про себя считаю это своей правой стороной, от слова “правильный”.
Другой, который называю “левой стороной”, совершенно противоположен правому во всех отношениях. Он как бы существует во мне в противовес другой моей части и подсказывает совершенно другие, самые низменные человеческие качества и подсказывает: не рискуй собой, тебе надо остаться в живых, пусть рискуют другие, пережди, когда все уйдут вперед, затем иди в безопасности; при обстреле колонн, отсидись в БТРе, на безопасном удалении будь всегда, в бою иди позади всех, излишне не рискуй, без тебя проведут бой, ведь есть же и другие. В рейде он мне подсказывает: не лезь вперед, держись золотой середины.
Наверное, у каждого человека существуют и борются между собой в душе эти две противоположности. Это естественный, я думаю, страх за свою жизнь дан нам природой, как инстинкт самосохранения. Честно признаюсь, мне страшно почти всегда, когда стреляют, но пытаюсь этот страх, во–первых, не показывать, во–вторых, пытаюсь перебороть его в себе. Отсюда эти две противоположности, борющиеся во мне.
Мои мысли прерывает сержант Гилев, которого оставляли, как увольняющегося в запас, но он сам напросился и едет с нами в зеленку. Он просит показать на карте и рассказать о предстоящей операции хоть некоторые детали. Сейчас нет смысла скрывать, и я рассказываю и показываю по карте все, что мне известно. Гилев, узнав названия населенных пунктов, радостно объявляет мне, что он в этих местах уже бывал.
Вскоре прибываем к месту проведения боевых действий, пустынную местность с виднеющейся вдали полосой зеленой зоны. Через определенное время к нам присоединяются афганские подразделения, приехавшие на автомашинах. Это подразделения местного армейского корпуса афганцев. После недлительной подготовки и разъяснения боевой задачи личному составу на определенном каждой роте участке, входим вместе с афганскими подразделениями в зеленую зону. Перед нами и на безопасном для нас удалении артиллерия обрабатывает зеленую зону своим огнем.
Вслед за взрывами идем по зеленой зоне, огонь артиллерии придает дополнительные силы и как бы служит нам защитой. Вскоре огонь прекращается, и мы уже идем сами. Опасность такой прочески зеленой зоны заключается в том, что из-за любого куста или виноградника нас могут обстрелять душманы.
Командир роты посылает меня с отделением из третьего взвода в качестве головного дозора.
Идем по виноградникам, которые местами сменяют фруктовые деревья. Как только входим на ровную поляну с небольшим количеством деревьев, внезапно начинается обстрел. Вижу что несколько бойцов, шедших справа от меня, падают сраженные пулями. Остальные вместе со мной успевают залечь. Огонь очень сильный, пули свистят, срезая над нами ветки деревьев. Нет никакой возможности даже попытаться открыть ответный огонь. Такое состояние испытываю уже который раз, хочется, чтобы земля треснула подо мной и укрыла меня. Проходят, наверное, какие-то мгновения, хотя нам они кажутся вечностью, наши взвода, что идут за нами, открывают огонь. Идет интенсивная перестрелка, воспользовавшись ею, отползаем назад к своим. На поле остаются несколько моих солдат. Командир роты управляет боем, нахожу его и докладываю об оставшихся солдатах. Из бойцов, что шли со мной, недосчитываюсь троих.
Вскоре душманы прекращают стрельбу и мы осторожно движемся вперед. Находим бойцов, которые попали под огонь, двое из них убиты, один ранен. Продолжаем движение вперед, но наше продвижение примерно через 500 метров останавливает плотный огонь душманов из-за дувала на окраине кишлака. Командир роты приказывает занять удобные, безопасные позиции и вести огонь. Перестрелка на этот раз затягивается, душманы не думают отступать. Огонь артиллерии, находящейся в пустыне, вызвать невозможно из-за близкого расстояния между нами и душманами. Отойти назад мы не можем, так как окажемся на невыгодных для себя позициях, позади нас ровная местность, где можно оказаться хорошей мишенью для врага.
Периодически постреливая, ожидаем решения командиров. В ходе перестрелки появляются раненые. Комбат по рации приказывает всех убитых и раненых, как только будет возможность, перенести на КП батальона, что находится правее нас, за взводами шестой мотострелковой роты.
Через два часа после начала этого боя душманы оставляют позиции, это видно по прекратившейся стрельбе. Командир роты отправляет убитых и раненных на КП батальона, и мы ждем указаний от комбата.
Наконец поступает указание, через нас к кишлаку идут афганские подразделения. Действующие вместе с нами подразделения афганцев сильно отличаются от царандоя, которые были с нами в рейде прошлый раз. Эти намного организованней, это, похоже, настоящие бойцы кандагарского армейского корпуса. Кишлак проходим без проблем, душманы его покинули. На окраине кишлака останавливаемся и закрепляемся. Остаемся на этом месте до наступления темноты и, выставив охранение, отдыхаем.
Утром на небольшом совещании от командира батальона узнаем трагическое известие, что вчера вечером, при выходе из зеленой зоны на бронегруппу, были расстреляны наши раненные и их сопровождавшие солдаты. После приказа комбата мы всех убитых и раненных отправили на КП батальона. Собрав всех раненых и убитых батальона, комбат отправил их группой с сопровождающими в пустыню, откуда мы заходили в зеленку, где остались наши БТРы и тыловые подразделения. Туда, в более безопасное место, должны были прилететь вертолеты и вывезти погибших и раненных в госпиталь. Немного не дойдя до выхода из зеленой зоны, группа попала в засаду и была расстреляна. Уцелело только три человека, это ребята из пятой роты, сопровождающие раненных, они шли последними и несли на плащ - палатке тяжело раненного солдата. И когда начался обстрел, они попросту отстали и шли отдельно в некотором отдалении от основной группы. По их рассказу, они услышали стрельбу впереди и бросились догонять группу, но так как расстояние было значительным, подошли, когда все были уже убиты, и душманы, собрав оружие, покинули это место.
По выстрелам и интенсивности огня группа душманов была хорошо вооруженной и значительной по количеству.
Как в нашем, уже проверенном тылу, могли появиться душманы? Всех нас волновал этот непростой вопрос. Я вижу как буквально за эти полдня после случившегося, комбат сильно изменился. Он как-то осунулся, посерел, и глаза, только недавно светившиеся, как будто потухли. У него большие неприятности, такое количество убитых, когда еще толком не начались боевые действия, командирам не прощают.
Комбат убедительно, с мольбой в голосе, просит нас, офицеров, беречь людей, воевать только с помощью артиллерии и авиации, мы все понимаем и расходимся по своим подразделениям. После таких известий настроение скверное. Возникает вопрос: “кто же виноват в том, что случилось?” Комбат поступил правильно, отправив раненых и убитых солдат на бронегруппу. Мы не могли бы обладать мобильностью, имея в подразделениях раненных и убитых. Каждого раненного должны сопровождать, а иногда и носить на плащ-палатке несколько бойцов. Всем раненым нужна квалифицированная медицинская помощь и даже операции. Погибшие в бою солдаты тоже нуждаются в определенном к ним отношении. Если тело вовремя не доставить до морга, на такой жаре оно быстро подвергается разложению. О том, что в нашем тылу могут быть душманы, мы представить себе не могли даже в самом кошмарном сне.
Дальнейшие наши действия в прочесывании напоминают самый плохой вариант этого вида боевых действий. Проинструктированные комбатом офицеры выполняют только его указания. Например, если какой - либо взвод батальона встречает сопротивление душманов, командир взвода тут же докладывает командиру роты и комбату обстановку, и комбат лично, по рации руководит действиями подразделения. А действия направлены в основном не на выполнения боевой задачи, а на сохранение личного состава. Иногда часами просиживаем в одном месте, хотя по картам мы должны быть далеко впереди. Комбат перестраховывается, он понимает, что после таких потерь у него могут возникнуть крупные неприятности, он теперь не заинтересован в удачном исходе боя, ему важнее другое.
Так проходят несколько дней, описывать которые нет никакого смысла. Даже солдаты понимают, что мы имитируем боевые действия, а не воюем.
Это, на мой взгляд, непорядочно в отношении других батальонов и общего плана бригады, но, по всей видимости, у комбата нет другого выхода.
По общему плану боевых действий бригады, мы уже давно должны выйти из зеленки, однако, учитывая такое наше продвижение, мы не дошли за эти дни до предназначенного нам места выхода из зеленой зоны. Закончился сухой паек, мы уже второй день питаемся одним изюмом, которого вдоволь в покинутых сушилках и домах. Боеприпасы на исходе, стреляем только по явно видимым врагам.
Самое сложное то, что мы остались без связи: батарейки все сели от длительного и беспрерывного использования, когда о любом столкновении с душманами докладывали комбату и вели постоянные переговоры по радиостанциям.
12 октября. До обеда мы прошли несколько километров по зеленой зоне и были остановлены перед кишлаком огнем душманов. Кишлак для душманов очень удобен для ведения оборонительного боя. Толстые глинобитные дувалы являются естественным укрытием, в них сделаны амбразуры и из которых ведется огонь. Дувалы тянутся как поперек, так и вдоль, относительно нашего расположения. Слева и справа соседние роты ведут бой, это слышно по стрельбе и разрывам гранат. Идущая слева от нашей роты пятая мотострелковая рота ведет бой, несколько отстав от общей линии наступления. Душманы отчаянно сопротивляются как никогда раньше. Причина этого выясняется через некоторое время.
Бойцы правого фланга замечают на противоположной стороне кишлака, на крыше сушилки солдат в нашей форме. В бинокль отчетливо видно, что к кишлаку с другой стороны подошли и завершили окружение, наступающие согласно общего плана, другие подразделения нашей бригады. Однако отсутствие связи не позволяет нам связаться с ними для организации взаимодействия. Попытки обозначить свое положение ракетницами и дымами, предпринятые нами, были тут же продублированы душманами из различных мест в кишлаке. Все это привело к тому, что подразделение, находящееся с другой стороны кишлака, принимает нас за душманов и обстреливает правый фланг нашей роты.
В этих условиях становится совершенно ясно, что в случае штурма кишлака, в этой не совсем понятной обстановке для наступающего нам навстречу подразделения, мы можем попасть под их огонь. Введенные в заблуждение сигналами душманов, они в любую минуту могут вызвать огонь артиллерии по нашим позициям. С большим опасением ждем дальнейшего развития событий. То же самое, по всей видимости, происходит и с другой стороны кишлака нашими подразделениями. Они, оценивая ситуацию, не могут понять, где свои и где враги. Сложившаяся обстановка вызывает у нас офицеров большое опасение мы все понимаем, что может случиться самое печальное в бою положение когда из-за отсутствия взаимодействия со своими подразделениями может случиться трагедия. Случаи когда по ошибке воевали свои подразделения между собой нам доводились на совещаниях у командира бригады.
Командир роты в этой ситуации принимает решение и просит меня (хотя, наверное, мог бы и приказать) попробовать проскочить в одиночку, обойдя кишлак справа, попытаться организовать взаимодействие. Но самое главное – наступающие на кишлак с противоположной стороны подразделения должны знать о нашем расположении. Иначе мы можем перестрелять друг друга. Олег, объясняя мне все это, старается не смотреть на меня. Я и он, мы оба понимаем степень риска, ожидающий меня. Если меня не подстрелят душманы и мне повезет, меня могут застрелить свои же бойцы батальона, приняв за врага, когда я буду впереди них обходить кишлак. Но даже, если свершится чудо, и я избегу обстрела душманов и своих бойцов, меня могут встретить выстрелами те, к кому я иду.
Выслушав командира роты и до конца поняв все, что он требует от меня, по его совету снимаю с головы десантный шлем, который носил все это время, передаю его одному из бойцов и надеваю его старую помятую солдатскую шапку со звездой. Это советует Олег, потому что я должен своей формой быть похожим на советского, чтобы наши солдаты, когда увидят, могли меня различить. Честно говоря, мне очень страшно и я понимаю всю безрассудность задания и его невыполнимость. Но рядом с ротным стоят солдаты мои подчиненные смотрят на меня вопросительно, как бы молча спрашивая не струсишь ли, лейтенант. Во взглядах отдельных бойцов вижу, что они смотрят на меня как на обреченного. Делая перед ними вид, что готов исполнить любой приказ, ухожу. Во мне опять борются два “я”, один командует: «Вперед! Выполняй приказ командира!» Второй: «Вернись! Докажи ротному, что это задача невыполнима, предложи свой более безопасный вариант». На правом фланге всех бойцов предупреждают обо мне и я, используя складки местности и жидкую растительность, в основном ползком, двигаюсь в сторону крайнего дувала на правой окраине кишлака. Слышу по стрельбе, что наши на левом фланге и в центре открывают стрельбу по душманам, отвлекая их внимание от правого фланга, где стрельбы нет.
С большим трудом, превозмогая страх и физические трудности от преодоления такого расстояния, ползком добираюсь до дувалов, которые создают мне заслон от душманов и бегу в полный рост, озираясь по сторонам. Добегаю до конца дувала и попадаю под обстрел заметивших меня наших солдат, к которым я и направляюсь. С ходу прыгаю в русло небольшого арыка, на дне которого бежит вода, и проваливаюсь в жидкую грязь, но зато оказываюсь в относительной безопасности. Отдышавшись, оглядываюсь по сторонам. Кроме наших солдат, к которым я и направляюсь, по мне никто не стреляет, и это немного успокаивает. Заметив, как я прыгнул в арык, они активизируют свои действия: стрельба надо мной не прекращается, пули свистят поверх арыка. Принимаю единственное решение двигаться ползком по арыку в сторону кишлака. Там виден уже ближайший ко мне дувал, за которым можно скрыться из поля зрения стреляющих по мне солдат.
Все получилось так, как я и задумал, до дувала я доползаю по арыку, и уже стал незаметен для стрелявших по мне наших бойцов. Дувал меня хорошо закрывает от них. Арык, по которому я полз здесь возле дувала, протекает под мостом, похожим на трубу, диаметром чуть больше полуметра. Это сделано для того, чтобы можно было проехать на повозках или машине через арык, видны следы от протекторов и телег.
Оглянувшись по сторонам, я выскакиваю из арыка и вдоль дувала добегаю до его конца и, прежде чем сделать следующий рывок до очередного низенького дувала, до которого около десяти метров, выглядываю за дувал. В следующую минуту, меня от страха и неожиданности передергивает, от увиденной мною картины. Вижу отчетливо, что за дувалом, совсем рядом, в мою сторону бежит группа душманов. В такие мгновения, когда возникает опасность для жизни, как я заметил, мысль срабатывает мгновенно. Я очень быстро возвращаюсь к арыку и задним ходом, вползаю в трубу, проваливаюсь в грязную жижу, предварительно закинув автомат за спину.
Душманы, я это почувствовал, передвигались быстро, куда-то торопились, но журчащий арык и холодная вода их задержала. Они остановились возле моста в том месте, где ручей затекал под мост, и стали пить воду и умываться. Я четко видел их, но они, находясь на свету, увлеченные водой, не замечали меня. Близость врагов, страх и бессилие что-либо сделать сковали меня и парализовали мою волю. Закончив пить и умываться, душманы уже готовы были уйти. Но тут один из них, что стоял ближе всех к трубе, что-то сказал своим соратникам, показывая рукой прямо перед собой. По всей видимости, они увидели мои следы или замутненную мной воду перед трубой.
Я сразу понял их дальнейшие действия, сейчас они будут заглядывать под мост. Оказать им хоть какое-то сопротивление я физически не мог, так как ограниченное пространство, в котором я находился, не давало такой возможности. Два человека одновременно с двух сторон от арыка заглянули под мост, заметив меня, они в начале отскочили, но, поняв, что я беспомощен, схватили меня за обмундирование в районе верхней части рукавов и вытащили меня из трубы. С меня тут же был снят автомат. Мой внешний вид был ужасен, обмундирование спереди было испачкано грязью, руки мокрые и черные от грязи. С меня бежала грязная вода. Душманы окружили меня со всех сторон и с большим интересом смотрели на меня. Осматривая, они что - то живо обсуждали на своем языке.
-
. Я тоже осмотрел каждого из них. Все шесть человек, стоящих вокруг меня, были вооружены автоматами АК-47. У каждого на груди были египетские подсумки с дополнительными магазинами и гранатами в отдельных ячейках-кармашках. Одежда пятерых была национальная, афганская. Шестой был одет в смешанную одежду: штаны от нашей солдатской формы и рубаха защитного цвета. На ногах у всех были легкие тапочки-вьетнамки. Тот, что отличался одеждой от остальных, отличался и своим природным обличием. Это был русоволосый, высокого роста молодой человек. По всей видимости, он принадлежал к одной из европейских национальностей.
Мысль моя в поисках выхода из этой ситуации работала лихорадочно. Там, лёжа под мостом, я ощущал страх, дрожь и волнение. Теперь, стоя перед врагами, я чувствовал себя гораздо хуже, но рассуждал, кажется, здраво. Я презирал себя: хуже той участи, в которую я попал, нельзя было себе представить. «Вот теперь мне пришел конец»,- думал я, но о смерти, пожалуй, стоя, здесь, перед ними, не думал. Думал о позоре: я, замполит роты, попал в плен к своим врагам!
Будучи ещё в штабе армии, по дороге на войну читая об офицерах-политработниках, героях, которые в последний момент в подобных ситуациях взрывали гранату, убивая себя в окружении врагов, я мысленно допускал её и для себя. И мне всегда казалось, что я смогу повторить их подвиг, также взорвать гранату и не попасть в плен. Но сейчас не то что достать гранату, я не смел бы даже пошевелить рукой, зная, что это движение будет последним в моей жизни. Почему-то подумал о своем дедушке Кулмухамбете, об отце моего отца.
В 1942 году дед был призван в армию и попал по воле судьбы в печально знаменитую 2-ую ударную армию, которая на Волоховском фронте была разгромлена, попав в окружение. Дед мой, как и многие бойцы этой армии, попал в плен к фашистам. После Победы, пройдя ад концлагерей, дед вернулся домой. Через полгода карающие органы его арестовали за то, что он был в плену, и осудили на десять лет. Дед умер в 1949 году от кишечной инфекции в Караганде в Карлаге. Почему через одно поколение повторяется в судьбах нашего рода определенные трагические события?..
Тем временем, поговорив между собой, душманы затихли. Тот, что выглядел европейцем, подошёл ко мне вплотную и сказал на чистом русском языке:
- Ты кто такой? Откуда взялся?
Молчу, а про себя решаю: хоть здесь проявлю себя, как офицер, коммунист, никакой информации от меня они не получат.
- Чего молчишь? Я тебя спрашиваю!
Не дождавшись ответа, он, не размахиваясь, бьет меня по лицу, от чего я, еле устояв на ногах, чуть не падаю. Он еще раз меня внимательно осматривает, затем по слогам опять повторяет:
- Кто ты такой?
Мой вид явно не выдает во мне лихого воина, грязный солдат в большой, не по размеру, солдатской шапке.
- Ты, чурка, что не знаешь русского языка?
После этого вопроса я понял, что передо мной стоит бывший военнослужащий нашей армии. Слова, сказанные им, принадлежали армейскому, казарменному жаргону и употребить их мог только человек, служивший в нашей армии и знающий ее изнутри. “Чурками” называли в армии солдат среднеазиатских республик, которые не говорили на русском языке, и этот вопрос окончательно убедил меня в том, что передо мной стоит человек, знающий нашу советскую армии непонаслышке. Быстро прокручиваю в мыслях, что меня может выдать перед врагами как офицера? Документы остались в канцелярии в расположении, форма на мне солдатская, портупею я перестал носить еще раньше из-за неудобств многочисленных ремней, да и жалко было портить почти новое офицерское снаряжение. Погоны могут выдать, если снимут с меня плавжилет, в нем находятся запасные обоймы, гранаты и пистолет. Может выдать мой офицерский личный номер, который находится в маленьком кармашке на поясе в так называемом, пистоне. Но найти жетон, небольшую дюралевую пластинку с личным номером офицера, не так легко. Да и про жетон с номером может знать только офицер или прапорщик, а этот русоволосый по возрасту мог быть только солдатом. Все остальное в моей форме и обличии подтверждает мою принадлежность к обычному рядовому солдату.
Решаюсь подыграть этому, пусть считает меня бестолковым солдатом, не знающим русского языка.
- Ты не сдаваться ли к нам пришел, солдатик? – уже веселее спрашивает меня предатель.
Молчу, прямо смотрю на него и выжидаю.
- Откуда ты родом, боец? - задает мне очередной вопрос и, как тупому, не понимающему вопросы бойцу, показывая поочередно на афганцев, на себя, на меня, продолжает:
- Афганистан. Украина. А ты?
- Казахстан, – специально с большим акцентом, как бы поняв, наконец, вопрос, отвечаю я.
После моего ответа он что-то говорит своим товарищам, и они после этого уже не так злобно смотрят на меня.
Недалеко разрывается мина и начинается обстрел кишлака из минометов. Они бегут дальше, туда, куда, наверное, спешили перед встречей со мной. Меня конвоирует один из них, и я вынужден бежать за ними.
Опять появляются мысли: вытащить гранату и подорвать её, даже чувствую, где она лежат. Их у меня две, кроме того, у меня есть еще и пистолет. Если опять выдастся момент, они могут меня обыскать с ног до головы и тогда возможности такой не будет. На бегу это сделать можно, но может заметить бегущий за мной конвоир. От мысли воспользоваться при случае имеющимся оружием становится немного легче на душе. Откладываю всё это до удобного случая.
Мы выскакиваем в промежуток между дувалами и оказываемся на открытом пространстве. Нас заметили солдаты из подразделения, окружившего кишлак с другой стороны, которые открывают по нам огонь из всех видов оружия. Ловлю себя на мысли, что хочу попасть под их пули, даже для этого замедляю шаг. Но пуля выбирает не меня и к следующему дувалу, который нас защищает от пуль, подбегаем уже с раненым в бок моджахедом. Он скорчился от боли, скрежещет зубами и вскоре падает на землю. Русоволосый душман приказывает мне взвалить его на себя и нести. Взваливаю его на себя и мы продолжаем движение. Афганец не очень тяжелый, но бежать с такой ношей тяжело, и я вскоре отстаю от общей группы.
Все душманы уходят далеко вперед, оставив меня с моей ношей и конвоиром. Душман, что меня охраняет, повесив автомат раненого за спину, требует от меня знаками шевелиться быстрее. Я же от такого бега запыхался и движения мои становятся всё медленней. Перепрыгивая через неровность на пути, запнувшись, падаю со всего размаха на землю. Раненый афганец перелетает через меня и дико стонет от боли. Лежа на земле, получаю удар прикладом в бок от своего конвоира, который знаками приказывает мне встать и нести раненого душмана. При этом он несколько раз больно пинает меня ногой, торопит. Опять взваливаю раненого душмана и бегу дальше.
Возле одного из домов, окруженного вокруг дувалом, нас ожидает один из тех, кто убежал вперед. Останавливаемся в тени под дувалом, афганцы о чем-то торопливо говорят. Затем тот, что нас ожидал, убегает дальше вдоль дувала, а мой конвоир начинает перевязывать раненого бинтом. Перевязывая, он иногда поглядывает в мою сторону, следит за мной, находящимся от него в пяти метрах у дувала. Очередной раз, когда он бросает взгляд в мою сторону, я знаками показываю и говорю по-казахски, что хочу пить. Он на минуту прекращает перевязывать и снимает с пояса металлическую фляжку с водой и бросает ее мне. Подхватываю фляжку, она совсем не похожа на нашу, советскую, видимо, заграничная. Делаю вид, что жадно пью, от фляжки отдает сильным запахом пота и тухлой водой.
Душман, тем временем, для удобства перевязки поворачивается ко мне спиной и, посадив раненого, придерживая его одной рукой, неумело накладывает бинт другой рукой. Воспользовавшись тем, что он на меня уже не смотрит, я одной рукой достаю гранату Ф-1 и кладу её возле себя, затем накрываю ногой. Видя, что конвоир не смотрит на меня, осмелев, вытаскиваю гранату, выпрямляю усики и вытаскиваю чеку. Спрятав гранату за фляжкой, направляюсь к душману. В это время он оглядывается, и я знаками показываю ему, что хочу вернуть ему фляжку и со словами ”Ташокур”, что в переводе с афганского языка означает “спасибо”, подхожу к нему.
Он на меня не смотрит, продолжает перевязывать своего товарища.
Цель моего первоначального плана, после того, как я достал гранату, состояла в том, чтобы подорвать гранатой себя и этих двух духов. Но, подойдя к душману, который даже не смотрит и не опасается меня, я передумал. Вернее будет сказать, что во мне опять началась борьба двух непримиримых сторон. Одна, правая, советует взорвать себя и этих двух врагов. Другая как будто кричит: «Убить только их, зачем тебе такая смерть, никто не узнает о твоих последних днях жизни».
Повинуясь последней, размахиваюсь и бью гранатой по виску душмана. Он от удара в висок падает рядом с раненым. Раненый, от такого поворота событий, вытаращив глаза, испуганно смотрит на меня, он явно не ожидал такого оборота событий. Быстро снимаю с душмана один автомат, что за спиной, вытаскиваю запасные магазины из его подсумка, автомат закидываю за спину, магазины в карманы и беру второй автомат. Всё это делаю левой рукой, а в правой руке со сжатым рычагом находится граната, которая все это время мешает, и не знаю, что с ней теперь делать. Проделывая всё это, оглядываюсь вокруг. Справа от себя, недалеко от дувала, вижу проем, куда ушла группа душманов. Заглядываю в проем, никого не видно, зайдя за дувал через проем, бросаю в душманов гранату, подкатом, как в детстве, играя в асыки, бросал кости. В последний момент вижу охваченные ужасом, глаза раненого душмана, граната подкатывается и ложится прямо между ними. Уже из-за дувала слышу взрыв и бегу опять в ту сторону, где меня поймали, к мосту.
Со стороны наших подразделений ведется стрельба и я, скрываясь за дувалами, продолжаю свой путь к ним. Подобравшись как можно ближе к солдатам, к которым шел, кричу им сквозь стрельбу:
- Ребята, я свой, я лейтенант Казакпаев, не стреляйте!
Машу автоматом, высунув руки из-за дувала. Наконец мой голос услышан, и кто-то кричит:
- Ползи сюда, лейтенант!
После этих слов, радостный и счастливый, ползком преодолеваю расстояние от дувала до ближайшего виноградника, где меня встречают десантники. Объяснив командиру десантников, зачем я к ним прибыл, показываю место расположения нашего батальона и остаюсь у них.
От пережитого страха и ужаса постепенно прихожу в себя. Меня трясет, как от лихорадки, выкуриваю одну сигарету за другой и не чувствую горечи табака. Уже через час, находясь у десантников, осознаю всё, что со мной произошло, что я испытал совсем недавно. Так же пришло осознание того, что теперь необходимо будет объяснять это всё своим командирам. Как быть? А если не объяснять? Никто не видел и не знает события последних часов.
Только теперь вспоминаю о своем автомате, который забрал тот душман, бывший наш солдат. От мысли об автомате меня прошибает холодный пот. За потерю в бою личного оружия во времена Великой Отечественной войны приговаривали к расстрелу, это я читал в книгах и знаю по художественным фильмам. Я потерял автомат, значит, совершил преступление. Что теперь со мной будет? Значит, и скрыть всё, что было со мной, по всей видимости, не удастся.
Командир взвода десантников, старший лейтенант, спрашивает, почему у меня два автомата. Объясняю, что по дороге наткнулся на убитого душмана и забрал его автомат с запасными дисками.
Вскоре поступает команда «Вперед» и десантники под прикрытием огня минометов идут в кишлак. Кое-где встречаются очаги сопротивления, но вскоре кишлак уже захвачен. Во время наступления иду в цепи десантников, участвую в перестрелке. Стараюсь идти в полный рост, в голове нехорошие мысли, на душе кошки скребут, лучше бы меня убило. Мелькает в голове мысль, может, кому-нибудь удалось подстрелить душмана и взять в качестве трофея мой автомат, тогда есть надежда обменять его на два моих. После окончания боя осматриваю те места, где оставил двух душманов, их уже нет. Нахожу только кровь. Обследую местность дальше, заглядываю в дома неподалеку, за дувалами, но ничего не обнаруживаю. Обхожу все роты, участвовавшие в этом бою. Интересуюсь трофейным оружием, мне показывают захваченное оружие, но своего автомата я не нахожу.
Иду к Олегу в роту, они остались на своих позициях, там, где я их покинул. Докладываю ротному о выполнении приказа. Мое хмурое настроение вызывает у него естественный вопрос: «Что случилось?» Я ему одному рассказываю обо всем. Внимательно выслушав меня, Олег, немного подумав, говорит:
- Об этом больше никому не рассказывай, потому что тебя не поймут. С автоматом что-нибудь решим. Сейчас выходим на броне - группу, оба автомата спрячь в БТРе. Возьми пока автомат погибшего Иванцова.
Я в точности выполнил все указания командира роты, но скрыть от бойцов что-либо очень сложно. Подходит ко мне Гилев и удивляет меня своим вопросом:
- Товарищ лейтенант, а где ваш автомат?
Я заранее приготовил версию ответа на случай такого вопроса и отвечаю:
- Автомат опять заклинил, подвел меня, когда я у десантников находился, пришлось сдать его у них на ремонт. Ты же помнишь, как он отказал тогда в сопровождении.
Ответ мой, по всей видимости, прозвучал неубедительно, по крайней мере Гилев выглядел еще больше удивленным от такого ответа.
Пополняем запасы продовольствия, получаем боеприпасы. Самое главное - кушаем горячую пищу, обычную солдатскую кашу, приготовленную на походной кухне, она нам кажется необыкновенной. Предупреждаем солдат, что много пищи есть сразу нельзя после того, как мы несколько дней питались только изюмом. Но не все бойцы воспринимают наши предупреждения и, как результат, после обеда несколько человек мучаются болями в животах. Остаток дня проводим в пустыне возле БТРов, отдыхаем, отсыпаемся за все эти дни.
Ночь проводим на бронегруппе, кто спит в БТРе, кто возле него. Где-то бойцы развели костер, натаскав из ближайшей зеленки сухие ветки. Постелив под себя ватник, лежу в десантном отсеке, своего БТРа.
Я выполнил указания командира роты и передал два трофейных автомата старшему водителю роты ефрейтору Ковалеву. Этот бывалый солдат пользуется в роте у всех большим авторитетом. Хорошо знает БТР, любую поломку боевой машины роты он может устраняет быстро и профессионально. Но самое важное его качество в данный момент - он неболтлив и почти никогда не задает лишних вопросов. Поэтому ему не надо ничего объяснять по поводу этих двух автоматов. Если надо спрятать, то это никто не сможет сделать лучше него. В полу десантного отделения он ключом откручивает металлический лист обшивки, где имеется небольшое углубление, туда и помещаются автоматы. Затем обшивка устанавливается на свое место, и закручиваются болты. Долго не могу заснуть, но усталость, пережитое волнение сказываются и я через некоторое время засыпаю.
Утром, после завтрака, объяснившись со старшиной, которому тоже приходится откровенно врать, беру автомат погибшего рядового Иванцова. Переживаю за автомат, опять приходят в голову тревожные мысли: а вдруг мой автомат всплывет среди трофеев и обнаружится подлог? В первую очередь, я подведу своего командира роты, который не доложил о происшествии вышестоящему командованию. Дело в том, что мой автомат отличается от автоматов душманов по калибру. Отличается еще своим новым внешним видом, а также на нем есть номер, который проходит во всех учетных книгах бригады. Видимо, все эти переживания оставляют какие-то следы на моем лице. Это замечает даже комбат, собравший всех офицеров возле своего БТРа.
- Что, Казакпаев, плохо себя чувствуешь? - Задает мне он вопрос.
- Так точно, - бессовестно вру я ему, понимая, что он имеет в виду мою контузию.
-
- Сможешь с нами идти, или тебя оставить старшим на броне - группе? – спрашивает он.
Но я, придав бодрое звучание голосу, заверяю его, что смогу.
Уясняем задачу последующих дней. Комбат, объяснив задачу, в очередной раз нас предупреждает о ведении боевых действий только с помощью артиллерии и, если надо, авиации. Запрещает нам «поднимать в атаку» подчиненных. Весь его инструктаж сводится к тому, что терять людей ранеными и убитыми нам уже никак нельзя. На сегодняшний день мы являемся печальными лидерами по потерям личного состава.
Я про себя думаю, стараясь не встретиться взглядом с комбатом, если бы он еще узнал о моем автомате и доложил комбригу, его бы точно сняли с должности. Но тех, не оправданных ничем потерь батальона хватит с лихвой, чтобы его снять с должности, это он нам откровенно говорит. Комбриг уже вел с ним по этому поводу разговор и сейчас судьба комбата зависит всецело от каждого из нас в батальоне.
Мне нравится наш комбат и как командир, и как человек, правда, иногда в нем проглядывается некоторое высокомерие, но это от «дикого» роста в должностях, так считают все офицеры батальона. Комбат прибыл в бригаду полтора года назад с должности командира взвода из Москвы, где проходил службу в полку по охране Кремля. Так как прежняя должность его в Москве была капитанской, в Афганистане его назначают на равнозначную капитанскую должность – командиром мотострелковой роты. И за этот небольшой период он успевает стать командиром батальона, пройдя должность начальника штаба батальона. Теперь, после того, как его хвалили перед рейдом и так лестно о нем отзывались, у него такие большие неприятности.
После совещания мы приступаем к выполнению очередной боевой задачи. Теперь мы должны на БТРах выехать к новому месту для прочесывания следующего района. На дорогу уходит два часа, и мы спешиваемся в пустыне перед зеленой зоной. Разъясняем боевую задачу бойцам и через некоторое время совместно с афганскими пехотинцами заходим в зеленую зону. Задача всё та же: прочесываем зеленку и идем вперед. Навстречу нам идет, прочесывая зеленую зону, другой батальон бригады.
Движемся, как и прежде, поротно, но в этот раз мы идем левофланговыми. Справа по центру идет 5-ая мотострелковая, слева от нее - 6-ая мотострелковая роты. Комбат с управлением батальона находится позади 5-ой роты. Первый день прошел спокойно, и мы постепенно привыкаем к тишине. Не встречая никакого сопротивления, выполняем задачу первого дня, и остаемся на ночлег в винограднике, окруженном глиняным дувалом. Офицеры роты по очереди дежурят, проверяя охранение каждые полчаса. Первым заступает командир роты. Увидев, что он проверил охранение и сел возле дувала, иду к нему. Мне необходимо с ним поговорить, я все равно не смогу уснуть. Командир внимательно меня слушает.
- Олег, может быть, надо признаться, ведь ты можешь пострадать из-за меня. Вдруг автомат обнаружат среди трофейного оружия? – Делюсь с ним своими, уже в который раз возникающими мыслями. - Ведь сейчас не такая война, когда опасность угрожала Родине. Если всё рассказать, может быть, командиры поймут?
Олег, как обычно, сразу не отвечает, обдумывая про себя ответ, потом тихо, чтобы никто не услышал, отвечает:
- Замполит, это я тебя могу понять, там, – он указывает пальцем на небо, усыпанное звездами и светившей луной, имея в виду наше начальство, и продолжает – тебя не захотят понять. Если бы не было этого случая с расстрелом наших раненых, может быть, еще и поняли. Но теперь попадешь под общую гребенку и накажут тебя по самой высокой планке. Будем ждать. Пока мы находимся в рейде, никто трофейное оружие изучать тщательно не будет. А когда приедем в бригаду, сразу проверим на складе все автоматы, привезенные трофеями из рейда. Я хорошо знаю прапорщика начальника склада, он раньше служил в нашем батальоне, он нам поможет. Если автомата не будет вообще, я уже придумал, что мы с ним сделаем.
- Что сделаем, Олег? – нетерпеливо задаю ему вопрос.
- Мы его спишем при удобном случае.
- Как?
- Этого пока я не знаю, но ты не волнуйся, моли бога, чтобы никто не узнал об этом.
После разговора с ротным мне стало немного легче, и я ложусь спать, завернувшись в плащ-палатку.
13 октября. С рассвета начинаем медленно продвигаться вперед по зеленой зоне, через виноградники, гранатовые и апельсиновые сады. Виноградники представляют собой подобие волн, а на гребне искусственно созданной волны растет виноград. В военном виденье каждая волна виноградника - это готовый окоп для стрельбы. Эти волны укрывают как душманов, так и нас, идущих на них, они могут уберечь от пуль и осколков. Если даже граната разрывается за этой волной виноградника, то не наносит никакого вреда находящимся в следующем ряду воюющим.
Тяжелее вести бой в гранатовых садах, где деревья с тонким стеблем не укрывают нас от врагов. Еще хуже вести бой в апельсиновых садах, так как они, как правило, огорожены дувалами в целях предотвращения доступа домашнего скота. Когда приходится преодолевать такие сады, то зачастую происходит нападение из-за дувалов.
Мы по-прежнему продвигаемся очень медленно, встречая сопротивление, не вступаем в открытый бой, ведем огонь из укрытий. Помним и претворяем в жизнь указания комбата. Всё это приводит в последующем к тому, что не выполняем общего плана боевых действий и в итоге опять остаемся без продуктов, с ограниченным числом боеприпасов. Правда, учитывая прошедшие боевые действия, сохраняем аккумуляторы для радиосвязи. Хуже всего на нашем состоянии отражается отсутствие продуктов.
К вечеру третьего дня мы останавливаемся надолго на окраине брошенного кишлака, где по приказу комбата остаемся на ночь. Я с третьим взводом находился на левом фланге роты, когда меня нашел посыльный командира роты и передал приказ срочно прибыть к нему. Когда я прибыл к командиру роты, то увидел, что ротный с бойцами второго взвода сидит во дворе одного дома, а в центре боец держит упирающуюся и бьющуюся козу за рога.
Оказалось, что в роте никто не может зарезать и разделать это животное, и поэтому ротный вызвал меня. Я, выросший в казахском ауле, с детства был приучен родителями ко всякой работе и очень был удивлен тому, что с таким простым делом никто не может справиться. Когда я приступил к этому не очень приятному, но необходимому занятию, все мои товарищи, в том числе ротный и взводные командиры, покинули меня. Они не могут смотреть, как я забиваю козу и потрошу тушу, мне это немного странно и удивительно. Через час туша разделана и поделена на всю роту.
Теперь я начинаю понимать, почему ротный и офицеры всегда обращаются ко мне, если в роте появляются раненые. Я ни разу не видел, чтобы они перевязывали раненых, это, как правило, делает наш ротный санинструктор Ченикайло, а когда его нет, делаю я. Потом, когда мы едим сваренное на костре мясо, Олег мне рассказывает, что, прожив всю жизнь в городе, он не может видеть крови и плохо переносит такие картины.
16 октября. С рассвета на нашем участке прямо перед нашими позициями возникает сильнейшая перестрелка. Мы, не видя противника, обозначаем свое присутствие стрельбой. Ситуацию проясняет по радиостанции комбат, в нашу сторону отступают душманы, преследуемые другим батальоном бригады. Вскоре мы наблюдаем душманов, и они, поняв, что окружены, занимают круговую оборону и ведут бой. Мы, предупрежденные комбатом, который раз ведем себя пассивно, только стреляем из укрытий, не предпринимая никаких иных действий. В итоге все лавры и трофеи достаются батальону, который наступает на душманов с другой стороны.
Так заканчивается эта боевая операция и мы, выйдя из зеленой зоны в пустыню, отдыхаем, принимаем горячую пищу.
К вечеру возвращаемся в расположение бригады. Занимаемся всем тем, что обычно делаем по возвращении. В первую очередь проверяем наличие оружия, его состояние, снаряжение. Обслуживаем боевую технику, готовим ее к следующим боевым действиям. Организуем и проводим помывку личного состава в полевой бане. Бойцы в бане не только моются, но и стирают свое белье и обмундирование.
Мы с Олегом, поручив взводным командирам заниматься ротой, идем на оружейный склад, где находится все трофейное оружие. Прапорщик, начальник склада, по знакомству допускает нас к трофейному оружию. Просмотрев все оружие, мы не находим моего автомата.
Возвращаясь в расположение роты, обсуждаем проведенную боевую операцию. Значит, наши действия по окружению были не настолько эффективны, раз кто-то прорывается через кольцо окружение. Олег опять расспрашивает меня о душмане в русском обличии, и я ему который раз подробно описываю его внешность. Мое подробное описание внешности вынуждает Олега остановиться и он поворачивает с полпути назад, и мы идем к расположению десантно-штурмового батальона.
Находим командира одной из рот десантно-штурмового батальона, капитана, с которым Олег ведет разговор. Из их беседы начинаю понимать суть дела.
Оказывается, в начале июня 1983 года в одной из рот ДШБ за неуставные взаимоотношения и издевательства над молодыми солдатами привлекались к уголовной ответственности два бойца: младший сержант Рыков и рядовой Хлынь. Они не были арестованы и находились до суда в расположении роты. Когда расследование их преступления подходило к концу, и их вина была доказана, они, вскрыв оружейную комнату, похитили два автомата с боеприпасами и, угнав БМП-1 из парка ночью, покинули часть. Их исчезновение и хищение оружия обнаружили только утром по записке, которую они оставили. В ней было написано, что они уходят к душманам, боясь ответственности за преступления. Была поднята вся бригада для их поисков. Неделю подразделения перекрывали дороги, тропы и искали их. Но обнаружить их не удалось. И вот теперь Олег с командиром этих изменников и вел разговор. Не говоря ему о встрече с тем русским душманом, Олег просил описать внешние данные дезертиров. По описанию ротного один из них подходил, как мне казалось, но фотографий не было, и это были только предположения.
После обеда Олег переписывает потерянный автомат на солдата, погибшего в первые дни рейда, а его автомат - на мое имя. Все это он проделывает задним числом в бригадных журналах учета оружия. Я не вдавался во все подробности его действий. Но в итоге у меня есть другой автомат. Мой автомат, который забрал душман, списали. Оружие, которое было у раненых бойцов, расстрелянных при выходе из зеленки, тоже списано на боевые потери.
Олег, выполнив дело и рассказав о проделанной работе, предупреждает меня в очередной раз:
- Забудь о том, что было. И никогда не рассказывай об этом никому.
20 октября. Все эти дни после рейда занимаюсь своей основной работой по должности. В работе замполита роты много обязанностей, но большая их часть посвящена работе с бумагами. За документацию спрашивают, как и везде, очень строго. Ко всем планам, протоколам, отчетам прибавляется еще одна, пишу наградные листы на сержантов и солдат. В основном будут награждены за этот рейд погибшие и раненые солдаты.
Кто придумал эти наградные листы? Описание подвига в наградных листах человека, который действительно совершил что - ни будь мужественное, возможно. Но что я могу написать про солдата, который, в первом бою, не успев ничем себя проявить, погиб или ранен. В наградном листе таких ребят приходится писать целые сочинения, иначе его вернут из отделения кадров бригады. А если наградной лист возвращается из штаба бригады, у командира роты, да и у меня будут неприятности по службе. Поэтому написание наградных листов для меня, как и других офицеров, дело сложное и ответственное.
Я пишу, сочиняю, и пытаюсь отразить все в наградных листах, оправдывая себя только тем, что бойцы, погибшие или раненые, проливали свою кровь, поэтому должны быть обязательно награждены, тем более что это определено приказом военного руководства.
Еще сложнее писать наградные листы на таких военнослужащих, как наш боец Евсюков, который уже после рейда в мирных условиях жизни в бригаде, в овраге за отхожим местом, подрывает под собой гранату. Сводит счеты с жизнью получив письмо то ли от девушки, то ли из дому. Он приносит ЧП для роты и батальона. Командование бригады принимает решение приписать его смерть к боевым потерям, опасаясь гнева старшего армейского начальства. И вот, я сижу и пишу на него наградной лист, сочиняя, что он три дня назад в бою подрывает себя и окруживших его врагов гранатой. От этого откровенного вранья муторно и противно на душе, но – « так надо», убеждает меня мой ротный, и я это делаю.
Похоронят его с воинскими почестями на Родине пионеры будут ухаживать за его могилой. Может быть, его именем назовут улицу, школу. Родители будут до конца своих дней хранить боевую награду. Для всех он будет героем, погибшим, исполняя свой интернациональный долг. Сколько смертей я видел в Афганистане, большинство ребят погибло в боях, но есть отдельные личности, которые погибают и в условиях мирной жизни по различным причинам.
Мою работу по заполнению наградных листов прерывает посыльный комбата, собирающий офицеров батальона в клуб бригады на совещание.
В клубе собираются все офицеры участники прошедшего рейда, для подведения итогов боевых действий.
Начинает подведение итогов наш комбриг, подполковник Логинов. Он проводит подробный анализ прошедшей операции по дням, называет подразделения, показавшие себя в период проведения рейда с лучшей стороны. Перечисляет фамилии командиров, хвалит их и дает указания начальнику отделения кадров о представлении того или иного офицера к награде.
Лучше всех проявили себя в рейде подразделения десантно-штурмового батальона. Они - лучшие по всем показателям, их хвалят. Многих офицеров ДШБ комбриг приказывает представить к наградам. Мы не без зависти смотрим, как хвалят комбата ДШБ майора Александрова и его командиров рот. Особенно много хорошего говорит наш комбриг о 2-й роте ДШБ, о ее командире старшем лейтенанте Игоре Запоражане. Закончив говорить о положительном, комбриг приступает к перечислению отрицательных моментов в проведении боевых действий.
В этой части наш батальон выделяется на фоне всех остальных подразделений бригады и мы, по словам комбрига, самые бездарные, самые неспособные, не представляющие ничего из себя, офицеры второго батальона. Особенно часто поднимает нашего комбата, вешая на него все грехи и просчеты прошедшего рейда. Достается и командирам рот батальона за их неумелые действия и не способность управлять подразделениями. По потерям в бою личного состава мы на первом месте, по несвоевременному выполнению боевых задач тоже первые, мы сдали меньше всех трофейного оружия. Отчитав нас и дав нам самую плохую оценку, комбриг все-таки никого не наказывает, чему мы, офицеры батальона, очень рады.
Досталось комбату и нам, офицерам 4-й мотострелковой роты, и за рядового Евсюкова, который своей смертью отяготил еще больше шаткое положение батальона и его командира. И я в который раз мысленно возвращаюсь к вопросу, как непроста доля командира, особенно на войне. Участь командира образно можно сравнивать с морской тельняшкой, на которой белую полосу обязательно повторяет черная. Совсем ведь недавно хвалили наш батальон и комбата, а вот сегодня нас только ругают. Из-за больших потерь среди личного состава в первые дни рейда уже не заметны наши успехи и достижения. Вообще в армии, как я заметил, существуют образно всего два цвета: черный, когда всё плохо, и белый, когда всё хорошо. Полутона вообще не существуют, их просто не замечают. Всем сидящим офицерам батальона обидно за такую оценку их деятельности в рейде, но никто не осмеливается противоречить начальству, это в армии не принято. Но финал совещания всё-таки неплох: комбриг разрешает нашему комбату представить к наградам нескольких офицеров батальона.
После совещания у комбрига комбат проводит совещание в штабе батальона. Мы видим, что он рад тому, что остался на своей должности, хотя, честно говоря, перед совещанием у комбрига, многие офицеры считали, что его снимут с должности.
Он, как и комбриг, начинает с положительных моментов, какие произошли на боевых действиях, и заканчивает недостатками. К положительным сторонам он относит четкое выполнение всеми командирами его приказов и распоряжений. После того, как мы в самом начале боевых действий потеряли раненных при транспортировке их на бронегруппу в пустыню, потерь кроме подорвавшего себя Евсюкова больше не было. Были раненые и даже тяжелораненые, но самое главное - все живы.
К моему удивлению, среди отмеченных комбатом в лучшую сторону офицеров, звучит и моя фамилия. Комбат хвалит меня за организацию взаимодействия с десантниками, об этом ему доложил командир роты после моего возвращения.
Говоря о недостатках, повторяет почти то же самое, что говорил комбриг. В конце подведения итогов комбат неожиданно называет фамилии офицеров, которых он решает представить к наградам. В этом списке из трех человек я слышу свою фамилию. Каждому из офицеров, заслуживших своими действиями награду, он дает характеристику и перечисляет их заслуги. Обо мне говорит следующее: лейтенант Казакпаев, несмотря на плохое самочувствие, отказался остаться на бронегруппе и пошел в зеленку на боевые действия. Затем высоко оценивает мою вылазку через позиции душманов и организацию взаимодействия с ДШБ. В эту минуту про себя думаю, если бы знал он о моем позорном подвиге и утере оружия, что бы сказал он сейчас и сидел бы я вообще среди офицеров на этом совещании.
В другой обстановке, если не было бы этого случая с автоматом, я бы был на десятом небе, но сейчас это его решение, кроме
-
огорчения, не вызывает у меня других эмоций. Гляжу на ротного и вижу по его взгляду, что он понимает мое состояние. «Командирам рот завтра подать наградные на указанных офицеров», – этими словами заканчивает совещание комбат.
Все офицеры уходят, комбат оставляет только ротных командиров. В канцелярии роты взводные и старшина поздравляют меня и гадают, к какой награде меня представят. Этот вопрос разрешает пришедший ротный и говорит, что комбат представляет меня к ордену «За службу Родине в Вооруженных Силах III степени». Офицеры и старшина уходят на ужин в офицерскую столовую, и я, воспользовавшись тем, что мы остались одни, обращаюсь к ротному командиру:
- - Олег, мне такая награда не нужна. Поговори, пожалуйста, с комбатом. Пусть представят кого-нибудь другого, кто не терял в бою автомата.
Наш немногословный командир, застыв на месте, смотрит на меня как на не нормального человека и говорит:
- Слушай, замполит, брось ты эти свои нравственные заморочки, я считаю, что все правильно, ты достоин.
Мне приятно, честно говоря, это слышать от него, но сейчас в эту минуту, я чувствую перед ротным себя совсем не соответственно данной оценке.
- Олег, я, как и все офицеры, очень хочу иметь награды, особенно, если это орден. Но как я его буду носить после того, что случилось. Ты пойми, я ведь был в плену, хоть и недолго, ведь это позор для советского солдата, не говоря уже об офицере, тем более политработнике. Я тебя прошу, скажи комбату, что я не достоин, придумай что-нибудь, завтра будет стыдно нам за это все. Не нужен мне такой орден. У меня еще есть время больше полутора года, я успею получить награду заслуженную.
Выслушав мою длинную тираду, ротный встает и, направляясь к выходу из канцелярии, кроет меня трехэтажным матом. Следую за ним, идем в столовую. По пути ни он, ни я не говорим, думаем каждый о чем-то своем. Зная его характер, я не осмеливаюсь больше заводить разговор, он же молчит. Так молча ужинаем и расходимся, он идет в общежитие, я в расположение роты, сегодня я ответственный в роте.
21 октября. Ротный с утра сидит в канцелярии и пишет наградной лист на меня. Я опасаюсь вновь заводить разговор на старую тему. Решаюсь обратиться к комбату сам, каким-нибудь образом объяснить ситуацию.
До комбата добраться не удалось, в штабе батальона встречаюсь с капитаном Игнатьевым. Он сам начинает неприятный для меня разговор.
- Ну, что, герой, радуешься, небось, уже дырочку проколол для ордена? – с издевательскими нотками в голосе, как всегда задает мне вопрос.
- Нет, – отвечаю, – не успел еще.
- Будь моя воля, я тебя и медалью бы не наградил, – зло бросает в мою сторону фразу начальник штаба и, отвернувшись, что-то ищет в шкафу. Возникает мысль: вот тот человек, который может мне помочь в моем вопросе.
- Товарищ капитан! - обращаюсь к нему. - Я считаю, как и вы, что не достоин этой награды. И поэтому прошу Вас воспрепятствовать моему награждению.
От этих слов лицо начальника штаба перекосилось от удивления вначале, потом оно становиться красным от негодования, он думает, что я издеваюсь над ним.
- Ты что шутить со мной надумал, лейтенант? - кричит он на меня.
- Я не шучу, это серьезно, мне не нужен этот орден, я его не заслужил. В прошлый рейд, когда меня представляли к медали, я её заслуживал, а сейчас нет, – торопливо, сбивчиво выложил я ему.
Мой серьезный вид и торопливость объяснения видимо кажутся ему правдивыми и он, успокоившись, немного подумав, говорит:
- Что-то ты скромным таким стал, что это с тобой? Комбат считает тебя достойным, ну и получай орден. Заслужил, не заслужил, прекрати ты эти разговоры, хочешь показать себя передо мной, «какой я вот благородный, отказываюсь от награды». Ладно, иди отсюда, у меня проблем и без тебя по горло.
В другой бы раз, услышав его «иди», я бы сразу ушел, зная вредность, его характера, но в этот раз не выполняю его указаний, стою. Он это вскоре замечает, оторвавшись от своих бумаг, которые листает в поисках какого-то документа.
- Ты что не понял? Свободен! – кричит он мне, начиная как всегда заводиться.
- Товарищ капитан, извините, но я прошу Вас, мне не нужна награда, которую я не заслужил.
До Игнатьева только теперь начинает доходить абсурдность моей просьбы, которая, в общем-то, совпадает с его желанием.
- Как ты себе представляешь это? Отменить решение комбата?
- Нет. Но вы же можете сказать, что я не достоин по причине того, что нарушил что-либо, ну скажем, например, дисциплину, приказ ваш вовремя не выполнил.
- Но в то, что ты нарушил дисциплину никто, конечно, не поверит, а вот насчет не выполнения во время моих указаний, пожалуй, можно. Ладно, я попробую, хотя скажу: «Дурак ты, Казакпаев!» Не знаю, с чего это ты играешь в благородство, но это твои проблемы. Люди по два года, отвоевав в Афгане, иногда уезжают без наград. А ты не успел приехать, как тебя уже представляют. Потом имей в виду, если приказывает комбриг наградить, то это стопроцентная возможность получить награду. Такое нечасто бывает.
Я ухожу от него и направляюсь в канцелярию роты, где занимаюсь бумагами роты. Перед самым обедом посыльный передает приказ комбата - прибыть к нему.
В штабе батальона он находится один, я докладываю о прибытии. Он приглашает меня присесть к нему за стол, и говорит:
- Я хотел тебя замполит представить к ордену за прошедший рейд, но начальник штаба против этого. Он считает, что ты еще не достоин этого по причине не исполнененого во время его указания. Что ты по этому поводу думаешь?
- Я действительно виноват, товарищ капитан, и думаю, что капитан Игнатьев прав.
- Казакпаев, я могу тебя и без его согласия представить к награде, но хочу, чтобы всё было правильно. Ты считаешь справедливым его несогласие?
- Да. – Однозначно отвечаю комбату и смотрю на него.
- Ну что ж, если ты так считаешь, то я не сдам твой наградной в штаб бригады. Но помни, я твоей службой доволен, и у тебя еще будет возможность отличиться. Можешь идти.
Выхожу от комбата и мне достаточно на сегодняшний день того, что он доволен мною, как подчиненным.
Я, как и всякий офицер батальона и бригады, мечтаю получить награду Родины. Когда в прошлый раз меня не представили к медали «За отвагу!» я испытал чувство обиды, но сейчас мне было достаточно этих оценивающих меня, как офицера, слов комбата.
25 октября. Все прошедшие дни после рейда жили обычной мирной жизнью. За этот период рота заступила один раз в наряд по бригаде. Единственным интересным для меня моментом стало то, что изменилось отношение ко мне со стороны капитана Игнатьева. После случая с наградой он как-то по-другому стал относиться ко мне, это проявлялось буквально во всем. Не берусь утверждать, но мне кажется, он как-то по-своему оценил этот случай. Он уже не насмехается надо мной и не кидает в мой адрес своих плоских шуточек. Мне даже кажется, что иногда он снисходит до того, что разговаривает со мной на равных, чего раньше не было. Офицеры, которые безусловно, узнали об этой истории, относятся к ней по-разному. Не зная всех причин моего отказа от награды, мое поведение осуждают. И правильно делают, я их понимаю, так и должно быть. Наверное, я выгляжу круглым идиотом со стороны. И если не понимают меня мои товарищи находящиеся рядом, наверное, не совсем поймут меня мои родные и близкие, которым я описываю свои действия, мысли и переживания в этом своем дневнике. Поэтому попытаюсь еще раз обосновать этот случай и оправдать свои действия.
Так вот еще в детстве из книг, прочитанных мною в большом количестве, просмотренных художественных фильмов я четко понял, что в жизни все тайное когда-нибудь становится явным. И поэтому, только поэтому, я отказался от награды, которая мне очень была бы дорога. Я мечтал о награде, как впрочем, и каждый солдат, сержант, офицер и, наверное, генерал, не только находящийся в Афганистане. Об этом мечтает любой советский человек.
Но мое пленение душманами, это страшное позорное явление не позволяет мне обманывать своих товарищей по оружию, Родину и весь наш советский народ.
Если бы я получил этот орден и носил бы его на своей груди, он всегда для меня был бы напоминанием этого моего позора.
Я ни в коем случае не хотел бы показаться таким романтиком, максималистом, ни разу не покривившим душой человеком. В моей, небольшой до сегодняшнего дня, биографии были различные случай, когда я поступал не всегда правильно, как подобает человеку. В этой связи мне вспоминается случаи, когда мне бывало стыдно за свое поведение и действие, которое я совершил за свою недлинную жизнь. Я совершил подлог, обманув медицинскую комиссию, на которую меня направили перед переходом в бригаду спецназа. В управлении кадров мне выдали направление на медицинскую комиссию, которая должна была определить мою годность к службе в воздушно – десантных войсках. Понимая, что у меня могут возникнуть проблемы на медкомиссии, я переодел в свою форму (у офицера есть несколько видов формы) товарища детства Кайсара Науканова, студента Алма-атинского сельскохозяйственного института. Вместе с ним мы поочередно заходили в различные кабинеты медицинских специалистов, и в результате я получил заключение о годности к службе в воздушно-десантных войсках.
Были и другие случаи, когда мне приходилось обманывать и поступать не совсем соответственно своему положению - офицера-политработника, коммуниста - воспитателя своих подчиненных солдат. Поступал я не совсем порядочно и в отношении к девушкам, которых встречал на своем жизненном пути, и впоследствии меня почти всегда, мучили угрызения совести. Но всё это происходило в другой мирной обстановке и даже, мне кажется, в другой жизни. Сейчас здесь, в Афганистане, обмануть и получить после всего этого награду, значит, обмануть не только живых своих товарищей, но и было бы надругательством перед памятью всех погибших на этой войне солдат.
Ну, хватит об этом. Жизнь продолжается и служба в Афганистане только началась. И трижды прав мой комбат, я еще успею себя показать и проявить. Сегодня мы готовимся к очередному виду боевых действий - рота завтра уходит в засаду на пакистанскую границу. Готовимся к ней тщательно. Нам придают саперов из инженерно-саперной роты. Засадные действия будут проходить необычно, нас забросят на вертолетах. Броне группы не будет, и поэтому всё будет зависеть только от нас. Каждый должен будет нести на себе, кроме боеприпасов, продовольствия, воды, еще и теплые вещи. По ночам очень холодно, хотя днем стоит жара. В засаду отбираем самых крепких, сообразительных сержантов и солдат. Командовать нами в засаде будет наш командир роты, из офицеров он берет меня и лейтенанта Смольникова. Остальные бойцы с лейтенантом Оразовым и старшиной остаются в роте.
Сержанты роты, у которых автоматы калибра 7,62 мм АКМ (автомат Калашникова модернизированный), готовят автоматы к бесшумной стрельбе. Для этого они готовят специальные глушители ПБС (прибор бесшумной стрельбы). На складе бригады мы с ротным получаем пистолеты с прибором бесшумной стрельбы. В засаде они могут пригодиться.
Подготовив свою экипировку и надев её на себя, чувствую, что придется изрядно попотеть. С такой поклажей будет очень сложно в засаде, думаю про себя. Необычная засада на вертолетах вызывает у всех определенную опаску и даже какую-то неуверенность. Дело в том, что, когда мы раньше бывали в засаде на БТРах, то мы всегда чувствовали себя уверенными, зная, что, если попадем в переделку, то всегда можно вызвать БТРы на помощь по рации. Хотя бывалые офицеры батальона успокаивают нас тем, что вызвать на помощь можно и вертолеты огневой поддержки. Вижу, что определенное волнение присутствует и в поведении командира роты, он тоже впервые будет в такой засаде. После подготовки и проведения строевого смотра, уходящих в засаду сержантов и солдат, ротный разрешает всем отдохнуть, и мы следующий день посвящаем отдыху. Вылет планируется на вечер, когда начнет темнеть.
29 октября. Вчера вечером, как и планировалось, нас, полностью экипированных и подготовленных для проведения засадных действий, привезли на автомашинах на наш аэродром. Загрузились мы в два вертолета, которые тут же поднялись в воздух. Я сидел возле иллюминатора и наблюдал, как мы летели в сторону пакистанской границы. До места засады добрались очень быстро и по очереди, в начале один вертолет выгрузил своих пассажиров, а второй делая круги, прикрывал его с воздуха, потом наоборот. Когда вертолеты улетели, у меня немножко заныло в груди, нечто подобное, наверное, испытали и мои товарищи.
Мы чувствовали какую-то беззащитность, находясь вдалеке от основных сил бригады. Командир роты по карте определил дальнейший наш маршрут и мы двинулись ускоренным шагом в колонну по одному. Впереди, на некотором удалении от основной группы, шел сержант с солдатом, выполняя задачу боевого охранения. Меня командир определил замыкать колонну, а значит идти последним. Через два часа после начала движения, окончательно стемнело, и мы уже шли почти вслепую, только видя далекие очертания тянувшихся вдоль границы гор. Вскоре мы почувствовали, что где-то недалеко справа находится кишлак, лают собаки.
Мы уходим влево, чтобы обойти кишлак, но незамеченными пройти не удается, за нами с лаем увязываются две собаки. Олег приказывает застрелить их бесшумно. Происходит несколько тихих щелчков, и собаки навсегда умолкают. «Это плохо, - думаю про себя, - наше присутствие будет завтра обнаружено, а, возможно, уже знают о нас в кишлаке». За шесть часов проходим нужное нам расстояние, и вот мы уже на месте. В ущелье между двух гряд гор, уходящих далеко в обе стороны, находится незаметная грунтовая дорога. По данным разведки, по этой дороге перебрасываются караваны с оружием, как на автомобильном, так и на вьючном транспорте.
Расположившись поперек дороги в естественных складках местности в небольших неровностях оборудуем себе позиции. На некоторых автоматах есть приборы ночного виденья (НСПУ), в которые хоть и нечетко, но можно разглядеть местность. Наблюдаем и ждем караван с обеих сторон. Саперы, приданные нам из инженерно-саперной роты, с обеих сторон на некотором удалении ставят свои мины МОН-100 направленного действия.
Перед самым рассветом вначале слышим, а потом и смутно видим переваливший из-за хребта со стороны пакистанской границы, автомобиль. То, что это автомобиль, догадываемся по двум фарам, которые светят. Автомобиль проезжает ущелье и приближается к нам. Всех охватывает волнение и напряжение, как охотника, ожидающего приближение дичи. Как только машина равняется с установленной впереди наших позиций миной, еще до взрыва, видим переваливших из-за хребта следующую пару горящих фар. Взрыв раздается громко и эхом катится по ущелью. Мы открываем огонь по машине, обстреливая её со всех сторон. Одновременно наблюдая за хребтом, вижу фары уже нескольких машин, которые остановились. Нас заметили, засада сорвана. Командир роты приказывает мне и двум сержантам быстро осмотреть машину. Остальным участникам засады он приказывает отходить. Светает. Уже хорошо различаются окрестности. Мы втроем бежим к машине с автоматами наизготовку. Возле машины вижу движение, это замечают и сержанты, обстреливаем машину и всё, что рядом. Наши трофеи скудны. В легковом автомобиле «Тойота» всего три человека, все они убиты. Забираем два автомата и снайперскую винтовку с разбитым прикладом. Тороплю сержантов, вижу, что машины на хребте начинают движение в нашу сторону. Из машин уже душманы открыли огонь, видя нас у подбитой машины. Сержанты, оба опытные бойцы, проверяют всю машину и убитых душманов и изымают все что находят. Все что вызывает хоть какой то наш интерес завернуто в баул. Закончив всё бегом, направляемся вслед за отошедшими ребятами нашей группы. Душманы на автомобилях продолжают обстреливать нас из всех видов стрелкового вооружения.
Местность ровная и это преследование может продолжаться долго, думаю про себя. Олег отходит с группой вдоль гор, они уже отошли достаточно далеко. Пули душманов, не причинявшие нам никакого вреда благодаря расстоянию, теперь ложатся и свистят рядом. Мы не отвечаем огнем, изо всех сил пытаемся догнать группу. Чувствуется тяжесть нашей поклажи и, в конце концов, ясно себе представляю, что бежать уже не могу. Сержанты, несколько отстав, тяжело дышат и уже перешли на ускоренный шаг. Останавливаюсь, оглянувшись, вижу, как шесть машин с душманами, развернувшись в линию, едут, ведя огонь из автоматов. Принимаю положение для стрельбы лежа и тщательно целюсь по врагам. Сержанты, поравнявшись со мной, ложатся по обе стороны от меня. Открываем огонь из автоматов, это действует на душманов, и они, остановив машины, спешиваются и ведут огонь. У нас у всех по одной «Мухе» (это одноразовый гранатомет РПГ-22). Быстро привожу свою “Муху” в боевое состояние и стреляю в машину, которая находится ближе всех остальных. Граната разрывается перед машиной, не принеся ей никакого вреда, но это действует на врагов отрезвляюще, и машины задним ходом пятятся назад. Приказываю сержанту применить свою «муху», и его выстрел достигает цели и попадает в ту машину, в которую стрелял я.
Воспользовавшись суматохой вокруг пораженной гранатометом машины, поднимаемся и бежим дальше, догоняя группу. Душманы стреляют по нам, пули свистят, но тут, на наше счастье, достигаем небольшого оврага, тянущегося в направлении нашего движения, и
-
Сержан продолжай , очень интересно.
-
бежим по его дну. Вскоре видим ожидающего нас Олега с двумя бойцами. Вместе с Олегом из оврага наблюдаем за душманами, которые покинув разбитую машину, на остальных продолжают движение в нашу сторону. По озабоченному лицу Олега вижу, что положение наше с каждой минутой ухудшается. Он приказывает одному из сержантов оставить свою поклажу и остановить ушедшую вперед основную группу, а нам, остальным, из оврага вести огонь по душманам.
Мы, впятером расположившись на некотором удалении друг от друга, открываем огонь из автоматов. У нас большое преимущество - мы укрыты и душманы вынуждены остановиться и вести огонь с места. Выпустив по магазину, перезарядив автоматы, выполняем приказ Олега, следовать за ним, движемся по направлению к основной группе. Я с одним из сержантов, несу поклажу ушедшего вперед сержанта. Наконец, видим ждущих нас ребят, они залегли в овраге и готовы принять бой. Душманы прекращают вдруг стрелять по нам, и мы, воспользовавшись передышкой, продолжаем движение. Недолго пришлось идти по оврагу, вскоре он резко повернул в сторону гор, и мы останавливаемся на месте его поворота. Дальше по маршруту нашего движения ровная местность, где укрыться невозможно. Вскоре наблюдение за машинами душманов окончательно проясняет ситуацию, относительно их планов нашего преследования. К тем машинам, преследовавшим нас, прибавляется еще почти столько же. Последующие их действия приводят нас в уныние. Душманы делятся на две части, одна направляется на нас по оврагу, другая делает круг и пытается выйти к нам навстречу.
Олег принимает решение оставаться в овраге, и мы готовимся к бою. Радист, по приказу Олега, выходит на связь с бригадой, доложив обстановку, вызывает вертолеты. Душманы, тем временем, перебежками, периодически стреляя, достигают оврага идут по нему - это видно нам отчетливо. Другая их часть на машинах уже пытается перерезать нам путь к отходу.
Олег всем приказывает отходить по оврагу в сторону гор, а меня с пятью назначенными им бойцами оставляет принять здесь бой. Нам оставляют рацию Р-148 и несколько «мух». После их ухода каждого из бойцов расставляю на удобных позициях там, где овраг поворачивает в сторону гор. Сам ложусь в верхней части оврага с таким расчетом, чтобы видеть, как равнину, так и дно оврага, где должны появится наши преследователи. Те на машинах, которые пытаются перерезать нам путь отхода, стоят на месте и готовят на нас засаду, рассредоточившись в цепь, ждут.
Вскоре появляются душманы, которые идут на нас по оврагу. Я предупредил своих бойцов, что начну стрелять первым и только после меня открывать огонь. Хочу подпустить передних как можно ближе, чтобы стрелять наверняка. Но мои планы провалены, у кого-то из бойцов не выдержали нервы, и он открывает огонь. Обложив про себя его трехэтажным матом, присоединяюсь к открывшим огонь бойцам. Душманы залегли и даже начинают отползать в поисках спасительного укрытия. Вижу, что наша стрельба приносит свои плоды, несколько человек лежит без движений. Расстреляв магазин, меняю его, затем, отложив автомат в сторонку, привожу в боевое положение «муху». Выбираю целью нескольких душманов, находящихся вблизи друг к другу, целюсь и стреляю. На этот раз получается совсем неплохо. Бойцы следуют моему примеру и тоже отстреливают свои «мухи». Душманы прекращают стрельбу и отползают. Пользуясь передышкой, снаряжаю магазин патронами, вытаскивая пачки патронов из карманов бушлата. Наблюдаю за другой группой на равнине, они пока ничего не предпринимают. Олег по рации приказывает отходить к ним, и я приказываю каждому метнуть по гранате в сторону душманов. Гранаты не приносят никакого урона душманам, так как не долетают до них, но взрывы, скорее, создают психологический эффект. Мы бегом отходим по оврагу и вскоре достигаем основной группы. Здесь я испытываю очередное разочарование, даже определенный стресс. Наш овраг заканчивается, и я вижу сидящих бойцов, Олега, на их лицах вижу растерянность.
Но ротный, на то он и командир, бодрым голосом подает команду: занять оборону, будем принимать бой и громко, чтобы все слышали, говорит мне:
- Скоро прилетят вертолеты, нам надо продержаться около часа.
Эти слова приносят облегчение, надежду, и бойцы уже бодрее готовят оружие и себя к бою.
Видимо, душманы хорошо знают местность, и о том, что овраг заканчивается, они знают. Та группа, что на равнине, начинает наступать на нас с одной стороны, другая идет по оврагу, уже видны первые из них. Открываем огонь по ним еще до того, как они досягаемы нашим оружием. Это их несколько тормозит, они залегли и ведут по нам огонь. Каждый боец самостоятельно ведет огонь и расходует свои «мухи». Наш плотный огонь из автоматов и одноразовых гранатометов не позволяет душманам приблизиться. Но даже такая перестрелка наносит поражение обеим сторонам. Среди наших отстреливающихся бойцов появляются раненые.
В самый критический момент боя видим на горизонте пару вертолетов. Обозначаем несколькими оранжевыми дымами свои позиции. Душманы тоже заметили вертушки. Те, что наступали по степи, бегут к своим машинам. А те, что в овраге, отходят по оврагу к его началу.
Вертушки, заметив наш дым, ведут огонь из НУРСов по ним. Один из вертолетов летает в воздухе и ведет обстрел, другой приземляется чуть дальше нас на ровной площадке. Олег дает команду, и часть группы во главе с ним, захватив раненых, движется бегом к вертолету. Я с остальными бойцами остаюсь в овраге. После погрузки первой группы, вертолет взлетает и, набрав высоту, обстреливает душманов, другой садится на прежнее место, и мы бегом в колонну по одному бежим к нему. Наконец, все в вертолете и мы, набирая высоту, делаем круг над местом боя и улетаем. Уже в вертолете осознаю, что могло бы быть с нами через некоторое время боя, если бы не вертолеты. С благодарностью смотрю на летчиков и на своих бойцов. Настроение у всех отличное, не такое, что было совсем недавно. Прилетаем на аэродром, выходим из вертолетов. Проверяем бойцов, оружие и имущество. Нас ждут БТРы роты недалеко от взлетной полосы. Перед БТРами садимся на землю и курим. Олег немного мрачен, засада не получилась, есть раненые, а трофеев три единицы.
Напоминаю ему о тех двух автоматах, которые находятся в БТРе у Ковалева. Лицо его несколько светлеет, он подзывает старшего водителя роты, ефрейтора Ковалева, и тихонько шепчет ему на ухо. Тот убегает к своему БТРу с другими водителями. Через некоторое время Ковалев, высунувшись из люка, показывает большим пальцем, что всё закончили, и мы подаем команду: «По местам!», и «Едем в бригаду».
6 ноября. С утра жили по распорядку выходного дня. Бойцы стирали обмундирование и мылись в нашей походной бане. Днем, на жаре, обмундирование высыхает буквально за час. Вечером готовимся к празднованию Великого Октября.
К обеду командир роты, прибыв с совещания у комбата, собрал офицеров роты и объявил, что мы сегодня заступаем дежурным подразделением по бригаде.
В дежурное подразделение назначается, как правило, мотострелковая или десантно-штурмовая рота. Задача этого подразделения: находится в боевой постоянной готовности на случай возникновения какого-либо нападения душманов, обстрела или на случай реализации разведывательных данных. Обычно дежурному подразделению редко приходится по-настоящему выполнять боевую задачу - я имею в виду воевать с душманами. Как правило, все проходит обычно спокойно. Заступая на сутки, рота не привлекается ни к каким мероприятиям, а находится в местах расположения в боевой готовности.
За то время, что я служу в ДРА, мы в составе роты несколько раз заступали дежурным подразделением по бригаде, но пока ни разу не привлекались для выполнения боевой задачи.
Вечером мы с командиром роты получили инструктаж у начальника штаба бригады. После отбоя личного состава все офицеры собрались в канцелярии роты, где усилиями старшины и писаря был накрыт праздничный стол. Надеясь, что в наше дежурство ничего не случится, мы приступили к праздничному ужину. Выпили за праздник, за Родину, третий тост, как принято, за погибших на войне. Когда наша трапеза была в самом разгаре, поступила команда из штаба бригады, нас поднимали по тревоге. Офицеров вызвали в штаб бригады, где все были проинструктированы и получили боевую задачу. По данным разведки, полученным только что, караван с оружием должен был появиться ночью в районе населенного пункта Спимбульдак. Наша задача перекрыть автомобильную дорогу, идущую в глубь Афганистана из Пакистана. Когда мы после инструктажа появились в расположении батальона, сержанты и солдаты уже сидели в бронетранспортерах наготове.
После полуночи мы выехали из бригады в направлении пакистанской границы. Ночь выдалась лунной, и было светло, почти как днем. Я сидел наверху, по-походному, и вскоре почувствовал, что замерз. Нас подняли по тревоге, все пришлось делать бегом. От беготни я немного взмок и сейчас, сидя наверху, почувствовал, что, скорее всего, простыну. Человек заболевает простудой, как я заметил, не оттого, что мерзнет, а когда вспотевший остывает на ветру или на сквозняке. Опустившись в командирское кресло, я пожалел, что не сделал этого раньше.
До места засады мы добрались быстро и вскоре оказались на месте. В степи, где нет ни одного дерева, большая, хорошо наезженная, грунтовая дорога переходила в разветвление и становилась уже тремя дорогами. В метрах пятидесяти от разветвления, за небольшим глинобитным забором, находилось кладбище кишлака, некогда процветавшего, а ныне брошенного и опустевшего. Кишлак или то, что от него осталось, находилось левее нас, метрах в семистах. Мы быстро спешились и расположились в пределах кладбища, а бронегруппу отправили за кишлак, чтобы они не выдавали нашего присутствия. Всем сержантам разъяснили их задачи, проверили секторы обстрела и возможность вести огонь по противнику независимо от того, с какой стороны они подъедут к нам. Когда все было закончено, командир роты разрешил тем, кто не был задействован в охранении, отдыхать (спать).
Офицерам тоже было назначено время дежурства. Первым должен дежурить командир взвода лейтенант Смольников, после него лейтенант Оразов, затем я. Каждому выпадало по два часа дежурства до утра.
Завернувшись в плащ-палатку, я прилег возле одной из могил и вскоре заснул. Я очень редко вижу сны, но в этот раз, наверное, после застолья и впечатлений за эти дни, при подготовке к празднику, я увидел сон. Снились мне во сне: мама, отец, братишка и сестра.
Мама рассказывает нам, сидящим в комнате, каким событием было мое рождение на белый свет. Эту историю я слышал много раз в детстве. У моих родителей до моего рождения были только одни девочки: Самига, Галия, Алия, Мауле. Отец с мамой очень хотели, чтобы у них был и сын. И в тот день, когда мою маму увезли в нашу сельскую больницу как роженицу, моей любимой тете, старшей сестре моей мамы Бийбатыш, приснился сон. Во сне, как она рассказывала, ей приснился небольшого роста старец весь седой, как лунь, в белой одежде. «Сарышал», как называла его тетя, сказал, что у моих родителей родится сын и назвать его надо Сержаном. Родители меня потому и назвали Сержаном.
И вот во сне мать рассказывает мне известную историю, и я пытаюсь ей сказать, что знаю об этом, но у меня ничего не получается: нет голоса, и я пытаюсь кричать. Самое странное в моем сне это то, что, рассказав историю раз, она повторяет ее заново. Я уже кричу, что не надо рассказывать одно и то же, но опять меня не слышно. От этих усилий в попытках быть услышанным мамой, вдруг просыпаюсь.
Вокруг тишина, даже слышен храп рядом лежащих солдат. Полежав с открытыми глазами, устремленными в небо, я нашел большую медведицу и про себя подумал, что небо во всем мире одно. Вот так же звезды и луна располагаются и в моем родном селе, которое находится в нескольких тысячах километров отсюда.
От холода, мыслей о доме и о родных, мне нестерпимо захотелось закурить. Накрывшись плащ-палаткой, чтобы не демаскировать, я закурил. Сигарета окончательно отогнала сон, и я, прислушавшись, вдруг обнаружил, что в нашем расположении уж больно тихо. Конечно, находящаяся в засаде рота должна соблюдать тишину и находиться в таком положении, чтобы не обнаружить себя, но должно же быть хоть какое-то движение охраняюших покой остальных спящих солдат и офицеров.
Я быстро поднялся и обошел все взвода, расположившиеся на кладбище. То, что я увидел в следующий момент, поразило меня так, что я оцепенел. Я не обнаружил ни одного из своих подчиненных, кто бы бодрствовал, охраняя нас. Все спали богатырским сном, включая и командира взвода, лейтенанта Смольникова. «Вот это да, а если бы нас обнаружила в таком состоянии хотя бы горстка душманов, что бы было с нами через десять минут после этого?» Меня словно холодным душем обдало от этих мыслей.
Первым делом я разбудил командира роты Бодрова и доложил о том, что обнаружил. Убедившись в том, что кроме меня, а теперь и его, все спят, ротный пришел в ярость. Он для начала шумно начал ходить между спящими бойцами, словно проверяя, может хоть кто-то проснется. Но никто даже не поднял головы. Мы вдвоем быстро начали будить роту. Собрав всех командиров, Бодров вполголоса начал отчитывать нас своих нерадивых подчиненных. Затем приказал всем наблюдать и запретил, кому бы то ни было спать. Когда остались возле ротного только офицеры, досталось лейтенанту Смольникову, ему нечем было оправдать свою вину, и даже мне было очень стыдно за него.
-
Когда ротный нас распустил по своим подразделениям, я, оставшись один, опять начал анализировать произошедший случай и для себя решил, что моя жизнь зависит только от меня, и в дальнейшем я не буду доверять свою судьбу его величеству случаю. Я не буду больше спать в тех местах, где жизни угрожает опасность. Сегодняшний случай - яркий тому пример. Мои мысли о группе душманов, которые могли нас перебить спящих - это ерунда. Нас могли перерезать всего два человека, если бы захотели.
До утра все прошло спокойно, каравана не было, и нам вскоре приказали вернуться в расположение бригады.
9 ноября. Все-таки я простыл, появился кашель, насморк и температура. В роте болеет много народа, у многих жар по вечерам. Наш батальонный медик дает таблетки, порошки, иногда ставит уколы. Идти с температурой в медицинскую роту стыдно, поэтому терплю.
После той ночи, когда все уснули в засаде, проводим беседы с личным составом. Приводим примеры, когда сон на посту, в охранении, приводил к гибели целые подразделения. Известно, что беспечный сон на посту часовых привел к гибели прославленного героя гражданской войны Чапаева.
Я же, вспоминая ту ночь в засаде, уже который раз думаю про тот сон, что приснился, и благодарю мать. А может это она, специально приснившись и повторяя одно и то же, заставила меня проснуться. Но, будучи атеистом, я эту мысль отбрасываю прочь, наверное, это просто удивительная случайность.
После обеда рота идет в полном составе на прививки от брюшного тифа, мне ротный приказывает отвести людей в медицинскую роту. Подведя к нашему бригадному лазарету роту, я доложил командиру роты о прибытии. Перед строем роты вышел старший лейтенант – медик и начал рассказывать о прививке, и какие последствия ожидают тех, кто не будет привит. Я услышал только начало его предупреждений, потому что был срочно вызван в политотдел бригады посыльным из штаба бригады. Когда я, получив от пропагандиста бригады материалы по политическим занятиям и замечания по проверенным им накануне документам роты, вернулся к лазарету, то уже почти все солдаты были привиты. Я зашел в кабинет, и мне под лопатку поставили прививку. Надевая куртку хлопчатобумажного обмундирования, я несколько раз кашлянул, чем вызвал вопрос старшего лейтенанта, делавшего прививку.
- Лейтенант, а ты не болен?
- Есть немного, я, кажется, простыл, но уже проходит.
- Мы же предупреждали, что, если кто чувствует себя плохо или у кого температура, надо говорить об этом. Ты что не слышал?
Прослушав что-то важное в проведенной медиками беседе, перед тем, как сделали прививки роте, я только теперь понял, что прививки ставят только абсолютно здоровым людям. После прививки мы начали готовить личный состав к сопровождению колонны. Завтра выезжаем всем батальоном на сопровождение.
10 ноября. На сопровождение выехали, как и всегда, рано утром. Благополучно миновали все опасные места и город Кандагар. На улицах многолюдно и это действовало на нас успокаивающе. Значит, день пройдет спокойно. Как обычно, минометная батарея обстреляла зеленку перед входом в нее подразделений.
Мы с командиром роты, выставив все экипажи, остались вдвоем на двух БТРах и уже начали двигаться вперед, когда услышали в районе входа в зеленку оглушительный взрыв. Услышав взрыв, мы остановились, и я, предупредив командира, бросился бежать к месту взрыва.
Подбежав туда, я увидел следующую мрачную картину. Лейтенант Смольников стоял у большой воронки и плакал. Вокруг лежали в разных позах солдаты, пораженные взрывом. Те, кто в момент взрыва находились в самом центре, были истерзаны. От некоторых тел остались только отдельные фрагменты. На ближайших гранатовых деревьях висели куски окровавленного обмундирования и человеческой плоти. У некоторых от тела были оторваны конечности, которые разбросало взрывом на приличное расстояние. В живых остались рядовой Пьянков, которому в голову впился большой осколок, и младший сержант Юсупов, которому очень крупный осколок почти перебил руку в районе плеча, он торчал у него из грудной клетки. Я сразу понял, что произошло здесь несколько минут назад.
Отделение третьего взвода, всего десять человек, с командиром взвода, лейтенантом Смольниковым, заходило в зеленую зону как обычно. Лейтенант задержался возле БТРа по какой-то причине и шел на большом удалении от своих подчиненных.
Шедший во главе колонны сержант, - командир отделения, с несколькими бойцами, прошел место, где был установлен электрический замыкатель мины. На него наступил кто-то из бойцов, шедших в середине. По всей видимости, был заложен фугас из неразорвавшейся бомбы с электродетонатором. Такие я раньше уже видел, когда мы ходили в зеленую зону в рейд. Элементами детонатора были обычные круглые батарейки от фонарика, уложенные в пенал от гранатометного выстрела. Я по своей радиостанции Р-148 связался с командиром роты и доложил ему о происшествии.
- Я сейчас пришлю тебе бойцов, ты уж там сам все сделай, замполит, – тихо и печально попросил меня Олег.
Пока пришли солдаты с плащ-палатками, я успел перевязать как смог тяжелораненых солдат. Вколол каждому из них через одежду по шприц тюбику прамидола. Лейтенант Смольников, отвернувшись и закрыв ладонями лицо, плакал почти навзрыд.
Солдаты, пришедшие мне помочь, от увиденного кровавого месива тоже не смогли мне оказать никакой помощь. Кого-то из них рвало, кто-то просто не мог смотреть, а некоторые, как лейтенант Смольников, стояли и плакали. Расстелив принесенные плащ-палатки, я приступил к сбору того, что недавно называлось моими солдатами. От одного из бойцов, который находился в центре взрыва, осталась голова и кусочек кости позвоночника. Разложив все на плащ-палатки, мы вынесли раненых и тела бойцов на БТРы.
Ротный приказал мне разделить мой экипаж БТРа на две части и одну во главе с сержантом Ермолиным ввести в зеленку, где подорвалось отделение. Сам же на двух БТРах повез раненых и погибших на КП батальона.
После этого мы, как обычно, встали на свои места на сопровождение и через час начали пропускать колонны. Обстрела со стороны зеленки не было, и оставшееся время на сопровождение прошло спокойно.
Вечером, приехав из сопровождения, мы узнали, что младший сержант Юсупов от полученной раны скончался через несколько часов в нашем полевом госпитале.
После ужина у меня начался жар и впервые появилась лихорадка. Меня трясло от озноба, чего раньше не было. Хорошо укутавшись шинелями офицеров поверх одеяла, я через некоторое время заснул.
11 ноября. Командир батальона решил отправить меня сопровождать гроб с телом нашего солдата в город Свердловск. Кроме меня в эту поездку с такой миссией едут еще несколько офицеров батальона. На вопрос ротному, почему еду я, он мне пояснил, что это его идея.
- Поезжай, отдохни и заодно подлечишься, что-то мне не нравится твоя затянувшаяся болезнь, - пояснил ротный. Приказ есть приказ, его не обсуждают, и я собираюсь в дорогу. Чувствую, что-то творится со мной не то. Обычно от простуды я излечивался быстро, но в этот раз болезнь действительно затянулась. Уже сегодня с утра меня сильно морозит и чувствую, что поднялась температура.
Сборы опять недолги, в штабе получены сопроводительные документы, и я уже готов к отбытию. В госпитале провожу опознание солдата, собираю в расположении его вещи. Учитывая особенности прошлой поездки, собираю все, что как-то касалось погибшего солдата. Фотографии, военный билет, комсомольский билет, копию наградного листа с представлением к ордену Красной Звезды посмертно. В прикроватной тумбочке нахожу старые письма из дома, туалетные принадлежности - все это будет памятью для родных.
В батальоне осталось около 50% офицеров и прапорщиков, остальные поражены прошедшей эпидемией желтухи и брюшного тифа. В нашей роте больше всего на сегодняшний день офицеров и вполне естественно, что кто-то из нас должен убыть в эту командировку. На последних совещаниях, проводимых командиром бригады, несколько раз был затронут вопрос о том, что многие офицеры и прапорщики возвращаются из командировок и отпусков не вовремя. Комбриг говорил, что посылать надо в командировки добросовестных и толковых людей, которые бы своим поведением не позорили звание офицера, воина-интернационалиста.
Я не хочу осуждать своих товарищей по оружию, но среди офицеров у нас в бригаде есть настоящие алкоголики и деградированные элементы. Есть и наркоманы, которые курят не только марихуану, но и колются в вену далеко не безобидными препаратами. Жить и служить в Афганистане очень трудно и более того, даже опасно.
Порой то, что приходится видеть в бою: разодранные взрывами тела, искромсанные руки и ноги, конечно, отражаются на психике людей. Не каждый может все это пережить, перенести и после этого жить как прежде. Многие из тех, кто не может этого перенести, пытаются загасить все это алкоголем и наркотиками. Мне тоже все это видеть и переносить крайне тяжело, но мне всегда кажется, что мы офицеры, не имеем право на расслабление. Более того, в ауле видевший тягостные картины, к чему приводит злоупотребление алкоголем, я дал себе зарок не увлекаться этим злом и своё слово держу.
Что же касается наркоманов, то помню, где-то в книгах читал, что в древности, когда во время воин не могли победить врага, распространяли среди вражеских солдат гашиш. То, чего не могли сделать в бою воины, делало это страшное зелье. Буквально в короткое время боеспособные, сильные духом, мужественные воины превращались в больных, готовых на всё ради дозы – наркоманов.
Опасение стать таким наркоманом было сильнее любых соблазнов, сильнее желания, как писал В.Высоцкий «тихо уколоться и упасть на дно колодца!» Кроме того, я видел, что на нас, офицеров, пристально смотрят, наблюдают десятки глаз наших бойцов, в нас они видят людей, которые способны решать любые боевые задачи и знают, как это делать. Для солдата его командир - пример для подражания, человек, который, как кажется солдату, видит гораздо дальше, мыслит гораздо глубже, знает гораздо больше и сильнее во всех отношениях.
Я часто на сопровождениях, в засадах и в рейде видел глаза бойцов, устремленные в свою сторону, когда наступает опасная или критическая ситуация. Бойцы всегда верят, что я смогу найти выход из самой сложной ситуации, хотя я сам, может быть, в это время, смотрю на них, ожидая от них варианта решения проблемы.
Первые дни пребывания в Афганистане мне большую помощь оказывали опытные сержанты, советы которых я, не стесняясь солдат, принимал. Но они уже уехали в Союз, и теперь везде приходилось принимать решения самому. Принять решение в мирной жизни бывает сложно, а на войне еще сложней. От решения, поведения командира зависит не только выполнение боевой задачи, но и жизни подчиненных, их судьбы. Офицер - должен быть и оставаться примером для солдат - делаю в очередной раз вывод для себя.
25 ноября. Я долго не мог записать в дневник события прошедших дней, поэтому запись прервалась. Но теперь вот по порядку попытаюсь восстановить все события дней минувших.
Выполнив все формальности в полевом госпитале гарнизона, я 13 ноября на почтовом самолете, с еще десятью сопровождающими гробы офицерами, прибыл в город Шинданд. На второй день после прибытия с утра мы все вместе отправились в морг госпиталя для выполнения печальных последних ритуалов для погибших на войне солдат. К вечеру на самолете вылетели в Союз.
Чувствую себя очень скверно, температура не спадает. Не помогают лекарства от простуды, выданные мне врачом в Кандагаре. По вечерам наступает ухудшение, меня сильно морозит и лихорадит. Иногда я теряю, как мне кажется, сознание. В Ташкенте я уже отказываюсь выходить из самолета, чувствую, что могу упасть. Иногда ухожу в беспамятство. Таможенники, осмотрев гробы, нас и экипаж уходят, приходят пограничники и снова проводят досмотр.
Один из пограничников, видя мои мучения, предлагает мне показаться врачу на аэродроме. Объясняю ему, что мне сложно идти, и он вызывает машину. На машине меня довозят до медпункта, где врач, осмотрев меня, ставит диагноз ОРЗ и дает мне лекарство. Пограничники любезно отвозят меня до расчетно-кассового пункта, где я получаю деньги на командировку. Затем на машине меня довозят до самолета. Вскоре мы взлетаем, наш маршрут в направлении города Барнаул. В самолете мне становится еще хуже, и я уже не помню, что было дальше.
Очнулся в палате где нахожусь один, и других кроватей нет. На мне больничная пижама. Рядом стоит капельница, и мне что-то вводят внутривенно. Вскоре приходит медсестра, молодая красивая русская девушка. Увидев мои раскрытые глаза, она интересуется моим самочувствием. Ответив на ее вопросы, задаю свои.
- Где я? Что со мной?
- Вы находитесь в инфекционном отделении больницы города Барнаула. Больница наша является клиникой медицинского института. Вас привезли на скорой помощи с аэродрома к нам. У вас брюшной тиф, поэтому Вас изолировали в отдельную палату.
Значит, у меня была не простуда, поэтому я так долго не мог вылечиться. Первые мысли: как же теперь моя командировка? Кто довезет солдата до места назначения? Самолет, конечно, уже улетел, и гроб доставят по назначению летчики. Прошу медицинскую сестру записать адрес моей полевой почты и дать телеграмму о том, что я нахожусь на лечении в городе Барнауле. Она записывает все и обещает сегодня после дежурства отправить телеграмму в мою часть.
Сегодня впервые меня не трясет и не лихорадит. Через небольшие промежутки времени мне ставят уколы. Пришел врач, записал мои анкетные данные в историю болезни. Меня удивляет одно обстоятельство, что в свои бумаги они записывают буквально все, что касается моей недолгой жизни. Врач, мужчина лет пятидесяти, Борис Николаевич, он будет меня лечить от этой страшной болезни. Пришла медсестра, взяла из вены и из пальца кровь на анализ. Кроме того, принесли баночку для других анализов. Что я знаю о брюшном тифе?! Это острая инфекционная болезнь, давно уже побежденная нашими советскими медиками. С брюшным тифом в Советском Союзе покончили еще перед Великой Отечественной войной.
Возбудители болезни - бактерии поражают внутренние органы человека, и если вовремя не лечиться, эти бактерии поражают насквозь кишечник, и человек умирает от перитонита. Это произошло с нашим старшим техником роты прапорщиком Васильевым, он скончался от перитонита в Ташкентском госпитале.
Мой лечащий врач уже который раз обследует на ощупь мой живот, поочередно нажимая, то левый, то правый бока, как будто что-то пытается найти. Ко мне, кроме моего врача и медсестры, в палату никого не пускают, видимо, опасаются моей инфекции. Да и те, кто заходят, соблюдают, как мне кажется, меры предосторожности. В моей палате есть отдельный туалет с умывальником. Еду мне приносят в палату, питание - щадящая строгая диета.
Состояние мое улучшилось, и я, кажется, иду на поправку. По словам доктора, мне придется лежать очень долго, пока все анализы не будут положительными. Вообще, после всех мучений, что доставила моя болезнь, оказаться в таких условиях и в отдельных апартаментах - величайшее удовольствие. Жаль, что нет соседей, нет литературы, газет. У меня есть только мысли, воспоминания, анализ событий последних месяцев. Времени теперь много, можно спокойно осмыслить прошедшее и наметить направления на будущее. Дневник мой остался с вещами и чемоданом в приемном покое больницы. Я попросил медицинскую сестру принести мне ручку и тетрадь, в которой начал вести записи
-
последних дней. Писать особо нечего. Жизнь однообразна: сон, уколы, анализы, капельницы, опять уколы, прием пищи и опять сон.
Так прошла неделя моего лечения в Барнаульской больнице. События последних дней немного скрасили мое одиночное пребывание в изоляции.
Уже который день я стал объектом изучения, можно даже сказать экспонатом или подопытным экземпляром такой редко встречающейся в СССР болезни.
Каждый день меня посещают студенты медицинского института, которым рассказывают о брюшном тифе, его возникновении, симптомах и признаках болезни, инкубационном периоде и течении болезни. Преподаватели рассказывают студентам обо мне, моей болезни и на какой стадии лечения я сейчас нахожусь. В день меня посещают несколько групп студентов, в большинстве своем это молодые девушки.
Я теперь знаю о своей болезни все, не хуже докторов. Когда каждый день говорят об одном и том же, в памяти остается каждое слово. С одной стороны, устаешь от пристального внимания к своей скромной персоне со стороны студентов и их преподавателей, с другой стороны, время летит быстрей. И хотя я молча лежу в горизонтальном положении, все же возникает ощущение, будто общаюсь с ними. Начинается обычно так: студенты заходят в палату и в ее свободной части стоят полукругом. Преподаватель начинает рассказывать, читая мою историю болезни.
Меня поразили подробности, которые узнаю об этой страшной болезни, мне это необходимо знать, поэтому я посчитал необходимым записать это в дневник.
Брюшной тиф - острая инфекционная болезнь, сопровождающаяся явлением общей интоксикации организма: слабость, недомогание, головная боль, повышение температуры, тошнота, иногда рвота, а также поражением тонкого кишечника. Возбудители – бактерии, обладающие относительной устойчивостью в окружающей среде к дезинфицирующим веществам. Они сохраняют жизнеспособность в воде и почве до 2-х недель, на фруктах и овощах 5-10 дней, в масле и мясе до 1-3 месяцев, в течение часа выдерживают нагревание до температуры 500С, гибнут при кипячении. Заражение происходит от больного человека, а также от носителя инфекции, так называемых бактерия носителях. Распространяют заболевание также мухи, которые на своих конечностях переносят частички, содержащие возбудителей. Проникнув в организм человека, возбудители внедряются в лимфатические узлы тонкого кишечника. Здесь они размножаются, затем, попав в кровь, часть их начинает выделять ядовитое вещество – эндоксин. Которое оказывает отравляющее действие на организм, особенно на сердечно-сосудистую и нервную системы.
В течение 3-21 дня (чаще 10-14 дней) возбудители брюшного тифа находится в организме, не вызывая никаких клинических признаков болезни (инкубационный период). Заболевание обычно начинается постепенно с общего недомогания, ощущение разбитости во всем теле, ухудшении сна и аппетита, снижение трудоспособности. Температура поднимается ступе необразно и достигает 390-400 к 4-6-му дню болезни.
Развивается интоксикация организма, вызванная действием эндоксина: нарастает слабость, появляется безразличие к окружающему, больной лежит без движения. У некоторых больных уже в самом начале болезни возникает потеря сознания, зрительные и слуховые галлюцинации и бред. Характерен внешний вид больного: безучастный взгляд, редкая бледность кожных покровов, видимых слизистых оболочек. Кожа сухая, горячая на ощупь. На 8-9-й день болезни на коже груди и живота появляется сыпь бледно-розового цвета, величиной с булавочную головку, исчезающая при надавливании, - розеолы.
Лечение больных брюшным тифом проводят обязательно в больнице. После выписки из стационара, переболевшие наблюдаются у врача в поликлинике, где им проводят бактериологические обследования в течение 2-3 месяцев. Больным следует соблюдать диету, исключающую жареную, жирную, острую пищу, а также богатую белками. Желательно избегать переутомления, переохлаждения и перегревания.
Почти каждый день преподаватели, проводя занятия со студентами, демонстрируют им мои кожные покровы и показывают увеличение печени на ощупь. Затем заканчивается все рассказом о том, как и какими препаратами проводится лечение брюшного тифа. По понедельникам, а иногда и в будние дни, ко мне с моим лечащим врачом приходит заведующий кафедрой инфекционных болезней, профессор, доктор медицинских наук, уже пожилой старичок и, осмотрев меня, мои анализы, дает рекомендации для продолжения лечения. Он расспрашивает меня о моей службе, об условиях нашей военно-полевой жизни, как и где я мог заразиться брюшным тифом. Ощупав мой живот, спрашивает, где болит, и что я чувствую. Мой лечащий врач на мои вопросы о продолжительности моего лечения отвечает, что все будет решать профессор.
Из слов преподавателей, объясняющих студентам о болезни, делаю вывод, что лечиться мне придется долго. Теперь я являюсь социально опасным объектом, бактерия носителем. И пока не выведут из меня все бактерии или, как их еще называют, тифозные палочки, меня не выпишут.
Мне не дают ни книг, ни газет и вообще ничего, так как боятся заразить через эти предметы других. Тетрадь, принесенную мне для ведения записей в дневник, я прячу в подушку. Знает о ней только медсестра, которая ее принесла.
Я не знаю, что происходит в Союзе, в мире - это самое тяжелое в моем положении. Будучи офицером-политработником, я привык читать каждый день газеты, знать о событиях и обстановке в мире, в нашем советском государстве, в армии. Нет любимых с детства книг, которые я читал с тех пор, как научился читать. Читал я везде, всегда и много. Помню, в детстве, мама отбирала у меня художественную литературу, которую я читал, прикрывая сверху учебниками. Иногда умудрялся читать в школе на занятиях, отчего зачастую получал замечания и плохую отметку за поведение. Когда попадалась интересная книга, и я не успевал ее дочитать, и родители гасили свет, я под одеялом, освещая книгу фонариком, продолжал свое чтение.
В моем увлечении книгами никогда не было определенной системы. Я читал обо всем и про все, как только представлялась возможность.
Из прочитанных книг я впервые узнал об окружающем меня мире, о смысле жизни, о настоящей любви, об армии. Произведения научили меня всему тому, что я знаю, книги сделали меня тем, кем я теперь стал. Книги воспитывали меня по жизни вместе с родителями, школой и государством. Они играли, играют, будут играть самую важную роль в моей жизни.
Моими любимыми литературными героями были: Овод, Павка Корчагин, Робинзон Крузо, граф Монте - Кристо и герои Великой Отечественной войны.
Среди моих земляков - героев той войны, особое место занимают, безусловно, ныне живущие дважды Герой Советского Союза Талгат Бегельдинов и Герой Советского Союза, генерал-лейтенант, Сагадат Нурмагамбетов. Эти два человека, совсем еще в юном возрасте ставшие легендарными людьми, при жизни повлияли на мое решение в выборе профессии военного человека. Если многие мои сверстники определились в выборе профессии перед окончанием школы, для меня мой жизненный путь был решен с самого раннего детства. Будучи учеником начальных классов, на вопрос, кем хочу в жизни стать, я отвечал: «Военным летчиком, как Талгат Бегельдинов». К сожалению, в десятом классе, занимаясь в секции вольной борьбы, я, неудачно выполнив одно из упражнений, сломал левую руку. При прохождении приписной военно-врачебной комиссии меня не пропустили из-за сломанной руки в летное училище. Из-за неправильно сросшихся костей руки мне пришлось пойти в военно-политическое училище, в которое меня направил военный комиссар нашего района.
Но я не жалею об этом и, видимо, уже никогда не пожалею, что стал военным человеком. Судьба меня вывела из мирной военно-строительной части в десантники, а затем забросила на войну в Афганистан. Все правильно, так и должно быть, и я всегда чувствую, что какая-то неведомая сила ведет меня по жизни, проверяя на прочность. И даже эта болезнь - тоже определенный этап той жизненной проверки. Я вновь, как тогда, в ту прошлую командировку в Союзе, чувствую, как меня неведомая сила тянет обратно на войну. Я каждый день думаю о своих боевых товарищах. Как они там, в Афганистане? Что они думают обо мне, не вернувшемся из командировки? Получили ли мою телеграмму?
Эти мысли не дают мне покоя ни днем, ни ночью. По ночам меня мучает болезненная бессонница, я долго не могу уснуть. Видимо, все эти бесконечные вопросы, оставшиеся без ответов, и постоянное лежачее положение и вызывали у меня ночи, проведенные без сна.
Дни мне кажутся беспрестанно длинными, время как будто остановилось. Если бы не занятия студентов, я бы вообще сошел с ума от одиночества.
Вот таким образом прошел месяц моего лечения в больнице и, наконец, профессор, заведующий кафедрой, к моей великой радости, объявляет, что я совершенно здоров. Моей радости от услышанного нет предела. Профессор говорит о моих положительных анализах и предстоящей выписке из больницы.
15 декабря. Сегодня в полдень меня выписали из больницы. Я попрощался с врачами и медперсоналом, поблагодарив их за все, что они сделали для меня. С большой радостью выхожу из здания больницы. От свежего воздуха и от ослепительного белого снега во дворе у меня закружилась голова. Хочется петь от радости и от желания дышать этим чистым морозным воздухом. На маршрутном автобусе добираюсь до гарнизонной комендатуры, по дороге расспрашивая своих попутчиков и прохожих о ее месте нахождения.
Комендант - строгий подполковник, изучив мои документы и выписной эпикриз из больницы, выдал мне предписание, в котором мне приказано быть в своей части через три дня. Еду в аэропорт и мне несказанно везет, потому что буквально через два часа я вылетаю в Алма-Ату. Алма-Ата встречает меня теплым солнечным днем. Снега практически нет, моя зимняя одежда вызывает удивление и недоуменные улыбки у встречающих в аэропорту и просто прохожих на улице. Я еду к сестре на маршрутном автобусе №92 до улицы Шагабутдинова.
Родные встречают меня радостно, и после расспросов сестра укоряет меня в том, что от меня больше месяца не было никаких известий. Родители очень волнуются, и уже который раз звонили в Алма-Ату из Восточного Казахстана к сестре, беспокоясь обо мне.
Приведя себя в порядок, еду на центральный переговорный пункт, который находится на проспекте Коммунистический. Звоню домой, объясняю родителям причину своего долгого молчания, узнаю новости от них. Поговорив с родителями, решаюсь позвонить своей любимой. Гульнара оказалась у себя в общежитии, и я на такси лечу к ней. Она живет в общежитии на пересечении улиц Советская и Жумашева. Общежитие это для работниц Алма-атинского производственно-швейного объединения имени Гагарина, где мой самый близкий и любимый человек работает швеей.
Она уже ждет меня возле общежития со своей подругой Нурсиной. Я обнимаю их обеих и, разговаривая на ходу, мы проходим мимо строгой вахтерши на проходной и поднимаемся на четвертый этаж. Комната, где живут девушки, небольшая: стоят две кровати,
-
шифоньер, небольшой стол и несколько стульев.
Девушки накрыли на стол и угощают меня скромной пищей и чаем. Время в разговорах проходит незаметно и, наконец, настало время прощаться. Пришедшая строгая вахтерша предупреждает, что посторонние должны покинуть общежитие. Мы прощаемся, и я пешком по улице Комсомольской иду на улицу Шагабутдинова, к моим родственникам.
У родственников меня ожидает еще одно застолье в виде накрытого на маленькой кухне стола, за которым восседают сестра и ее муж Мурат Мусатаевич. Мы с Муратом Мусатаевичем сидим за столом и под хорошую закуску, выпивая водку, ведем неторопливую беседу, вспоминая прошлое. Время за беседой пролетает быстро, ложимся спать под утро.
16 декабря. Проснулся поздно, около 11 часов. Быстро оделся и на автобусе поехал в аэровокзал. По дороге уже в автобусе почувствовал лихорадку, которая сопровождала меня прежде при брюшном тифе. Вначале подумал, может, это мне кажется, но через определенное время четко почувствовал, что у меня опять что-то не ладится со здоровьем.
Зная о прошедшей болезни все теоретически, я решил показаться врачу и направился в центральный военный госпиталь на улице Фурманова. В приемном отделении, выслушав меня и изучив мои выписные документы из Барнаульской больницы, меня тут же госпитализировали в инфекционное отделение. В палате, в которую меня положили, лежало уже пять человек офицеров и прапорщиков. Все они были из ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Один из них - старший лейтенант Виктор Девятериков - был моим сослуживцем по Кандагарской бригаде и моему батальону.
Проведенные анализы в тот же день показали, что у меня опять появились в организме бактерии брюшного тифа. Еще будучи в приемном отделении, когда врачи приняли решение меня госпитализировать, я позвонил по телефону сестре и сообщил ей об этом. Опять началось лечение: уколы, таблетки, капельницы и все прочее.
25 декабря. Режим военного госпиталя очень сильно отличается от гражданской больницы в Барнауле. Если там, в больнице, за мной ухаживали как за единственным пациентом и все уделяли мне внимание, то здесь этого не было. Очень много больных и не только брюшным тифом. Многие палаты буквально забиты больными с другими инфекционными заболеваниями: гепатит, кишечные инфекции и др.
Все мои товарищи по палате, прибыв из Афганистана, кто в отпуск, кто в командировку, как и я, попали с брюшным тифом. Лечат нас два доктора: заведующая отделением Эльвира Яковлевна и лечащий врач Владимир Иванович в звании старшего лейтенанта.
Само лечение отличается оттого, что я видел в Барнауле. На мое удивление и вопросы по этому поводу Девятериков отвечает, что в нашем госпитале эта болезнь уже стала обыденной, и врачи ее научились лечить быстро. Из двух военных округов, Туркестанского и Среднеазиатского, вводили в свое время войска в Афганистан. И замена войск больше всего проводилась из этих округов. Поэтому офицеры и прапорщики этих округов, возвращаясь к своим семьям в отпуска и командировки, а иногда и заменяясь, закончив службу в ДРА, проходили лечение в госпиталях этих военных округов. Врачи, проводя лечение такого большого контингента больных, поневоле приобретали большой опыт в лечении таких инфекций и становились самыми опытными во всем Советском Союзе.
К нам не пускают посетителей и, если кто-нибудь навещает нас, то только передают записки и передачи. Мы целыми днями ведем беседы, рассказываем, друг другу различные истории из своей жизни, или то, что читали или слышали. Ребята знают очень много анекдотов. Особенно преуспевает в этом, что меня удивляет, замполит шестой роты нашего батальона старший лейтенант Девятериков. Он может рассказывать анекдоты, пожалуй, с утра до вечера.
В госпиталь он попал, будучи в отпуске в своем гарнизоне в Сары-Озеке. Мои записи в дневнике стали короче. Ничего такого, что бы вызывало интерес, не происходило, поэтому описывать нечего.
12 января. Сегодня, на 27-ой день, собрав всю волю, как говорится, в кулак, стараюсь преодолеть сильнейшую депрессию, вызванную продолжительной, изматывающей болезнью. Заставляю себя большими усилиями вести записи в дневник. Встретили в палате госпиталя новый 1984 год, я отметил первого января очередную годовщину своего дня рождения. Мне исполнилось 23 года. Такой встречи нового года и дня рождения в моей жизни еще не было и не хотелось бы, чтобы такое произошло, когда ни будь еще. Этого, как говорится, не пожелаешь даже врагу. За эти два месяца лечения мне все это опостылело, но ничего не поделаешь, видимо, судьба. Ребята говорят, что после лечения от брюшного тифа и гепатита, положен отпуск, так называемый реабилитационный, сроком на 30 суток. Отпуск должен разрешить командир части, а врачи рекомендуют. Но, как правило, отпуск по болезни на реабилитацию, офицерам командиры частей предоставляют всегда.
Постепенно нашу палату покидают одни и поступают другие. Из тех, кто лежал в палате, когда я поступил, осталось только двое: прапорщик Иванов и старший лейтенант Девятериков. Мое излечение от болезни, по мнению лечащих врачей, наступит через неделю. Это меня уже нисколько не трогает - наступило какое-то безразличие ко всему.
В новогоднюю ночь мы долго не спали, обсуждая ушедший год и год наступивший. Кто-то из ребят высказал мысль, что народная пословица гласит «Как встретишь новый год, так его и проведешь». Неужели весь год придется провести на больничной кровати?! Не дай бог.
Меня изредка навещают родственники, передают через медсестру продукты и записки, в которых сообщают о новостях. Дома знают о том, что я лежу в госпитале с брюшным тифом. Все дни похожи один на другой и ничего не меняется в нашей больничной жизни.
20 января. Сегодня меня выписали из госпиталя, чему я очень рад. Выпало много снега и в Алма-Ате настоящая зима. Прямиком из госпиталя еду на аэровокзал, покупаю билет на ближайший рейс до города Ташкента. Вылет поздно вечером, поэтому успеваю заехать к сестре и своей Гульнаре. Гульнара обижается, что обо мне не было никаких вестей и, узнав причину, обижается, что не сообщил ей о своем лечении в госпитале. Оправдываюсь, ведь все равно к нам никого не пускали.
В аэропорту меня провожают Гульнара и ее подруга. На прощание обнимаемся и целуемся. Когда еще встретимся вновь?..
23 января. Наконец, сегодня добрался до своих боевых товарищей, я уже в роте. Но все по порядку.
Прилетев в Ташкент, я в тот же день попал на пересыльный пункт, где после регистрации на второй день вылетел в Кабул. В Кабуле на пересылке узнал у коменданта, что в ближайшее время самолетов на Кандагар не будет. Единственный самолет летит сегодня, это почтовый, но на нем пассажиров возить не положено, по каким-то причинам секретности груза. Комендант советует мне переговорить с летчиками, может быть, они разрешат лететь в своей кабине. Поступаю, как советовал комендант пересыльного пункта, узнав какой из самолетов летит на Кандагар, перехватываю летчиков на летном поле, идущих к самолету. Обращаюсь по уставу к командиру самолета - майору, объясняю ему, что я уже больше двух месяцев не был на службе из-за брюшного тифа. Моя искренняя и торопливо - взволнованная речь действует на командира, и он соглашается взять меня с собой. Посадили меня в кабину пилотов в самом начале самолета, я находился ниже ног сидящих пилотов. Обзор был капитальный, со всех сторон было стекло, и я мог видеть почти во все стороны.
В таком, не очень удобном, положении я летел на всем протяжении полета, наблюдал за серым и безликим ландшафтом афганской земли.
Бригада живет своей обычной жизнью, это я заметил сразу, как только нас привезли на ГАЗ-66 к штабу бригады с аэродрома. Все по-прежнему, как будто я и не отсутствовал эти два месяца. К канцелярии роты я подошел как раз в тот момент, когда рота возвратилась строем с ужина. Увидев меня, заместитель командира взвода сержант Калмык подал команду:
- Рота, равняясь, смирно, равнение направо, - и стал докладывать мне о том, что рота пришла с ужина.
Я несколько растерялся: обычно после ужина докладывали о прибытии командиру роты, для того, чтобы получить задачу на завтрашний день. Какую задачу могу поставить я, человек, только что прибывший из Союза и не владеющий никакой информацией и не знающий задач подразделения.
- Сержант Калмык, докладывайте кому-нибудь другому из командиров, - недовольно сказал я сержанту, показывая на дверь канцелярии, и пошел к двери канцелярии.
- Товарищ лейтенант, кроме Вас в роте никого из офицеров нет, - вслед мне тоже недовольным тоном проговорил сержант Калмык.
Это меня удивило и даже обескуражило. Дальнейшее объяснение сержанта внесло совершенную ясность, оказалось, что в роте на сегодняшний день нет ни одного офицера и прапорщика. Все лежат в госпиталях с гепатитом или брюшным тифом. Последним заболевшим из офицеров был исполняющий обязанности командира роты - старший лейтенант Бодров, он две недели назад заболел гепатитом и был отправлен в госпиталь города Ташкента.
Распустив роту по палаткам, я быстро переоделся в полевую форму и пошел в штаб батальона. Мое появление в штабе было воспринято руководством батальона, как мне показалось, даже радостно. Офицеров в батальоне, по словам капитана Варжавитина, осталось очень мало. Проверив мои документы о лечении, комбат сказал, что с вопросом об отпуске по болезни придется повременить. Бригада готовится к боевым действиям, через несколько дней выступаем в рейд. В штабе батальона я впервые увидел и познакомился с новым замполитом батальона, майором Матвеевым, прибывшим к нам по замене месяц назад. Майор был небольшого роста, уже в возрасте. Внешне он напоминал скорее не офицера, а представителя какой-нибудь мирной сельской профессии - агронома или зоотехника. Он мало походил на военного человека, было в его облике что-то сугубо гражданское. Но говорят, что первые впечатления обманчивы и уже через некоторое время общения с ним я изменил свое мнение о нем.
Знал этот человек много и не только теоретически, но и из практического опыта собственной жизни. Он ни разу за все время нашей беседы не подчеркнул свое положение начальника. Наоборот, вся беседа строилась как бы на равных, и это мне очень понравилось.
Получив указания от руководства, иду к себе в роту. Теперь я в своем лице представляю все управление 4-ой мотострелковой роты. Сразу почувствовал всю навалившеюся на меня ответственность и просто тяжесть должности командира. Я, как офицер, везде нужен, представляя руководство роты: при получении боеприпасов, сухого пойка, табачного довольствия и других срочных дел, накопившихся за период отсутствия в роте офицеров. Совмещать все должности офицеров и прапорщиков в одном лице очень сложно и понять это, не прочувствовав на себе всю сложность работы этих дней, невозможно.
К вечеру я валюсь с ног, набегавшись за день. От количества указаний, различных проблем роты голова идет кругом. Спасибо сержантам, они, понимая всю сложность моей работы, оказывают мне большую помощь.
Кроме задач и указаний от комбата, начальника штаба батальона и замполита, мне, как замполиту роты и как ее командиру, теперь ставят задачу напрямую из штаба бригады. Не сданы ведомости выдачи денежного довольствия, отчеты по списанию боеприпасов, документация по технике роты и в очень запущенном состоянии все бумаги роты одним словом, работы непочатый край. И за все эти недостатки меня ежечасно ругают мои начальники. К исходу дня получаю несколько устных пока выговоров от руководства. Никому из начальников дела нет, что я никогда не командовал ротой и для меня эта деятельность совершенно незнакома. Все мои командиры считают, что если есть командир роты (хоть и временно исполняющий обязанности) значит можно с него спрашивать по самой высокой планке. А если он не справляется (даже по причине своей неопытности) его надо отчитать с употреблением всех имеющихся на вооружении в армии матерных слов и наказать в обязательном порядке, чтобы впредь это не повторялось. Вот, к примеру, сегодня после обеда меня через посыльного вызвал в парк боевых машин наш заместитель командира батальона по технической части (зампотех) майор. Первым делом он сразу объявил мне выговор за отвратительное состояние вверенной мне боевой техники роты.
Целый час он водил меня от одной боевой машины к другой, показывая недостатки боевой техники. Весь этот процесс перечисления недостатков вопреки воинским уставам проводился в присутствии водителей роты и был построен на матах и повышенном тоне. Я молча слушал и записывал все в свою тетрадь, хотя внутри у меня все кипело от негодования и несправедливого отношения ко мне. Еще не прошло и дня, как я приступил к исполнению обязанностей и о технике у меня, как замполита роты, были поверхностные знания. Начинаю всему учиться. Зампотех далеко не самым лучшим воспитательным способом дает первые наставления по технической части. БТРы по возвращению в парк боевых машин надо вначале заправить и подготовить, так что, если потребуется, они должны быть готовы к новому маршу. Затем надо пополнить боекомплект к пулемету КПВТ - это десять коробок, всего 500 патронов, и к пулемету ПКТ восемь коробок, всего 2000 патронов. Патроны надо вначале протереть от смазки. Затем их в ленты снарядить. В каждой ленте к пулемету КПВТ должно быть 50
-
патронов, а к пулемету ПКТ 250 патронов. После этих работ надо технику боевую помыть и почистить пулеметы.
Выслушав и записав все в свою рабочую тетрадь, бегу в политотдел на совещание замполитов рот. Но меня вскоре, с начавшегося совещания в политотделе, вызывают на совещание командиров к комбригу. Заместитель начальника политотдела, проводивший совещание политработников, недовольный тем, что меня вызывают на другое совещание, кричит на меня и в конце объявляет очередной за сегодняшний день выговор. Пока он меня ругал, воспитывал и наказывал, время неумолимо шло вперед, в результате чего я опаздываю на совещание командиров и получаю очередной выговор от начальника штаба бригады. После совещания у комбрига проходит батальонное совещание. И я с сожалением думаю о том, как мало 24 часов для одних суток. И я опять не успеваю решить многие проблемы роты, мне катастрофически не хватает дневного времени, чтобы успеть все сделать заблаговременно.
24 января. Сегодня с утра, сорвав все мои планы на день грядущий, нас, офицеров бригады, собрали в клубе, и приехавший из штаба армии полковник провел с нами цикл лекции - бесед на тему «Оппозиционные организации Афганистана, их лидеры и союзники». В начале я отнесся к этим беседам как к формальному ненужному мероприятию отвлекающему меня от работы. Но полковник очень доходчиво и образно построил свою беседу, так что мы слушали его, что называется, «раскрыв рты».
Лекции были основаны на свежих разведывательных данных, на анализе периодической мировой печати и на захваченных в боях материалах. Такое не могло не заинтересовать, и уже через пять минут мы схватились за ручки и стали конспектировать все, что говорил полковник. Против нынешнего кабульского правительства, а значит и против нас, вели борьбу многочисленные оппозиционные партии, организации и группировки. Материал был настолько интересен, что я стал записывать сразу в дневник. Если раньше я смутно представлял, против чего и кого мы воюем, в лучшем случае думал, как и многие вокруг, что воюем против банд формирований мятежников, желающих свергнуть дружественную нашей стране власть, то в ходе лекции, беседы начал понимать, что дело обстоит гораздо серьёзнее.
-
Приблизительно вот такие беседы часто проводятся представителями штаба армии, и я для себя решаю, что буду посещать эти мероприятия, во что бы то ни стало. После беседы продолжаю вести работу по подготовке роты к предстоящим боевым действиям.
В 17 часов нас, офицеров бригады, опять собирают в клуб, на этот раз для разъяснения всего, что касается предстоящего рейда. Задачи предстоящих боевых действий разъясняет начальник штаба бригады. Нам стало известно, что будем, как и на прошедших боевых действиях, прочесывать, по возможности окружать и уничтожать банды формирования в районах известных по разведывательным и агентурным сведениям. Работаем с картами, наносим обстановку, в общем, идет обычная подготовка к боевым действиям. Одновременно доводятся до нас ошибки и просчеты прошлых рейдов. Вся эта работа проводится для того, чтобы предстоящие боевые действия были более успешными.
В конце сборов командир бригады в своем недолгом выступлении опять акцентирует наше внимание, на том, что кроме выполнения своей боевой задачи, мы должны заботиться о сохранении жизней личного состава. После занятий в клубе бригады в каждом батальоне проводится совещание офицеров, где уточняются задачи конкретно каждой роты и приданных подразделений.
На совещании в батальоне особое место в выступлении комбата отводится нашей роте. Очень волнуюсь, ведь я впервые поведу роту в бой как ее командир, так и исполняя обязанности остальных офицеров и прапорщиков. Правда и в других ротах батальона положение с офицерами также не лучше. Комбат, распустив после совещания всех офицеров, оставляет меня. Я чувствую, что он не совсем уверен во мне. Это естественно, и я на это нисколько не обижаюсь. Он опять уточняет задачу роты на первые дни боевых действий, затем проводит небольшой опрос - экзамен со мной. Наконец, убедившись, что я полностью уяснил боевую задачу, знаю карту и умею корректировать огонь артиллерии и авиации, заметно устав, комбат отпускает меня.
За время моего отсутствия в роте сержанты закончили подготовку к предстоящему рейду. Уже распределены боеприпасы, продовольствие, как положено, обслужена техника. Я вижу, что каждый из младших командиров проникся серьезной ответственностью. Все понимают, что теперь и успехи и просчеты во многом будут зависеть только от них.
Не все сержанты, прибывающие из учебных подразделений, становятся настоящими командирами. Многих мы сами назначаем из числа солдат в процессе службы на должности сержантов. В целом, надо отметить, младшие командиры в роте соответствуют своим занимаемым должностям и выполняют свои обязанности с честью.
Я очень волнуюсь, все думаю, как у меня получится там, в бою, управлять ротой. Рота - это основное тактическое подразделение в наших вооруженных силах. Командир роты – это одна из самых уважаемых должностей командного состава. По негласному закону, те из офицеров, кто командовал ротой, пользуются особым уважением после, наверное, тех, кто командовал полком. И это не случайно.
Рота - это как бы полк в миниатюре. Командиры полка и роты обладают определенной самостоятельностью в руководстве своими подчиненными. Командир роты - это первый руководитель, имеющий в подчинении офицеров и последний руководитель, имеющий в непосредственном подчинении солдат. Чтобы быть хорошим командиром роты, нужно быть не только воспитателем, но и хорошим хозяйственником, техником и администратором. Мне даже в мирной жизни не приходилось оставаться за командира роты. Обычно это выпадало на долю одного из командиров взводов. Командовать ротой в боевой обстановке сложнее во много раз, особенно когда я уже был свидетелем и участником неудачных финалов, боевых действий.
Откровенно говоря, ротой назвать наше подразделение можно с большой натяжкой. В бой пойдут вместе со мной 68 человек, минус на семи БТРах оставляем по водителю, наводчику и одного из сержантов старшим на бронегруппе. Следовательно, со мной в зеленку пойдут только 53 человека, а это по численности около двух взводов. Комбат обещал завтра прислать ко мне двух солдат из взвода связи для обеспечения связи с батальоном и приданным нашему батальону танкистами. Поздно за полночь, выполнив последние указания и проведя все мероприятия по подготовке, ложусь спать в канцелярии роты.
31 января. Уделять хоть небольшое внимание дневнику не было никакой возможности. Должность и обязанности командира роты настолько сложны и ответственны, что все пришлось отложить на время. Сегодня мы отдыхаем в расположении бригады, выйдя из зеленой зоны после недельных скитаний и боев. Но попробую изложить все по порядку.
Все прошло в начале боевых действий так, как и планировало наше бригадное командование. Поднявшись по тревоге утром, 25 января, мы на БТРах пришли на указанные места по плану боевых действий. БТРы оставили в пустыне, а сами вошли в зеленую зону после обстрела ее артиллерией. С первых часов прочесывания зеленой зоны столкнулись с ожесточенным сопротивлением душманов. Складывалось удручающее впечатление, что душманов, чем дальше мы с ними воюем, тем больше их становится. Они не дают нам возможности закрепиться на захваченных рубежах и постоянно пытаются нас выбить. В этой зеленке, где мы воюем, очень много дувалов и сушилок, каждая из которых становится искусственным дотом, откуда ведется плотный огонь.
Душманы не хотят отступать, а наоборот, кое-где пытаются даже атаковать нас. Мы, в свою очередь, вовсю пользуемся авиацией и артиллерией, поддерживающих нас огнем. И только силой огня выбиваем душманов из этих укреплений. К вечеру первого дня мы сумели пройти всего три километра за весь световой день. На ночь остановились в трех сушилках, находившихся по соседству. Как и в прежних рейдах, на ночь артиллерия, что стоит в пустыне, освещает нам местность своими осветительными снарядами на парашютах. Даже глубокой ночью слышится перестрелка то слева, то справа. Такого раньше не было и невольно начинаю понимать, что война принимает новые обороты и идет не к снижению, а, наоборот, к возрастанию.
Приданные из взвода связи радисты и мои солдаты-посыльные находятся рядом со мной в центральной сушилке. Мы вместе устроились на самой верхушке сушилки, где-то на уровне второго этажа по нашим городским меркам. У нас пока спокойно, стрельбы нет.
Наша радиостанция находится на постоянном приеме - это приказ комбата. Каждое свое решение я согласовываю с ним, и он все время руководит моими действиями. Каждый час я докладываю ему о складывающейся обстановке. Ужинаем с бойцами подогретой на костре ставшей уже любимой гречневой кашей с мясом и хлебом, запиваем чаем, вскипяченным в старом чайнике на костре.
Ночь проходит относительно спокойно. Мы периодически обстреливаем впереди себя невидимых душманов, делая это, скорее, для обозначения своего присутствия. Под утро к нам приходит комбат со взводом связи и разъясняет мне сложившуюся обстановку. Мы наткнулись на хорошо организованную и сильно вооруженную группировку мятежников, которая по всему фронту наступления батальона отчаянно сопротивляется. В двух других ротах батальона есть убитые, не говоря уже о раненых. Комбат пока доволен нашей ротой и опять, в который раз, напоминает мне беречь солдат. Дальнейшие действия наши будут следующими. Мы отходим немного назад, а этот участок, в который, вероятно, войдут душманы, с утра будут обрабатывать авиация и артиллерия.
Комбат остается в нашей роте, и мы с рассвета начинаем организованный отход в сторону пустыни. Через два часа весь участок оставленной нами зеленой зоны превращается в мишень для самолетов и артиллерии. Мы занимаем ближайшие к пустыне две сушилки и с верхней части ее наблюдаем за разрывами снарядов и бомб.
После окончания артналета и бомбежки авиации поступает команда вперед, мы идем в зеленку. Не встречая сопротивления, продвигаемся до оставленных сушилок. С этих сушилок, осмотревшись, идем дальше. Повсюду видны следы разрушений после огня артиллерии и авиации. Кое-где видны трупы душманов. Бойцы собирают оружие и трофеи, их немного, в основном это искореженное и непригодное к дальнейшему использованию оружие. По всей видимости, душманы исправное оружие и всё, что можно, забрали с собой. По команде комбата продолжаем движение вперед, пока не встречаем сопротивления.
В общем, таким образом, мы выполнили за четыре дня боевую задачу, которую, по общему плану боевых действий мы должны были выполнить за два дня. Описание каждого дня дело не совсем интересное, все происходило как обычно. Мы наступали, встречая сопротивление, вызывали огонь артиллерии по координатам. Затем снова шли вперед, в общем, как и раньше на предыдущих боевых действиях. Когда мы в очередной раз вышли из зеленки в пустыню на бронегруппу, всех командиров рот вызвали к приехавшему комбригу.
Нас, командиров рот двух батальонов, построили перед ним в одну шеренгу, и он вместе со своими заместителями и офицерами управления бригады подвел итоги боевых действий. Кого-то из ротных ругал, кого-то хвалил, как обычно. Но, даже ругая ротных, мне показалось, он понимал, что можно требовать от офицеров в такой ситуации. Офицеров очень мало, в некоторых ротах, как, например, у нас, всего по одному. Многими ротами командуют лейтенанты, штатные командиры рот отсутствуют.
Увидев меня среди командиров рот, идущий вдоль строя с комбригом начальник политотдела интересуется у комбата, почему я здесь. Комбат отвечает ему, что из-за отсутствия в роте офицеров лейтенант Казакпаев временно исполняет обязанности командира роты.
Начальник политотдела приказывает комбату заменить меня, отмечая, что замполит роты должен исполнять свои обязанности. Все попытки комбата оставить меня не увенчались успехом, начальник политотдела был непреклонен. После того как комбриг уехал со своим штабом и мы остались одни, комбат, повинуясь приказу, назначил исполнять обязанности командира роты старшего лейтенанта Володю Остроумова, командира гранатометного взвода батальона. С Володей мы подружились после его возвращения из госпиталя, где он лечился от гепатита. Парень он простой, общительный и очень хороший командир. Его взвод располагался в нашем ряду ротных палаток, и мы часто в свободное от службы время общались. Его отдельный взвод всегда на боевых действиях находился при командире батальона как резерв.
О его назначении комбат объявил всем на построении. Также комбат объявил, что до утра будем находиться в пустыне.
Утром следующего дня мы выехали к новому месту для ведения боевых действий в зеленой зоне. Проехав на БТРах километров шестьдесят, мы, как всегда, встали в пустыне против зеленой зоны и через некоторое время вошли в нее после артиллерийского обстрела.
Как только мы углубились в зеленку на километр, так тут же встретили сопротивление душманов. Огонь по всему участку движения нашей роты вели из разных видов оружия, включая гранатометы. Наш ротный приказал всем залечь и вести огонь. Я находился на левом фланге роты, куда меня послал Остроумов еще при входе в зеленку. Против нашего взвода огонь вели несколько пулеметов и не давали, что называется, поднять головы. Ротный вышел на связь по рации и передал приказ комбата отойти назад, к самой большой и очень длинной сушилке.
Где-то ползком, где-то перебежками, мы с бойцами взвода достигли ее и в ней заняли удобную позицию. С верхней части сушилки, куда я залез, хорошо проглядывалась панорама местности. Отсюда я хорошо просматривал все, что творится впереди. Доложив ротному об этом, я предложил ему закрепиться здесь и вызвать огонь артиллерии. Через некоторое время ротный появился на сушилке и, увидев все своими глазами, решил скорректировать огонь артиллерии из пустыни. Что он говорил по рации комбату и что тот ему отвечал, я не знаю, но вскоре я увидел, что со стороны пустыни, прямо за нами, подъехали три танка.
Танки встали перед зеленкой сзади нас и вскоре открыли огонь. Первый снаряд улетел далеко вперед, и Володя по рации скорректировал их огонь прямо на скопление душманов. Я заметил, как от прямого попадания те из духов, кто не пострадал, разбегаются кто куда.
В это время ротный подозвал меня и приказал пройти на правую сторону сушилки, куда к этому времени подошли остальные бойцы роты, и руководить ими. Я дошел до середины сушилки, когда вдруг оглушительный взрыв буквально сотряс нашу сушилку. У меня под ногами как будто содрогнулось что-то и я чуть было не упал. Оглянувшись, я увидел пыль и дым в том месте, где я только что стоял. Я бросился назад и увидел жуткое зрелище, от которой даже мне стало не по себе. Ротный лежал на крыше сушилки, и его нога была поражена осколком, она сразу стала короче здоровой. Оба связиста лежали поодаль от него, не подавая признаков жизни. Еще два раненых солдата нашей роты лежали на некотором удалении от них.
Первая мысль была такая, что нас обстреляли душманы из СПГ (станковый - противотанковый гранатомет). Но затем, подняв взгляд в сторону пустыни, я увидел, что у растущего рядом пирамидального тополя отсутствует верхняя часть, и с ужасом понял, что снаряд, посланный из нашего танка, угодил в дерево, что росло рядом и было выше сушилки, и осколки этого снаряда поразили своих.
Комбат приказал вынести раненых на бронегруппу, туда должен прилететь вертолет. После того как раненые были вынесены на плащ-палатках в пустыню, мы вновь пошли вперед. Так я опять стал исполнять обязанности командира роты, потому что теперь заменить меня кем-нибудь уже не представлялось возможным. Это мне по рации передал комбат. Душманы отходили с ожесточенной стрельбой. Такой яростный огонь из стрелкового оружия я видел впервые в этой операции.
К вечеру возле одного из кишлаков произошел случай, о котором я жалею и переживаю до сих пор. Я впервые ударил своих подчиненных, расскажу как это произошло. Наше продвижение вперед остановил плотный огонь душманов из-за дувала, и мы залегли в винограднике. Наш огонь по врагу не причинял ему никакого вреда. Их же огонь нанес урон роте, погиб сержант и были ранены трое бойцов. Я приказал отойти роте за дувал, что находился за нами в ста метрах. Когда мы зашли за дувал, я выбрал место для наблюдения и стал высматривать, откуда стреляют душманы. В это время новый радист, присланный из батальона, подал мне наушники, на связи был комбат. Я доложил ему обстановку и о потерях. Комбат приказал закрепиться там, где сейчас находимся, и ничего не предпринимать, а раненых и убитых прислать к нему для дальнейшей отправки их в госпиталь.
Погибший сержант был очень хорошим командиром, своими незлобными шутками всегда поднимал настроение в роте, даже своим внешним видом он вызывал улыбку у всех. И вот он лежит рядом со мной, весь в крови, и мне его до слез жалко. Подзываю трех ближайших к себе бойцов и, продолжая наблюдать за душманами, приказываю отнести его на КП батальона. Одновременно через посыльных передаю распоряжение, чтобы сержанты отправили раненых бойцов к бронегруппе.
Через некоторое время оглядываюсь и вижу, что те солдаты, которым я приказал отнести убитого сержанта, стоят возле меня и ничего не предпринимают.
Я начинаю догадываться, почему они стоят. Никто из них не хочет вынимать свою плащ-палатку, потому что она будет испачкана кровью погибшего. А берегут они свои плащ-палатки потому, что в них приходится заворачиваться во время сна, под открытым небом. Я не знаю почему, но меня охватила такая злость на них, что я впервые за весь период своей офицерской службы не удержался. Прикладом своего автомата я врезал каждому из бойцов, кому куда попал. Результат был молниеносным, они все трое вытащили плащ-палатки и, уложив на них погибшего, бегом бросились выполнять мой приказ. Немного остыв, я пожалел о своем поступке. Но стрельба и разрывы гранатометных выстрелов вскоре отвлекли меня от самобичевания.
Душманы, окруженные с одной стороны нами, с другой стороны - другими подразделениями бригады искали слабое место, чтобы прорваться, и бросались несколько раз в атаку на наши позиции. Но все их попытки были тщетны, и мы смогли отразить атаки огнем из автоматов, пулеметов и иногда пуская в ход гранаты из-за дувала. Вскоре стрельба переместилась дальше влево. Душманы пошли на прорыв и были, как потом в
-
потом выяснилось, уничтожены подразделениями второго батальона, после чего мы вышли в пустыню и на БТРах вскоре вернулись в бригаду.
1 февраля. Сегодня к полудню меня вызвал комбат и поставил задачу готовить личный состав роты к засадным действиям. Личный состав роты после прошедшего рейда еще не пришёл в себя, зачем эта засада, думаю про себя, возвращаясь от комбата. Но приказ есть приказ, его надо выполнять. Собираю заместителей командиров взводов и ставлю им задачу: готовить людей в засаду.
Сам занимаюсь получением со склада боеприпасов, сухого пайка и подготовкой БТРов к маршу. Еще предстоит написать наградные листы на своих подчиненных, погибших и раненых, это требует штаб бригады. После обеда в роте появляется лейтенант Смольников, прилетевший из Союза после лечения. Мы вместе с ним зашли к комбату. Идя к комбату, я надеялся, что он поручит исполнять обязанности командира роты лейтенанту Смольникову. Но комбат этого не сделал. Комбат приказал Смольникову готовиться к засаде самому и готовить взвод. К вечеру все приготовления были закончены, и мы в ожидании выезда сидим в расположении роты в полной боевой готовности.
Комбат пришел, и, хотя мы знали, что сегодня выезжаем в засаду, появление его было неожиданным. Он объявил получасовую готовность к выезду, выдал нам со Смольниковым карту местности, где будет засада, и ушел к себе в штаб батальона.
Выехали из бригады в девятнадцать часов и направились в ООНовский городок. В городке переждали, пока не наступили сумерки и, когда окончательно стемнело, выехали в сторону Калата по бетонной дороге. И дорога, и местность, куда мы ехали, в общем-то, были мне известны, я уже бывал в этих местах. Мы проехали по бетонной дороге километров двадцать, не доезжая до Калата, свернули вправо на грунтовую дорогу и через некоторое время подъехали к мосту, под которым днем всегда прятали БТРы.
В этот раз мы свернули с дороги, переехав мост, влево и в степи остановились. Бронетранспортеры перестроили «звездочкой», когда они занимают круговую оборону. Комбат в своем БТРе еще раз уточнил мне задачу. Я с половиной роты и лейтенантом Смольниковым иду в долину к пакистанской границе, где должен перекрыть дорогу, ведущую в Афганистан из Пакистана. Комбат с другой половиной роты установит засаду в другом ущелье. По данным разведки и агентуры, по этой дороге перебрасываются караваны с оружием. Комбат заканчивает постановку задачи словами:
- Тебе, Казакпаев, просто надо до утра просидеть в засаде, место там спокойное, и никаких караванов там, скорее всего не будет. Вот место, куда я иду, там наверняка что-то сегодня произойдет. Может быть, повезет, захватим ПЗРК «Стингер», как думаешь, Казакпаев?
- Да, было бы здорово, - отвечаю ему. Я знаю, о чем он думает, говоря о «Стингере». Дело в том, что в бригаде уже давно ходят разговоры среди офицеров о том, что министр Обороны СССР обещал присвоить звание Героя Советского Союза тому, кто первым добудет ПЗРК «Стингер». Это, по всей видимости, могло быть доказательством участия американцев в войне против нас. Я этому не особо верю, но думаю, об этом говорит сейчас комбат. С комбатом мы расстались в 23 часа около бронегруппы. Мы пошли по своему маршруту, в колонну по одному. Я шел впереди всех, а замыкал нашу колонну лейтенант Смольников. Идти в темноте было очень сложно, но вскоре нам повезло, выглянула луна.
Граница в этой местности, со стороны Афганистана, как бы самой природой прикрывается грядой гор. И в этой гряде только в нескольких местах имеются ущелья, по которым можно миновать горы на машинах. Кроме того, имеется множество караванных путей для вьючных животных, которые также используются для переброски оружия и боеприпасов.
И сейчас мы идем вдоль гор к одной из этих автомобильных дорог, по которым перебрасывают оружие и боеприпасы душманы. До места засады добрались через полтора часа. Луна то хорошо светила нам, помогая идти, то, зайдя за тучи, исчезала, и тогда приходилось идти вслепую.
Между двух гряд гор имелся небольшой промежуток – ущелье, где отчетливо была видна хорошо наезженная автомобилями грунтовая дорога. Правда, выйдя из ущелья, эта дорога переходила в многочисленные разветвления дорог в степи. Степь была пустынна и не имела никаких складок местности, где бы можно было укрыться. Поплутав по степи, мы, не найдя лучшего места, расположились в русле высохшего арыка, который пересекал дорогу в самом начале ущелья, а затем параллельно дороге уходил далеко в степь.
Объяснять своим подчиненным, как надо действовать в засаде не было никакой необходимости. Еще задолго до моего приезда в Афганистан батальон был определен засадным Приказом командующего армии, и мои подчиненные довольно часто принимали участие в засадных действиях.
Группа, разместившись в русле арыка, начала готовиться к встрече каравана. Я, заняв место в центре, приготовил оружие и мысленно проанализировал ситуацию. Если командование бригады нас послало в это место для организации засады, значит, они что-то знают. Наверняка имеются разведданные о переходе в этом месте караванов с оружием и боеприпасами. Как жаль, что нет Олега с нами, уже в который раз за эти дни подумал я. Присутствие ротного всегда внушало мне спокойствие, даже в самой сложной обстановке я надеялся, что он найдет и примет правильное решение, которое поможет нам. Но его нет пока, и придется мне самому быть для своих солдат тем человеком, которым для меня был Бодров.
Луна опять зашла за облака, ночь стала пустой, безлунной. Местность слабо просматривалась, помогало ориентироваться только лишь то, что мы уже были в этом месте несколько месяцев назад и также под звездами караулили караван. Я обошел солдат и осмотрел секторы обстрела и панораму местности каждого из подчиненных в установленный на каждом автомате и пулемете прибор НСПУ и некоторым бойцам поменял позиции. Завершив дела, сел возле радиста рядового Промова и рядового Хайдарова, выполнявшего обязанности посыльного и переводчика одновременно (так было заведено при Бодрове, и нарушать традицию я не стал).
- Хайдаров, накорми чем-нибудь, - попросил я.
Солдат вскрыл банку. Холодная гречневая каша с мясом вязла во рту, но я все же утолил голод. Затем собрал сержантов и лейтенанта Смольникова и провел инструктаж.
- В каждой тройке один не должен спать, - напомнил я им, заканчивая инструктаж. Затем мы с лейтенантом Смольниковым поделили дежурство по два часа. Он вызвался дежурить первым, и я прилег, гладя на звезды, и вроде задремал. Кажется, я спал недолго и очнулся оттого, что сержант Ковальцов тормошил меня:
- Товарищ лейтенант вставайте, машины какие-то едут!
В долине, там, где горы сливались с пустыней, были видны огни движущихся в нашу сторону машин. Фары то пропадали, когда машина ныряла в складки местности, то вспыхивали вновь. Осмотревшись вокруг, увидел, что лейтенант Смольников неподалеку храпит богатырским сном. Спит не только он, но и почти все бойцы.
- Приготовиться!
До каравана было километров семь, душманы вели машины медленно, и я успел дать указания сержанту Ковальцову. Он начал быстро будить всех, кто спал, и вводить их в обстановку. Мы, готовясь к засаде, ожидали появление душманов с другой стороны из Пакистана, поэтому пришлось ввести некоторые коррективы. Машин было шесть, а впереди, мигая одной фарой, кажется, ехал мотоцикл. «Что ж, пропустим дозор, - решил я, - пусть живет мотоциклист. Открою огонь по первой машине».
Зачем-то посмотрел на часы: два ночи.
Рука легла на автомат, пальцем нащупал спусковой крючок. Я должен первым открыть огонь, раньше стрелять никто не будет - так тоже когда-то установил Олег Бодров, и все об этом знали, команды здесь не нужны.
Когда «мотоциклист» подъехал совсем близко, я определил, что это не мотоцикл, а автомобиль, он шел, освещая себе путь одной фарой. Но размышлять уже не оставалось времени, и я, наскоро прицелившись, открыл огонь. В небо тут же взвились осветительные ракеты, стало бело как днем.
Я увидел, что одно-фарным автомобилем был японский «Семург» - машина, похожая на нашу «Волгу», только с кузовом, и понял, что попал в «Семург» наверняка. Он еще катился по дороге, но уже не управляемый, не подчиненный воле «духа».
Душманы, видимо, дремали в кузове. Очереди автоматов и пулеметов, осветительные ракеты в небо застали их врасплох. «Духи» беспорядочно высыпали на обе стороны от машин, но укрыться им было негде - со всех сторон в них летели пули.
Я поймал в прицел одного духа, он прихрамывая, пытался выйти из-под нашего обстрела. В руках у него был гранатомет. От первой неточной очереди он залег, пытался подняться, но вторая оставила его на земле навсегда.
Застрочил очередями АГС-17, гранаты начали рваться среди душманов, которые разбегались в панике по равнине. Кое-кто из них пытался отстреливаться, но тщетно и недолго. Они не видели нас, а перед нами они были как на ладони.
Вскоре возле машин прекратилось всякое движение, стрельба стала реже.
- Прекратить огонь! – скомандовал я, убедившись что все закончилось.
Ночь еще раз отступила перед залпом осветительных ракет, я осмотрел местность. В долине, застигнутые нашим внезапным огнем стояли пять машин, вокруг которых в разных позах лежали душманы. Шестая машина удалялась от засады на большой скорости и была уже на недосягаемом для пуль расстоянии.
- Промов, связь!..
Доложив радисту комбата о результатах боя, я собрал сержантов, поставил им ряд задачи:
- Вести дальше наблюдение, во все стороны. Периодически пускать осветительные ракеты. Никому из укрытия не высовываться, там возле машин могут быть еще живые духи. Оружие, трофеи соберем, когда рассветет.
Через некоторое время вышел на связь комбат:
- Сколько их было?
- Не считал пока, но думаю, около пятидесяти.
- Казакпаев, я прошу тебя, глянь, что они везли в машинах.
«Странное нетерпение, - подумал я, - есть какая-то важность?»
Но приказ есть приказ, хоть и прозвучал он в форме просьбы.
- Смольников, останетесь за меня. Виталик, - уже другим тоном сказал я подошедшему ко мне лейтенанту, - распорядись, чтобы каждый взял на мушку тех душманов, что лежат возле первой машины.
- Понятно.
Он это и без моего указания знал.
- Селявин, Хайдаров, со мной! Пойдем вслепую, без света, к первой машине, задача: собрать оружие и узнать, что в кузове. При любом подозрении на опасность открывать огонь. Вопросы?
И это они и без меня знали. До того момента, как я должен был
умереть, оставались считанные минуты.
По оврагу мы вышли к дороге. «Семург» стоял теперь перед нами метрах в десяти. Здесь мы остановились, затаились, прислушались. Стояла тишина. «Береженного бог бережет», - подумал я и с пояса дал протяжную очередь по едва видимому силуэту автомобиля. Заметил, что в кузове вспыхнуло небольшое пламя. Перезарядил автомат.
- Вперед!
У бампера приказал:
- Осмотрите правую сторону.
Кузов горел, и от огня стало светлей вокруг. Я шагнул в сторону дверцы пассажира. И в эту-то секунду увидел то, отчего сначала вздрогнул, а потом, словно голого, меня обдало колющим, пронзительным холодом. Из-за переднего колеса на меня затравленно смотрели два блестящих глаза и ствол автомата. Я никогда прежде не видел таких глаз: и злоба, и ненависть, и страх, и ужас, и отчаянье – все перемешалось в них. Вот сейчас, сейчас…
И помню, я успел еще подумать: «Это конец».
Душман надавил на курок, я совершенно отчетливо увидел это, мне показалось даже, что дернулся ствол автомата, но автомат… не выстрелил. Сколько же это продолжалось?.. потом мне казалось, что я стоял на грани небытия и вечности. А в тот самый момент, когда я понял, что живу, и теперь уж точно буду жить, я выхватил из-под руки свой АКМ, нажал на спусковой крючок, и помимо моей воли палец словно прирос к нему. Автомат трясся в руках, пока в магазине не закончились патроны. И только тогда я перевел дух, … наверняка, это был шок.
С оружием наготове возник из-за кузова Хайдаров.
- Вы что, товарищ лейтенант?!
- Показалось.
А огонь в кузове полыхал уже во всю, и в следующую секунду я сказал:
- Плащ-палатку, живо! Тушить огонь!
Но плащ-палатка вспыхнула. И вторая, Селявина, тоже сгорела. В кузове стояли ящики и мотоцикл. Он-то и горел, видимо, трассер, когда я обстрелял машину из оврага, угодил ему в бензобак, протек бензин на матрацы и одеяла, лежащие внизу, и они тоже были объяты пламенем.
- Снимайте ДШК и ящики, - приказал я, а сам стал быстро собирать оружие у лежащих вокруг «Семурга» мятежников.
Последним, к кому я подошел, был тот, в ком несколько минут назад таилась моя смерть. Я вытащил его из-под машины. Это был молодой бородатый мужчина, одетый в обычную афганскую одежду, поверх которой он был опоясан египетским подсумком, в подсумке плотно друг к другу лежали магазины и гранаты. На поясе, на широком ремне висела кобура. Мои пули прошли через подсумок в грудь душмана, пронзили обе его руки. Я машинально отстегнул ремень с кобурой и взял лежащий рядом автомат. Автомат был на взводе. «Почему же он не выстрелил?» - подумал я, чувствуя, как вновь меня охватывает дрожь. Я осмотрел оружие. Внешне оно выглядело нормально, и я не сразу заметил маленькое отверстие на крышке ствольной коробки; отверстие было от 5,45-мм пули; может, я попал, когда стрелял из оврага, а может, кто из ребят при первом обстреле.
«Так вот что спасло мне жизнь», - понял я и словно вновь увидел направленное мне в лицо дуло автомата; меня все еще трясло, как от холода, хотя было тепло и даже душно. Собрав быстро оружие возле первой машины, мы быстро вернулись в русло арыка. Сделали это как раз вовремя, потому, что через некоторое время в горящей машине начались взрывы и стрельба, взрывались оставшиеся боеприпасы. Я вышел на связь с комбатом и доложил ему об оружие и то, что увидел в машине. Комбат приказал занять круговую оборону и ничего не предпринимать, ждать его с бронегруппой.
Переговорив с комбатом, я оглядел в НСПУ поле боя и окрестности вокруг, было тихо. Солдаты притихли и вели наблюдение.
Я давно заметил, что люди по-разному ведут себя после боя. Кто курит одну за другой выдаваемые здесь солдатам дешевые сигареты «Донские», кто пьет без конца воду, выпивая при этом не только свою флягу, но и товарища. Третий начинает рассказывать о своих ощущениях и действиях в бою, подвергая их критическому анализу, или нескромному хвастовству. Кто-то молчит и, уставившись в одну точку, думает о чем-то своем. При этом большое значение имеет то, как завершился бой. Если рота выходила из схватки, имея убитых, то это, разумеется, очень сильно отражалось на поведении солдат: ведь убитые только что были рядом, жили, действовали, что-то говорили, кого-то прикрывали.… Да и каждый мог оказаться на их месте.
Я приказал солдатам занять круговую оборону в арыке и приготовиться к бою. Давно уже возникшее чувство опасности не покидало меня. Мне все время казалось, что сейчас на нас нападут
-
душманы и отомстят за своих товарищей. Приказал собрать из вещевых мешков солдат и сержантов осветительные ракеты и периодически запускаю их в небо. Словно чувствуя мое беспокойство, на связь по рации выходит комбриг. По его голосу чувствую, он взволнован, и чувствуется его беспокойство.
- Смола, доложи обстановку!
Кратко объясняю ему ситуацию и принятые мною меры. Он слушает меня терпеливо, не перебивает, чему я очень удивляюсь.
- Смола, молодец! Теперь займи круговую оборону, не суйтесь к машинам. Если до утра не потеряешь ни одного человека, я тебя награжу орденом.
От такой похвалы комбрига в мой адрес, у меня словно появились крылья. Орден, обещанный командиром, мне нужен тоже. А кому здесь, в Афгане, не нужен орден? Я уже потерял всякую надежду быть награжденным. Многие офицеры и прапорщики, прибывшие одновременно со мной, имеют награды или скоро получат. Мысленно рапортую комбригу: «Все сделаю так, как Вы приказали, сам не засну и никому спать не дам».
Я после каждой пущенной ракеты осматриваю окрестности вокруг, мне опять чудится, что нас окружают враги. Дрожь, которая меня охватила после того как в меня целился из-под колеса душман, не проходит, и я все еще никак не могу прийти в себя.
Через некоторое время мои солдаты и сержанты начинают нервно ерзать, о чем-то шептаться, всем видом выдавая свое нетерпение. Наконец, ко мне подходит сержант Ковальцов, направленный от ротной общественности и начинает издалека.
-Товарищ лейтенант, мы провели эту засаду, рисковали жизнью, каждый из нас и Вы в том числе, могли погибнуть. Так ведь?
- Да, – отвечаю. – Могли и погибнуть, если бы и ты спал.
- Почему бы нам самим не собрать трофеи и оружие, пока не приехали другие. Ребята просят Вас разрешить осмотреть машины и духов.
Я, в общем-то, с ними, со своими бойцами, согласен, что это наши трофеи и оружие. За эти месяцы, проведенные в Афганистане, я уже четко знал, где, как и что делается. Знал я и о традициях как положительных, так и отрицательных с точки зрения нормального советского человека. С рассветом прилетят на вертолетах представители штаба бригады, там обязательно будут штабные работники, особисты. Обязательно приедет комбат на бронегруппе, и я уже представлял, что будет дальше. Все что сейчас не сделаем мы будет исполнено другими.
Законная просьба моих ребят мне показалась справедливой, и я разрешил нескольким из них пройти по полю боя. Перед этим мы обстреляли еще раз все трупы и машины. Уже приближался рассвет. Несколько самых опытных назначенных мною солдат пошли к машинам, и мы внимательно наблюдаем за лежащими вокруг машин телами душманов. Все обошлось благополучно. Убедившись, что все прошло спокойно, я разрешил и остальным посмотреть на результаты нашей засады. Ребятки мои прошли по машинам и собрали все, что можно было снять и открутить. Оружие и боеприпасы сложили в одну кучу недалеко от меня. Остальное было все спрятано в вещевые мешки. Словно выполнив большую работу и исполнив все, солдаты, бурно обсудив, осмотрев свои трофеи, вскоре успокоились и затихли. Один из сержантов, выбрав момент, когда все были увлечены осмотром своих трофеев, подошел ко мне и со словами:
- Возьмите на память о засаде, - протянул мне маленький хромированный пистолет и небольшой кожаный мешочек с патронами к нему. Пистолет был действительно хорош, и я не посмел от него отказаться.
Когда окончательно рассвело, далеко в степи солдаты увидел ту последнюю ускользнувшую ночью машину. Она одиноко стояла в нескольких километрах от места засады. Изучив обстановку в бинокль, я понял, что она брошена и вокруг никого нет. Взяв с собой несколько человек, я отправился к ней. Машина советского производства ГАЗ-69 стояла с открытыми дверями и даже с ключом зажигания в замке. В машине мы обнаружили несколько автоматов китайского производства и хорошее охотничье ружье с искусно оформленными в деревянных изделиях серебряными узорами. На свободных от узора частях ружья были вмонтированы различные украшения в виде разноцветных камней, переливающихся на свету. В багажник машины были уложены несколько сундуков исполненных в восточном стиле, закрытые на висячие замки.
В одном из сундуков, которые мы вскрыли, я обнаружил различные документы и много фотографий. Рассматривая фотографии, я особенно запомнил одну, где среди душманов стоял в советской форме и тельняшке русоволосый парень. Это был тот самый душман, который когда-то забрал мой автомат. И даже автомат свой я увидел на этой фотографии. Про себя я подумал, что, наверное, среди этих нами пораженных душманов был и этот мой давний знакомый. Мне захотелось осмотреть трупы убитых и я, дав распоряжение солдатам нести все это к месту засады, начал осматривать машину. Осмотр показал, что машина была брошена только потому, что, убегая от нас, душманы, выключив фары, ехали вслепую и наехали на небольшой камень. Этот злополучный камень выбил рулевую тягу автомашины, и она стала неуправляемой, и только поэтому машина была брошена.
Затем я, вернувшись к месту засады, осмотрел все трупы, но это были афганцы, моего знакомого среди них не было.
В это время подъехала бронегруппа во главе с комбатом. Я доложил ему, как полагается. Он, выслушав мой рапорт и несколько раз сказав мне «молодец», обнял меня. Таким сияющим мы не видели его давно: выглядел он так, как будто выиграл счастливый лотерейный билет.
Затем, все время, находясь в хорошем расположении духа, комбат сам стал руководить дальнейшими действиями солдат.
Мы же с лейтенантом Смольниковым пошли в свой БТР, так как очень хотелось спать. Но не успел я даже немного подремать, как был разбужен замкомвзводами роты. Сержанты пришли ко мне с очень удивившей меня миссией. Они, немного смущаясь, предложили мне толстую пачку афганских денег. Объяснили, что это моя доля трофеев и, так положено, я их должен взять. Я не стал выяснять как когда-то, в начале моей службы, о правильности, молча положил их в карман. Да и времени на эти разговоры не было. Пришел посыльный - меня вызывал комбат.
Когда я выглянул из люка БТРа, то увидел картину, которая меня даже рассмешила: комбат на трофейном автомобиле ГАЗ-69 катался по степи. Оказалось, что наши водители БТРов удачно отремонтировали машину, выправив тягу и установив ее на место. Комбат приказал мне проверить наличие людей, оружия и готовиться к обратному маршу в бригаду. Сам он возглавил нашу колонну на трофейной автомашине.
При подъезде к расположению бригады нашу колонну остановили представители штаба бригады, особисты, политработники и другие работники штаба, произвели осмотр бойцов и БТРов. Были изъяты различные бытовые предметы: автомобильные магнитолы, колонки, гаечные ключи, фары, зеркала, сиденья автомобиля, фотоаппараты и другое добро, снятое с душманских машин. Затем были вывернуты карманы и обшарены все солдаты. У кого-то нашли ножи, и даже у одного из солдат в кармане нашли трофейный пистолет. Но что интересно, ни у кого не обнаружили ни одной купюры афганских денег. Я-то прекрасно знал, что деньги были почти у каждого бойца, были и часы, снятые с душманов. Но солдаты - народ ушлый, все попрятали в различных отсеках БТРов, где найти очень сложно.
Спустя некоторое время ко мне подошел помощник начальника политотдела по комсомольской работе, капитан, и передал приказ начальника политотдела срочно прибыть к нему. На машине начальника политотдела меня привезли в штаб бригады, где я подробно рассказал начальнику штаба и начальнику политотдела о проведенной засаде. Так закончилась в этот день наша засада.
3 февраля. Весь день пребываю вне себя от удивления: я внезапно стал знаменитостью в бригаде. Меня теперь, кажется, знают все в нашем гарнизоне. Офицеры батальона, уже который раз просят рассказать о засаде, уточняют отдельные детали и эпизоды. Становится неловко оттого, что ко мне как-то особенно и даже уважительно стали относиться мои начальники в батальоне. Ну а самым трогательным и волнующим для меня событием стал в этот день момент на совещании офицеров бригады в клубе части. Командир бригады в середине совещания, увязав это логично в своем выступлении, вывел меня на сцену. Правда, не зная меня по фамилии, он спросил у комбата:
- Где этот твой нерусский лейтенант?
- Лейтенант Казакпаев! - с места крикнул комбат в ответ.
- Ко мне его! – приказал комбриг, и я под пристальными взглядами офицеров прошел на трибуну клуба.
Чувствуя неловкость от всеобщего внимания, я растерялся и забыл доложить по Уставу о своем прибытии, встал слева от стола, где сидели комбриг и его заместители.
Комбриг сам вышел из-за стола, подошел ко мне и пожал мне руку. В своей речи он хвалил меня за успешно проведенную засаду и за захват оружия. В таком количестве, как сказал комбриг, мы не всегда захватывали оружие даже всей бригадой в проводимых рейдах. Он еще долго говорил о патриотизме и интернационализме, и от обилия похвал я не все запомнил. Но закончил он свою речь приказом начальнику отдела кадров о представлении меня к ордену Красной Звезды. Я, не совсем соображая, дошел до своего места среди офицеров батальона. Ребята жали мне руку, поздравляли с будущей наградой. Уже сидя на своем месте, я уловил приказ комбрига о том, что надо представить к наградам наиболее отличившихся моих сержантов и солдат. Это должен исполнить комбат по моему предложению.
В дальнейшем ходе проводимого совещания комбриг еще несколько раз поднимал меня с места, хвалил и задавал вопросы по засаде. Путаясь и волнуясь, я иногда невпопад давал пояснения, отвечая на интересующие его вопросы.
После совещания офицеры батальона требовали от меня немедленно отметить это событие. Мне пришлось с одним из офицеров съездить на аэродром, где у летчиков можно было купить водку и накрыть в канцелярии праздничный стол. За столом офицеры поздравляли меня и желали всего того, что желают в таких случаях. Зашел и комбат, который в своем поздравительном слове объявил, что мой рапорт об отпуске по болезни подписан, и я уже завтра могу лететь в Союз.
Вспоминаю и записываю все эти события, сидя в канцелярии роты после ухода офицеров. Наш писарь, Гена Ермолаев, убирает со стола после нашего застолья и что-то мне рассказывает о своей мирной жизни. Обычно молчаливый, несколько стеснительный Гена своей длинной речью не свойственной ему поражает меня. Наверно бойцы мои тоже отметили удачную засаду, где- то тихонько хлебнули припрятанную бражку или купили водку в дукане. У солдат наших много секретов от нас офицеров и узнать их другую жизни помимо служебной очень сложно, но она есть, хотим мы того или нет. Недавно нам доводили на совещании, что один боец-умелец заквасил бражку в баке неисправного БТРа, готовясь к празднованию своего двадцатилетия. Обнаружили, сей факт случайно, решив отремонтировать боевую машину.
Итак, сегодня был самый счастливый день в моей офицерской жизни. Приятные мысли о долгожданном отпуске, о доме делают это событие еще краше и значительней.
4 февраля. С самого раннего утра занимаюсь только своими собственными делами. Готовлюсь к отпуску. Обязанности командира роты исполняет лейтенант Смольников, так решил комбат еще вчера. А мне он разрешил оформляться в отпуск и заниматься своими делами.
Оформив все отпускные документы, узнаю, что мне еще предстоит отвезти по пути тело погибшего десантника, рядового Кузнецова, до города Алмалыка. Город находится рядом с Ташкентом, к моему отпуску прибавляют несколько дней командировочных. Иду во вторую десантно-штурмовую роту за вещами погибшего и узнаю, как он погиб.
Смерть Кузнецова нелепа, если, вообще, можно так выразится. Во время чистки пулемета Калашникова, не разрядив его он, каким-то странным образом пустил в себя очередь. Однако больше поражает то, что этого никто не видел. Как могло так случится, уму непостижимо. Скончался он сразу - несколько пуль прошили грудь. К сожалению и такие невыносимо жуткие события в нашей службе имеют место быть. Документы на него оформлены как на погибшего в бою, «проявившего стойкость и мужество, до конца выполнившего интернациональный долг». Кузнецов посмертно представлен к награде - медали «За боевые заслуги».
Забираю личные вещи: тельняшку, несколько фотографий, туалетные принадлежности. Вечером на почтовом самолете, загрузив тело, улетаю в Шинданд. Вместе со мной летят еще восемь человек с такой же печальной миссией.
Немного позже, в самолете, уже вспоминаю, что не успел ничего купить родственникам и знакомым. Но успокаиваю себя тем, что все то же самое можно купить в Шинданде. Пачка афганских денег, полученная от бойцов, лежит в моем рюкзаке, их необходимо потратить или поменять на чеки, иначе они могут создать проблему на границе у таможенников.
Прилетаем в Шинданд уже в темноте, разгружаемся и на ГАЗ-66 едем в госпиталь по знакомой дороге. Нас поселяют в общежитии врачей госпиталя на свободных кроватях. Ужинаю в обычной офицерской столовой уже ставшей привычной пищей. Ложусь спать сразу после ужина - завтра много дел.
5 февраля. Закончил до обеда все дела, которые привели меня в этот город Шинданд. Опять с утра был в том же морге и
-
присутствовал на этой печальной церемонии обмывания, одевания и укладки погибшего в цинковый гроб. Командует моргом теперь уже подполковник, порядка стало заметно больше по сравнению с прошлым разом. После обеда посетил несколько афганских торговых лавок, где купил подарки и сувениры для родственников и знакомых. Оставшиеся деньги обменял на чеки, получилась довольно крупная сумма.
Завтра прибудет самолет «Черный тюльпан» и на нем мы полетим в Союз.
В оставшееся после обеда время решил найти своего давнего знакомого Ивана Степановича, адрес с его полевой почтой имелся у меня в блокноте. Расспросив у офицеров в гостинице, я узнал, что воинская часть, где служит Иван Степанович, находится недалеко от госпиталя.
Я пешим порядком направился к воинской части, мне очень захотелось увидеть опытного, старого прапорщика, узнать, как он поживает, рассказать о своей службе, об успехах и даже похвастаться, что меня представили к ордену. Воинская часть - отдельный батальон дивизии я нашел быстро, но здесь меня ожидало печальное известие. Дежурный по части, капитан, сказал мне, что Иван Степанович два месяца назад скончался от паротита в Ташкентском военном госпитале. Возвращаясь назад, я не удержался от обиды и горечи от потери такого человека, каким был Иван Степанович, и заплакал.
Почему смерть забирает к себе таких хороших, порядочных и мудрых людей, каким был он, этот старый прапорщик, которого встретил я на своем жизненном пути и не забуду никогда.
6 февраля. Вот, усевшись в поезд Ташкент-Алма-Ата, первым делом взялся за свой дневник. Утром мы вылетели из Шинданда в Ташкент, погрузив свой скорбный груз с цинковыми гробами. В Ташкенте меня уже ожидали работники Алмалыкского городского военкомата на двух машинах. Погрузив гроб в одну из машин, мы на другой с военным комиссаром богатырского вида, полковником, выехали из Ташкента. По дороге я рассказал ему о рядовом Кузнецове, о его представлении к награде. Ответил на все интересующие его вопросы. До города Алмалыка мы ехали около часа, город находится близко к Ташкенту.
Не заворачивая в военкомат, мы привезли гроб к дому солдата. Родители были во дворе. Людей собралось человек двадцать: родственники, знакомые, соседи. Мы занесли гроб с телом на второй этаж в двухкомнатную квартиру в панельном доме. Поставили гроб в самой большой комнате на табуретки. Все родственники, окружив его, начали причитать и плакать. Мы с военкомом стояли у выхода из комнаты. Поплакав и немного успокоившись, мать солдата, пожилая женщина, захотела посмотреть на сына. По инструкции, которую мы получили в морге города Шинданда, гроб вскрывать было нельзя. Я тихо сказал военкому об инструкции, но мы оба понимали, что родственники поступят так, как считают нужным.
Через некоторое время кто-то из соседей принес топор, плоскогубцы и гвоздодер. Несколько мужчин имеющимися инструментами с трудом вскрыли цинковый гроб. Увидев сына, мать опять начала причитать и плакать. На нее спокойно смотреть было невозможно, от горя, казалось, она постарела. То, что произошло в следующую минуту, меня сильно напугало. Плачущая мать, внезапно схватив лежащий на полу топор, бросилась в мою сторону с криком:
- Это вы убили моего сына!
Военком, увидев это, успевает сделать шаг вперед и влево, прикрывает меня своим огромным телом и, перехватив руку с топором, аккуратно отнимает его.
Такое поведение матери меня обескураживает, и я чувствую себя очень неловко и выхожу на улицу. Следом, через определенное время, выходит военком и, подойдя ко мне, успокаивает меня как может.
- Ты извини ее, лейтенант, она от горя не знает, что творит.
- Я все понимаю, но мне обидно до глубины души. Ведь я сам все эти месяцы ходил на грани между жизнью и смертью. Я не штабной работник, а офицер, который вместе с солдатами делит весь горький хлеб войны.
Срывающимся от обиды голосом все это говорю военкому. Вижу, что он меня понимает. Прошу его отпустить меня, потому что мне будет трудно быть на похоронах и видеть опять эту женщину, уж лучше мне уехать. Военком соглашается с моими доводами и мы вместе с ним едем в военкомат. Там он ставит отметки в моем командировочном и других документах, затем на машине отвозит меня на автовокзал. Мы с ним прощаемся, и я на автобусе уезжаю в Ташкент.
Прибыв через час в Ташкент, я покупаю на железнодорожном вокзале билет до Алма-Аты, и вот я уже еду в поезде, везущим меня в отпуск. Мое скверное настроение вскоре покидает меня. В вагоне-ресторане я встречаю двух офицеров, как и я, едущих в отпуск после болезни. После знакомства мы заказываем все самое лучшее, что имеется в не очень богатом меню ресторана. Стол заставляется всякими вкусными вещами и напитками и начинается пир горой. Ребята рассказывают мне много интересного о своей службе и внимательно слушают меня. Про себя делаю вывод, что их служба менее интересна и более спокойная. В застолье и беседе время летит быстро, приближая нас к месту проведения отпуска.
Мои попутчики, капитан и старший лейтенант, проходящие службу в Кабуле, оказались очень компанейскими ребятами. От них я узнал много интересного в этот день. Капитан служит в штабе армии и как штабной офицер поражает нас своими знаниями и кругозором. Я впервые узнаю, что Советская Армия состоит из 16 военных округов и 5 Групп войск за границей. Что каждый из округов состоит из нескольких общевойсковых и танковых армий. Если в среднем в каждом округе имеется 3 армии, то получается, всего более 50 армий. И только одна наша, 40-я общевойсковая армия, ведет боевые действия.
Разговор этот зашел после того, как мы со старшим лейтенантом, командиром взвода, который служил в 180-м МСП 108-й МСД, стали возмущаться от того контингента солдат, которых присылают к нам воевать. Неужели для воюющей единственной армии нельзя отобрать самых лучших солдат? И капитан нам объясняет, что, оказывается, нельзя. Военкоматы всех рангов, начиная от республиканского и заканчивая районным, имеют указание свыше, в какой последовательности и как осуществлять призыв на военную службу. В первую очередь правом отбора лучшего контингента, пользуются пограничные и внутренние войска. Они отбирают и призывают в свои войска самых грамотных, в физическом отношении крепких и самое главное, патриотично настроенных ребят. Затем на очереди по праву отбора стоят десантные войска, Ракетные войска стратегического назначения, войска ПВО страны и Военно-Морской флот. Всех оставшихся призывников после такого отбора направляют служить в Сухопутные войска16-ти военных округов. А тех, кто после этого остается, направляют в военно-строительные части.
Теперь мне становится совершенно ясно, после такого толкового разъяснения. Но, однако, отбор на этом не заканчивается. По прибытию солдат, после такого тщательного отбора, в нашу часть, происходит дальнейший отбор - это я знаю уже из своего небольшого опыта службы в Афгане.
Осенью к нам в бригаду пришло пополнение. Вначале прибыли сержанты и специалисты из учебной дивизии, а затем солдаты-призывники. Сержантов и специалистов, отучившихся полгода в учебном подразделении, распределяли по их воинским специальностям. Водители и наводчики, а также сержанты, закончившие обучение на боевых машинах пехоты (БМП) были направлены в десантно-штурмовой батальон и разведывательную роту. Те, кто обучался в учебном подразделении на БТР, были направлены в мотострелковые батальоны. Артиллеристы и танкисты тоже попали на те специальности, которым они обучались.
С выпускниками учебных подразделений, в общем-то, был хоть какой-то порядок, другое дело с солдатами, прибывшими из Союза. Я был свидетелем их распределения по подразделениям. В первую очередь выбирали самых толковых солдат, в штабные подразделения, затем в разведывательную роту и десантно-штурмовой батальон. После них отбор шел в артиллерийский дивизион и только после этого, всех тех, кто остался, распределили в мотострелковые батальоны. Много различных тем мы обсудили, не забывая выпивать и закусывать, пока поезд, стуча колесами, вез нас к дорогой моему сердцу Алма-Ате. Затем наш разговор зашел о предателях, тех, кто перешел добровольно на сторону душманов.
Очень интересную историю рассказал старший лейтенант, о ней знают и рассказывают офицеры их 108-й дивизии. У Ахмад Шаха Масуда в Панджерском ущелье появился некий «Костя бородатый». По некоторым сведениям, это бывший сержант из 103-й воздушно-десантной дивизии, сбежавший из части в1982 году и попавший в отряд к Масуду. Он превосходил душманов банды Масуда физической силой, выносливостью и боевыми качествами. Ему и его отряду поручает Шах самые ответственные и самые рискованные операции. Зная язык, этот предатель пользуется нашими частотами на радиостанции, вводя иногда в заблуждение наши участвующие в боевой операции подразделения. Иногда предатель выходит в эфир и в хвастливой форме угрожает своим бывшим товарищам по оружию. Много жизней наших солдат и офицеров на совести у этого Кости. Это он, во время проведения боевой операций нашими войсками против отрядов Ахмад Шаха Масуда в Панджере, по радиостанции завел в засаду роту десантников, которая была почти вся перебита. Он же ввел в заблуждение артиллерийский дивизион, который своим огнем накрыл подразделение мотострелкового батальона.
Капитан, молча выслушав это повествование, сказал, что эта история ему известна и более того, добавил некоторые сведения, известные ему. О «бородатом» знают и в штабе армии. Наши контрразведчики считают, что этим «бородатым Костей», скорее всего, является младший сержант Габараев Константин, уроженец Южно-Осетинской автономной области. Из 209 наших военнослужащих, пропавших без вести до 1 января 1984 года, только один Габараев имеет имя Константин. Много еще различных воспоминаний было нами затронуто под веселый стук колес поезда. И, прибыв на вокзал Алма-Ата-1, мы расстались, пожелав друг другу успешного возвращения с войны.
В Алма-Ате, как и раньше, остановился у своих родственников. Как всегда, они встретили меня с большой радостью. Сестра ожидала моего приезда немного раньше, она знала что мне положен отпуск после болезни. Проведя два дня у них в Алма-Ате, я посетил свою воинскую часть в городе Капчагае.
Встретился со своими бывшими командирами, офицерами и солдатами роты, отряда. Им было очень интересно узнать о том, что происходит в и Афганистане, как мы там воюем. Мои бывшие сослуживцы внимательно слушают все, о чем я рассказываю. Засыпают буквально различными вопросами. За все это время что я был в Капчагае, неоднократно слышал один и тот же вопрос, представлен ли я к награде. Для военных людей, видимо, это очень важно, иметь награду. Отвечаю, что представлен к ордену, может быть и получу. Интерес к войне вызван у них еще и тем, что бригаду скоро введут в Афганистан в полном составе, об этом уже известно всем.
В общем, было очень много встреч с сослуживцами и друзьями. На четвертый день я улетел в Восточный Казахстан к родителям. Дома у родителей после долгой разлуки я по-настоящему отдохнул за все это время. Наслаждался покоем и тишиной мирной жизни. Мама моя, большая мастерица в кулинарном деле, только тем и занималась, что пыталась откормить своего любимого сына приготовленными своими руками всевозможными деликатесами. Немного отдохнув, примерно на десятый день своего пребывания дома, я решил посвятить несколько дней своему дневнику. Часами, сидя за столом, я заносил в дневник все то, что упустил по каким-то причинам написать в свое время. Потом несколько дней переписывал то, что уже написано в другую тетрадь. Я решил один из экземпляров оставить дома - всякое может случиться со мной или моим дневником.
Я очень доволен тем, что веду этот дневник, он помогает мне жить, воевать и выживать в тех тяжелых условиях службы в Афганистане. Он является моим бессменным другом, советчиком и слушателем. Ему одному я доверяю свои сокровенные мысли, переживания, страдания, горечь и боль. Я иногда жалею, что не начал вести дневник раньше. Может быть, надо было начать это в детстве, юности или, начиная с того момента, как я начал служить в Советской Армии. Много интересного, что уже прошло в моей жизни, окончательно потеряно и даже, имея хорошую память, восстановить все это проблематично. Сейчас, к примеру, трудно восстановить даже то, что было во время моей учебы в военном училище.
Многие жизненно важные моменты забываются в человеческой памяти, мы забываем порой о многом, что было с нами. Забываем даты, события, фамилии и имена людей, близких нам. Дневник, если его вести, помогает сохранить все это, что с точки зрения каждого отдельного человека является бесценным.
Перечитав свой дневник с самого начала, я могу анализировать свои действия и поступки, оценить и осмыслить те или иные события, оживить их в памяти и по-новому пережить. Служба в Афганистане, по всей видимости, будет самой яркой частью моей жизни вообще. И я думаю, что такого больше уже никогда не будет у меня в судьбе: лишений, страданий, мучений и горечи от потери дорогих мне товарищей и подчиненных.
9 марта. Как известно, все течет, все изменяется, время летит, его не остановишь, вот и закончился мой отпуск. Я, хорошо отдохнувший дома у родителей, уже возвращаюсь в Афганистан. Без особых проблем добрался до Ташкента и теперь нахожусь на пересыльном пункте. Народу на пересылке удивительно немного, видимо, это из-за сезонного периода. На пересылке обычно находятся
-
три категории военнослужащих: находящиеся в отпуске, в командировке или по замене. В отпуск по собственному желанию, зимой особо никто не едет, все хотят отдохнуть в теплое время года. В нашей армии, так уже давно повелось, зимой насильно, не прислушиваясь к их мнению, отправляют в отпуск молодых лейтенантов. В связи с этим приходит на память услышанное когда-то стихотворение из армейского фольклора:
Солнце светит и палит,
В отпуск едет замполит.
На дворе февраль холодный,
В отпуск едет Ванька взводный.
И, конечно, позже всех
В отпуск едет зампотех.
Осенью повсюду листопад,
В отпуск оформляется комбат.
Позднею весною, в жар и зной
Отдыхать поедет зампобой.
Грязь подсохла, расцвела земля,
В отпуск уезжает штаб полка.
Все довольны, полк, прощай, пока!
В санаторий уезжает комполка!
А те военнослужащие, прибывающие или убывающие на пересылке по командировочным делам – это, в основном, сопровождающие груз-200. Зимой бывает меньше боевых действий в Афганистане, потому что термин зеленая зона теряет свой смысл, «зеленка» становится далеко не зеленой. А если нет зеленого массива, который маскирует наших врагов, то они этот период пережидают в неактивной фазе на своих базах. Ну а когда неактивны наши враги, то бывает меньше боевых действий. Отсюда и меньше потерь с нашей стороны. Если нет потерь, то меньше печальных командировок по Союзу. Ну а что касается замен, основная замена офицеров и прапорщиков почему-то происходит в весенне-летний период. Поэтому, наверное, и мало людей на пересыльном пункте.
На пересыльном пункте время тянется медленно. Здесь, в ожидании отлета, мы часами проводим время в беседах с офицерами и прапорщиками. Из всех этих разговоров делаю для себя вывод, что все-таки война в ДРА не для всех таковой является. Некоторые военнослужащие за все время службы не бывали даже в боях, не слышали разрывов снарядов и свиста пуль.
Это происходит по различным причинам. В армии есть такие должности, находясь на которых можно и не участвовать в боевых действиях. Также есть такие гарнизоны, где, прослужив все два года, можно прожить в совершенно мирных условиях. Конечно я не берусь судить о том, где легко служить, а где трудно, у каждого своя работа на войне. У отдельных военнослужащих она не связанна непосредственно с риском при ведении боевых действий, но это тоже необходимая служба. Кто-то должен работать для всестороннего обеспечения воюющих подразделений всем необходимым. Я с большим уважением отношусь к работникам тыла, управления и особенно к нашей военной медицине. Без их незаметного труда невозможен успех подразделений в бою. В этом я убеждался за эти полгода не раз. Военнослужащих занимающихся по роду своих обязанностей обеспечением воюющих подразделений всем необходимым безусловно необходимо поощрять и награждать за их труд. Правда поощрять их нужно именно за труд и эта награда мне кажется должна быть не выше по значимости чем награда данная за выполнения боевых задач. Мне не совсем понятно, а, вернее, совершенно не понятно и даже обидно за нашего воюющего офицера когда я вижу несправедливую оценку деятельности отдельных офицеров и у меня возникают вопросы. Например, как можно за полгода службы начальником финансовой службы полка, заслужить орден Красной Звезды. Тогда становится понятным смысл грустной поговорки, произносимой порой офицерами, что «служить лучше не там, где ордена зарабатывают кровью, а там, где их раздают».
Я случайно встретился на пересылке с этим старшим лейтенантом - финансистом. Получалась не совсем красивая картина, мы одновременно с ним начали свою службу в ДРА. И я не думаю, что начфин, как я, ходил с бойцами прочесывать зеленку во время рейдов, участвовал в сопровождении колонн, ходил в засаду на перехват караванов. Так почему нас совершенно по-разному оценили? Он за полгода, не покидая свой кабинет, заслужил самый высокий по нашим афганским меркам боевой орден. Почему самый высокий? Дело в том, что здесь, на этой войне, орден Красной Звезды - самый распространенный, и он же считается самой боевой наградой Родины. Вопросов было много у меня в голове, да вот только ответов на них я не находил.
Мне было сложно поддерживать разговор с некоторыми офицерами из боязни, что они меня неправильно поймут и посчитают самовлюбленным хвастуном и самодовольным бахвалом. Я, в основном, слушаю их рассказы и пытаюсь анализировать. Ну да ладно об этом, в конечном счете, у каждого своя война. Так было и в период Великой Отечественной войны. Ведь нельзя сравнить уровень долга и риска летчика, моряка, пехотинца, разведчика, партизана, начальников и командующих. Каждый воевал там, где ему приказала Родина, и каждый внес свою лепту в дело Великой Победы.
Правда и оценку получали все разную. Кто-то стал Героем, совершив не очень значительный подвиг, а кто-то, сделав в десять раз больше для победы, остался в тени и даже не был награжден боевой медалью. В качестве яркого доказательства приведу следующий пример. Кто не знает у нас в Союзе о Зое Космодемьянской? Герой Советского Союза, ее именем названы улицы, школы, пионерские отряды, поселки. Она проявила стойкость, мужество, показала образец самоотверженности и патриотизма, когда ее схватили и пытали фашисты. Конечно, вести себя достойно, находясь в плену у врагов, для этого надо быть сильной личностью. Но в плену у фашистов проявляли свои лучшие патриотические качества миллионы патриотов нашей Родины во время войны. Кого из них отметили хоть какой-то наградой? А если говорить о вкладе Зои Космодемьянской в дело общей победы: она уничтожила путем поджога, если мне не изменяет память, конюшню с девятнадцатью лошадьми.
А кому неизвестен легендарный морской офицер, подводник Александр Иванович Маринеско, потопивший на своей подводной лодке самый крупный корабль немецкого флота «Вильгельм Густлов», на борту которого среди десяти тысяч пассажиров направлялись на отдых более четырех тысяч лучших офицеров фашистского рейха. Это его, А.И.Маринеско, после этого случая Гитлер объявил своим личным врагом. Более того, со своим экипажем легендарный капитан почти в каждом походе топил вражеские корабли и подводные лодки. Но Маринеско А.И. в списках Героев Советского Союза за войну нет.
Или еще вот пример. Будучи еще курсантом военного училища, в Симферополе, я принимал участие на встрече с одним из Героев Советского Союза, прославленным летчиком-истребителем Великой Отечественной войны. Я не запомнил его фамилии, но до сих пор помню его рассказ о своем боевом товарище, который уничтожил самолеты почти целого немецкого бомбардировочного полка.
Возвращаясь с боевого задания, два звена наших истребителей, встречают недалеко от линии фронта группу немецких бомбардировщиков. Командир группы, старший по должности среди наших летчиков, приказывает уклониться от боя, так как у самолетов заканчивалось топливо, и почти нет боеприпасов. Но летевший на последнем самолете летчик самостоятельно решает атаковать врага. Он отстает от своих товарищей и в одиночку атакует последний из летящих бомбардировщиков. Все его атаки заканчиваются безрезультатно: вначале заканчиваются боеприпасы, затем топливо. Самолет падает, и летчик покидает боевую машину на парашюте. Приземлившись в расположении наших войск, он добирается до своей части. Здесь его за потерю самолета и за невыполнение приказа командира ожидает военный трибунал, который лишает его офицерского звания и направляет рядовым солдатом в штрафной батальон.
После выхода грозного приказа И.В.Сталина «Ни шагу назад!» военные трибуналы работали оперативно. Буквально через день после отправки летчика в штрафной батальон, по линии разведывательных органов выясняется следующее: обстрелянный нашим летчиком бомбардировщик получил незначительные повреждения, но достаточные для того, что при посадке на аэродром превратили самолет в неуправляемую большую бомбу. Протаранив на большой посадочной скорости стоявшие в строгую линию самолеты, он нанес колоссальный урон самолетам полка. Так как самолеты готовились к очередному вылету и были по этой причине заправлены и имели бомбовую нагрузку, вначале начался пожар, а затем стали взрываться тяжелые авиабомбы. По данным нашей войсковой разведки, от взрывов и пожара были уничтожены восемнадцать самолетов врага. Командование, узнав обо всем этом и разобравшись, приказало решение трибунала отменить и летчика вернуть в свою часть. Но самолеты, сгоревшие на немецком аэродроме, на личный счет летчика не зачли. Посчитали, что для летчика достаточно того, что ему отменили приговор военного трибунала. Хотя, если бы поступили объективно и справедливо, летчику должны были присвоить звание Героя Советского Союза.
В годы войны существовало официально объявленное решения командования, что летчикам, сбившим пятнадцать самолетов врага и не потерявшим ни одного своего самолета присваивать звание Героя Советского Союза. Правда, надо заметить, что и тем, кто был сбит, то есть, потерял свой самолет, тоже существовала возможность получить это высокое звание. Для этого ему было необходимо к требуемому количеству сбитых пятнадцати самолетов, прибавить столько самолетов, сколько раз он был сбит сам.
Да и сколько таких примеров несправедливого отношения, к великому сожалению, знает наша история.
Я очень много читал, смотрел немало фильмов и знал уже из своей жизни, что Героев создает, порой, человеческая молва. Иногда это делает тот или иной человек, который, оценивая свои заслуги, сам ваяет и высекает образ Героя.
На мой взгляд, Герой - это человек, безусловно, скромный, его должны назвать этим именем народ, государство, история. Я - казах и не берусь рассуждать за весь наш могучий Советский Союз, но для меня Герой - это, прежде всего Талгат Бегельдинов – боевой летчик, штурмовик. Один из немногих представителей восточных народов ставший в годы войны дважды Героем Советского Союза. Я видел его всего один раз в своей жизни, когда служил в Капчагае. Небольшого роста, он далеко не богатырь по своему телосложению, но то, что он сделал на войне, по плечу только настоящим батырам. Я когда-то в детстве прочитал в одной из книг, что за Великую Отечественную войну 96 воинов-казахов удостоены высокого звания Героя Советского Союза. Там же в этой книге я прочел, что по количеству присвоенных этих высоких званий казахи занимают шестое место среди всех наций и народностей СССР. Первым и в этом списке значатся русские, затем идут украинцы, белорусы, татары, евреи и казахи. Талгат Якупбекович Бегельдинов, единственный из списка 96 Героев Советского Союз, кто награжден этим званием дважды.
На этой Афганской войне я тоже соприкоснулся с Героями, порой, истинными богатырями. Единственное, что немного меня смущает во всем, это то, что это высокое звание присваивается здесь, почему-то по разнарядке. Я в своем дневнике не отразил один из эпизодов, который произошел у нас в батальоне в первые месяцы моей службы в ДРА. Я не придал тогда этому особого значения в тот период потому, что мне тогда показалось это незначительным событием. Но сейчас, когда я отслужил определенное время, чтобы можно было в чем-то разбираться и судить, я хочу изложить в своем дневнике этот эпизод. Да и разговоры офицеров сегодня на пересылке заставили меня вспомнить об этом.
Как-то раз, как я уже писал, в первые месяцы службы в бригаде я услышал от своего ротного, Олега Бодрова, что в нашу бригаду пришла разнарядка на одного человека, которого надо представить к званию Героя Советского Союза. Об этом он узнал от своего знакомого офицера из штаба бригады. На следующий день мы все уже знали, что к этому высокому званию представляют командира пятой мотострелковой роты. Данный вопрос в бригаде обсуждали все и сходились во мнении, что выбор сделан правильный.
Командир роты, капитан Владимир Иванович – сорокалетний офицер, действительно был достоин этого. Он был умелым, грамотным командиром, но самое главное, он был самым умелым и успешным в проведении засад офицером в нашей бригаде. Он, почти никогда не возвращался из боевых действий со своим подразделением без захвата оружия. Особенно хорошо проводил он засадные действия. В группе, с которой он ходил, всегда по возвращении были трофеи, я имею в виду оружие. Даже в самые плохие периоды, когда никто не мог похвастаться захватом хотя бы охотничьего ружья, у него всегда был результат. Так вот Владимира Ивановича представили к этому званию, ему уже об этом официально сообщили в штабе бригады. На радостях он накрыл в канцелярии праздничный стол, собрал всех офицеров батальона и устроил небольшое застолье. Я не участвовал на том застолье по причине малого знакомства с виновником торжества и знаю о нем только в изложении Олега Бодрова.
Все его поздравляли за столом, произносили тосты, выпили за его воинское счастье. Даже самому непосвященному в воинской службе человеку было известно, что присвоение звания Героя Советского Союза офицеру предполагало его успешный карьерный рост. Это высокое звание всегда должно было вести по жизни обладающего этим званием человека, не давая ему сбиться с его избранного в жизни пути.
-
Но в жизни не всегда бывает все так, как мы хотим и предполагаем. Многое зависит от их благородия судьбы, которая иногда не совсем благосклонно относится к людям. И многое еще, пожалуй, зависит от качества, если так можно выразиться, окружающих нас людей. Людей, особенно в армии, часто сопровождают вечные недостойные спутники человечества: зависть, ревность, корысть, ненависть и другие пороки людские.
Армия во все времена была такой сферой человеческой жизни, где человек, независимо от своих человеческих качеств, если он хотел добиться в жизни каких -либо высот, должен был обходить своих товарищей на длинной дистанции называемой службой. И может быть, только в армии, как ни в одной из других сфер нашего общества, дух карьеризма витает везде. Если это равноправное и здоровое, состязательное соревнование стоящих на одной ступени и имеющих одинаковые стартовые возможности офицеров - это нормально. Но бывает и так, что порой в безудержном карьеризме, чтобы выделиться на фоне других товарищей по службе, часть офицеров совершают подлые поступки. Это, может быть, клевета, подлог или так называемое «стукачество». Вот жертвой таких подлых людей и стал Владимир Иванович. Кто-то из таких подлых людей, по всей видимости, из зависти, оговорил его. И уже к вечеру мы узнали, что Владимира Ивановича вызвали в штаб и для объяснений. А утром следующего дня среди офицеров говорили, что его допрашивают, и на него завели уголовное дело. Обвиняли его в том, что он передавал боеприпасы, вернее, патроны для английской винтовки БУР кочующим по пустыням племенам белуджей. Белуджи – это народ, живущий в Афганистане и населяющий главным образом южную часть страны. Они занимаются животноводством, и кочуют с места на место в поисках хороших пастбищ. Белуджи не участвуют в мятежном движении.
В общем, дело закончилось тем, что Владимира Ивановича «за дискредитацию высокого звания офицера, воина-интернационалиста», исключили из партии, сняли с должности командира роты и в течении 24-х часов досрочно отправили в Союз. А Героем назначили другого офицера. Этот, другой, конечно же, был достоин и заслуживал это высокое звание, я не подвергаю это никакому сомнению. Меня тогда очень удивил в тот момент сам факт разнарядки, спускаемой сверху. Мне всегда казалось, что награждать должны за конкретный подвиг, а не за заслуги в руководстве подразделениями вообще.
Олег тогда еще рассказывал мне о том, что в разнарядке той были высказаны предъявляемые требования к претенденту на звание Героя Советского Союза: он должен быть командиром роты, членом партии и не иметь партийных и дисциплинарных взысканий. Также у него должна быть боевая награда не ниже ордена и он должен иметь срок службы в Афгане не менее года.
Владимир Иванович перед самым отъездом собрал нас, офицеров батальона, у себя в канцелярии. Он на прощанье за накрытым столом и за бутылкой водки рассказал всю правду, как было. Его удачливые действия в засаде, прежде всего, зависели от донесений и помощи белуджей, которые, познакомившись с ним в одной из засад в пустыне, стали ему по настоящему друзьями.
Белуджи делились с ним информацией, которой владели, находясь в пустыне и беспрестанно кочуя, они знали о караванных путях, по которым душманы перебрасывают оружие и боеприпасы. В знак благодарности и признательности Владимир Иванович снабжал их продуктами, табаком и иногда трофейными боеприпасами. Он признался, что как-то в самом начале их знакомства, подарил вождю племени красивую и дорогую трофейную английскую винтовку БУР, украшенную серебром и золотом. Но совершал он все это только в интересах дела, для успеха нашей борьбы с душманами.
В этот вечер Владимир Иванович, расчувствовавшись или немного охмелев от выпитого, рассказал нам о многих своих приемах, которыми он пользовался, будучи самым удачливым командиром. Оказалось, что он после удачной засады не всегда сдавал все оружие как боевые трофеи на склад бригады. Часть прятал в укромном месте только ему известном месте. А когда наступали периоды затишья, когда душманы не водили караваны по различным на то причинам, а начальство требовало результат, он часть этого оружия привозил как после удачной засады, и его ждал успех.
Не беру на себя смелость судить, правильно ли он поступал или нет. Единственное, что я для себя определил после его проводов, что поступили с ним абсолютно несправедливо. Более того, я думаю, что он должен был получить это высокое звание, как боевой офицер, смелый, мужественный и находчивый. Как умелый организатор и руководитель боевых действий, которые проводили к успеху. Это я считал, как и многие офицеры – главным. Вот такая печальная история произошла в бригаде, и я был ее свидетелем.
10 марта. Из Ташкента вылетел утром, и уже к обеду я прибыл в свою воинскую часть в Кандагаре. Бригада жила своей боевой жизнью и казалось, что ничего не изменилось за этот месяц моего отсутствия. В батальоне тоже было все по-прежнему, за исключением того, что стало больше офицеров, так как вернулись из госпиталей и отпусков офицеры, которые отсутствовали длительное время. У нас в роте я застал уже всех командиров. Старший лейтенант Бодров уже штатный командир роты, назначенный на эту должность две недели назад, возвратился в часть сразу после моего отъезда в отпуск. Вернулся после лечения из отпуска и командир взвода, лейтенант Оразов.
Прибыл к нам из Союза новый офицер, лейтенант Самунин Станислав, на должность командира первого взвода. Лейтенант Самунин, выпускник Алма-атинского высшего общевойскового командного училища 1982 года. До приезда в ДРА служил в Забайкальском военном округе. С первых дней нашего знакомства он заявил мне, что долго служить в должности взводного он не намерен и сделает все, чтобы стать командиром роты. Это очень хорошо, что он так настроен, хуже, когда отдельные командиры ни к чему не стремятся.
Батальон в настоящее время занимается сопровождением колонн, иногда и засадными действиями. В последнее время, как я и предполагал, активных действий душманы не ведут. Зеленая зона в зимнее время потеряла свои маскирующие свойства и поэтому, душманы покинули ее.
Рота, впервые за мою службу в ней, имеет полный состав офицеров и почти полный состав сержантов и солдат.
За время моего отсутствия многим сержантам и солдатам вручили ордена и медали за осенние рейды в зеленой зоне и засадные действия. Вообще это удивительно, что наградные материалы так долго идут по инстанциям, почти полгода проходит от представления до награждения. Получил награду и лейтенант Смольников – медаль «За отвагу». Награжден орденом «Красной Звезды» командир батальона и начальник штаба батальона. Все это видно по колодкам, которые носят все награжденные офицеры, сержанты и солдаты.
Во всем остальном все по-прежнему, в свободное от выезда на боевые действия время проводим занятия согласно расписанию по боевой и политической подготовке. Как и прежде часами сижу безвылазно в канцелярии, занимаюсь приведением в порядок документации, эта часть моей работы опять находится в запущенном состоянии. Это планы партийно-политической работы, протоколы партийных и комсомольских собраний, боевые листки, журналы и конспекты политических занятий с сержантами и солдатами. Поэтому безотрывно сижу в канцелярии роты, и работаю со всеми этими документами, не поднимая головы.
Вечером приходит командир роты с совещания в штабе батальона и сообщает, что завтра вечером идем в засаду. Отбирает в засаду он только самых подготовленных сержантов и солдат. Из офицеров он называет меня, что меня, честно говоря, радует, но огорчает взводных командиров. Это заметно по их немного растерянным и недоуменным взглядам.
По пятницам на совещаниях, которые проводит командир бригады с нами, офицерами и прапорщиками подразделений, определенными приказом командующего армией как засадные, проводятся учебные занятия. На подобных занятиях нас знакомят с материалами информационного характера, которые имеются в нашей сороковой армии.
Этот материал я считаю бесценным наследием, доставшимся нам от предыдущих поколений военнослужащих, проходивших службу в Афганистане. В этих материалах представлен не только опыт, но и много информации разведывательного характера. Мне все это очень интересно, и я всегда серьезно отношусь к таким занятиям, стараясь узнать как можно больше. Хотя действия душманов ослабли в зимний период, о причинах я уже останавливался выше, переброска оружия караванами все же продолжалась. Следует заметить, что доставка вооружения и боеприпасов на территорию ДРА была очень сложным и опасным занятием для душманов, но, по данным агентурным сведениям, очень высоко оплачивалась.
По своему составу и назначению караваны были различными. Одни доставляли крупные партии оружия и боеприпасов на перевалочные базы и склады и имели в своем составе от 25 до 100 вьючных животных или автомобилей и до восьмидесяти человек охраны. В зависимости от важности грузов охрана увеличивалась или уменьшалась. Грузы направлялись совместно с группами мятежников, прошедших обучение в учебных центрах в Пакистане и Иране. Когда переправлялось небольшое количество оружия и боеприпасов, соответственно, маленьким был и караван.
Обычно за несколько дней до выхода каравана мятежники под видом беженцев или мелких торговцев проверяли маршруты и уточняли проходимость рек, ущелий и отдельных участков. Методом опроса жителей выявляли наличие возможных засад правительственными или советскими подразделениями, а также интенсивность полета авиации. К проверке маршрута привлекались водители автомашин, перевозивших контрабанду, кочевники, разведчики на мотоциклах.
Для вскрытия мест возможных засад и наличия участков минирования моджахеды предварительно перегоняли скот в направлении пути следования. При совершении перехода большими караванами движение по территории, контролируемой правительственными и советскими войсками, осуществлялось ночью. Дневки устраивались в населенных пунктах с выставлением усиленной охраны или на перевалочных базах. По прибытии на специально оборудованные базы старший каравана передавал доставленное оружие и боеприпасы представителям бандформирования.
Всего для переброски оружия и боеприпасов из Пакистана и Ирана на афганскую территорию мятежники использовали около ста маршрутов, которые были разбиты по направлению: бадахшанское, кунар-нангархарское, газигардезское, кандагарское, гильмендское, фарахское, гератское и другие. Не перекрыв эти караванные маршруты, нельзя было наладить нормальную жизнь в Афганистане, так как, получая всестороннюю помощь из-за рубежа, вооруженные формирования могли долго продолжать подрывную и диверсионную деятельность. Советское командование это хорошо понимало и предпринимало соответствующие меры, постоянно ведя борьбу с караванами.
У нас в бригаде практически каждый день выставлялись засады от различных подразделений поочередно. В начале 1984 года советским военным командованием был разработан план, согласно которому предполагалось перекрыть все эти маршруты и лишить тем самым моджахедов постоянных источников поступления вооружения и боеприпасов. Об этом решении нам доводилось на одном из совещаний, проводимых в бригаде. В этом же приказе доводилось требование выставлять одновременно вдоль границы 180 засад.
Цель создания этих засад – не упустить проникновения выдвижения, снабжения бандформирований людьми, оружием, боеприпасами, материально-техническими средствами по караванным путям из Пакистана на территорию ДРА.
Нам, конечно же, доводилось все в общих чертах, что касалось нас, самых младших в армейской иерархии командиров. Серьезность этой борьбы подтверждал и тот факт, что за мое отсутствие в отпуске на территории нашей бригады расположился отряд специального назначения, прибывший из Грузии. Из общения с офицерами этого отряда я узнал, что в настоящее время во всем Афганистане находятся несколько отрядов специального назначения.
Наши мотострелковые подразделения привлекаются к засадным действиям в соответствии с дислокацией части в своей зоне ответственности. За группами, уходящими в засаду, закрепляются теперь транспортно-боевые вертолеты и вертолеты огневой поддержки. Если засада проводится на расстоянии досягаемой артиллерией, за ними закрепляются артиллерийские подразделения. Также придаются каждой группе саперы для устройства минновзрывных заграждений на путях возможных движений каравана.
Обычно засадные действия против караванов проводятся по следующей схеме. Получив разведданные о времени и маршруте выдвижения каравана или же, как обычно делаем мы, устанавливая засады на местах, где возможны движения караванов, проводится подготовка к операции. Первое время группы на место проведения засады выдвигались на бронетехнике. Прибыв на место проведения засады, подразделение спешивается. Боевая техника немедленно укрывается, прячется в складках местности, оврагах, под мостами, как это делали мы в прошедших засадах, или же если есть возможность, отправляется на ближайшие сторожевые посты или заставы в готовности к немедленному действию по сигналу командира группы, а десант совершает в быстром темпе пеший переход к месту засады. Чтобы обеспечить скрытность, переход совершается ночью.
Совершая переход от места высадки, подразделение вводит в заблуждение разведку и добровольных помощников душманов, так
-
как те всегда внимательно следят за всеми передвижениями бронетехники. Но за время моего отсутствия в отпуске в действия засадных подразделений ввели новые тактические приемы. Прежние действия на бронегруппах редко приводили к успеху засад, поэтому в засаду теперь чаще стали забрасывать на вертолетах. Это было не совсем, конечно, новое в действии засадных подразделений, так как и прежде иногда приходилось к месту засады добираться на вертолетах.
Однако появились и некоторые элементы, которых раньше вовсе не было. Подразделение на вертолетах совершало различные ложные маневры, например: вертолет совершал посадку в нескольких различных удаленных друг от друга местах, тем самым сбивая с толку наблюдателей и разведчиков душманов. А бронегруппа тем временем отдельно совершала ложные манёвры и, в конце концов, выходила поближе к месту проведения засады. Выбрав место, подразделение «садилось на тропу» и поджидало «добычу». Главное в это время - «не засветиться». Бывали всякие случаи, что подразделение ждал успех или, наоборот, неприятности от превосходящих сил мятежников. У них тоже хорошо была поставлена разведка и наблюдение.
Наиболее опасным, но и результативным, является способ патрулирования на вертолётах с группами досмотра и метод уничтожения караванов с вертолета. Заметив движущийся караван, экипаж вертолёта, сделав несколько кругов, сажает вертолёт неподалеку, и подразделение приступает к досмотру. Если караван везет оружие и боеприпасы, то караванщики сразу же разбегаются в разные стороны. Караваны с мирным грузом после досмотра продолжают свой путь. Чем дольше мы воюем, тем чаще меняется наша тактика действий. Зачастую сама жизнь вносит коррективы и порождает что-то новое, что помогает нам эффективней бороться с мятежниками.
13 марта. У нас с командиром роты большие неприятности, и ничто, вероятно, нас уже не может спасти. Но всё по порядку.
Весь день, 11-го марта, мы готовились к засаде. Кажется, предусмотрели всё, что можно, обращая внимание на все мелочи. Каждого, идущего в засаду лично экипировали, как положено, выдав по три боекомплекта боеприпасов, продовольствия, воды.
Груз, который придётся нести на себе, был очень тяжёлым, но в нем находится все самое необходимое, поэтому оставить хоть что-то было нельзя. Из инженерно-сапёрной роты нам придали на время засады двух солдат, самых крепких и спортивных ребят.
В общем, подготовившись, как положено, мы, в шесть часов, на БТРах прибыли на аэродром, где сели на вертолёты и вылетели в сторону границы. Я с самого начала наблюдал полёт из иллюминатора, летели мы над пустыней Регистан.
Согласно задаче, поставленной командованием, мы должны произвести вначале воздушную разведку в качестве досмотровой группы на борту вертолёта. В случае отсутствия караванов нас оставят на определённом месте для проведения засады. Через некоторое время после взлёта, уже в пустыне, мы замечаем идущий караван. Это вьючные животные, груженные какими-то тюками, их было примерно около двадцати голов.
Наш вертолёт делает несколько кругов над караваном, но те спокойно продолжают свой путь. Командир роты дает знак летчикам: приземляться не надо. Это мирный караван, и мы летим дальше.
Больше ничего не обнаружив, мы летим к месту проведения засады. Ротный с лётчиками по карте определяет место, и вскоре вертолет садится. Мы покидаем вертолёты. Вокруг пустыня и, насколько хватает обзора, везде только песок и верблюжья колючка. Вертолёты улетают, оставляя на душе тревогу и беспокойство. Мы выстраиваемся в цепочку, впереди ротный, в замыкании я, и движемся к месту засады.
Шли мы по пустыне долго, пока не вышли на еле заметную дорожку, проходящую в этом забытом богом месте. Уже в темноте, перекусив сухим пайком и запив его водой, установили засаду и стали ожидать. Караван появился перед самым рассветом. Заметил его в НСПУ один из наблюдавших бойцов. Мы приготовились к его встрече и стали ожидать первого выстрела, который должен произвести ротный. Кто бывал в пустыне, тот знает, что такое барханы, когда они, как волны песка, скрывают за собой обзор, даже в ближайшие двести метров. Когда появились первые люди и вьючные животные, мы насчитали, что их немного, около восьми человек с верблюдами.
Между тем Олег тихонько передал через рядом находящихся бойцов, что стрелять будут только сержанты, у которых были автоматы с приборами бесшумной стрельбы.
Когда караван подошёл совсем близко, уже стало достаточно светло, и мы увидели, что люди, ведущие животных, вооружены. Олег тщательно прицелившись, открыл огонь из автомата с ПБС (прибор бесшумной стрельбы), и за ним начали стрелять бесшумно сержанты. К сожалению, бесшумно уничтожить всех не удалось, и кто-то из душманов открыл ответный огонь. После их выстрелов в бой вступили все остальные наши бойцы. Огонь наш был плотным и довольно эффективным, так что вскоре после нашей стрельбы никто уже по нам ответно не стрелял.
Вместе с душманами в перестрелке было убито несколько верблюдов, остальные разбежались по пустыне. Мы быстро осмотрели лежащие на пораженных верблюдах тюки, там было оружие и боеприпасы. Мы, обрадованные такой удачей и увлеченные осмотром тюков, не сразу заметили перевалившую через бархан, следом идущую основную группу мятежников. Они, услышав последние выстрелы, спешили на помощь своему передовому, как сейчас выяснялось, отряду. Их было много, из-за барханов появлялись все новые группы людей и животных. Они были настроены решительно и, открыв стрельбу, направлялись в нашу сторону, как я понял, для расправы с нами. Мы открыли ответный огонь, хотя расстояние было еще великовато. Я с надеждой посмотрел на ротного, что он предпримет? Олег стоял неподалеку, лицо его было бледным, сосредоточенным, он искал решения. Быстро подойдя к нему, я, скорее, машинально предложил командиру:
- Олег, надо уходить.
Ротный посмотрел на меня и, как будто очнувшись ото сна, встряхнул головой, и, согласно кивнув головой, приказал:
- Отходим.
Мы дали каждый по очереди из автоматов в сторону приближающихся душманов и побежали в ту сторону, куда отходил командир. По нам начали стрелять душманы, пули свистели вокруг. Но пустыня, с ее барханами, то укрывала нас, то, наоборот, делала нас открытыми.
Преследование продолжалось долго. Мы, отойдя за очередной бархан, выпускали по преследователям по магазину, заставляя их усмирить свой пыл, и снова отходили. Наши вещевые мешки, набитые боекомплектами и остальным нужным грузом, становились все тяжелее. В какой-то момент даже меня покинула надежда, что мы сможем оторваться от преследователей. В очередной раз, когда мы отстреливались с вершины бархана от наседавших врагов, я, скорей, от безысходности предложил Олегу прикрыть с несколькими бойцами отход основной группы. На что он сам, уже обессилевший, зло, сквозь зубы крикнул:
- Отставить! – и приказал знаком идти вперед, и мы опять побежали. Когда окончательно выбились из сил, мы решили дать бой на одном удобном для этого месте: залегли на вершине бархана и, когда появились духи, мы все вместе открыли огонь из всего имеющегося оружия. Душманы залегли, а мы опять побежали. В конце концов, я так и не понял: то ли мы оторвались от преследователей, то ли они прекратили нас преследовать, но мы оторвались.
Мы еще долго бежали, боясь, что наши преследователи придумали какую-нибудь уловку. Наконец, усталые и измученные, но довольные, мы оказались в небольшом оазисе на возвышенности. Здесь кое-где росли деревья, кустарники, камыши и хорошо просматривалось все вокруг. Выбрав удобное во всех отношениях место, мы заняли круговую оборону. Просидев более часа в ожидании нападения душманов, подготовленные к бою среди камышей, мы, немного успокоившись, покушали и перекурили. Ротный принял решение остаться на этом месте на ночь. Место действительно было удобным как для отдыха, так и для ведения боя. Со всех сторон достаточно хорошо просматривалась местность вокруг. И что самое важное: мы находились на возвышенности, и у нас было большое преимущество в случае возникновения какой-либо неожиданной для нас ситуации.
Через некоторое время, окончательно убедившись, что нам уже ничего не грозит, мы постепенно стали приходить в себя. Бессонная ночь и бег с тяжелой поклажей оставил большой тяжелый след в нашем душевном и физическом состоянии. Тело отказывалось подчиняться, ноги стали ватными и тяжелыми. Нестерпимо хотелось спать после всех испытаний, что пришлось сегодня пережить.
Командир роты проводит инструктаж со всеми нами, требует от всех бдительности и затем разрешает отдыхать. По его приказу, саперы, приданные нам из инженерно-саперной роты, устанавливают по всему периметру нашего лагеря мины МОН-100 направленного действия на растяжках, что должно обеспечить нам защиту на случай внезапного нападения ночью. Обо всем этом мы с командиром роты предупреждаем каждого бойца. Затем, выставив посты, которые будут сменяться каждые два часа, командир роты разрешает личному составу спать. Мне ротный ставит задачу дежурить половину ночи, вторую половину будет дежурить он сам.
Вскоре весь наш лагерь, кроме меня и часовых, засыпает. Я, периодически проверяя бойцов в охранении, хожу по периметру нашего временного лагеря. Солдаты в охранении еле справляются со сном, порой приходится некоторых будить. Чтобы ненароком не уснуть, не сажусь, всё время стою на ногах или хожу от одного часового к другому.
Ночь выдается темной, ничего невозможно разглядеть, поэтому все мы, бодрствующие, пользуемся приборами ночного виденья НСПУ.
Всё время прокручиваю в голове как киноленту события сегодняшнего дня, и даже от этих воспоминаний по спине пробегают мурашки, прошибает холодный пот. Ловлю себя на мысли, что в какое-то время нашего отступления-бегства я уже не верил, что мы сможем оторваться от противника. Но то что мы смогли выйти из этой очень непростой ситуации и все живы - это просто чудо.
И рассуждая про себя далее обо всем, прихожу к выводу, что мы все-таки задачу засады выполнили. Мы обстреляли караван, поразили восемь душманов. Кстати, оружие, что было у убитых при обстреле душманов, наши бойцы, отходя, захватили с собой. Эх, если бы обстановка позволила нам вызвать по рации вертолеты, и они смогли бы накрыть этот караван….
Но сейчас можно только жалеть об этом, сложившаяся обстановка не позволяла нам даже остановиться, уж тем более вызвать по радиостанции помощь. С большим сожалением вспоминаю груз каравана, оружие и боеприпасы, эх, если бы это всё могло стать нашим трофеем.
Ну да ладно, главное, сами в живых остались, как говорится не до жиру. В назначенное время я разбудил ротного и с удовольствием, растянувшись на плащ-палатке, заснул.
Просыпаюсь оттого, что меня будит командир, пора подниматься. Возле нас еще вчера разместились саперы, слышу, как командир роты ставит им задачу, чтобы сняли установленные вчера мины. Через несколько минут слышу диалог саперов. Один из них, который старше по сроку службы, говорит второму бойцу:
- Ты собери вещи и готовься в дорогу, я сам сниму мины.
Второй сапер пытается возразить ему, но тот не слушает своего молодого товарища уходит.
Я сижу еще на плащ-палатке, не могу отойти полностью от сна, потираю глаза. Из такого полусонного состояния меня выводит оглушительный взрыв где-то слева в стороне от того места, где мы разместились. Бегу в ту сторону, схватив лежащий рядом автомат, и вижу черное облако от пыли и взрыва.
Недалеко от нашего лагеря там, где вчера была установлена одна из мин, лежит в пыли на земле и кувыркается из стороны в сторону наш сапер. Увиденное мною невыразимо ужасно: у него оторваны обе ноги выше колен, рук обеих нет, взрывом снесло всё, что есть на лице. Сапер подорвался на мине, которую сам вчера установил. Подбегаю к нему, прилагаю усилия, чтобы его удержать, а он рвется от боли, кувыркаясь в пыли. Из кармана достаю пластмассовый пакет со шприц тюбиками и вкалываю ему прамидол, затем накладываю жгуты на обе ноги и руки, и, уже затихшего, перевязываю бинтами. Мне помогают перевязывать двое бойцов. Остальные, отвернувшись, не могут смотреть на происходящее. Вызываем по радиостанции бригаду и просим прислать вертолет за раненым сапером. На сапера невозможно смотреть без содрогания и жалости. Про себя думаю, хоть это и непорядочно с моей стороны, лучше бы он умер и не мучился. Иногда лучше смерть в таких случаях. Зачем такая жизнь без ног и рук.
Вертолет прилетает через некоторое время. Вколов раненому саперу еще несколько шприц тюбиков прамидола, вносим его на борт вертолета и кладем на висячие носилки. В этот момент прилетевший на вертолете медик-лейтенант констатирует смерть сапера.
Вертолет улетает, и мы, связавшись со штабом бригады, получаем приказ возвращаться и ждем посланных за нами вертолеты. Оставшиеся и неснятые мины подрываем, бросая издалека на растяжки «кошку», которая имеется у второго сапера. Все, кто были свидетелями ранения и гибели сапера, выглядят подавленно. Каждый из нас понимает, что на месте сапера мог оказаться кто-то из нас. Я, насмотревшись за эти полгода на страшные картины войны, давно решил для себя, если подобное случится со мной, я жить в таком виде не стану. Зачем быть обузой для родных и близких мне людей.
Наконец, прилетают вертолеты. Вначале приземляется один и производит загрузку, второй в это время летает над нами и обеспечивает прикрытие. Затем первый взлетает и прикрывает приземлившийся вертолет. Мы взлетаем и вскоре оказываемся в бригаде.
Наверное, нам не повезло, что мы вернулись именно в тот день, когда в бригаде проходило совещание офицеров, и попали, как говорят в таких случаях, под горячую руку. На совещании нас с командиром роты отчитывает командир бригады за погибшего сапера. Он, видимо, погорячился, что с ним бывало нечасто. Ругая, он выговаривает нам о том, что мы напрасно доверились солдатам, что мы сами должны были быть вместе с сапером в момент снятия мин. Про себя думаю, что тогда бы, наверное, было бы трое погибших.
В конечном итоге он ставит задачу заняться нами секретарю партийной комиссии бригады и исключить нас обоих из партии. А комбату ставит задачу снять нас с должности и обоих отправить командирами взводов в третий мотострелковый батальон, который находится в пустыне.
Выхожу из клуба после совещания, как после бани, красный от стыда и самое главное, чувствую, что решение командира бригады несправедливо. Обидно и горько до слез. Я готов быть снятым с должности, готов быть командиром любого взвода, даже отделения, если надо, хоть у черта на куличках. Но быть исключенным из рядов Коммунистической партии Советского Союза - это для меня было то же самое, что погибнуть от душманской пули и даже больше.
Постараюсь объяснить свое состояние. Я, как и многие мои сверстники, вырос в пионерско-комсомольской среде. Помню, как самые святые моменты своей жизни, когда я стал октябренком, пионером, комсомольцем, а затем на основе двух письменных рекомендаций коммунистов Симферопольского высшего военно-политического строительного училища был принят в ряды Коммунистической партии.
Разве можно забыть слёзы радости первоклашки, когда ему на белую рубашку прикрепили значок с портретом кудрявого, красивого русоволосого ребенка и объяснили, что это Ленин в детстве, что он был отличником и защ
-
защитником детей, что это любимый всеми дедушка Ленин!
Потом настала пора пионерства.
С первых дней осознания жизни каждый мальчик хотел стать октябренком, затем пионером, который всем ребятам - пример. К 15 годам лучших из лучших пионеров принимали в комсомол. В этот период все мечтали быстрее стать комсомольцами, такими как Павка Корчагин, молодогвардейцы, строители БАМа, Магнитки, Комсомольска-на-Амуре! Венцом мечтаний любого комсомольца юноши или девушки становилась возможность быть коммунистом. Ведь согласно Конституции – основному Закону страны – КПСС являлась авангардом рабочего класса, или говоря словами Ленина: «КПСС – это ум, честь и совесть нашей эпохи». Этими краткими словами было сказано многое.
Чего греха таить, уж если в комсомол принимали не всех, наверняка, все помнят известный рассказ о мальчике Родионе, не принятом в комсомол из-за того, что бабушка надела ему крестик, а он не снял его, как подобает комсомольцу. Трагедией для мальчика стал факт непринятия в комсомол. И в моей школе были единицы детей, которых сразу вместе со всеми не принимали в комсомол. Родители не знали, куда себя деть от стыда из-за того, что прием их сына или дочери в комсомол отложили на год. Теперь можно представить, что такое быть кандидатом в члены КПСС, а после того, как активно проявил себя в период кандидатского стажа - быть принятым в члены КПСС!
Помню, с какой гордостью мой отец – старый коммунист, говорил односельчанам, что в ауле среди единиц самых почетных людей- коммунистов – есть и его сын!
И вот сейчас меня хотят исключить из КПСС. Даже смерть не страшила меня, ведь погибнуть можно героем. А быть исключенным из партии, из числа авангарда, быть при голосовании на партсобрании – отторгнутым из числа боевых товарищей – офицеров, которые, как правило, были все коммунисты – все это было для меня страшнее смерти. Разве можно пережить такой позор, а каково будет об этом узнать родным.
Ладно, меня, думал я про себя, а за что же Бодрова? Как все это можно понять и как с этим можно смирится. Ведь он, исполняя обязанности командира роты, рискуя жизнью, спасал людей – был наглядным примером героизма, мужества, профессионализма для всего нашего личного состава роты.
И вдруг одним махом так решить вопрос о нашей судьбе – все эти вопросы привели меня в состояние тяжелой депрессии. Чувствовал, что с Бодровым творится то же самое. Да, конечно, погиб наш товарищ – сапер. Но ведь могли погибнуть и мы с Бодровым, разве по нашей вине произошел этот несчастный случай?
Хотелось верить, что коммунисты разберутся, будут объективны и справедливы, не допустят, чтобы нас исключили из партии.
С другой стороны, мы видели воочию, как безапелляционен в оценке случившегося происшествия комбриг. Знали на практике силу его слова и влияния, в том числе и на решения партийной комиссии. В общем, ситуация складывалась против нас с ротным. Такие мысли повергли нас в глубокое унынье. Не зря в народе говорят: «страшно не само наказание, гораздо страшнее его ожидание!» Вот в таком сложном, душевном состоянии, мы находились несколько дней, которые показались нам вечностью.
13 марта. Утро следующего дня принесло другое событие, которое разом откинуло вчерашние неприятности на второй план. Нас подняли по тревоге и всем батальоном отправили на реализацию разведданных в соседнюю провинцию Гильменд. Командир батальона на небольшом совещании, перед отправкой в штабе батальона, объявил, что мы с Бодровым пока остаемся на своих должностях, и он будет еще отстаивать нас перед руководством бригады. Произнесенные им слова придали нам обоим немного силы, так как выглядели мы не совсем важно после вчерашнего совещания.
Итак, поднятые по тревоге, мы на БТРах совершили марш в соседнюю провинцию и с ходу вступили в бой в незнакомой нам местности. Провинция Гильменд, соседняя с нашей провинцией, Кандагар, была одной из самых сложных районов. Дело в том, что она полностью контролировалась душманами и считалась неподконтрольной правительству. К нашему появлению в этой местности душманы не были готовы и когда, мы, покинув бронегруппу, по ротно пошли в редкую зеленку, встретили ожесточенное сопротивление.
В зеленой зоне находятся кишлаки, из которых ведется огонь. Командир роты командует нами без особого энтузиазма, он уже мне кажется готов к той участи, которую нам определил комбриг.
Мы ведем стрельбу по душманам, они по нам, обе стороны не наносят друг другу никакого поражения. Через некоторое время прилетают вертолеты и с высоты посылают по кишлаку НУРсы, зачищают для нас кишлак. Затем с пустыни начинает вести свой огонь артиллерия. Работают ребята - артиллеристы и летчики добросовестно, и мы через некоторое время входим в кишлак.
Находясь в центре боевых порядков батальона, (так уж получилось, что мы ближе всех находимся к кишлаку) мы заходим в него первыми. Везде видны разрушения, многие дома и сараи разрушены или снесены. Повсюду лежат убитые или раненные душманы. У многих имелось оружие, которое достается нам в качестве трофеев. Обойдя все разбитые дома, бойцы вытаскивают из тайников цинки с патронами, ящики с гранатами. Третий взвод находит в одном из сараев разбитый ДШК и боеприпасы к нему. Во втором взводе тоже есть неплохие результаты, они обнаружили несколько ящиков с гранатометными выстрелами. Также нашими трофеями становятся миномет с минами.
Все трофеи складываются по приказу командира роты возле одного из уцелевших домов. Я вижу, как заметно светлеет лицо ротного, и он, подсчитав все трофеи, радостно подмигнув мне, говорит:
- Мы с тобой еще повоюем, замполит. Пусть теперь попробуют нас с тобой исключить из партии и снять с должности. Такого результата, возможно, ни у кого не будет во всей бригаде.
Затем Бодров отбирает пять автоматов, хорошо сохранившихся после огня авиации и артиллерии и, уложив собственноручно в деревянный ящик из-под гранатометных выстрелов, приказывает мне:
- Эти автоматы мы показывать не будем, поручаю их тебе, - и, заметив мое недоумение, он разъясняет, - трофеев и так много, эти автоматы оставим для следующего раза, помнишь, как учил нас Владимир Николаевич.
Начинаю понимать, что он имеет в виду и поручаю ящик двум солдатам, находящихся в моем подчинении.
Его слова по поводу трофеев вскоре подтверждает прибывший комбат. Он рассказывает, что в батальоне, кроме нас, никто не имеет захваченного оружия.
Вскоре в нашем расположении появляется командир бригады со своей штабной свитой. Комбат показывает ему наше захваченное вооружение и боеприпасы. Комбриг доволен, он в прекрасном настроении. Воспользовавшись этим, комбат знаком подзывает нас с Бодровым, стоявших подальше от приехавшего начальства. Подходим и слышим последние слова комбата. Слышим и видим, что он просит за нас.
- … хорошие офицеры. Давно уже воюют, у них всегда есть результат.
Мы с ротным докладываем о прибытии комбригу. Он смотрит на нас как-то странно, о чем-то думает. Через некоторое время, видимо, взвесив про себя какие-то одному ему известные аргументы, говорит:
- Хорошо, пусть остаются.
Комбриг уходит со свитой, и мы с Бодровым понимая, что нас вроде прощают, счастливо переглянувшись, улыбаемся. Комбат, безусловно, тоже рад за нас и выглядит как именинник, ожидающий благодарности.
- Бодров, теперь Ваша задача не попасть в число рекордсменов по потерям. Ваше положение еще шаткое, поэтому делайте выводы, - после всего сказанного комбат уходит, отдав распоряжение вынести трофеи на бронегруппу. Мы собираем роту в одном месте, и ротный проводит небольшое совещание с офицерами.
Он передает сказанные рекомендации комбата взводным и от себя добавляет: «Главное, товарищи офицеры, нам теперь обойтись без потерь. Мы уже отличились, хотя ни хрена и не делали. Спасибо артиллерии и авиации – это вообще-то их заслуги. Не соваться никуда, будем вести боевые действия с помощью артиллерии и авиации».
Выносим трофеи на бронегруппу всей ротой. Часть людей несет трофеи, остальные со всех сторон прикрывают эту группу. Наверное, можно было послать и взвод, но ротный, во-первых, тянет время и, во-вторых, мы еще помним об осеннем печальном рейде, где расстреляли выносивших на бронегруппу раненных и убитых наших товарищей.
Я со своими бойцами иду впереди роты. Двое несут ящик с трофейными автоматами. До находящейся в пустыне броне группы добираемся без приключений и происшествий. Сдаем трофейное оружие офицеру из технической службы. Свои автоматы передаю старшему водителю, ефрейтору Ковалеву. Он понимает все с полуслова, и вскоре оружия уже спрятаны в одном из БТРов роты. Ковалев шепотом напоминает мне, что автоматы, принесенные из последней засады, в количестве восьми штук, тоже находятся у него в БТРах.
Вернувшись из последней засады, мы сразу попали на совещание у командира бригады. Поэтому получилось так, что докладывать о результатах засады, как она прошла, мы просто не успели. После совещания настроение у нас было такое, что не до докладов. Получается, что у нас имеется теперь 13 единиц трофейного оружия, надо напомнить о них ротному.
Выполнив все, для чего мы выходили на бронегруппу, мы опять возвращаемся в зеленую зону и вскоре догоняем батальон.
Буквально за несколько дней нами еще были выполнены различные по своему характеру боевые и другие задачи. В частности, помогали правительственным войскам отбирать для армии солдат в кишлаках. Окружив кишлак со всех сторон плотным кольцом, мы выполняли задачу, чтобы кишлак никто не мог покинуть, а солдаты афганского батальона «коммандос» осуществляли отбор в армию подходящих по возрасту мужчин.
Таким образом, через три дня вернулись в бригаду. События последних дней, когда меня хотели снять с должности и исключить из партии, наложили свой отпечаток не только в настроении, но и даже в ведении дневника. Отсюда и записи прошедших боевых действий описываю так кратко.
17 марта. Вчера, после возвращения в бригаду, мы опять попадаем на совещание офицеров. Наш батальон отличился, и хвалят комбата. Нашу роту не упоминают никак и нигде. Но мы не в обиде и довольны главное, что остаемся на своих должностях и не исключены из партии.
После ужина идем с Бодровым и Смольниковым в кино. Фильм старый советский «Парень из нашего города». После фильма мы со Смольниковым идем в расположение роты, ротный, сославшись на головную боль, ушел в общежитие. Мне надо в канцелярию, чтобы продолжить записи в дневнике, лежащем в сейфе.
Виталий сегодня - ответственный по роте. В канцелярии, оставшись один, фиксирую события дня в дневник. Хорошо вести записи, когда никого рядом нет и никто не мешает. Оставшись один на один с дневником, как будто ведешь беседу с кем-то из родных тебе людей.
Смольников проводит вечернюю прогулку и проверку с личным составом роты, это слышно по перекличке бойцов, отвечающих по очереди «я». После отбоя Смольников заходит в канцелярию. Вскипятив в электрическом чайнике воду, пьем чай и ведем беседу, обсуждая прошедшие боевые действия.
Через некоторое время к нам присоединяются наш новый офицер, командир первого взвода, лейтенант Самунин и старшина роты, прапорщик Прокопченко. Вчетвером пьем чай, обсуждаем дела в роте, рассказываем анекдоты.
Прошло совсем немного времени после прихода взводного и старшины, и вдруг мы слышим топот бегущих ног возле нашей палатки. В канцелярию буквально врывается рядовой Казаченко, солдат второго года службы, в целом неплохой парень. В правой руке он держит гранату Ф-1 с выдернутой чекой. По внешнему виду его можно судить, что он очень возбужден, взволнован и крайне неадекватен. Он обращается к нам дрожащим, иногда срывающимся на плачь голосом:
- Товарищ лейтенант Казакпаев, и Вы, лейтенант Смольников, выйдите, пожалуйста, из канцелярии, а этих двух я подорву здесь гранатой.
Ситуация складывалась сложная, это почувствовали все сидящие. Я видел, как побледнел Самунин и замер с перекошенным лицом старшина, только недавно смеявшийся после очередного анекдота.
Мне и самому стало страшно от всего произошедшего. Я понимал, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Не может солдат вот так просто ни с того, ни сего хвататься за гранату. Решение созрело быстро, и я, обращаясь к Смольникову, говорю:
- Пойдем, Виталий, делать нечего, а то он и нас с тобой подорвет, – и направился в сторону выхода. Смольников быстро поднялся и идет следом за мной на дистанции одного шага. Поравнявшись с Казаченко, пропустившего нас в узеньком коридоре, где можно разойтись только вдвоем, я перехватываю руку с гранатой. Смольников хватает его за вторую руку и прижимает к стене. Аккуратно, не отпуская скобу, вынимаю гранату из его руки. Увидев такой оборот дела, вскакивают со своих мест Самунин и старшина.
- Сидеть на месте, - приказываю им и как-то невольно замахиваюсь на них рукой с гранатой. Они, то ли напугавшись гранаты, то ли, выполняя мой приказ, садятся на свои места.
Вывожу Казаченко в первую комнату канцелярии и начинаю разбираться. Он молчит и ничего не рассказывает. Говорю с ним тихим, без командных интонаций голосом. И вдруг он начинает рыдать, у него начинается истерика. Гранату, которая у меня еще находится в руке, вывожу из боевого состояния, затолкав вместо чеки булавку. Затем отворачиваю запал от гранаты и, вытащив булавку, бросаю запал на землю, где он взрывается.
Вместе с Казаченко идем в палатку первого взвода, и там ситуация проясняется со слов его товарищей.
Самунин и старшина после отбоя возвращались в расположение роты и, проходя, услышали смех и разговоры, раздававшиеся из палатки первого взвода. Зайдя в палатку, они подняли личный состав и начали выяснять, почему после отбоя не спят.
В том, что они подняли солдат, и пытались навестить дисциплину, ничего предосудительного не было, так поступало, как правило, большинство офицеров. Но они после недолгих разбирательств и воспитательной работы ударили заместитель командира взвода и одного из командиров отделений. После того, как лейтенант и прапорщик ушли, взвод решает отомстить за физическое оскорбление своих товарищей и выбрасывает на пальцах, кто это сделает. Фортуна, если можно это так назвать, выбирает Казаченко. И он берет в обшивке палатки спрятанную гранату и идет выполнять это «поручение». В палатках, где жили солдаты, несмотря на периодические осмотры и проверки, всегда имелись и гранаты и боеприпасы, и даже иногда трофейное оружие (автоматы, пистолеты, ножи и т.д.).
Провожу, с солдатами взвода работу, объясняю им, что так не поступают. Привожу массу аргументов, доказывая, что они не правы, хотя чувствую всю неубедительность своей беседы. В общем, как
-
могу, успокаиваю солдат и еще долго сижу возле их палатки, пока окончательно не убеждаюсь, что они заснули.
В канцелярии провожу разбирательство с Самуниным и старшиной. Если старшина понимает свою вину и, в общем-то, кается, Самунин не хочет никаким образом понять свою вину. Он объясняет, что солдата надо воспитывать кулаком, иначе успеха не будет. Он так делал в Союзе и если бы не командировка в ДРА, он бы уже был командиром роты и т.д.
Поняв всю бесполезность моих разъяснений, я его вынужден предупредить, что все это добром не закончится, и если он не прекратит рукоприкладство, то просто на просто солдаты застрелят его в бою. Затем, от греха подальше, забираю их с собой в общежитие.
Утром в канцелярии роты, когда собрались все офицеры, я доложил ротному о вчерашнем происшествии. Бодров пришел в ярость. Какими только словами он не называл Самунина и старшину, куда он их только не посылал матами, это надо было слышать. Мне в какой-то момент показалось, что стокилограммовый наш ротный, сам того не желая, может приложить руку к одному из виновников вчерашнего события. Затем мы вместе с Бодровым провели беседу с солдатами и сержантами роты на эту же тему.
Солдаты сами начали активно выступать, командиру удалось вызвать их на откровения. Они жаловались на Самунина, что он часто распускает руки, чего не делали никогда офицеры раньше. Его пример стал заразителен, и в последнее время этим же занимается и старшина.
Один из сержантов второго взвода, например, говоря о рукоприкладстве Самунина, сказал, что терпению солдат приходит конец, и, если он не прекратит, его просто застрелят в бою.
Солдаты в Афганистане очень сильно отличаются от своих собратьев в Союзе. Отличаются по всем показателям буквально. Они, как мне кажется, находясь на грани между жизнью и смертью, видя страшные картины гибели своих товарищей, ранения и увечья, быстрее взрослеют и грубеют. Здесь говорят то, о чем думают, и выполняют то, что обещают.
Многие сержанты и солдаты имеют правительственные награды, ранения. Ранения солдат иногда в их среде считаются выше, чем награды, если они получены в бою. Сержанты, которых физически оскорбили Самунин и старшины, оба имели награды, заместитель командира взвода орден Красной Звезды, а командир отделения медаль «За отвагу».
Лейтенант Самунин, только что прибывший из Союза по замене, естественно, наград еще не имел. Старшина роты, прапорщик Прокопченко, в силу своих служебных обязанностей относящихся больше к тыловому обеспечению почти не участвовал в боевых действиях. Поэтому их рукоприкладство рассматривалось бойцами не только как просто обида, нанесенная им командирами, а как обида, нанесенная людьми, еще не нюхавшими пороха.
В связи с этими событиями я вспомнил о первых днях моего знакомства с Самуниным. Так вот, как-то я возвращался с обеда из офицерской столовой и увидел следующую картину. Взвод под руководством лейтенанта Самунина ползал по-пластунски вокруг палаток роты. Конечно, ничего предосудительного в этом не было, тренировка еще никому никогда не мешала. Но я стал свидетелем того, что один солдат-узбек, недавно прибывший из госпиталя после ранения, видимо, из-за ранения не совсем успевал и отстал от основной части взвода. Самунин носком сапога подевал его в ягодицу и, оскорбляя его не совсем пристойными словами, грубо подгонял. Отозвав его в сторону, я попытался высказать ему, что он поступает неверно. Но и тогда он начал плести какую-то, честно говоря, ерунду, что солдата, мол, куда не целуй, везде одно место, что воспитывать его надо не беседами, а кулаками. Он еще тогда говорил что-то о царской армии, где вся дисциплина держалась на рукоприкладстве. И что он сюда приехал не в игрушки играть, а ему надо получить роту, и он ее получит, чего бы это ни стоило. В общем, мы в тот раз не нашли понимания и теперь вот куда все это завело.
Мы еще долго с Бодровым беседовали с солдатами, убеждая их в том, что так поступать нельзя, а затем отдельно и в канцелярии опять отчитывали Самунина и старшину.
При разговоре с Самуниным и старшиной Бодров несколько раз повторил, что они своими действиями могли спровоцировать такое чрезвычайное происшествие, которое бы опять привело к тому, чего мы с ним только чудом избежали совсем недавно: это исключение из партии и снятие с должности.
В общем, день прошел в бесконечных беседах и разбирательствах. Докладывать комбату об этом не стали, надеясь, что все участники этого ЧП поняли все, и что это больше не повторится.
28 марта. У нас по всему видно, намечается, что-то новое, нас готовят к какой-то крупной операции. Сегодня объявили, что каждый день будем учиться, стрелять на полигоне и вообще, больше заниматься мирной учебой, нежели воевать.
Планируется каждый день отрабатывать на нашем бригадном полигоне наступление на несуществующего противника в горных условиях. Усиленно проверяется стрельба на полигоне по мишеням не только днем, но и ночью.
Офицеры поговаривают, что скоро будет проведена очень крупная армейская операция в Панджерском ущелье против одного из крупных главарей мятежников Ахмат Шах Масуда. Об этом человеке я много раз слышал от офицеров в бригаде, на пересылке и в командировках. Помнится также, я как-то попросил у начальника разведки бригады брошюру о главарях душманов, воюющих против наших войск, и в этой брошюре для служебного пользования узнаю многое о Масуде. Кратко постараюсь изложить, кто же это такой.
Ахмат Шах Масуд родился в 1953 году в семье кадрового военного. По национальности таджик, мусульманин - суннит. Получил хорошее образование в Кабульском университете, где вступил в прогрессивную по тем временам организацию «Мусульманская молодежь». Участвовал в заговоре с целью свержения режима короля Дауда, принимал самое активное участие в революционном движении, целью которого было провозглашение «Исламской республики».
После апрельской революции 1978 года Ахмат Шах вернувшись из эмиграции, приступил к созданию вооруженных отрядов в ущелье Панджер. Имея хорошие организаторские и пропагандистские способности, а также, пользуясь личным покровительством Бурхануддина Раббани (лидера партии «Исламское общество Афганистан» (ИОА)), Ахмат Шах сумел к концу 1979 года создать крупную группировку мятежников в Панджере. Хитростью и коварством он сумел уничтожить всех главарей, претендующих на лидерство в этом районе, и установить свое господство. Масуд - это прозвище, в переводе означает «счастливый». Он сразу доказал всем: он волевой, энергичный человек, проявляющий настойчивость в достижении поставленной цели.
Главным виновником сложившейся ситуации в Афганистане, наряду с Советским Союзом, Масуд считал США и Пакистан. После прихода к власти в 1979 году парчамистов они начали преследовать своих идейных противников среди халькистов. Многие представители этой фракции НДПА, которые составляли большую часть государственного аппарата, опасаясь репрессий, перешли на сторону ИОА и влились в отряды Ахмат Шаха.
Первая военная операция против формирований тогда еще малоизвестного А. Шаха была проведена в апреле 1980 года, когда его отряды обосновались на коммуникации Термез, Кабул. Почти ежедневно на участке Хинджан, Джабаль-Уссарадж они обстреливали автоколонны (как советские, так и афганские). Обстрелам также подверглись и сторожевые заставы советских войск. Для того, чтобы стабилизировать обстановку проводилась войсковая операция.
По данным разведки, группировка А. Шаха в долине Панджера (около 80 км севернее Кабула) насчитывала примерно 1000 вооруженных мятежников.
Боевые действия были проведены стремительно. Мятежники понесли большие потери. Но Масуд смог уйти с остатками своего отряда от полного разгрома.
Уже в 1981 году группировка Масуда достигла более 2000 человек и опять стала представлять опасность на дорогах Кабул-Хайратон и на южной части перевала Саланг.
К этому времени в долине Панджер усилиями отрядов А. Шаха были созданы и хорошо оборудованы оборонительные рубежи, системы огня и управления, действующие как в долине, так и за ее пределами. В мае-июне 1982 года была проведена еще одна военная операция против отрядов Масуда, которая, по оценкам нашего командования, была признана одним из самых удачных эпизодов афганской войны.
Пытаясь избежать полного разгрома своей группировки, А. Шах согласился с предложением советского военного командования заключить соглашение о перемирии в Панджере до 21 апреля 1984 года. Масуд заверил, что не будет вести враждебную пропаганду и обещал прекратить боевые действия против советских и правительственных войск в Панджере.
Он также обязался пресекать в этом районе подобные действия со стороны мятежников других партий и не пропускать через зону ответственности их формирования караваны с оружием и боеприпасами, не препятствовать возвращению местных жителей в свои кишлаки и перемещению населения в Кабул и другие провинции.
Однако эти обязательства остались только на словах. На деле же все продолжалось по-прежнему, и к сегодняшнему дню группировка Масуда в Панджере насчитывала, по данным разведки. более 3500 человек. Они продолжали вести подрывную деятельность, нападать на колонны автомобилей, ведя усиленную пропаганду и агитацию против НДПА и правительства, запрещали передвижения представителей государственной власти по контролируемой Масудом территории. По-прежнему через долину в глубь Афганистана пропускались караваны с оружием и боеприпасами и подготавливались людские резервы в другие провинции страны.
Учитывая все эти факты, известные мне, я догадывался в правдивости предположений, что наш 2-й мотострелковый и десантно-штурмовой батальоны готовят к армейской операции в Панджерскую долину.
События последующих дней учебы показали, что воевать мы будем в горной местности. Нас начали готовить к десантированию с вертолетов с зависания в горах. Происходило это так. Нас группами на вертолетах вывозили с аэродрома и на небольших возвышенностях, которые находятся недалеко от нашего стрельбища, десантировали.
Надо сказать не все обходилось хорошо. Несколько человек в батальоне после неудачного прыжка с трехметровой высоты с полным вооружением сломали ноги и получили ушибы и растяжения. Но нашу подготовку продолжали еще очень длительное время.
В перерывах между учебой и тренировками мы, офицеры, обсуждали предстоящие боевые действия. Гадали, каким образом нас перебросят к месту событий. То, что нас готовят для борьбы с бандами Ахмат Шаха Масуда, уже к концу занятий было известно даже самому последнему солдату в батальоне.
Офицеры, которые служили в Афганистане, уже давно рассказывали, что у Масуда в долине Панджер имеются богатейшие разработки месторождений изумрудов, лазурита и других драгоценных камней и металлов. Независимая политика, проводимая Масудом, базировалась на продаже этих драгоценностей, позволяющих избежать крупных займов и военной помощи арабских стран и Китая.
Не знаю, насколько это, правда, но я слышал от офицера из штаба бригады, что ежегодно добывается и реализуется в Панджере драгоценных камней на сумму 200 млн. афганей.
Наши занятия иногда прекращались по причине отрыва подразделений на сопровождение колонн и выставления засад на границе, хотя засадные действия вскоре стали для нас явлением крайне редким. Дело в том что прибывший из Грузии отряд специального назначения занимался только проведением засадных действий. Часто можно было видеть, как они уходили в засаду переодетыми в афганскую одежду.
Находясь в одном гарнизоне, мы проводили совместно мероприятия на отдыхе и общались с офицерами спецназа. По их рассказам можно было судить об успехах и недостатках в проводимых ими засадах.
Появление батальона Спецназа в нашем гарнизоне сыграло и отрицательную роль в нашей боевой жизни. Поясню почему. До сих пор, находясь одни во всей провинции, мы, то есть, 70-я отдельная мотострелковая бригада, оценивались армейским начальством только в сравнении с другими частями армии. Части, разбросанные по всей территории Афганистана, проводили боевые действия не так интенсивно, как это делали мы. Я уже отмечал ранее, что есть в Афганистане провинции, где душманы не проявляют активного противостояния власти и естественно находящиеся там наши войска пребывают в совершенно мирной обстановке. Исходя из этого, наша бригада, по сравнению с частями, редко воюющими, оценивалась выше.
С появлением батальона спецназа армейское руководство теперь могло сравнивать наши действия и то, как мы воюем, с батальоном спецназа, поэтому руководство бригады справедливо подвергалось критике со стороны командования 40-й общевойсковой армии.
Мы это почувствовали по проводимым в последнее время совещаниям, когда командир бригады называл нас бездельниками и бездарностями. Видимо, существовало какое-то негласное соревнование среди частей ограниченного контингента войск в Афганистане по уничтожению душманов.
Я уже писал, что количество поверженных душманов исчислялось количеством захваченных единиц оружия. Можно было захватить брошенный караван с оружием при облете на вертолетах и оказаться самым результативным подразделением или частью армии, или же, наоборот, можно уничтожить банду, однако оставшиеся в живых душманы заберут оружие убитых и спрячут его, и тогда подразделение, несмотря на успех, не может показать своего результата. Может быть, это и правильно считать поверженных врагов по количеству захваченного оружия, иначе некоторые командиры в своих фантазиях и рапортах могли бы указывать астрономические отчеты вышестоящему начальству.
30 марта. Вот и сегодня, на совещании, командир бригады, явно накрученный вышестоящим командованием, обращаясь к офицерам бригады, опять ругает нас за плохую результативность проводимых боевых действий. За последний месяц не захвачено ни одной единицы оружия. По эффективности ведения боевых действий, как мне показалось из речи комбрига мы на последнем месте во всей нашей 40-армии. Он требует от нас результатов и обещает тем, кто добудет оружие и уничтожит хоть сколько-нибудь душманов, представить к ордену «Красной звезды».
За прошедший месяц выставлялись засады различными подразделениями бригады, но ни у кого результатов не было. Нет результата и у спецназовцев, хотя они каждый день выставляют на различных направлениях по 5-6 групп.
После совещания в канцелярии роты Бодров решает напроситься в засаду у комбата. Мне он говорит, что на успех особо не надеется, но надо вывести из тени те автоматы, что остались у нас в БТРах после засады и боевых действий в провинции Гильменд. Я не одобряю его эти идеи, но вынужден поддержать ротного и его решение, и мы с ним идем в штаб батальона.
К высказанному Бодровым предложению о засадных действиях командование батальона относится скептически. Они не верят в наш успех и приводят свои аргументы в пользу этого: самые опытные офицеры из десантно-штурмового батальона, мотострелковых подразделений, разведроты не имеют успеха, куда уж нашей роте добиться этого.
Но командир роты наста
-
Но командир роты настаивает и приводит слова комбрига, который призывал офицеров к активным действиям в засаде. Он даже обмолвился, что разрешит подразделениям полную свободу действий и самостоятельно выбирать районы засад и тактику действий.
Наконец, комбат дает свое согласие и идет в штаб бригады за разрешением к начальнику штаба бригады.
Мы возвращаемся в канцелярию и вместе с Бодровым обдумываем план засады и, самое главное, определяем место засады. Бодров уверен, что разрешение на засаду поступит, бригаде нужен результат.
И действительно, разрешение получено, ротный должен обосновать и отстоять свое решение на предстоящую засаду в штабе бригады. Я с офицерами приступаю к подготовке личного состава, ротный уходит в штаб бригады. Самое главное, думаю про себя, чтобы в засаду мы поехали на БТРах, по старому уходящему в небытие способу. Но я знаю, что об этом думает и Бодров, и он сможет настоять на выдвижение в засаду на бронетранспортерах.
Солдаты и сержанты, немного соскучившиеся по давно не проводимым засадам, с энтузиазмом восприняли весть о подготовке к ней. Всем порядком надоела эта изнуряющая подготовка к армейской операции с ее бесконечными маршами, штурмами господствующих высот, боевыми действиями с несуществующим противником, с рискованными прыжками в полной амуниции из зависающего вертолета.
Вскоре из штаба прибывает Бодров, и мы с ним начинаем отбирать в засаду самых достойных сержантов и солдат. Помимо волевых, физических и других нужных в бою солдатских качеств, мы обращаем особое внимание на тех бойцов, кто еще и умеет держать язык за зубами. Нам надо взять с собой таких солдат, которые в случае безуспешной засады не выдали бы нашу манипуляцию с трофейным оружием.
В итоге ротный принимает решение, что в засаду поедут все офицеры роты, все сержанты и ограниченное число солдат. Всего тридцать шесть человек на четырех БТРах. Остальные мероприятия переносим на завтра и уже поздно, в районе двенадцати часов, уходим в офицерском общежитии.
4 апреля. Второго апреля до самого вечера проводили подготовку к засаде. Хоть делаю все с большим энтузиазмом, но в успех я не верю, как впрочем, и все другие офицеры. И это неверие подтверждают офицеры батальона, заходящие к нам в расположение. В 18 часов убывающих в засаду выстраиваем перед канцелярией роты. Приходит начальник штаба бригады и зачитывает боевой приказ на засадные действия. Делает он это сухо, без особого энтузиазма и старания, как бы формально, похоже, он заранее не верит в успех предстоящей засады.
По рассказам офицеров, которые здесь служат второй год, этот период в прошлом году был таким же нерезультативным. Этому, как я уже не раз писал, есть объяснение: душманы пережидают зимний период и отдыхают за границей в Пакистане или на своих базах. Перевалы еще в снегу и температура там довольно низкая для этих мест. Еще нет достаточно зеленой растительности, которая маскирует действия душманов и многие другие причины.
Пожелав нам успеха, начальник штаба бригады уходит, а мы рассаживаемся в четыре БТРа, выезжаем за тыльные ворота бригады и направляемся к ООНовскому городку. Там, как и раньше, ожидаем темноты и по бетонной дороге Кандагар - Калат едем в направлении границы.
В горах спокойно, никто не подает знаков, как это бывало раньше. Без каких-либо проблем доезжаем до знакомого по старым засадам моста и, поставив бронетранспортеры под мостом, готовимся к нашему переходу к месту засады.
Бодров отбирает в засаду только самых достойных солдат, большей частью проверенных, умеющих хранить тайну. Также с ним идут все офицеры, кроме меня, так как мне он поставил отдельную задачу: все автоматы с помощью старшего водителя роты Ковалева без огласки перенести в один из БТРов и ждать по радиостанции его сигнала.
В его словах при разговоре чувствовалась какая-то нервозность и волнение. Уже перед самым уходом он делится со мной своими опасениями. Дело в том, что в случае обнаружения душманов мы обязаны докладывать об этом в бригаду. После доклада об уничтоженном караване к нам может прилететь уже заскучавшее от бездействия начальство. Хорошо, если прилетит комбат, его еще можно будет без проблем посвятить во все наши тайны. А если кто-нибудь прилетит на вертолетах из управления бригады? Что тогда?
Наша затея, казавшаяся в бригаде такой легкой и понятной, теперь как ком обрастала многими проблемами.
Я высказываю ему мысль, что можно сослаться на отсутствие связи с бригадой засадной группы. А я периодически буду докладывать в бригаду с рации на бронегруппе, что все в порядке. Так и решили, и Бодров уходит в темноту.
Я выставляю во все стороны охранение и периодически хожу и проверяю посты, чтобы кто-нибудь ненароком не уснул. В назначенное время выхожу по радиостанции на оперативного дежурного и докладываю, что у нас все в порядке. Ночь проходит спокойно. Задача, поставленная командиром роты насчет автоматов выполнена, Ковалев перенес все автоматы в командирский БТР. С рассветом несколько раз выходит по радиостанции на связь оперативный дежурный. Я на его вопрос об отсутствии связи с Бодровым докладываю, что все в порядке и у меня с засадной группой связь есть.
Утром по радиостанции Бодров приказал мне прибыть на командирском БТРе к нему. Проинструктировав сержанта, которого оставляю за себя на бронегруппе, я еду к месту засады. Маршрут мне известен, я там бывал раньше. Уже издали вижу идущую в нашу сторону цепочку своих товарищей.
Мы проводим прямо в степи разъяснительную работу. Объясняет ротный, что для всех, кто не был в засаде, наша ночная вылазка была успешной. При этом Бодров показывает трофейные автоматы, что лежали в БТРе. Ребята понимают, и я почти уверен, что никто не осуждает командира за такой подвох.
Затем говорю я объясняя солдатам, что, несмотря на то, что мы так поступаем, это оружие захвачено нами в бою. Так получилось, что оно осталось несданным, и теперь мы хотим внести справедливость. Уже возвращаясь назад, на бетонке Бодров докладывает об «успешной» засаде и о возвращении одновременно.
Не доезжая до бригады, нас останавливают ожидающие нас офицеры управления бригады, политотдела и особого отдела они устраивают повальный обыск в наших БТРах, осматривают вещевые мешки и карманы солдат. И опять не обходится без происшествий. В самом последнем БТРе находят барашка, как он туда попал, уму не постижимо. Ротного за это тут же отчитывают офицеры политотдела, обвиняя в мародерстве, но результативная засада все же перевешивает на весах, и этот инцидент заминается. В общем, мы своей «успешной» засадой прогремели на всю бригаду, об истине, к счастью, никто пока не узнал. Бодрова, как и обещал комбриг, представили к ордену «Красной звезды», а роту он похвалил на построении бригады.
5 апреля. Весна постепенно вступает в свои законные права и приносит с собой жаркую знойную погоду. Она начала одевать в роскошную зелень все оазисы вокруг. Зеленая зона начинает постепенно покрываться листвой, и это активизирует боевую деятельность душманов. Сопровождавший всю зиму автомобильные колонны третий мотострелковый батальон из-за нападений душманов не может пропустить колонны, идущие из Союза и северных провинций Афганистана. Об этом говорят офицеры штаба, и вчера говорил нам комбат, собрав офицеров в штабе батальона.
Нам поставлена задача: выставлять охранение по сопровождению колонн, начиная с завтрашнего дня. Дело хоть и знакомое, но комбат проводит с нами с офицерами, что-то вроде учений на карте. Рассказывает, как и где будут выставляться взвода и где будет зона ответственности каждого офицера батальона.
Наша рота выставляет охранение, начиная от въезда в Кандагар, с так называемой офицерами и солдатами, «черной площади» до «голубых куполов». Эти места называют так по их печально-знаменитым событиям еще начала войны в Афганистане, или же по заметным выделяющимся на фоне серого пейзажа ориентирам.
«Черной площадью» назвали место въезда в Кандагар, потому что в самом начале войны в Афганистане это место было удобным для душманов нападавшим на наши автомобильные колонны. С обеих сторон к дороге подступали виноградники и гранатовые сады. Старослужащие рассказывали, что именно на этом месте очень досаждали душманы колонне.
Вообще, все опасные участки прозваны солдатами и офицерами по-разному. Так, к примеру после въезда в Кандагар имеется еще одна, но настоящая городская площадь в самом городе, ее называют «площадь с пушками». Созвучное название иногда передается, особенно по радиостанции, как «Площадь Пушкина». Есть такие названия как «район ГСМ», «Нагаханский поворот», «Голубые купола» и т.д.
Я буду отвечать со своим экипажем на БТР-60ПБ №246 в районе «Голубых куполов». Этот участок мне знаком, я там уже несколько раз стоял осенью. Там лежат остовы КАМАЗов, БТРа и танка. Там было нападение душманов на нашу колонну, и там же, в зеленой зоне, я впервые увидел так близко душманов, собирая гранаты и виноград для праздничного стола на день рождения моей землячке в госпиталь. Весь день посвящен завтрашнему сопровождению колонны, готовим БТРы, получаем боеприпасы.
На каждом БТРе на башне устанавливаем АГС-17, чтобы вести огонь с БТР. Это что-то новое, раньше мы так не делали. Теперь при БТРе будут кроме меня, водителя и наводчика, еще и гранатометчик. В роте командир роты распределяет на каждый БТР сержантов и солдат.
Моим помощником на сопровождении будет младший сержант Андрей Ермолин, он командир отделения и секретарь комсомольской организации роты. С того времени, когда я забрал его из госпиталя как симулянта, он изменился, возмужал и теперь стал настоящим командиром. Родом он из Москвы, до армии работал продавцом в магазине «Березка».
Водителем БТРа будет рядовой Фарид Махтунзянов - молодой солдат, но уже опытный и хороший водитель. Пулеметчик, рядовой Ильдяков, уже полтора года отслуживший солдат, к которому я отношусь по особому.
Уважаю его как настоящего воина. Несмотря на то, что еще осенью его должны были комиссовать из-за оторванных осколком пальцев на ноге, он продолжает свою службу. Он отказался от досрочного отъезда домой, каким-то образом добился, чтобы его оставили дослужить в Афганистане. Это крайне редкий случай, когда солдат отказывался уезжать в Союз досрочно.
Наводчик гранатомета, молодой солдат, рядовой Спену, по национальности гагауз, есть такой народ, проживающий в Молдавии. Спокойный, тихий парень, из которого не выдавишь лишнего слова, но боец он хороший, проверенный. Остальные бойцы разного периода службы тоже уже опытные солдаты. Проверяю БТР в парке бригады, затем проверяю бойцов, их готовность к завтрашнему сопровождению. Даю указания Ермолину по боеприпасам и сухому пайку с водой. Убедившись, что все сделано или еще в процессе выполнения, занимаюсь своей подготовкой.
Готовлю оружие, произвожу полную разборку и тщательную чистку автомата и пистолета. Готовлю боеприпасы, снаряжаю магазины, укладываю в свой плавжилет гранаты, магазины, пистолет. Знакомый взводный командир из инженерно-саперной роты подарил мне маскировочный под листву костюм.
Данный элемент обмундирования высоко ценится у нас здесь. Выдается он только саперам, так как проходит по нормам довольствия только у них. Удобен он тем, что очень легкий, из тонкой материи, что очень важно на жаре. Маскхалат немного великоват для меня и я, вооружившись иголкой с ниткой, ушиваю его, подгоняя под свои параметры. Подготовив все к завтрашнему сопровождению колонны, произвожу запись в дневник.
6 апреля. Сопровождение выставили как обычно, предварительно обстреляв зеленую зону из различного вида вооружения.
Встали на свои места, без всяких проблем. Пользуясь тишиной и отсутствием душманов, осмотрели близлежащую местность на предмет противотанковых мин. На нашем участке все спокойно. На других участках, судя по переговорам на радиостанции, движущуюся к нам колонну обстреливают из зеленой зоны.
Из разговоров можно сделать вывод, что третий мотострелковый батальон, выставляющий сопровождение до нашей зоны ответственности, ведет бой с душманами. Слышны разговоры об убитых и раненых, о подбитых машинах. Но колонна все же прорывается и проходит через нас. Мы открываем устрашающий огонь из пулеметов БТРа по зеленке. Колонны, а их несколько, с небольшим интервалом проходят через нашу зону ответственности.
На некоторых машинах видны последствия обстрела на обшивках в форме различных отверстий от пуль и попаданий более крупных калибров.
После того как колонны проходят благополучно через нашу зону ответственности, мы еще до вечера продолжаем выполнять боевую задачу. Остальные колонны прошли через некоторое время через нас, тоже в таком же побитом состоянии.
Для нас этот день прошел спокойно, и мы уже поздно вечером снимаемся со своих мест и возвращаемся в бригаду.
7 апреля. Сегодня у меня опять начинаются большие неприятности по службе, хотя все старался делать правильно, как учили. Но все по порядку.
Выехали на сопровождение как обычно, встали на свои места без проблем. Со стороны зеленки не слышно ни выстрелов, нет видимого присутствия душманов. Солдаты во главе с младшим сержантом Ермолиным зашли в зеленку, а я со своим экипажем остался на обочине дороги, в том самом месте, где обычно и стоял. Ничего не предвещало об опасности, наоборот, складывалось впечатление, что все пройдет благополучно. Я несколько раз связался по радиостанции с Ермолиным, который подтвердил, что все очень даже спокойно.
Через час по радиостанции объявили, что колонна пошла. Судя по переговорам, в зоне ответственности третьего МСБ нападений на колонну не было. Пропустив колонну в зону своей ответственности, последний из командиров взвода третьего МСБ, стоявший чуть дальше меня, передал мне, что колонна минует отметку «Голубые купола» и войдет в зону моей ответственности. Я по рации передал Ермолину, что ленточка (колонна) на подходе и бойцы в зеленке открыли шквальный огонь. Мы с дороги подержали своих товарищей огнем из всех видов вооружения БТРа и АГС-17. Я стал наблюдать из командирского люка, в то место, где из-за складок местности должна появиться колонна.
Местность эта представляет собой открытый участок. С одной стороны, слева, находилось на холме кладбище, а с другой стороны – ровная, выжженная палящим солнцем земля, которая как бы вливалась метров через восемьсот в зеленую зону. Этот участок дороги до того места, где стоял мой БТР, считался у нас безопасным. До зеленой зоны от дороги довольно далеко, и обстрелять с такого расстояния колонну было очень проблематично. Нас выставляли для защиты колонны в тех местах, где зеленка подходила близко к дороге или имелись другие защищающие душманов складки местности или строения.
Итак, ожидая и наблюдая, когда колонна покажется из-за бугра, я осмотрел еще раз местность вокруг, все было спокойно.
В начале появился бронетранспортер отряда сопровождения, за ним через определенный интервал двигались КамАЗы-бензовозы. Вот БТР сопровождения поравнялся со мной, и я успел заметить, что командир БТРа, высунувшись из люка, поприветствовал меня, помахав рукой. В это время с правой стороны, там, где мы никогда не ожидали с ровной местности, начался гранатометный и пулеметный
-
огонь. Мне отчетливо было видно, что стреляют из нескольких мест, прямо из центра равнинной местности.
Огонь душманов был эффективен: загорелись две машины, перекрыв полностью дорогу. Остальная колонна остановилась и стала хорошей мишенью для духов. Я приказал водителю двигаться к подбитым машинам, а наводчику вести огонь из пулемета по душманам на ходу. Мы выскочили навстречу колонне, объехали горящие машины и, встав справа от второй машины, продолжили свою стрельбу.
Душманы перенесли огонь по БТРу и разрывы были видны то справа, то сзади. Я выскочил из командирского люка и, обойдя бегом машину, увидел, что в кабине машины никого нет. Решение созрело моментально: я быстро заскочил в кабину автомашины и, сев за руль, двинулся вправо на обочину, укрываясь за горящей машиной. Обочина была очень крутой и КамАЗ, имея в своей цистерне груз, покачиваясь, угрожал перевернуться. Но все обошлось благополучно, я сумел съехать на обочину и, поставив машину подальше от горящего и испускавшего черный дым первого горящего КамАЗа, выскочил из машины и побежал к остановившейся колонне. Но мое присутствие уже было ненужным, вслед за мной начали съезжать на обочину остальные пять КамАЗов, укрываясь в дымовой завесе, исходящей от горящих машин. Жаль, не все машины смогли съехать в кювет, последнюю из них все же подожгли из гранатомета.
Оказавшись в более-менее безопасном положении, я пробежался по машинам и, собрав водителей, провел с ними небольшой инструктаж. Я приказал им через некоторое время вслед за моим БТРом на большой скорости выехать из обочины и, проскочив обстреливаемый участок, пробиваться вперед. Убедившись, что все меня поняли, я спросил, где водитель того КамАЗа, который мне пришлось спустить на обочину. Оказалось, что он находится здесь, он прятался на обочине за горящими машинами. Водители горевших КамАЗов тоже находились здесь и были невредимы, но было видно, что они испытали сильное потрясение.
Я бегом вернулся к своему БТРу, ведущему огонь и, запрыгнув в люк, приказал двигаться вперед. Мы на большой скорости проскочили к «Голубым куполам» и скрылись за бугром от стрельбы. Здесь, в удалении от выстрелов, мы быстро развернули свой БТР назад и, повернув пулеметы в другую сторону, ведя огонь на скорости, вернулись к тому месту, где горели КамАЗы.
Должен заметить, что все это время по БТРу вели огонь и душманы. Пули цокали о броню, разрывы гранатометов были видны вокруг. Мы поравнялись с горящей первой машиной, и я из своего люка увидел, что оставшиеся целыми, КамАЗы медленно тронулись из-за горящей машины. Увидев появившиеся из-за горящих машин КамАЗы, духи опять открыли интенсивный огонь по ним. В общем, нам все-таки удалось выехать и благополучно доехать до безопасного места.
Вернувшись на свое место, я по радиостанции получил информацию о том, что водители других машин, увидев горевшие впереди КамАЗы, вернее их дым, не доезжая «Голубых куполов», решили свернуть вправо за кладбище и там выжидать. Комбат приказывает мне вывести их оттуда и продолжить движение вперед, т.к. они задерживают движение других колонн. Обстреливая перед собой равнину, откуда стреляют духи, проскакиваем опасный участок и за кладбищем видим около десятка машин-бензовозов.
Водители, собравшись в одном месте, курят и обсуждают дальнейшие действия. Подхожу к ним и представляюсь по форме. Затем разъясняю задачу дальнейших действий. Среди них оказался один офицер – молодой лейтенант, по виду еще совсем мальчишка. Солдаты - водители его совершенно не слушают и как бы не замечают. Я приказываю лейтенанту быть в замыкании и объясняю водителям порядок следования. Все разбегаются по своим машинам и я, убедившись, что все машины завелись, заскакиваю в свой БТР и даю команду вперед. Мы выскочили из-за кладбища на открытый участок и сразу же почувствовали на себе интенсивность огня душманов. Первые три КамАЗа на очень большой скорости вслед за мной проскочили за горящие на асфальте машины и, прикрывшись густым дымом, выехали в безопасное пространство прикрытое моими солдатами.
Четвертая машина проехала всего 80 метров и была подбита из гранатомета. Остальные машины, увидев ее горящей, завернули по степи назад за кладбище. Отправив дальше прорвавшиеся машины, докладываю комбату по рации о результате. Он торопит меня, и говорит, что из-за меня срывается боевая задача по проводке колонны. Опять возвращаюсь по дороге к КамАЗам за кладбище и вижу следующую картину: все водители, собравшись в кучу, прямо из бутылок пьют водку, по-видимому, таким образом, снимая стресс. Рядом с ними перевязывают раненного в руку водителя подбитой машины.
Лейтенант сидит в стороне, и я вижу в его глазах растерянность и испуг. Встречают меня солдаты враждебно, как будто это я стрелял по их машинам.
Пытаюсь опять им вразумить, что стоять и здесь за кладбищем не безопасно, надо уезжать. Но никто меня уже не слушает и, перебивая, все кричат мне, что не поедут, что не хотят быть убитыми. Один из них самый дерзкий, я его про себя окрестил – «горлопаном» кричит:
- Тебе хорошо, лейтенант, за броней ты гореть не будешь. От того и смелый ты такой, что сидишь в БТРе, - все это он кричит, периодический отхлебывая из бутылки.
Оценив, что обстановка становится неуправляемой, по рации докладываю об этом комбату. Он, выслушав меня, советует расстрелять самого активного из тех, кто противодействует мне. Совет мне его не пригодится, потому что стрелять по своим солдатам – это последнее дело. Но даже если я и сделал бы это, то они, наверное, расстреляли бы меня тут же. Лихорадочно ищу выход из ситуации и, как назло, ничего не могу придумать.
Подхожу к тому солдату, которого про себя окрестил «горлопаном», обвинявшего меня, что я смелый потому что сижу за броней и спрашиваю, где его машина. Он от этого вопроса растерялся и показывал молча на КамАЗ, что стоял в отдалении.
- Я поеду на твоем КамАЗе водителем, а ты полезай в БТР,- и, обращаясь к лейтенанту, говорю ему: - Лейтенант, ты поедешь со мной.
Обращаясь ко всем, я громко говорю:
- Я больше сюда не вернусь. Скоро мы снимем оцепление и убудем в бригаду, вас всех оставшихся здесь духи уничтожат.
После этого даю указания водителю БТРа и иду к КамАЗу «горлопана». Уже заведя КамАЗ, я вижу, что мои слова отрезвляюще подействовали на водителей, и они разошлись по своим машинам.
Ко мне подбегает водитель - горлопан и торопливо кричит:
- Товарищ лейтенант, я сам поведу, я вовсе не трус, вы неправильно меня поняли, - уступаю ему место водителя, сам сажусь рядом.
Первым из-за укрытия выехал БТР, за ним последовал наш КамАЗ. На большой скорости летим по бездорожью, За нами мчатся по степи остальные машины, прикрываясь дымом и пылью, от огня душманов. По нам ведут очень интенсивный огонь, но мы проскакиваем опасную зону. Кроме нас проскочило еще четыре машины. В степи опять горят две машины, и стоит одна целая, но не двигается. Пересаживаюсь в БТР, приказав водителям четырех прорвавшихся машин следовать дальше по бетонке.
Заворачиваем назад и подъезжаем к машине, у нее оказался пробитым передний скат. Выскакиваю из БТРа и бегу к кабине. Машина заведена и я, забравшись на место водителя, включаю передачу и трогаюсь. Машина медленно, но двигается вперед. Душманы весь огонь переносят на нее, пытаясь достать ускользающую добычу. Откуда-то появляется водитель и на ходу заскакивает со стороны пассажира в машину и кричит:
- Я сам.
Передаю управление ему и бегу к своему БТРу. В это время вижу, как из-за кладбища выскакивают остальные машины и мчатся в мою сторону. Оглядываюсь вокруг и про себя думаю, что сейчас проскочить опасный участок стало намного легче. Дым от горящих машин, стоящих в разных местах создал хорошую дымовую завесу.
Оставшиеся машины преодолевают опасный участок без потерь. И я, доложив об этом комбату, прошу обработать артиллерией участок, откуда стреляли. Через некоторое время по этому месту открывает огонь артиллерия, и я пытаюсь скорректировать огонь. После недлительной, но как мне кажется эффективной обработки, пошла следующая колонна. По ней тоже вели огонь, но уже слабый, то ли артиллерии удалось накрыть, то ли часть душманов ушла.
Колонна проходит без потерь и, воспользовавшись передышкой, я бегу к своим бойцам в зеленку прямо через проход в винограднике. Я уже писал в самом начале, что виноградник здесь представляет собой прямые ровные ряды гребней земли. Виноград посажен на самом гребне искусственно созданных волн из земли. Если говорить военным языком, то каждый ряд виноградника как бы является окопом для стрельбы в полный рост.
Запрещая своим солдатам ходить по тропам в винограднике, сам нарушаю меры безопасности и, как результат, чувствую, что цепляю ногой провод растяжки и, сделав несколько шагов вперед, со всего маха ныряю вправо, в ряд виноградника. Сзади слышен взрыв и почти одновременно с этим в мою сторону начинают стрелять мои бойцы, не поняв в чем дело, лежу некоторое время неподвижно в рядах виноградника, переживая и кляня себя за такую безрассудность. Затем, осматривая перед собой землю, по которой предстоит проползти, медленно продвигаюсь. Наконец добираюсь до своих бойцов и, убедившись, что у них все в порядке, медленно, глядя под ноги, возвращаюсь к БТРу.
В очередной раз благополучно пропускаем последнюю на сегодняшний день колонну. Затем вывожу из зеленки бойцов, усаживаю, в БТР и колонной возвращаемся в бригаду.
В бригаде ни комбат, ни ротный мои действия отрицательно не расценили. Даже наоборот, подводя итоги в штабе батальона, комбат сказал, что сегодня больше всего досталось Казакпаеву, и действовал он хорошо.
После ужина, когда мы собравшись в канцелярии пили чай с офицерами роты, пришел посыльный и передал приказ, что нас с ротным вызывают в штаб бригады. Мы, зайдя по пути в штаб батальона, доложили комбату и после этого прибыли в штаб бригады к начальнику штаба.
В кабинете начальника штаба находились начальник политотдела, начальник особого отдела, прокурор гарнизона и еще два офицера и генерал из Москвы. После нашего доклада о прибытии нам были заданы вопросы по сегодняшнему сопровождению. Вначале выслушали Бодрова, затем меня.
Я доложил как можно подробней о своих действиях на сопровождении, о действиях своих подчиненных, о поведении водителей автомобильной колонны. Затем ответил на многочисленные вопросы присутствующих. Доложил, при каких обстоятельствах была подбита каждая из сгоревших машин на моем участке ответственности. Вначале мне показалось, что это обычный разбор сопровождения и офицеры, расспрашивая столь подробно обо всем, хотят изменить способ сопровождения как вида боевых действий. Но чем дальше продолжалось разбирательство, тем четче прослеживалась в разговоре мысль о том, что кто-то должен понести уголовную ответственность за сгоревшие бензовозы. Особенно усердствовал генерал из Москвы, который в моих ответах узрел трусость, неумение воевать, непринятие правильных решений. В своих обвинениях генерал зашел очень далеко, обвинив всех политработников армии в неспособности руководить боевыми действиями, в умении только красиво говорить и т. д. Не первый раз я сталкиваюсь с подобными высказываниями в отношении политработников. Что значит: « Только говорить красиво умеете»? Ведь замполит такой же офицер - профессионал, как и всякий офицер другой специальности. Мы заканчиваем такое же военное училище, как и все с таким же циклом предметов по военным дисциплинам. А говорим мы, наверное, действительно, красиво оттого, что в военно-политических училищах с курсантами проводились занятия по риторике.
Большое внимание во время учебы уделялось совершенствованию лидерских качеств и навыков ораторского искусства. Кто-то же должен и в армии говорить красиво и правильно излагать свои мысли. Я ждал, что начальник политотдела сейчас вступится и скажет примерно то, что я думаю или что-то другое в защиту политработников, ведь затронута и его честь. Но он молчит, опустив свой взор вниз и нервно теребит в руках какую-то бумагу. Такое поведение моего самого главного в бригаде коллеги и руководителя меня возмутило до глубины души. Я, всегда относившийся к нему, как к одному из самых авторитетных после комбрига людей, с этой минуты понял, что после сегодняшнего я уже относиться к нему как прежде не смогу.
Итог всему подвел генерал, который приказал привлечь меня к уголовной ответственности и, более того, взять меня прямо сейчас под арест. Бодров всячески пытался меня защитить от этих обвинений. Он в отличие, от начальника политотдела, не взирая на присутствие столь высокого начальства, смело отстаивает свое мнение. Он заявляет, что считает мои действия правильными и на моем месте даже он ничего лучше сделать не смог бы. Но генерал обрывает его оправдательную речь и с угрозой в голосе обещает:
- Мы еще рассмотрим вопрос о вашем пребывании на должности командира роты.
Затем был вызван по телефону начальника караула с караульными. Прямо в кабинете меня арестовали и увели на гарнизонную гауптвахту. Меня определили в одиночную камеру, и я остался один на один со своими тяжелыми думами. Что же
-
произошло? Почему так вышло? Может, я действительно что-то не так делал? У меня до вызова в штаб даже мысли не было, что я вел себя на сопровождении неправильно. Обвинение же в трусости, генералом из Москвы, выглядело вообще нелепо. С первого дня своего пребывания в ДРА, я старался вести себя в бою так, чтобы ни у кого из окружающих меня солдат и офицеров даже мысли не возникло, что я трушу. Я не хочу сказать, что мне не было страшно быть убитым или раненым, страх, данный нам природой-матушкой, как инстинкт самосохранения, всегда и везде сопровождал меня.
Я считаю, что абсолютно бесстрашными людьми бывают только идиоты, психически ненормальные люди. Чувство страха есть у всех людей. Другое дело: суметь побороть в себе животный страх и вести себя достойно - вот удел настоящего человека на войне. До сегодняшнего дня меня никто в трусости не упрекал. Может, скорее, наоборот, Бодров и комбат порой упрекали иногда за неоправданную, даже где-то показную, храбрость. Помню, на подведении итогов осеннего рейда комбат советовал мне быть осторожней, не подвергать себя неоправданному риску и прекратить «десантные выкрутасы», как он выразился тогда. Но ведь я заместитель командира по политической части и всегда стремился соответствовать образу овеянных славой комиссаров.
Прокрутив мысленно события сегодняшнего дня на сопровождении и проанализировав все, я не нашел в своем поведении чего-нибудь хоть приблизительно напоминающего трусость. Да, возможно, действовал как старший командир в своей зоне ответственности не совсем решительно. Может быть, неправильно принимал решения во время боя. В конце концов, может, и воевал плохо, но только уж точно - не трусил. Приходит шальная мысль в голову, наверное, надо было погибнуть смертью храбрых, может, тогда бы не было таких обвинений. Хотя и скверно на душе, но когда пришла в голову предыдущая мысль о смерти, вспомнил одну шуточную песню, и мне стало как-то легче оттого, что такое уже случалось с кем-то прежде. А песню эту напевал в последнем рейде лейтенант-танкист из приданого роте танкового взвода вот несколько строк из нее:
А на утро вызвали меня в политотдел
И спросили, что ж ты взводный в танке не сгорел,
Я им отвечаю, я им говорю
В завтрашней атаке обязательно сгорю.
Продолжаю дальше анализировать все прошедшее мысленно и терзаю себя вопросами. Вопросов непонятных много, ответов этим вопросам я не находил. Прокручивая прошедшие события мысленно, я опять и опять анализирую свои действия, и мне кажется, что действовал на сопровождении я правильно и большего сделать не мог. Ох, трижды Вы не правы, товарищ генерал, отзываясь о нас, политработниках, так скверно. Нас, в военных училищах, помимо всего того, что я уже выше назвал, научили умению анализировать, делать правильные выводы и научили быть немного юристом. Мы прошли, правда, ускоренный курс «Основ военного законодательства»: знание законов позволяет мне продумать с юридической точки зрения степень вменяемой мне вины и строгость наказания.
Через некоторое время пришел Олег. Нарушая все уставы гарнизонной и караульной службы, зашел ко мне в камеру, где мы с ним долго обсуждали происшествие сегодняшнего дня. Он сказал, что комбат тоже возмущается действиями начальства, относительно меня и обещал завтра обратиться к комбригу. Офицеры батальона, обсуждая вчера все это, решили коллективно написать обращение к командованию армии, если дадут ход уголовному делу.
Олег сообщил также, что завтра батальон снова уходит на боевую операцию против душманов, не прекращающих нападений на наши автомобильные колонны. Боевые действия будут проводиться в зеленой зоне к юго-западу от Кандагара. Я прошу Олега прислать мне мой дневник, который находится в канцелярии роты в сейфе. Олег ушел, и через некоторое время наш ротный писарь принес мой дневник. И вот, оставшись один на один с моим дневником, я решил отразить в нем печальные для меня события сегодняшнего дня. Ну что же, видимо, надо пережить и это испытание! И, видимо, права народная мудрость, гласившая «от тюрьмы и от сумы не зарекайся». Сегодняшний случай со мной - лишнее тому подтверждение. На этом заканчиваю и ложусь спать. Завтра будет новый день. Что он мне принесет?
8 апреля. Наш батальон ушел на операцию вместе с батальоном десантников. Об этом мне рассказал начальник караула, старший лейтенант, который изредка заходит ко мне в камеру, чтобы я не скучал. Он вместе с Олегом учился в городе Ташкенте в военном училище и, видимо, поэтому выполняет просьбу Олега, чтобы скрасить мое одиночество. Он уже который раз ругает наше начальство, генерала из Москвы, который не нюхал пороха. «Самих бы их туда под пули и гранатометные выстрелы, тогда бы по-другому относились к офицерам»!- возмущается он вслух.
Оставшись один, я опять терзаю себя вопросами. Что будет со мной, если меня осудят? Что скажут мои друзья? Какой позор ляжет на моих родителей!
После обеда меня под конвоем привели в штаб бригады и следователь – майор из гарнизонной прокуратуры снял, с меня показания, задавая вопросы и ведя протокол. В конце он дал мне прочитать протокол и расписаться. Затем меня снова отвели в камеру. По дороге от гауптвахты до штаба и обратно, когда меня вели, встречались знакомые офицеры, прапорщики и гражданские. По их взглядам я понял, что обо мне знает уже вся бригада. Но ни в одном из взглядов повстречавшихся знакомых я не увидел осуждения, а некоторые меня приветствовали ободряюще. Да, действительно, что я такого совершил? Убил кого-то, предал, своровал? «Выше голову, лейтенант! - командую себе сам - Тебе не за что краснеть и стыдиться, перед Родиной и партией ты чист».
В свободное время перечитал свой дневник от начала до конца и пришел к выводу, что все эти девять месяцев, проведенных в Афганистане, я был не хуже других, а где-то даже и опережал своих сверстников – лейтенантов.
9 апреля. Наши подразделения на этой боевой операции встретили отчаянное сопротивление душманов. В батальоне имеются потери. Об этом рассказывает мне новый начальник караула – старший лейтенант из первого батальона. Все начальники караулов, сменяющие друг друга, заходят ко мне, заносят сигареты и продукты, купленные в магазине. Их поддержка придает мне силы и веру, что меня не осудят, обязательно разберутся и отпустят.
Но эту надежду как карточный домик разрушает вызов в штаб и беседа с секретарем партийной комиссии. Дело в том, что коммунистов судить нельзя и поэтому перед тем как осудить членов КПСС, их, как известно, исключают из партии, все это мне объясняет секретарь партийной комиссии бригады – седой подполковник. Он меня понимает и даже в откровенной беседе говорит, что считает это неправильным, когда пытаются осудить ни за что человека. Но у него своя задача, ему надо подготовить партийные документы на исключение меня из членов КПСС. Я задаю ему вопрос, верит ли он в то, что партийная организация батальона исключит меня из партии. Он в это не верит, но есть вышестоящие инстанции, и они это сделают без решения первичной партийной организации.
В завершении беседы он пообещал поговорить с начальником политотдела обо мне, хотя, если честно признаться, он не верит в положительное решение вопроса.
В камеру после этой беседы я пришел в совершенно подавленном состоянии. Лучик надежды, который только начинал разгораться, погас окончательно. Вероятно, надо готовится к худшему из всех вариантов.
Чуть позже меня опять отконвоировали в штаб бригады к следователю, который снова провел со мной допрос и заполнил протокол. Совершал он эту процедуру, как-то автоматический, сухо, как будто перед ним сидел не живой человек, а нечто другое. Подписав протокол, я вновь оказался в камере. Времени теперь много, его хватает на думы, переживания и т.д.
13 апреля. Сегодня получил самое плохое известие, по сравнению с которым, мое положение пустяк и ерунда. Это плохую весть мне принес начальник нового караула – лейтенант из первого батальона: на боевой операции тяжелое ранение получил мой командир роты, старший лейтенант Бодров.
Ранение очень тяжелое, и он сейчас находится в реанимационном отделении нашего гарнизонного госпиталя. Куда ранен ротный и как это произошло, лейтенант не знает.
Несколько дней я не вел записи в дневник, потому что настроение было подавленное. Ежедневно меня вызывают на допрос к следователю. Кроме меня допрашивают водителей из той колонны, лейтенанта. Их я увидел, когда меня выводили из комнаты после допроса. В глазах солдат и лейтенанта я прочел немой вопрос. За что? Они, по всей видимости, проходят по моему уголовному делу в качестве свидетелей. Сегодня, уже выходя из кабинета следователя, я попросил его передать мою просьбу прокурору гарнизона о том, что желаю навестить своего раненого командира в госпитале, хоть под конвоем.
Когда меня привели в мою камеру после допроса, я узнал, что рядом, в соседней камере, с сегодняшнего дня находится еще один офицер. Это лейтенант из автоколонны, его тоже привлекают к уголовной ответственности. Вот как здорово у нас получается, как, оказывается, запросто можно из свидетелей перейти в обвиняемые.
К вечеру в моей камере меня навестил прокурор гарнизона. Причиной его визита было то, что он разрешил в порядке исключения свозить меня в госпиталь навестить командира. Сопровождать меня будет не конвой, а следователь, который меня все это время допрашивал. Говорил он со мной по-доброму, и это очередной раз вселило в меня надежду, что все у меня будет в порядке.
Когда я обращался с просьбой навестить ротного, я еще преследовал и другую цель. Мне, безусловно, хотелось увидеть ротного и узнать, как он себя чувствует. Но, зная законы, военные уставы, я знал, что этого не позволяют людям, которых скоро осудят. Но если, нарушая все инструкции, мне дозволяют навестить ротного командира, значит, не такой уж я и преступник. «Преступнику, наверное, ничего бы не позволили», - с этими мыслями я засыпаю в своей одиночной камере.
14 апреля. После завтрака прибывает следователь, и мы на прокурорской машине едем в госпиталь. Меня пропускают в реанимацию, где находится Олег. Я вижу его через стекло, разделяющее двухместную палату реанимации от места, где за больными неотлучно наблюдают медики. Олег лежит без сознания с закрытыми глазами, в нос ему введена трубочка. Внешне он почти не изменился, разве, что чуть осунулся, и под глазами появилась синюшность и отечность.
Врач отделения рассказал мне о его ранении. Оказалось, что пуля пробила ему пищевод и повредила позвоночник. Даже если он выживет, то вечно будет прикован в постели, т.к. у него парализована нижняя часть тела. Состояние лейтенанта очень тяжелое, он живет только благодаря своей силе духа, другой бы уже давно умер после таких ран. Врач также сообщил, что раненого на ближайшем самолете-спасателе отправят в Союз. Узнав все это, я в сопровождении следователя возвращаюсь на гауптвахту в свою камеру. Олег Бодров уже не вернется в строй, не будет командовать нами. Эта страшная новость сдавила горло, мне трудно дышать от боли: неужели Олег не выживет?
15 апреля. Проснулся поздно, позавтракал. Все дни проходят одинаково. Я уже не жду от жизни ничего хорошего. Человек так устроен, что привыкает ко всему. И я уже начинаю привыкать к этой однообразной тюремной жизни. Записи в дневник вношу в любое время дня. Иногда перечитываю вновь и вновь свои исписанные страницы.
Мою работу над дневником прерывает начальник караула, который, забежав в мою камеру, сообщил, что к нам на гауптвахту идет комбриг. В обязанности начальника гарнизона, которым является наш комбриг по Уставу гарнизонной и караульной службы, входит проверка через определенное время гауптвахты и содержания в ней арестованных.
На всякий случай привожу себя в порядок.
В мою камеру комбриг входит в сопровождении прокурора. Я поднимаюсь с нар и смотрю прямо перед собой, так как помимо моей воли во мне появляется чувство раздражения.
- Ну что, сидишь, замполит, - то ли спрашивает, то ли утверждает командир бригады. По интонации я не понял, в какой форме задано предложение, молчу.
- Что там с его делом? - спрашивает комбриг у прокурора.
- На стадии дознания, - отвечает прокурор.
- А я ведь тебя хвалил не раз, - то ли с упреком, то ли с сожалением говорит мне комбриг.
И тут у меня по неволе вырвалось:
- Вы меня хвалили, награждали, хотели из партии исключить, теперь вот в тюрьму сажаете, вас трудно понять, товарищ подполковник.
Конечно, никогда бы в другое время и в другой обстановке я не смог себе такого позволить, но сейчас это было как крик досады и отчаяния прозвучавшие искренне и, видимо, в этих словах прозвучали горькие нотки. Наш строгий, требовательный командир, которого все офицеры уважали и побаивались, в начале хотел как обычно, накричать за такую дерзость лейтенанта, как он это делал всегда раньше, но что-то его остановило. Может быть, он почувствовал в моем голосе обиду на все человечество.
- Я тебя посадил, я тебя и выпущу! - как-то торжественно в рифму воскликнул подполковник и продолжил, обращаясь к прокурору, - выпустите его, пусть идет в свою роту, командир его тяжело ранен, офицеров и так не хватает.
- А как же уголовное дело, следствие?
-
- Следствие продолжайте, никуда он не денется. Ведь так Казакпаев?
- Так точно, не денусь, так как вины за собой никакой не чувствую, я не совершил преступления.
- Товарищ подполковник, дело Казакпаева бесперспективно, у нас нет никаких доказательств его вины. Более того, все свидетели – это солдаты и сержанты автомобильной роты очень красочно и видимо правдиво описывают его действия в своих показаниях.
- Так какого черта вы его не закрываете? – грозно посмотрев на прокурора, спросил комбриг.
- Но вы ведь знаете, что генерал Меримский приказал разобраться и считает, что виноват именно Казакпаев. Этот вопрос он держит на контроле.
- Генерал далеко от войны, в Москве, так что закрывай дело. Можешь на меня сослаться, если боишься ответственности, я за все отвечу.
С этими словами комбриг вышел из камеры вместе со свитой. Я, оставшись в камере, не знал, что и предпринять. Боец, стоявший возле камеры, после ухода начальства, как и положено, по уставу, закрыл дверь на засов и ушел.
Диалог комбрига с прокурором произвел на меня неприятное впечатление, значит, нужен был козел отпущения, которого нужно было посадить в тюрьму. Лучше было бы не слышать всего этого. Ну, да ладно. Черт с ними, важнее то, что я теперь свободен и главное не под следствием и мне ничего не грозит. Как теперь покинуть опостылевшую за все эти дни камеру. Только через час пришел начальник караула и, открыв дверь, с порога шутливо крикнул:
- Свобода узникам!
Я на прощание оглядел свою камеру, в которой провел добрых восемь дней заточения и про себя подумал, не дай бог когда-нибудь еще попасть в такую вот камеру. Этого не пожелаешь и врагу.
Выйдя из здания гауптвахты, я ощутил себя свободным человеком, и даже раскаленный воздух мне показался другим, более свежим.
В роте меня с радостью встретили офицеры и солдаты. Все задавали один и тот же вопрос, выпустили меня навсегда или на время, и после моего ответа я видел их лица светившиеся искренней радостью.
Командиром роты временно назначили лейтенанта Самунина, и теперь он готовил роту к сопровождению колонны. Я подключился к этому процессу и стал готовить свой экипаж к сопровождению. В работе время летит быстро, и я не заметил, как наступила ночь.
Уже после отбоя в канцелярию пришел наш бывший взводный командир Армен Ваньянц и сообщил, что сегодня вечером на самолете-спасателе Олега Бодрова увезли в Союз. Армен присутствовал при отправке, и Олег попросил его зайти к нам и сообщить об этом.
Мы посидели с Арменом в канцелярии за чаем и долго говорили об Олеге. Армен рассказал мне, что врач в госпитале сообщил ему, что Олег безнадежен и, вероятно, не выживет.
От Армена я узнал и о том, что сегодня убыл на самолетах на армейскую операцию десантно-штурмовой батальон. Операция проводится в Панджерском ущелье против отрядов Ахмат Шаха Масуда. Армен ушел уже поздно за полночь. Так закончился мой первый день на свободе.
16 апреля. Сегодня выехали на сопровождение колонны. Все как обычно. Прошла первая колонна. Душманы активности не проявляют, воспользовавшись тишиной и спокойной обстановкой, мы с наводчиком гранатомета, рядовым Спену, расположились в тени гранатового дерева и, разведя костер, готовим завтрак. Спену разогревает на нашей походной сковороде кашу, я на другом костре кипячу воду в чайнике. В какой-то момент слышу крик Спену:
-Товарищ лейтенант, стой, не делай больше шагов.
Оглядываюсь на него, он машет руками и всем своим видом показывает, не шевелись. Он плохо говорит на русском языке и, если что-то пытается сказать, то больше жестикулирует руками, чем говорит. Я замираю и смотрю на него, ничего пока не понимая. Он указывает мне под ноги и испуганно кричит:
- Мины, там мины!
Гляжу под ноги и вижу, что возле пятки моей ноги в пяти сантиметрах торчит головка противопехотной мины. Страшно становится от мысли, что я мог бы наступить на нее.
Противопехотные мины редко кого убивают, но отрывают конечности. Осматриваю внимательно местность вокруг и обнаруживаю чуть поодаль от первой мины еще две. Осторожно осматривая место, делаю шаг и покидаю это опасное место.
Затем на БТРе из своего походного ящика достаю тротиловые шашки и огнепроводный шнур и готовлю заряды. Вместе со Спену мы устанавливаем по очереди возле каждой из мин по заряду и подрываем их.
По рации предупреждаю Ермолина о минах.
Проходит вторая колонна, все также спокойно. Наверное, последняя боевая операция охладила горячий пыл моджахедов и они уже боятся нападать на колонны.
Воспользовавшись очередной паузой в прохождении колонны, мы со Спену аккуратно обследуем нашу стоянку на предмет мин и обнаруживаем еще четыре. Подорвав их все тем же способом, мы садимся в БТР, - не стоит рисковать! Видимо, духи объявили нам минную войну. Подтверждая мои опасения, на связь со всеми командирами выходит комбат и сообщает, что в пятой роте нашего батальона имеется раненый, подорвавшийся на противопехотной мине.
До вечера пропускаем еще несколько колонн и возвращаемся в бригаду.
25 апреля. Наступил период затишья, колонн пока нет, боевых операций тоже не проводим, живем спокойной размеренной жизнью.
С прибытием в наш гарнизон отряда специального назначения из Грузии, большинство засадных действий проводятся спецназовцами этого отряда. Делают они это очень неплохо, привозят из засад хорошие трофеи. В засаду чаще всего они ходят в афганской одежде, по виду очень напоминающую одеяние душманов. Иногда в бригаде можно увидеть их одетых в душманские одежды и становится как-то даже не по себе.
Со многими из ребят со спецназа я познакомился, и они мне рассказывают о своих засадах и результатах. Из рассказов я узнал, что сейчас они действуют по разработанным командованием 40й армии планам под кодовым названием «Завеса», согласно которому предполагается перекрыть все маршруты караванов, перебрасывающих оружие и боеприпасы в Афганистан. У нашего кандагарского отряда спецназа своя зона ответственности в обще армейском плане. Еще мне стало известно, что за каждым отрядом спецназ, а их в настоящее время восемь, закреплены районы. Для устройства минновзрывных заграждений на путях движения караванов батальонам придано по одному взводу специального минирования.
Для ведения разведки группы применяют следующие способы ведения боевых действий - засада, поиск, налёт, наблюдение. Отряды «спецназа» также широко применяют такой способ боевых действий как полеты вертолетов на воздушную разведку с досмотровыми группами на борту (тогда полученные данные воздушной разведки реализуются без дополнительной затраты времени, по решению командира группы). Много интересного рассказывают ребята - спецназовцы о проведении своих засадных действиях.
Наступившее затишье, выходит боком для нас. Незадействованные боевыми действиями бойцы начали нарушать воинскую дисциплину, особенно в мирное время учащается такой вид правонарушений как неуставные взаимоотношения - солдаты старшего срока службы издеваются над молодыми.
Провожу работу с солдатами, рассказываю им о подвигах наших дедов во время Великой Отечественной войны. Особенно часто повторяю в своих беседах им, что пройдет 20-30 лет, и они будут ветеранами войны, уважаемыми людьми. «Будете вспоминать о своих боевых товарищах, искать их по всему Союзу. И тогда будете жалеть, что обижали друг друга». Не знаю насколько, но мне кажется, мои слова доходят до них.
Вообще личные контакты с бойцами у меня, я считаю, неплохие. Бойцы часто делятся со мной своими переживаниями, рассказывают о своей мирной жизни, о своих девушках, о неразделенной любви и о многом другом.
Многое узнаю о их жизни в Союзе, о родителях, в какой среде росли и воспитывались. В ходе боевых операций, во время сопровождения колонны и засадных действий, в целом, бойцы ведут себя смело, по-боевому. И даже проблем с дисциплиной практически не бывает. Но вот как только наступают такие вот, как сейчас, перерывы в боевых действиях, наблюдаются нарушения дисциплины и неуставные взаимоотношения.
Солдаты и сержанты, у которых заканчивается срок службы этой весной, готовятся к так называемому «дембелю», ждут с нетерпением приказа Министра обороны об увольнении в запас. Готовят свое парадное обмундирование, подбивают каблуки и шлифуют иголкой свои пряжки ремней.
27 апреля. В центральных газетах сегодня опубликовали приказ Министра обороны об увольнении и призыве в Вооруженные Силы СССР. Солдаты, увольняемые в запас, ищут газету с напечатанным приказом для своих альбомов. На завтраке в столовой не едят сливочное масло, отдают его молодым солдатам. Первая партия отличников боевой и политической подготовки должна убыть в первых числах мая месяца.
После обеда, вернувшись от комбата, Самунин, исполняющий обязанности командира роты, довел до нашего сведения указания готовиться к завтрашнему сопровождению колонны.
И снова начинаются обычные хлопоты по подготовке к боевым действиям: получаем боеприпасы, сухой паек, готовим оружие к завтрашнему дню. В моем экипаже этой весной увольняется рядовой Ильдяков – пулеметчик БТРа. По решению комбата, дембелей на сопровождение брать не будем, и вообще, они уже могут не участвовать в боевых действиях. Я объявляю Ильдякову об этом и прошу подготовить кого-нибудь из молодых солдат для его замены. Ильдяков возражает и настойчиво просится на сопровождение. Он обещает мне, что обязательно подготовит себе замену, но пока он сам поедет на сопровождение. Я не нахожу причин для отказа и даю добро, если хочет, то пусть едет. Кстати, так поступают многие старослужащие роты. Бойцы с энтузиазмом готовятся к завтрашнему дню, готовят оружие, вещевые мешки и все остальное, что необходимо на сопровождение. Я иду в медицинскую роту бригады и, как обычно, получаю под роспись шприц тюбики с промидолом (антишоковый препарат).
Закончив все дела, пораньше ухожу в офицерский модуль, чтобы хорошо выспаться.
28 апреля. Опять попал в медицинскую роту, так как получил ранение в руку осколком гранатомета. Но все изложу по порядку. Как обычно, в 7 утра, выезжаем на сопровождение. Проезжая торговые ряды в городе Кандагаре, колонна батальона была обстреляна из гранатомета и автоматов. На большой скорости проносимся через город и начинаем выставлять охранение вдоль дороги. Вначале обрабатывает зеленую зону наша минометная батарея, затем пехота заходит в зеленку и БТР, находясь с экипажем на дороге, поддерживает пехоту из пулеметов КПВТ и ПК, а также из установленного на башне АГС-17. Первыми свое охранение выставляет шестая рота, затем пятая рота, после них выставляем мы. Моя зона ответственности самая последняя.
Минометная батарея обстреляла зеленку, и мы подъехали вслед за разрывами на свое место, и отделение во главе с сержантом Ермолиным зашло в зеленку. Все было спокойно и тихо. Пользуясь отсутствием колонны, ребята из экипажа подготовили чай, и мы спокойно его пили, сидя в БТРе. Я незадолго до этого внимательно осмотрел местность вокруг, затем по рации запросил Ермолина, у него тоже все было тихо.
Ребята предложили мне чай, и наводчик Ильдяков, сидящий в своем боевом положении за пулеметами, передавал мне кружку с чаем, как вдруг БТР сотрясло, и послышался грохот. Мне показалось, что под нами взорвали транспортную мину. Я крикнул водителю; «Вперед!», - и мы резко тронулись, съезжая на обочину дороги, закрываясь от зеленой зоны высокими, растущими вдоль дороги деревьями.
Когда остановились, я услышал стон в десантном отделении. Обернувшись, увидел, что стрелок гранатомета АГС-17 Спену лежит на полу БТРа и ноги его ниже колен все в крови. Ильдякова - пулеметчика в БТРе и вовсе нет. Я крикнул водителю: «Перевяжи его», - и выскочил из БТРа. Однако, как ни странно, вокруг было все спокойно, никаких выстрелов и шума боя не слышно.
Я бросился к тому месту, где до этого стоял наш БТР и обнаружил лежащего без движений Ильдякова. Когда я подошел ближе, то увидел жуткую картину его гибели. Грудная клетка его была разорвана и обгорела, сквозь сломанные кости ребер видны были внутренние органы.
Только теперь я стал понимать, что произошло: в нас стреляли из гранатомета. Я бросился в зеленку к своим солдатам, предполагая, что если в нас стреляли из зеленки, в которой находятся мои бойцы, их, наверное, перебили. Иначе они бы не пропустили через себя гранатометчика. Не разбирая дороги, я бежал буквально через всю зеленку. И когда добежал до места их расположения, с радостью обнаруживаю, что все они живы, и у них все в порядке. Убедившись, что все нормально и немного успокоившись, я только теперь почувствовал боль в кисти руки. Осколок попал в ребро левой ладони, и кровь бежала уже изрядно, пропитав левую штанину маскхалата.
Ермолин быстро перевязал меня бинтом индивидуального
-
Сержан, продолжение где?
-
Первую часть читал запоем до 4-х утра. Ценно то, что узнаюшь и свои лейтенантские ощущения .
-
Да я вообще уже три дня не работаю.
-
Да я вообще уже три дня не работаю.
Этим наносится непоправимый вред экономике Украины :'(
-
Сержан не дай погибнуть экономике Украины публикуй дневник дальше, а уж админу скинешь обший само собой.
-
Ермолин быстро перевязал меня бинтом индивидуального перевязочного пакета, и я отправился назад к БТРу. Только теперь, когда я успокоился, убедившись, что у солдат моих все нормально, явственно ощутил, что рука стала болеть все сильнее и сильнее.
В БТРе рядовой Спену, уже перевязанный водителем, громко стонал от боли. Я вколол ему промидол, и он на некоторое время затих. Связавшись с командиром батальона, я доложил ему об убитом Ильдякове и о ранении Спену.
Вскоре на БТРе взвода связи подъехал наш батальонный врач, старший лейтенант, и, осмотрев наши со Спену раны, связался с комбатом и передал ему, что нас обоих надо отправлять в госпиталь.
На БТРе взвода связи нас довезли до КП батальона в районе ГСМ, куда был вызван вертолет, который доставил меня, Спену и погибшего Ильдякова в госпиталь. В госпитале нас со Спену осмотрели врачи. Спену отправили на операцию, его ноги были иссечены осколками, а меня осмотрели врачи и, наложив на рану повязку, решили отправить в нашу бригадную медицинскую роту. Рука сильно болела и я, сидя в коридоре госпиталя среди раненых солдат, ожидал машину, которая должна была доставить в бригаду всех легкораненых.
Я думал о смерти своего солдата, и от боли в руке был до того подавлен, что, когда увидел подошедшую ко мне Азию, не смог сдержать слез и заплакал. Она обняла меня и я, уткнувшись в ее белый халат, долго не мог успокоиться. Я плакал, не стесняясь солдат, которые сидели рядом, мне было совершенно безразлично, что они обо мне подумают.
Мне было жаль себя, жаль Ильдякова, погибшего уже после приказа об его увольнении и жаль было нас всех, здесь воюющих на этой проклятой, чужой земле. Азия, гладя меня по голове и успокаивая, рассказывала, что, узнав о моем ранении, бежала сюда, в приемное отделение госпиталя. Она что-то еще рассказывала мне, но я не запомнил, думая о чем-то своем. Вскоре нас отправили на санитарной машине в медицинскую роту бригады.
В медицинской роте бригады меня положили в офицерскую палату, где сейчас и нахожусь. Узнав о моем ранении, пришел наш ротный старшина. Он же по моей просьбе прислал мой дневник через нашего Гену-писаря. Рота еще не вернулась из сопровождения, а я все думаю об Ильдякове, какой боевой был парень, ведь мог бы не поехать в это проклятое сопровождение, был бы жив сейчас и уехал бы через неделю домой.
Подумал о себе: конечно, ранение не сложное, быстро заживет, но надо хорошо вылечить руку, чтобы не было осложнений, как тогда, после злосчастного брюшного тифа.
Рука немного ноет и мизинец онемел, не чувствует боли, это я заметил уже в палате. Даже уколов палец булавкой до крови, я не испытываю боли, видимо, осколок что-то повредил. С этими мыслями заканчиваю сегодня запись в дневнике, да и писать больше нечего сегодня.
29 Апреля. Проснулся поздно. Завтрак принесла в палату молоденькая медсестра. От ее манеры держаться, говорить, повеяло чем-то домашним, простым и гражданским. Мне, молодому лейтенанту, с первых дней службы в Афганистане, окунувшемуся в поток воинских отношений, вроде слов: «Так точно», «есть», «никак нет» вдруг как-то неловко оказалось в ситуации, когда медсестра просто и буднично спросила:
- Как спалось? - и, улыбнувшись, добавила - Рука не болит?
Я, растерявшись, чуть не ответил: «никак нет», вместо этого шумно сглотнул, и что-то буркнул в ответ сердито. Медсестра ушла, и я, злясь на проявленную неловкость, обычно мне не свойственную, стал ожидать утреннего обхода врачей, без аппетита поглощая принесенный медсестрой завтрак.
Рука сегодня не беспокоит, приходил лечащий врач, это Сергей - старший лейтенант, классный хирург, командир медицинского взвода. Это он меня лечил после первого ранения осенью.
Пришли ребята, сержанты нашей роты. Рассказали, что рота уехала опять в сопровождение. Дембеля, все как один, решили после гибели Ильдякова не испытывать судьбу и остались в бригаде. Тем более ходят слухи, что заменять их будут очень скоро, в первой половине мая.
Сержанты принесли очень много продуктов и напитков из военторга, потратив очень крупную сумму чеков. На мой вопрос, откуда такие деньги, один из них, махнув рукой, промолвил:
- Деньги, товарищ лейтенант, не проблема здесь, в Афгане.
- Вот проблема их острой нехватки будет в Союзе, – добавил второй.
Слушая их уклончивые двусмысленные ответы, я не стал продолжать этот разговор и перевёл его на другую тему, про себя решив позже все же выяснить такое их отношение к деньгам.
- После увольнения в запас, когда будете в Ташкенте, навестите командира в госпитале, он будет рад.
- Обижаете, товарищ лейтенант, мы уже договорились с ребятами, все вместе пойдём к нему, всем призывом, - за всех ответил один из сержантов.
Ребята ещё недолго посидели и ушли.
Мои мысли опять вернулись к Олегу, человеку, который стал мне очень дорог за это время службы в ДРА. Как он там? Выживет ли?
После обеда лечащий врач пригласил меня в перевязочную палату и, вместе с ещё одним врачом, попытались извлечь из раны осколок. Процедура извлечения оказалась довольно болезненной. Вначале ставят укол в руку, а через некоторое время, когда рука не чувствует боли, в рану начинают вводить острый конец огромного магнита. Все их попытки оказались напрасны, ничего у них не получилось.
- Наверное, осколок не железный, – предположил, перевязывая мне рану, врач-хирург.
После этой процедуры, через некоторое время, когда прошло обезболивание, рана заныла, причиняя боль, и я до вечера пролежал, не вставая с постели и мучаясь от боли.
Перед ужином ко мне пришли офицеры роты, вернувшиеся из сопровождения колонн, и рассказали о прошедшем дне. Колонну обстреливали душманы в зоне ответственности третьего батальона, но, в целом, у нас было всё спокойно.
Лейтенант Самунин попросил написать наградной лист на погибшего рядового Ильдякова. Принёс мне бумагу, ручку и данные Ильдякова из штатно-должностной книги.
- Я думаю, надо представить Ильдякова к ордену Красной Звезды, – предложил я офицерам роты, ребята все были согласны.
- Жаль, что нельзя его представить к более высокой награде, – тихо сказал Самунин – на таких солдатах, как он, земля держится. Это настоящий был человек и воин!
- Ведь мог уехать ещё осенью после ранения, но остался. Никто бы его не осудил, по ранению ведь. Некоторые предатели запалы в руках взрывают, чтобы скорее покинуть Афган, а Ильдяков даже после того, как его комиссовали врачи, остался служить до конца, – закончил наш диалог Смольников.
После его слов воцарилось неловкое молчание. Каждый из нас думал о подвиге солдата. Я подумал о том, как порой несправедливо жестока жизнь к лучшим из нас. Через пару минут молчания наша беседа продолжилась.
Мы ещё поговорили о других проблемах роты. Беседа пошла уже в другом русле с воспоминаниями о курьезах, анекдотами из жизни. Мне нравятся такие неформальные встречи, когда можно говорить буквально обо всем. О том, например, кого будем отправлять в первой партии в запас. Это должны быть лучшие из лучших из числа увольняемых в запас военнослужащих, так считают ребята. Здесь же определили список тех, кто уедет в Союз первыми.
Затем ребята ушли. Я же сел за стол и начал писать наградной лист на рядового Ильдякова.
1 Мая. Сегодня праздник - День международной солидарности трудящихся. Даже в медицинской роте везде и во всем ощущается, что это праздник. Мне лечащий врач рассказал о том, что вчера на торжественном собрании, посвященном празднованию 1 Мая, в докладе комбрига, среди многих лучших офицеров бригады была названа и моя фамилия. А сегодня на митинге мне была объявлена благодарность командования. На митинге, кроме всего прочего, вручали награды офицерам, прапорщикам, сержантам и солдатам. Это мне рассказывает пришедший навестить меня лейтенант Смольников. Виталий также рассказал, что несколько сержантов и солдат роты получили награды, медаль «За отвагу», за осенние боевые действия пришла и Ильдякову. Теперь её отправят через военкомат родным Ильдякова.
Виталий принёс в полиэтиленовом пакете афганскую водку «кишмишовку», и мы с ним выпили в честь праздника, помянули погибших ребят.
После ухода Виталия я решил поспать в надежде, что сон поможет протрезветь, так как кишмишовка сильно подействовала на мое состояние. Уснуть, к сожалению, не удалось, меня разбудила медсестра, сказав, что медицинскую роту обходит комбриг, поздравляя раненых и больных по палатам. Быстро сообразив, что моё нынешнее состояние никак не соответствует этой встрече я, хотел покинуть палату и, выскользнув на улицу, избежать встречи с комбригом. Но, выходя из палаты, сразу столкнулся с комбригом и сопровождающими его офицерами. Он меня сразу же узнал и, зайдя в палату, не здороваясь, задал вопрос:
- Что, Казакпаев, заболел?
Достаточно близкое расстояние, отделяющая меня от комбрига, не позволяло мне вести с ним беседу из боязни быть уличенным в употреблении спиртных напитков и я, сделав несколько нетвёрдых шагов назад, промолчал.
За меня ответил командир медицинской роты, капитан.
- Лейтенант Казакпаев получил осколочное ранение левой кисти, к нам поступил 28 апреля с сопровождения колонн. В настоящее время состояние удовлетворительно, через неделю встанет в строй.
- Вот видишь, – обращаясь к кому-то из своего сопровождения, сказал комбриг – мы не ошиблись в лейтенанте, воюет, а ты его хотел под суд.
- Ты сколько уже в Афганистане, Казакпаев?
Надо было отвечать и я, тихонько направляя выдыхаемый при разговоре перегар в сторону от командира, кратко произнёс:
- Скоро будет год.
- Вот теперь ты настоящий воин, помеченный осколком, ранение это тоже, лейтенант, о многом говорит в военной биографии человека.
- Товарищ подполковник, – воспользовавшись паузой, вставил капитан, командир медицинской роты – Это у него уже второе ранение. Первый раз его ранило осенью в рейде.
- Да ты геройский парень, Казакпаев – в шутливом тоне произнес, услышав от капитана о втором ранении, комбриг, – Смотри сюда, караван в засаде брал, под следствием был, имеешь два ранения. Кстати, награды то у тебя есть?
- Нет – однозначно, из той же боязни быть разоблаченным в употреблении спиртного, тихо буркнул в сторону я.
- Почему не награждён? – обратился комбриг к майору-кадровику, шедшему сзади.
- Он представлен к награде, я точно не помню к какой именно, но мы отправили наградные документы в штаб армии.
- Вот так мы бездушно относимся к людям! Офицер уже почти год воюет, имеет ранение, но не имеет даже хотя бы медали «За боевые заслуги». А ведь просто надо выполнить предписанный приказ командующего армией, что если человек ранен и пролил кровь, пусть даже он не совершил подвига, он должен быть награждён. Кто у нас здесь есть из политотдела – это, кстати, ваша работа, возьмите это дело на контроль. И лейтенанта обязательно представьте за это ранение к награде! Майор Завьялов, возьмите это на контроль – после сказанного комбриг, окинув как-то подозрительно меня взглядом, вышел из палаты. И я понял, что он определил моё нетрезвое состояние.
Когда все вышли, я выдохнул полную грудь перегара, потому как мне кажется, дышал через раз, чтобы не быть уличенным.
Остаток дня я проспал, не поднимаясь даже для приёма пищи.
6 мая. По моим неоднократным просьбам врачи меня выписали из медицинской роты. Они освободили меня от службы на десять дней и обязали каждый день ходить на перевязку в мед роту.
К обеду я пришёл в свою роту, где кроме увольняемых в запас сержантов, солдат и старшины никого не было. Рота отправилась на выполнение не совсем боевой, но достаточно опасной работы обеспечивать прикрытие афганскому батальону царандой в призыве в армию новобранцев. Практиковалось это довольно часто, в афганской армии не хватало солдат.
Обычно населённый пункт внезапно окружали афганские подразделения со всех сторон, после чего начинался отбор в армию подходящих по возрасту мужчин. Задачей нашего подразделения было обеспечить безопасность, если в деревне окажутся душманы. Длится это мероприятие иногда несколько дней, если кишлаки находятся в отдаленном районе. Побеседовав с дембелями, узнав от них последние новости об увольнении в запас, я выслушал их просьбы и пожелания. Они просят меня обратиться к командованию, чтобы им разрешили хотя бы взять с собой дипломаты с альбомами и мелкие безделушки типа часов с музыкой, зажигалок и авторучек. Дело в том, кто-то, когда-то установил, что солдату ничего с собой брать при увольнении в запас нельзя. И все вещи, вплоть до дембельских альбомов, отбирались при отправке на аэродроме.
-
Бывало, раздевали бойцов и прощупывали их одежду. Это делали работники комендатуры, особого отдела и прокуратуры. Всё отобранное затем бессовестно присваивалось этими людьми.
Так вот, мои бойцы просили меня походатайствовать перед начальством, чтобы хотя бы на ту сумму чеков, которую солдат получает за годы службы, он мог увезти с собой хоть что-нибудь. Я пообещал доложить их просьбу комбату, хотя честно признался, что всё это не будет иметь положительного результата, так как, по моему мнению, не все зависит от комбата.
Я был свидетелем отправки военнослужащих прошлой осенью, когда даже забрали несколько альбомов с фотографиями, на которых попались фото кадры, где был заснят бортовой номер БТРа. Какую военную и государственную тайну может поведать бортовой номер БТР? Ведь в каждом мотострелковом полку, будь то в Союзе, в Германии, Польше, Чехословакии, Афганистане, бортовые номера повторяются.
После беседы с увольняемыми в запас я зашёл в каптёрку к старшине, который угостил меня чаем и сладостями, купленными в чековом магазине. Старшина, не умолкая, рассказывал последние новости бригады, батальона в течение часа. Он был очень разговорчивым прапорщиком и знал о бригаде, как мне кажется, больше чем ее командир.
После чая и рассказов я, утомлённый от обилия информации, пришёл в канцелярию и приступил к своим бумажным делам замполита роты.
Дел опять накопилось много. За бумагами провёл весь остаток дня.
После ужина я зашёл в штаб батальона к комбату и передал просьбу дембелей. Комбат, выслушав меня внимательно, сказал:
- Всё это, замполит, бесполезно, и до нас с тобой пытались решить этот вопрос. Ты думаешь, я не возмущён этим. Знаю, что это несправедливо, но сделать ничего не смогу. Если хочешь помочь, пусть тебе оставят всё, что хотят перевезти, а когда ты будешь в Союзе, перешлёшь по почте эти вещи. Выйдя от комбата, я зашёл в палатку, где готовились ко сну сержанты и солдаты, увольняемые в запас, и передал совет комбата и от себя добавил:
- Если вы посчитаете нужным и доверите мне, я обещаю вам, что все ваши вещи переправлю по вашим адресам.
Затем пошёл в канцелярию, писать на каждого увольняемого характеристики: служебную и комсомольскую. Через некоторое время в канцелярию потянулись по одному увольняемые в запас солдаты, приносили свои вещи, в основном мелкие: зажигалки, ручки, джинсы, ботинки, часы и т. д.
Каждого я заставлял собственноручно написать перечень вещей, предметов, адрес на отдельном листке и все упаковывать в один полиэтиленовый пакет.
Последними кто зашел в канцелярию роты, были два друга, сержанты, очень хорошо воевавшие и показавшие себя только с положительной стороны. Это они приносили мне в палату медицинской роты продукты и напитки из военторга. Оба пришли без вещей, просто так, и я этому был крайне удивлён.
- Товарищ лейтенант! Мы пришли поговорить с вами, посоветоваться, – начал один из них как-то не совсем смело, чувствуя какую-то неловкость. Это в очередной раз меня удивило, так как такое поведение было для них нехарактерно.
Должен признаться, эти двое были самыми расторопными в нашей роте и, как говорят про таких, не в меру шустрые. Тем не менее, они пользовались заслуженным авторитетом всего личного состава роты и офицеров. На них всегда можно было положиться как в бою, в засаде, так и в мирных условиях жизни. Ребята, как я заметил, никак не могли начать трудный для них разговор. Я их не торопил, продолжая писать характеристики. Затем, переглянувшись, они начали говорить.
- Дело у нас такое, товарищ лейтенант. Есть у нас деньги, очень большие, на днях нас отправят в Союз, и перевезти их мы не сможем. Оставлять кому-то из черпаков опасно, так как надежных ребят нет, они и сами не воспользуются и нас подведут. Мы долго продумывали различные варианты, но ничего придумать не смогли. А про то, чтобы обратиться к Вам, мы думали уже давно. Ребята в роте все считают Вас надёжным человеком, и вот мы пришли к Вам, помогите нам, пожалуйста, хоть часть из этих денег переправить в Союз, остальное оставляем вам.
Я, уже достаточно прослужив в Афганистане, давно привык к тому, что у моих подчиненных имеются деньги. При захвате караванов, в боях у убитых врагов солдаты забирали все ценное, в том числе и деньги. И, немного подумав, я решил, что большие - деньги это, видимо, несколько тысяч чеков внешпосылторга, спокойно сказал сержантам.
- Ребята, я всё понял, и помогу ваши чеки переправить через границу.
Мои собеседники переглянулись и ненадолго замолчали. Затем второй, который до сих пор молчал, продолжил:
- Вы не совсем поняли нас, товарищ лейтенант, это не чеки, у нас доллары.
- Откуда у вас, ребята, доллары? – удивился я. За всю службу в Афганистане я ни разу не видел их, хотя в разговорах от офицеров знал, что душманы получают за свою службу в долларах.
- Помните ту засаду, в феврале, когда мы несколько машин расстреляли. Так вот, утром, когда мы осматривали машины, один молодой боец принёс кожаный мешок мне и сказал, тут, говорит, какие-то карты игральные. Я раньше доллары не видел, но внутреннее чувство мне подсказало, что это деньги. И я этот мешок забрал к себе в БТР. Когда возвращались назад, а я ехал в последнем БТРе и, не доезжая того места, где нас потом остановили для осмотра, я выбросил мешок на обочину дороги. Потом, когда мы приехали в парк ставить машины, я обратился к взводному и сообщил, что у меня утерян магазин от автомата. Предположив, что я мог его потерять в том месте, где нас проверяли, с его разрешения вернулся к месту у обочины. Убедившись, что меня никто не видит, я подобрал мешок и, уже не спеша, пересчитал содержимое. Возвращаясь назад, я спрятал мешок возле кладбища разбитых машин, под разбитой БМП. И, перепрыгнув через забор, вернулся в расположение. Потом рассказал всё Серёге, и вот теперь обо всём знаете и Вы, товарищ лейтенант.
- А сколько там долларов? – спросил я, поражаясь тому, что слышу и, когда услышал ответ, чуть не потерял дар речи.
- Очень много, деньги в пачках, по сто долларов в каждой из них. Одну пачку мы, правда, уже потратили, проели за это время. Их очень охотно меняют на чеки и афгани местные духанщики, так что жили мы последние месяцы перед дембелем, как никогда хорошо. Меняли их специально в разных дуканах, чтобы не засветиться. На обменянные афгани и чеки покупали все, что хотели. Часть потратили сами, а часть отдали ребятам нашего призыва, чтобы они купили что-нибудь на дембель. Остальные деньги находятся там же.
Наступила пауза. Ребята молча смотрели на меня, на мою реакцию, на то, что я услышал. Я же молчал, не зная, что и сказать. Только теперь я начал понимать, откуда в роте у бойцов всегда были афгани и чеки. Как ни зайдёшь в палатку во взводе, всегда имеются продукты, напитки, различные вещи, приёмники, магнитофоны. Олег как-то говорил мне, что бойцы живут лучше, чем мы, офицеры.
- Ребята, мне кажется, единственное правильное решение -это сдать деньги командованию, – наконец, промолвил я после затянувшейся паузы.
- Сдать-то можно, но ведь не поверят, что это всё. Начнут проводить расследование, будут таскать и допрашивать, где остальная сумма. Нам это ни к чему, так как может накрыться наш дембель, да ещё и в зону могут отправить. Но даже если и поверят, то эти деньги в штабе поделят между собой. Вы думаете, их сдадут в доход государству? - пылко начал доказывать один из сержантов.
- Товарищ лейтенант, – включился в разговор второй сержант – нам-то с этого что будет? Я вырос в деревне, у нас дома даже мотоцикла никогда не было и когда я вернусь домой, что меня там ждёт: работа в колхозе и ни копейки денег?
- Может, попробуем что-либо придумать, товарищ лейтенант. Ну, а если не получится, пусть лучше деньги лежат под БМП. Сдавать их - это приговаривать себя к сроку заключения. Вас за те бензовозы хотели посадить, а за доллары нас точно упекут на рудники, или еще куда – начал опять уговаривать меня второй из сержантов. Затем, не перебивая друг друга, они по очереди стали убеждать меня в своей правоте.
- Товарищ лейтенант, мы воевали эти два года честно, исполнили свой интернациональный долг сполна: мы были ранены, как и вы, что нас ждёт впереди? Жизнь только начинается, вы немного старше нас и вам тоже будут нужны деньги. Подумайте хорошо, ведь вы офицер и грамотней нас. Эти деньги можно, в конце концов, обменять на чеки, а чеки ведь выдают офицерам. Чеки можно офицерам вывозить в Союз. Нам с Серёгой много не надо, по две пачки долларов хватит.
- Мы приготовили на дорогу по две тысячи чеков, попробуем провезти, но их могут найти при осмотре.
У меня от всего этого пошла кругом голова и, сказав ребятам, что подумаю до завтрашнего дня, отправил их из канцелярии. Оставшись один, я начал размышлять – что же делать?
Конечно, сержанты во многом правы. Это и неудивительно, потому что за это время после засады у них было достаточно времени все обдумать. Засада была в начале февраля, а сейчас уже май месяц, три месяца – это период, за который можно было тщательно взвесить все «за» и «против».
Эх, как жаль, что нет Олега, я бы с ним обязательно посоветовался и поступил бы так, как он подсказал. Но командира нет, и в бригаде уже никогда не будет, его ожидает очень сложная жизнь – жизнь неподвижного инвалида. Если мои сержанты живы и здоровы, и рассуждают о необходимости денег, то каково будет Олегу жить дальше на инвалидную пенсию, которая будет мизерной? Мысли об Олеге и о его дальнейшей жизни окончательно убедили меня, и я решил рискнуть.
Собственно, чем я рискую? Только тем, что деньги надо провезти в Союз через таможню? Таможенники ищут обычно лишние джинсы, дубленки и дорогие вещи. Сколько раз я пересекал границу, еще ни разу меня и моих товарищей, кто со мной летел, не проверяли тщательно. Помогу сержантам, а заодно и Олегу на будущую его инвалидную жизнь. С этими мыслями я и ложусь спать.
7 мая. После завтрака в офицерской столовой я пошёл на перевязку. Рана уже полностью затянулась, и дальнейшие перевязки были уже не нужны. Вернувшись в расположенные роты, возле канцелярии обнаружил ожидавших меня вчерашних сержантов. Я сообщил им о своем решении и по их радостным лицам я понял, что они не верили в такой исход. Рота еще не вернулась, и я опять принялся за работу, прерванную вчера сержантами – сочинять характеристики.
Работать пришлось недолго, мое занятие прервал посыльный командира батальона, который с порога канцелярии передал приказ:
- Вас, товарищ лейтенант, вызывает срочно комбат!
Быстро поправив форму, я пошел к комбату, который стоял у входа в штаб батальона и, видимо, ждал меня.
- Нас вызывает комбриг. У тебя в роте все в порядке? – спросил он меня, когда я доложил о прибытии.
- Да, вроде, все в порядке, дембеля готовятся к отъезду. Может на выезде, что-то случилось? - предположил я.
Мы с комбатом быстрым шагом пересекли ряды палаток и плац, зашли в штаб бригады. Комбриг принял нас сразу же, как только о нас доложил его посыльный.
После того, как мы вошли и доложили о прибытии, комбриг поднялся, подошел к нам, стоящим недалеко от входа, и сказал:
- Сегодня в Ташкенте в госпитале скончался старший лейтенант Бодров. Звонил генерал, начальник ташкентского ВОКУ, просил прислать на похороны боевых товарищей. Поедете вы вдвоем. Идите, готовьтесь.
Ошеломленные этой вестью, мы вышли из штаба и, сев недалеко от входа, закурили. Я знал, что Олег был другом комбату. Они вместе, в одной роте, начинали служить здесь, в Афганистане. Варжавитин был командиром роты, а Олег Бодров – командиром первого взвода. Я часто слышал, как в свободное от службы время Олег обращался к комбату на «ты». Этого не позволял себе ни один из офицеров батальона. Выкурив по сигарете, мы молча пошли в расположение батальона. У меня все время стоял предательский ком в горле, и стоило больших усилий сдержать слезы горечи.
Придя в канцелярию, я вызвал старшину и сообщил ему о смерти Олега и о своем отъезде.
Приготовив повседневное обмундирование и оформив в штабе командировочные документы, я через два часа был готов к вылету. Старшина принес из каптерки вещи Олега, а документы, книги, фотоаппарат, портупею, записные книжки и другие мелочи мы нашли в канцелярии роты.
Все вещи, а их оказалось немного, мы уложили в его чемодан и мой рюкзак. Затем, открыв сейф, я нашел документы Олега Бодрова: удостоверение личности, партийный билет и расчетную книжку. Там же, в сейфе, я нашел орден Красной Звезды и орденскую книжку. Все это я аккуратно уложил в чемодан.
На этом подготовка закончилась, и теперь я только ждал, когда будет команда ехать на аэродром.
Вечером, на почтовом самолете мы вылетели с комбатом в Ташкент. На таможне я шел следом за комбатом и, когда таможенник спросил, не везем ли мы запрещенные грузы, наш грозный комбат немного грубо сказал таможеннику, что едем мы на похороны умершего в госпитале от ран боевого товарища и везем его личные вещи.
-
Сержан у тебя явно есть талант писателя. Я читаю в расхлеб. Смотрю, что отзывы от братьев такие же. Мои поздравления. Надо книгу опубликовать.Спосибо тебе! ;) :D
-
Таможенник махнул рукой и сказал: “Проходите”.
Мы с аэродрома Тузель на такси приехали в Ташкентское ВОКУ. В военном училище нас встретил дежурный по училищу, который проводил нас к начальнику ТВОКУ. Генерал, расспросив нас о службе, о войне и об Олеге Бодрове, распорядился, чтобы нас накормили и определили в гостиницу училища.
8 Мая. К 10 часам в клубе училища было назначено прощание с Олегом Бодровым. Он лежал в гробу совсем как живой, даже тяжелая рана не изменила его внешности. Рядом с гробом сидели мать, отец и брат, курсант третьего курса ТВОКУ.
После того как были сказаны прощальные слова начальником училища, пожилым генералом, и прошли в скорбном строю офицеры, курсанты и солдаты училища, прощаясь с выпускником 1980 года, золотым медалистом, мы поехали к дому родителей Олега.
По обычаю принятому у русского народа, усопший одну ночь должен был находиться дома. Собрались сокурсники Олега, было очень много военных, родственников и знакомых. Уже поздно вечером мы с комбатом уехали в военную гостиницу штаба ТУРКВО. В ресторане гостиницы, во время ужина, мы помянули Олега, по вспоминали о службе нашей совместной и высказали свою невыразимую скорбь и горечь по поводу гибели близкого и дорогого нам человека.
За ужином комбат сказал мне, что дембеля должны сегодня вылететь из Кандагара, может, они успеют завтра на похороны.
9 мая. В великий праздник дня Победы мы хоронили своего боевого товарища, гвардии старшего лейтенанта Бодрова Олега.
Подъезжая на такси к дому Бодровых, я еще издали увидел перед калиткой группу солдат в непривычной для нас в последнее время парадной форме.
У всех на груди блестели медали и ордена. Здесь были не только наши ротные военнослужащие, но и представители других подразделений батальона.
Они дружно приветствовали нас с комбатом: мы поздоровались с каждым из них за руку и вошли в дом.
Похороны были многолюдными, собралось очень много людей. Мне поручили идти перед гробом и нести на красной подушечке орден Красной Звезды.
На кладбище состоялся митинг, где выступил генерал–начальник училища, военком района, комбат и я. В своем выступлении каждый из нас, кто выступал, говорил о патриотизме и интернационализме, о воинах, кто погиб, также как гвардии старший лейтенант Олег Бодров.
Комбат сказал в своей прощальной речи, что Олега представили к третьему ордену Красной Звезды.
После похорон мы поминали Олега дома. Все время я чувствовал подкатывающийся временами комок к горлу, а когда выступал на митинге, не смог удержать слезу.
После похорон комбат разрешил мне съездить домой на несколько дней, но, учитывая то, что за столь короткое время мне ехать домой, только душу травить, я отказался от поездки и решил вернуться в бригаду. Сам же комбат в этом году поступает в Академию имени Фрунзе в Москве, и остается оформлять какие-то документы и готовиться к экзаменам.
Вечером я заехал на главпочтамт, отправил бандероли тем солдатам, кого не встретил на похоронах командира.
Затем поехал на пересыльный пункт, где народу было немного, и меня без проблем записали на завтрашний рейс вылетающий в Кандагар.
10 мая. Вечером я прилетел в Кандагар. Рота, еще вчера вернувшаяся из очередной призывной компании, находилась в расположении. К нам прибыли из учебной дивизии ТУРКВО сержанты и специалисты - всего около 15 человек.
Изучаем прибывшее пополнение и распределяем по взводам. Среди них оказалось два младших сержанта, прослуживших полтора года в учебной дивизии. Их отправили к нам как проштрафившихся военнослужащих. Оба они узбеки по национальности и сносно владеют русским языком. Несмотря на все мои усилия добиться, чтобы они рассказали о том, что они натворили в Союзе, я не смог получить ответа.
К нам прибыл новый командир роты капитан, худощавый, высокого роста офицер. Он прибыл из Союза по замене. Наш новый командир сразу же понравился всему личному составу своим умением расположить к себе людей.
Бывают такие люди, которые сразу вызывают симпатию, таким оказался наш новый ротный. После знакомства в канцелярии роты я рассказал офицерам, как прошли похороны Олега Бодрова. Затем, спросив разрешение у ротного, я выложил привезенные мною водку и вино, и мы сели за быстро накрытый стол. Помянули Олега, пожелали новому ротному успехов и, самое главное, остаться в живых. Засиделись до полуночи, вспоминая былые дни и загадывая, что нас ждет впереди. Офицеры ушли в офицерское общежитие, а я остался ночевать в канцелярии.
14 мая. Занимаемся по распорядку дня мирной жизни. Наш новый ротный входит в свои обязанности. Он очень любознателен и до всего хочет дойти сам. Целыми днями рассказываю ему о бригаде, о роте, знакомлю, характеризируя личный состав роты. Рассказываю, как проходят боевые действия при сопровождении, засаде, рейде. Ему сложнее, чем кому- либо другому из вновь прибывших офицеров, т.к. нет в живых человека, которого он прибыл заменить.
Обычно, когда прибывает офицер из Союза по замене, то человек, которого он заменяет, может несколько дней рассказывать о тонкостях службы и, таким образом, ввести его в курс дела. Не его вина, что некому сдать ему должность, теперь все приходится ему объяснять мне.
Комбата пока нет, а его обязанности исполняет капитан Игнатьев. Мои отношения с ним нормализовались, он уже давно относится ко мне, как мне кажется, даже лучше, чем ко всем другим офицерам батальона. На совещании офицеров батальона Игнатьев советует нашему ротному опираться во всем на меня, называя меня при этом опытным офицером.
Поговаривают, если Варжавитин поступит в академию, то комбатом будет назначен Игнатьев.
В роте с прибытием молодых солдат опять возникают случаи неуставных взаимоотношений. Проводим вместе с офицерами индивидуальную работу со старослужащими. Наказываем тех, кто особо проявил себя в неуставных взаимоотношениях к молодым солдатам, это приносит, какое–то улучшение дисциплины, но изжить полностью неуставные взаимоотношения все же не удается: вся тяжелая и грязная работа взваливается на вновь прибывших солдат. Это еще полбеды, бывают случаи издевательства над молодыми: их бьют, заставляют работать, не дают спать после отбоя. Посоветовавшись, мы с ротным принимаем решение, что теперь офицеры будут ночевать в палатке с личным составом своих взводов.
До нас доводят по пятницам приказы и директивы Министерства обороны, начальника Главного политического управления, командующего округом и командующего армией. В этих приказах директивах выражается большая озабоченность наших главных руководителей армии по поводу воинской дисциплины и особенно неуставных взаимоотношений среди военнослужащих. В приказе по армии, который доводился нам на последнем совещании, среди частей Ограниченного контингента советских войск в Афганистане наша бригада была отмечена как одна из частей, где больше всего нарушений воинской дисциплины, преступлений на почве неуставных взаимоотношений.
Наша бригада по показателям прошлого года была отмечена в приказе по армии, наряду с некоторыми другими частями, где больше всего случаев дезертирства и членовредительства. Командир бригады на последнем совещании очень сильно распекал некоторых командиров и политработников подразделении, в которых были нарушения воинской дисциплины. Он также пообещал впредь снимать с должности тех офицеров, у кого в подразделениях будут случаи неуставных взаимоотношений и преступлений.
Я во всем согласен с комбригом в том плане, что дисциплина во многом зависит от нас, офицеров. Особенно если солдаты не видят в офицерах положительного отношения к служебному долгу. Все офицеры роты стараются быть всегда с личным составом. С утра и до вечера, на всех мероприятиях, определенных распорядком дня, как привязанные, ходим с бойцами. И это приносит некоторый определенный успех в деле наведения уставного порядка.
Последнее время к нам в бригаду зачастили всевозможные комиссии из Кабула, Ташкента и Москвы. Приезжают генералы, полковники, проверяют, как организована та или иная сфера жизни нашей военной службы.
Вспомнив, как раньше Бодров шел на определенные хитрости, встречая посещающие нас высокие комиссии, я подсказал их ротному. В частности, перед появлением в нашем расположении комиссии мы заставляем солдат надевать ордена и медали, учим их, как надо отвечать на вопросы высоких гостей и т.д.
Увидев на груди у солдат боевые награды, обычно члены комиссии относятся к нашим просчетам и ошибкам более лояльно, проявляя понимание и снисхождение.
18 Мая. Готовимся к рейду в зеленую зону на юге Кандагара. По данным разведки, в кишлаках южнее Кандагара, скопились банды душманов, прибывшие из Ирана. Эту информацию нам доводит начальник штаба бригады, собрав всех офицеров подразделений, которые будут принимать участие в этой операции.
Наш батальон участвует в полном составе, также будут задействованы две роты десантно-штурмового батальона и разведывательная рота.
Артиллерийский дивизион бригады будет поддерживать нас своим огнем. Подразделения дивизиона закрепляют за каждым из подразделений пехоты разведки и десанта. В наших интересах будет работать авиация, для чего с нами вместе в цепи будут идти авиационные наводчики.
Подготовка к операции велась уже несколько дней, и завтра утром мы выступим. С нами вместе будут действовать подразделения афганских вооруженных сил из 2-го армейского корпуса. Офицеры, между собой говоря о будущей операции, винят командование бригады в том, что боевые совместные действия с подразделениями афганцев имеют всегда плохой результат. Во-первых, в рядах «доблестных» афганских воинов очень много душманских осведомителей и о наших планах уже, наверное, известно душманам. Во-вторых, афганские подразделения в период непосредственного соприкосновения с душманами проявляют трусость и малодушие, и воевать придется опять нам самим.
Есть еще ряд причин недовольства нашими офицерами действий афганских подразделений, в частности, говорят наши офицеры, афганские подразделения могут в опасной ситуации всем своим ротным или батальонным составом перейти к душманам или открыть нам огонь в спину. Чем дольше я служу в Афганистане, тем больше прихожу к осознанию того, что никакой революции народно-демократического характера здесь не было. И все, что мы здесь делаем, толкуется, по учению классиков марксизма-ленинизма, экспортом революции.
Афганистан – отсталая аграрная страна, еще не преодолевшая феодальный строй и не готова в силу многих объективных причин к таким преобразованиям. Откуда здесь могли возникнуть революционная ситуация и предпосылки социалистической революции?
Из курса научного коммунизма и истории КПСС я знаю, что любое общество в своей истории должно преодолеть все этапы ступенчатого развития. Мы в военном училище четко усвоили, что такое общественно-экономическая формация. Первая такая общественно-экономическая формация в виде первобытнообщинного строя сменилась по мере развития рабовладельческим строем. В свою очередь, его сменил более прогрессивный, феодальный строй, который был сменен капиталистическим строем. И только когда антагонизм капитализма достигнет его высшей степени развития, приводя к неразрешимости народных социальных проблем, возникает революционная ситуация и социалистическая революция.
Афганистану нужно несколько веков, чтобы прийти хотя бы до примитивного капиталистического строя. Власть Бабрака Кармаля держится на штыках советской армии, это не только мое частное мнение, об этом говорят почти все офицеры.
Я встречал на боевых совместных действиях в рядах афганских подразделений узбеков, казахов. Понимая друг друга, мы общались с ними. И то, что я слышал от них, только подтверждает мое мнение высказанное выше.
Все военнослужащие армии ДРА не умеют читать, писать, и большей частью не понимают, зачем воюют, и зачем здесь находимся мы. С такими ребятами много не навоюешь.
Мне иногда кажется, если бы не было нашей 40-ой армии, душманы давно бы свергнули власть НДПА. Рассуждая о ситуации в Афганистане, мы ни в коем случае не обсуждаем это при солдатах. Наоборот, проводя политинформации и политические занятия, мы, офицеры, твердим об интернациональном долге, о прикрытии южных рубежей Родины от размещения ракет средней дальности американцами и НАТО.
Я замечаю, что события последних месяцев наложили на меня большой отпечаток и даже более того, изменили мое отношение к жизни. Злополучное уголовное дело, которое хотели искусственно навесить на меня, затем гибель Олега, ранение, все это сказывается на моем сознании.
Особенно не могу смириться со смертью Олега. Золотой медалист, мастер спорта по плаванию, перспективный командир, Олег ничего в жизни не успел увидеть хорошего. Его детство прошло в трущобах на окраине Ташкента в бедной семье, он как-то говорил, что мечтал в детстве о мотоцикле. Затем военное училище, с четырьмя годами, проведенными в казарме. Потом служба, командование взводом. Служба в Афганистане, болезни, гибель товарищей, подчиненных. Олег даже девушку любимую не успел встретить, не говоря уже о других важных и интересных в жизни вещах.
Олег погиб, его больше нет, но жизнь ни на минуту не остановилась, через год все забудут, что был такой парень Олег Бодров, исключая, конечно, его родных. Я, разумеется, не забуду, комбат не забудет, и еще его друзья не забудут. Вот и все, кто будет помнить этого офицера. Невольно вспоминаются слова великого поэта-песенника В. Высоцкого:
«В бою теряем мы лучших товарищей»
«На скаку не заметим, что рядом товарищей – нет!»
Спросить сейчас, к примеру, у командования бригады, кто из них знает Бодрова, я уверен, что мало кто ответит. А жизнь продолжается, и каждый день здесь, в Афгане, погибают офицеры и солдаты. Вчера я узнал, что утонул мой земляк, старший лейтенант Ибраев – замполит роты третьего батальона. Впервые его я увидел год назад в штабе Среднеазиатского военного округа, когда с нами беседовал генерал перед отправкой в Афганистан.
Из тех ребят, что присутствовали тогда на беседе, нас трое попало в 70-ю мотострелковую бригаду. Я и Виктор Девятериков, замполиты рот, служим во втором батальоне, а старший лейтенант Ибраев замполит роты в третьем мотострелковом батальоне. Утонул он в мирной обстановке, спасая тонущего взводного командира в небольшой речушке, на берегу которой они отмечали присвоенное звание одного из офицеров.
Смерть бывает разной, как на поле боя, так и в мирной жизни. Но от этого она не бывает другой или легкой, она также тяжело воспринимается умом и сердцем. К смерти товарища, молодого офицера в расцвете сил не привыкнешь, идёт какое-то внутреннее неприятие этого, несогласие с этим. Тем более нелепой, несуразной во время войны становится смерть от болезней, или вот, как здесь, утонул, отдыхая у реки. На этом заканчиваю писать, надо отдохнуть и выспаться перед боевой операцией.
19 Мая. Утром, проснувшись, почему-то вспомнил, что сегодня день пионерии. В этот день в родном моем селе Урыль с утра готовили костер, сносили из близлежащей тайги сухие ветки и делали большую пирамиду из дров. Вечером собирались всей пионерской дружиной школы и поджигали этот костер, пели песни, веселились. Это было здорово, никогда я не забуду свои пионерские годы. Вспоминаю даже отрывок стихотворения того времени:
Откройте окна и двери,
Чтобы ветер свистел в ушах,
Чтобы сердце затрепетало,
И рванулось через порог.
Пионерия, пионерия!
Ты начало самых дальних
Наших дорог.
Да, действительно, это было начало моих дорог. И вот теперь сидя в БТРе, везущем меня на юг Кандагара, думаю, что там ждёт впереди, не оборвется ли моя дорога жизни в этой боевой операции.
Прибыв к месту проведения боевых действий, мы с ходу спешились и вошли в зеленую зону.
Капитан Игнатьев, учитывая, что ротный наш еще не имеет боевого опыта, поставил нас на менее опасное направление. В центре боевых порядков уступом вперед идет шестая рота, слева пятая и справа находимся мы.
В первый день мы прошли зеленую зону спокойно, не встретив сопротивления душманов. Среди офицеров пошли разговоры, что их уже, наверное, нет, что они, якобы, узнав о наших планах, покинули эти места. С нами вместе действует подразделение афганской армии. Их боевая задача во взаимодействии с нами прочесывать встречающиеся на нашем пути жилые кишлаки. Их действиями мы довольны, но это до тех пор, пока не слышно выстрелов душманов.
К вечеру выходим из зеленки, прочесав весь определенный нам командованием район зеленой зоны, в пустыню, где нас ожидает бронегруппа и подразделения тыла.
Комбриг собирает командиров и проводит с ними совещание с постановкой боевой задачи на завтра. Более подробно боевую задачу нам разъясняет комбат, собрав всех офицеров возле своего БТРа.
Ночь проведем в пустыне, а сейчас отдыхаем, кушаем приготовленный на полевой кухне ужин.
Я, поужинав, готовлю себе постель и ложусь спать у БТРа. Перед сном, глядя на звёздное небо, ловлю себя на мысли, что где-то там далеко в мирной жизни,
-
там далеко в мирной жизни, может, сейчас на эти звёзды смотрит кто-то из моих родных и думает обо мне. Вспоминаются дискуссии в училище о возможностях телепатии. Что же такое эти звёзды? Мерцающие, бесконечно далёкие и в то же время притягательные и магнетические. Невольно вспоминаются слова немецкого философа И. Канта из курса философии в военном училище о том, что человеку всегда интересны и недосягаемы глубины двух вещей, звёздного неба и человеческой души. Не ручаюсь за точность фразы, но смысл её был таков. Под такие философские мысли медленно засыпаю особым тревожным сном.
25 мая. Все эти дни, проведенные на боевых действиях, никак не мог уделить время дневнику и только сегодня, по приезду в бригаду взялся за описание этих дней.
Рано утром 20 мая мы были переброшены в другой район зеленой зоны и зашли в нее для выполнения поставленной боевой задачи. Этот район мне был уже знаком. Мы здесь были в прошлом году в рейде, где-то в этих местах меня ранило. Пройдя по зеленому массиву совсем немного, мы были вынуждены остановиться. Шестая рота батальона была остановлена ожесточенным огнем со стороны душманов. С пустыни был вызван огонь артиллерии и, пока они обрабатывали снарядами указанную артиллерийским наводчиком местность, мы лежали без действия. Наконец поступила команда «вперед», но пройти нам пришлось совсем немного. Опять завязалась перестрелка на участке шестой роты.
По радиостанции, которая была у меня, я слышал переговоры и был в курсе событий. Появились первые раненые и убитые. Продвижение остановилось, надо было эвакуировать в пустыню убитых и раненых.
Услышал по рации и то, что тяжело ранен замполит шестой роты, старший лейтенант Девятериков. Виктор получил ранение несколькими пулями в ногу и живот. Позже я узнал, что он получил ранение, пытаясь вынести с поля боя своего раненого подчиненного.
Получается что из троих, прибывших в бригаду после известной беседы в штабе САВО, Ибраев погиб, Девятериков ранен, дважды был ранен и я. А ведь мы, все трое – политработники, не офицеры спецназа, разведки, передовых подразделений.
Вспомнил я эпизод беседы в штабе пересылки, когда один из офицеров штаба, окончивший командное училище, узнав, что я политработник, не скрывая некоторой спеси, сказал: «Будешь в тихом месте, в штабе оформлять наградные на настоящих героев, писать протоколы, короче, нерисковая работа».
Хотел бы я увидеть его здесь на этой нерисковой работе замполита в боевом строю со 100% ранением и гибелью, когда на деле требовалось показать солдатам и офицерам, что такое героизм во имя Родины, к которому горячо призывал на политзанятиях.
Подобные легковесные мысли и суждения о работе политработников в нашей армии были совершенно несправедливы необъективны. Пока же, отражая в дневнике ход боевых действий, можно отметить то, что ближе к вечеру, прижав душманов к пустыне, где уже находились другие подразделения бригады, с помощью вертолетов и авиации удалось нам подавить их сопротивление и уничтожить.
Остальные дни операции прошли без особых проблем и сопротивления душманов. Ничего интересного не произошло. И мы, закончив прочесывание нескольких зеленых зон, сегодня к обеду возвратились в бригаду.
26 Мая. Вчера поздно вечером меня вызвал капитан Игнатьев и приказал собираться в командировку, сопровождать тело погибшего солдата из шестой роты.
Утром, оформив в срочном порядке документы в штабе, я прибыл в госпиталь, забрал тело погибшего солдата и на самолете убыл в Шинданд. Все произошло, как и в предыдущие мои командировки, так что особо расписывать нечего не буду.
Из Шинданда завтра мы вылетаем в Союз, на «черном тюльпане».
Погибший солдат, которого я сопровождаю, родом из Свердловской области, жил недалеко от областного центра. «Погиб при выполнении интернационального долга, на боевой операции, проявив стойкость и мужество», - так скупо и сухо написано в сопроводительных бумагах.
Он отслужил в ДРА полтора года и осенью должен был вернуться домой.
От жары труп начал разлагаться и уже в морге едва смогли его обмыть, одеть и уложить в цинковый гроб. Гроб приказано не вскрывать. Пока доберемся до конечного пути следования, тело может разложиться еще сильней. Об этом говорит, инструктируя меня, начальник морга – подполковник. Ночевать пришлось все в том же общежитии госпиталя, где останавливался и раньше. Нас всего из Кандагара прилетело девять сопровождающих, соответственно, у нас девять гробов. В последнее время мало кто желает ездить в такие командировки.
Во-первых, путешествие в грузовом отсеке самолета в соседстве с разлагающимися телами, дело очень неприятное. От запаха разложения даже не спасает цинковый гроб, запаянный со всех сторон.
Во-вторых, поездки иногда затягиваются на длительный период времени. И самое главное, третье, время в командировке не зачитывается, как служба день за три, и соответственно, не выплачивается за эти дни зарплата в чеках.
Имея очень скудную зарплату, многие офицеры за время службы в Афганистане стараются накопить несколько тысяч чеков. Почти каждый из офицеров, вернувшись в Союз, мечтает купить «Жигули», хотя бы самую дешевую модель, которая стоит пять тысяч рублей.
Получая письма от бывших сослуживцев, которые заменились и уехали в Союз, мы знаем, что жизнь там очень непростая: сплошное безденежье и жалкое существование ожидает офицеров в Союзе.
Узнаем мы и о том, что в магазинах большие очереди повсеместно и ничего невозможно купить, даже имея деньги. В связи с антиалкогольной кампанией, развернутой партией и правительством, в вино-водочных магазинах выстраиваются километровые очереди.
Ребята обсуждают эти меры между собой, говорят так, что наш народ пил, пьет и пить будет. А запретный плод он сладок вдвойне. Если не будут продавать алкогольные напитки в магазине, их будут делать люди в домашних условиях, но пить все равно будут.
Замечаю про себя, что когда находишься вдали от Родины, то еще больше интересуешься всем тем, что происходит в стране. Мы по несколько раз перечитываем приходящие с опозданием газеты и журналы, слушаем рассказы приезжающих из Союза товарищей, живо интересуемся всеми событиями, знаем все, что происходит на родине. И мы, находясь в отрыве от страны, переживаем за нее больше чем кто-либо другой, особенно если чувствуем что не все с ней в порядке.
Ну, ладно, на сегодня заканчиваю философствовать. Ложусь спать, хочу отдохнуть.
30 Мая. Сегодня, наконец-то, завершилась моя командировка, я довез тело солдата к нему домой и выполнил все, что необходимо, похоронив погибшего на войне солдата. Не стану описывать это печальное событие, все было, как на похоронах раньше: слезы родителей и родных, патриотические выступления на митинге и т.д.
В городе Свердловске, куда привез меня автобус ПАЗ из райцентра, я купил в авиакассе билет на рейс Свердловск – Усть-Каменогорск.
Походил по городу, изучил центр города и вечером уехал в аэропорт. Вылет из Свердловска был поздно вечером, и до Усть-Каменогорска я добрался уже глубокой ночью. Остаток ночи продремал в зале аэропорта. Билетов в кассе на Больше - Нарым не было и кассирша, молодая женщина, обещала помочь перед самой отправкой самолета.
В общем, не буду углубляться в подробности моего пути домой, с небольшими трудностями, я все же доехал до дома. Радости родителей не было предела - сын приехал на побывку. У меня оставалось 5 дней командировки, и эти дни я провел у своих родителей.
4 Июня. Сегодня после обеда я вернулся в бригаду на почтовом самолете. В бригаде все по-прежнему. За время моего отсутствия прошла боевая операция, в ходе которой произошли потери среди личного состава. В нашей роте погибли два сержанта и трое солдат, несколько человек получили ранения.
На сегодняшний день в роте пребывают всего 69 человек личного состава. Многие находятся на лечении в госпиталях. Опять прошла волна гепатита и брюшного тифа.
Меня сразу после приезда вызвал к себе капитан Игнатьев и приказал исполнять обязанности замполита батальона. Наш замполит батальона заболел желтухой и находится на лечении в Союзе.
На данный момент в батальоне из политработников осталось нас только двое – я и замполит пятой роты Сергей Малыгин. Лейтенант Малыгин прибыл к нам в батальон не так давно по замене. Учитывая стаж пребывания в Афганистане, получается, что я из нас двоих более опытный, как сказал Игнатьев, и поэтому он возлагает на меня обязанности замполита батальона. Прошу капитана разрешить мне выезжать на боевые действия с личным составом роты в своей штатной должности.
Игнатьев к просьбе моей относится с пониманием и дает свое согласие. Весь остаток дня я провел в ленинской комнате, работая с документацией замполита батальона, приводя ее в надлежащий порядок.
В ходе работы с документами и общения с офицерами и солдатами батальона, я узнал много нового, что произошло в бригаде за время моего отсутствия.
Самый главный вывод из всего того, что я узнал из слов своих сослуживцев, следовал, что афганская война перешла к новой, более напряженной фазе. Прошедшие боевые действия и сопровождение колонн показали, что душманы еще сильнее активизировали свои действия против наших войск. Сейчас ни одна колонна не достигает своей конечной цели, не будучи обстрелянной.
Каждый день в бригаде погибают или получают ранение солдаты, сержанты и офицеры. За время моего отсутствия территорию бригады два раза обстреливали из реактивных снарядов. Один снаряд разорвался прямо на плацу, и от этих обстрелов пострадало несколько человек.
Из рассказов офицеров узнаю о новом способе ведения боевых действий у душманов, так, совсем недавно у душманов появились переносные пусковые установки для запуска реактивных снарядов увеличенной дальности. В район пуска мятежники, как правило, прибывают на автомобилях, на которых установлены пусковые установки. После обстрела, который занимает очень короткое время, автомашина покидает район еще до открытия ответного огня нашими артиллерийскими подразделениями.
Применяется и такой другой способ, когда душманы устанавливают реактивные снаряды ночью, подключая к ним пусковое устройство с фиксированным временем запуска, и уходят из этого района. В назначенное время осуществляется обстрел. Ответный огонь наших войск по району, из которого осуществляется пуск реактивных снарядов, в таких случаях ничего не давал. До этого времени наша бригада обстрелам еще ни разу не подвергалась.
Активизировалось душманами также и «дорожная» война, с целью уничтожение боевой техники, автомашин, а так же для захвата пленных, вооружения и материальных средств. Нападения на колонны осуществляются почти каждый день.
За первое полугодие 1984 года, по сравнению с аналогичным периодом 1983 года, в нашей бригаде потери среди личного состава возросли в два раза. Об этом я узнал из беседы с командиром шестой роты, забежавшим по делам в ленинскую комнату батальона.
Ему это стало известно из прошедшего совещания, проводимого комбригом с комбатами и заместителями командиров батальонов. Командир шестой роты сейчас временно исполняет обязанности начальника штаба батальона.
5 Июня. Сегодня получив приказ из политотдела бригады, начинаю собираться в дорогу. Меня назначили замполитом колонны, которая завтра убывает в Шинданд. Начальником колонны назначен майор, начальник инженерной службы бригады.
Получив инструктаж в политотделе, знакомлюсь с обязанностями замполита колонны, которые предстоит выполнять, начинаю готовиться к выполнению данной боевой задачи.
В расположении роты занимаюсь этой подготовкой к предстоящей командировке: чищу автомат и пистолет, собираю и укладываю в вещевой мешок продукты, два боекомплекта, белье и все остальное, что необходимо будет в дороге. Закончив приготовления, иду в штаб бригады. В штабе с помощью офицеров политотдела изучаю материалы, имеющиеся в штабе, о ведении боевых действий душманами. Особенно меня интересует душманская тактика борьбы с нашими автомобильными колоннами.
Сидя в общей комнате политотдела за свободным столом, изучаю документы и вот что узнаю об этом. Засадные действия на автоколонны душманы стараются проводить круглый год. Тактика ведения боевых действий зависит от условий местности, характера объекта, имеющегося в наличии сил и средств. При подготовке к нападению на колонны минируются отдельные участки дороги, устраиваются завалы. Боевой порядок душманов в засаде, как правило, включает в себя группы захвата, прикрытия и отвлекающих действий.
При приближении колонны к месту засады, специально выделенные стрелки-снайперы открывают огонь по водителям и старшим машин. Для остановки колонны применяется подрыв головной машины управляемыми минами. Для борьбы с
-
бронетехникой, идущей в составе колонны, применяются душманами гранатометы и крупнокалиберные пулеметы. Для временного прекращения движения колонны по дорогам, душманы устраивают засады, завалы в месте, где их преодоление и расчистка затруднена. Завалы душманы иногда минируют, а на господствующих высотах для их прикрытий устраивают позиции ДШК и других огневых средств. Если колонна большая и хорошо оснащена боевой техникой, ее стараются раздробить на части с последующим уничтожением скопления машин.
Для этой цели подрываются управляемые заряды в начале, середине и конце колонны, либо они расстреливаются из гранатомета. Иногда основная часть колонны пропускается, а нападению подвергается оставшаяся часть колонны. Это основные действия душманов при нападении на колонну, но одновременно применялись и другие приемы.
Я, честно говоря, немного опасаюсь предстоящей поездки, которая для меня является еще неведомой. До сих пор я участвовал в сопровождении колонн на блоках, прикрывая ее, но ни разу не находился в самой колонне.
После изучения и работы со специальной литературой я был проинструктирован заместителем начальника политотдела. Он рассказал мне, что и как я должен делать как замполит колонны, во время движения колонны, на привале, по прибытию и так далее. Получил от него свежие газеты и брошюры для проведения партийно-политической работы на марше.
После этого нашел майора, начальника колонны. Представился ему, как положено по Уставу. Затем, получив у него инструктаж и список личного состава, узнал место и время убытия. Остаток дня я провел в канцелярии своей роты, готовил документацию замполита колонны и походную ленинскую комнату.
6 Июня. Весь день проходит в подготовке к маршу. Знакомлюсь с офицерами, сержантами и солдатами колонны, со всеми, с кем предстоит выполнять боевую задачу на предстоящем марше.
Личный состав колонны состоит из солдат и сержантов нашей бригадной автомобильной роты и роты материального обеспечения. Внутри колонны обеспечивать безопасность будут два взвода из третьего мотострелкового батальона на БТРах. Начальник колонны проводит с нами занятия и инструктаж по действиям: в случае нападения на колонну, подрыва машины на мине, завалов на дорогах и т.д.
Мое место в колонне на Газ-66 с будкой, где находятся основные средства связи с бригадой. Кроме меня в машине будут находиться два связиста и водитель. В колонне мы будем передвигаться в середине. Всего в колонне, включая отряд сопровождения на БТРах, будет девятнадцать единиц техники. Колонна пойдет дальше в Союз за грузом. Наша задача – довести ее до Шинданда, где будет формироваться большая колонна, которая затем поедет в Союз.
7 Июня. Как и планировалось, в десять часов, прослушав боевой приказ на марш, мы выехали из расположения бригады. Дорога эта мне знакома, по ней мы всегда ездили на боевые действия, в сопровождении колонн.
Проезжаем Кандагар, людей на улице много, это значит, что будет все спокойно. Наш батальон стоит на сопровождении сразу за городом, это вижу по номерам БТРов начинающихся с цифры «2».
Колонна проскакивает на большой скорости опасные участки, где зеленая растительность приближается к дороге.
Последний блок нашего батальона, где обычно я стою со своим экипажем, остается позади.
После небольшого промежутка пустынной местности, опять выезжаем в зеленую зону, где на опасных участках выставлены блоки нашими солдатами из третьего мотострелкового батальона. Я внимательно осматриваю всю местность справа, ожидая обстрела колонны. Все обходится, в целом, нормально. Только перед самым выездом из зеленой зоны колону обстреливают из автоматического оружия из густого зеленого массива, что находится справа от нас. Впрочем, огонь ведется издалека и не приносит нам неприятностей. Солдаты на блоке завязывают бой с ведущими стрельбу душманами. Мы же выскакиваем из зеленой зоны и оказываемся в настоящей пустыне.
Дорога, по которой мы едем, представляет собой уложенные в два ряда бетонные плиты. И на стыках этих плит колеса автомобиля издают такой же звук примерно как стук колес поезда.
Мы долго едем по пустыне и следующую остановку делаем в кишлаке Лашкаргах. Здесь расположен отдельный парашютно-десантный батальон. Устраиваем привал, осматриваем машины, заправляемся водой.
Начальник колонны, собрав офицеров, говорит, что мы должны рассчитывать только на себя, дальше, на очень большом промежутке пути, нет наших воинских частей.
Вскоре мы снова движемся вперед.
Однообразный пейзаж вскоре навевает скуку, и я начинаю думать и вспоминать отдельные эпизоды из своей прошедшей жизни. Здесь, в Афганистане, так происходит со мной довольно часто, когда я мысленно переношусь в прошлое. Вспоминаю свое далекое детство, юность, курсантскую пору, первые годы службы офицером. Это как-то помогает мне отвлечься от обыденности, наскучившей до предела.
В основном я мысленно переношусь в детство, в самое лучшее время для любого человека. Вспоминаю, как мы с ребятами на летних каникулах уходили с утра за 15 километров на озеро Тихое. По дороге на озеро проходили по лесу, где почти на каждом шагу можно было сорвать спелую ягоду или кедровую шишку. Прибыв на озеро, мы начинаем ловить рыбу. Порыбачив, готовим на костре обед и купаемся в протекавшей рядом речке Урыльке.
Вот мы с Казбеком, моим другом детства, у него дома делаем для себя деревянное оружие для игры и его отец, дядя Ахмет, терпеливо помогает нам в этом занятии. Или как мы с друзьями вместе идем по стрельбищу наших пограничников и разыскиваем пули от автоматов и пулеметов и соревнуемся, кто их больше собрал. Иногда попадаются целые боеприпасы, это у нас считается большой удачей и мы, разведя костер, укладываем патрон на раскаленные угли и, спрятавшись, ждем выстрела.
Вспоминаются обычно такие курьезные эпизоды из жизни, которые никогда не забудешь, ведь они остаются в память на всю жизнь. Как-то один из моих друзей детства нашел пулю от автомата и, положив ее в рот, случайно проглотил. Как мы тогда перепугались за его жизнь. Мы по–детски наивно думали, что пуля погубит нашего товарища. Внимательно наблюдая за ним, мы ждали летального исхода. Но все обошлось, и он, из боязни быть наказанным родителями, ничего не сказал. Пуля, совершив по желудочно-кишечному тракту свой недолгий путь, к счастью, благополучно покинула его.
Таких эпизодов из далекого детства, вероятно, много у каждого из нас. Ловлю затуманенный, устремленный вдаль пустыни взгляд солдата и думаю, что и он, вероятно, мыслями там, в далеком детстве. Чередуя воспоминания с короткими отрывными фразами разговоров, мы, весь день двигаясь по пустынной местности, к вечеру встали лагерем в пустынном месте, отъехав от дороги несколько километров в сторону.
Недалеко протекала небольшая река, и наш начальник колонны, видимо, поэтому выбрал это место. Поужинав, мы выставили посты и, распределив дежурство среди офицеров, разошлись по своим машинам. Мне выпало дежурить под утро и я, не теряя времени, заснул на земле возле своей машины.
Меня разбудил лейтенант из отряда сопровождения в пять часов утра, и я приступил к своим обязанностям дежурного по нашему временному лагерю. Проверял посты, будил нерадивых заснувших на посту бойцов и следил в целом за порядком в нашем лагере.
8 Июня. Утром, после подъема, помывшись в реке и позавтракав, мы отправились дальше по своему маршруту. Наш начальник колонны знал маршрут движения очень хорошо и перед опасными участками по рации или, остановив колонну, проводил с нами инструктаж.
Дорога продолжала пролегать в пустынной местности, но теперь иногда мы продвигались среди невысоких гор.
Горы таили в себе опасность, с этих гор могли нас обстреливать душманы. И они это делали, об этом можно было судить по разбитой и сгоревшей технике, встречающейся иногда на обочине дороги. С самого начала нашего движения из Кандагара я приступил к подсчету подбитых и сгоревших машин, их было больше сотни. Вначале я решил их считать, но, где-то отвлекшись, я сбился со счету.
Иногда некоторые машины останавливались, у них закипали радиаторы от сильной жары, лопались шины. И колонна вынуждена была останавливаться и ждать устранения неисправностей.
Продвижение колонны к конечному маршруту идет очень медленно. Несколько машин пришлось взять на сцепку, так как завести их двигатели не смогли. Мой водитель, солдат, отслуживший год в Афганистане, оказался очень словоохотливым малым. Он мне рассказывает об этой дороге много интересного.
Из его слов я узнал, что самое опасное место нас ожидает впереди, где будут сплошные горы, которые нависают над дорогой с обеих сторон. Мой водитель по этой дороге едет уже четвертый раз в составе колонны. Самым опасным участком для колонны, по маршруту Кушка – Кандагар является дорога при подъезде к Кандагару. Остальные участки на этом отрезке хоть и обстреливаются и подвергаются нападению, не так страшны.
Водитель рассказывает, что самой опасной службой и тяжелой работой у водителей, здесь, в Афгане, считается водить бензовозы - наливники. Достаточно попадания трассирующей пули и малейшей искры по цистерне, после чего не соберут даже костей водителя. От прямого попадания в бензин машина может взорваться и тогда ее от взрыва отбрасывает далеко от места ее движения. Все это он видел не раз своими глазами.
- За каждый рейс из Союза в Кандагар, водителя должны награждать, товарищ лейтенант. Профессия наша, хоть и не совсем боевая, но рискуем мы своими жизнями, пожалуй, наравне с летчиками.
Честно говоря, только сидя в кабине автомобиля, и находясь в составе движущихся в колонне машин, начинаешь понимать, какая тяжелая это служба водителя колонны. Огромное лобовое стекло котором ты виден из обеих обочин для врага. Кроме этого существуют и другие опасности, вечно сопровождающие водителей колонн.
Вспомнив то злополучное сопровождение, за которое меня чуть не посадили, я начал понимать состояние водителей, которые от пережитого заливали свой страх и стресс водкой. Вот и впрямь, как тут не вспомнишь библейское выражение: «Не суди, да не судим будешь». Я ведь их тогда осуждал за употребления алкоголя. Теперь мне становится понятно их состояние, ведь каждый их них тогда мог бы сгореть со своей машиной.
Водитель, видя мое напряжение, меня успокаивает:
- Товарищ лейтенант, да Вы расслабьтесь, нападений на нас, скорее всего, не будет. Душманы, как правило, обстреливают машины, идущие в обратном направлении, те, что идут с грузом.
Это меня немного успокаивает, и я замечаю, что даже порой начинаю дремать.
На привалах мои солдаты готовят кушанье, чай и кормят меня. Они сегодня даже приготовили пельмени на ужин, чему я очень удивился. Вместо фарша ребята завернули в тесто тушенку, и получилось совсем неплохо.
9 Июня. К обеду прибываем в пункт назначения г. Шинданд, где дислоцируется 5-мотострелковая дивизия. Наша колонна останавливается возле парка боевых и специальных машин и выстраивается несколькими рядами.
Начальник колонны, оставив за себя старшим колонны командира автомобильной роты, уходит в штаб дивизии для доклада.
Мы все офицеры, прапорщики и солдаты нашей колонны отдыхаем в тени своих машин. Через два часа наш майор появился, и началась передача колонны, начальнику другой колонны, который поведет ее дальше в составе дивизионной колонны в Советский Союз.
Наш отряд сопровождения, а вместе с ним майор и я, завтра выезжаем назад с другой колонной, которая едет в Кандагар с грузом.
К вечеру, закончив все дела, мы с майором и офицеры отряда сопровождения идем в общежитие рядом со штабом дивизии. Ужинаем в столовой для офицеров штаба дивизии. Нас, офицеров, прибывших с колонной, без лишних вопросов кормят в офицерской столовой, даже не спрашивая продовольственного аттестата. Питание офицеров здесь организовано лучше, чем у нас в бригаде, больше выбора и гораздо вкуснее.
После ужина пришел в общежитие наш майор, которого после ужина мы потеряли из вида. Он принес две бутылки водки, которые мы вчетвером под закуску из консервов совместно выпили. Немного расслабившись после выпитого, мы начали рассказывать друг другу о своих впечатлениях, коллективно соглашаясь с тем, что быть в колонне и прикрывать ее не одно и то же, даже если и ничего не случилось. После ужина разошлись спать пожелав, друг другу благополучного возвращения в часть.
13 июня. Мы еще находимся в Шинданде, колонну нашу задержали на несколько дней. О причинах задержки ничего нам не говорят, даже наш майор не в курсе. Он немного нервничает, и это вызывает у нас беспокойство. Солдаты наши, из отряда сопровождения, кажется, знают больше нас и говорят, что ожидается еще несколько колонн из Союза в Кандагар, и командование хочет их отправить вместе с нами.
-
Каждый день мы начинаем с того, что идем к техническому парку и ожидаем отправления, и каждый день после обеда дают отбой.
Наконец, сегодня ситуация проясняется, возле парка выстроилась большая колонна бензовозов, приехавшая вчера ночью.
Завтра отправляемся в путь. Сегодня проводится инструктаж, определяются места в колонне. Мне определяют место в БТРе нашего отряда сопровождения, который будет идти в голове и обеспечивать безопасность движения колонны.
Теперь я буду действовать как обычный солдат из экипажа БТРа.
14 июня. В восемь часов утра наша колонна медленно, вытянувшись на большую длину, тронулась в путь.
БТР, в котором еду я, идет вторым в голове колонны. В первом БТРе помимо экипажа находится начальник колонны. Далее идут еще два БТРа, затем идут машины, груженные грузом: продуктами, боеприпасами и строительными материалами. Через восемь машин едет грузовая машина, в кузове которой установлен зенитный крупнокалиберный пулемет «Утес». Затем, через десяток машин, идут опять БТРы и т.д.
В самом конце колонны, замыкая ее перед бензовозами, идет еще один отряд сопровождения на БТРах.
Двигаемся очень медленно, так как колонна растянулась на очень большое расстояние. Нас сопровождают вертолеты огневой поддержки, сменяя друг друга парами.
Первый день прошел спокойно, и мы, когда начало темнеть, остановились в пустынной местности на привал. Выставили охранение, поужинали и легли отдыхать.
16 июня. Мы медленно, но верно продвигаемся к нашей конечной цели. Вертолетов уже нет, они улетели, сопроводив нас на опасных участках, где горы нависали над дорогой. Теперь везде пустыня, ровная местность, здесь мы можем и сами за себя постоять.
Сижу на верху БТРа со старшим лейтенантом командиром взвода из третьего батальона. Ведем с ним беседу о всяких мелочах нашей жизни. Он служит уже больше года в ДРА, награжден медалью «За отвагу». Ему часто приходится сопровождать колонны, в каких только переделках он не побывал. Подрывался на мине, горел в БТРе, подбитом из гранатомета, но его еще ни разу не ранило. Хороший парень этот взводный, рассказывает про все это, обходя свою персону стороной, скромничает.
Я-то чувствую, служба эта очень опасная, приходится всегда быть начеку, в напряжении. Мне бы не хотелось больше участвовать в таких поездках, о чем я ему признаюсь. Из его рассказов я опять слышу, что самый опасный для колонны участок ожидает нас перед Кандагаром в зеленой зоне.
- О нашем приближении душманы уже знают, здесь очень хорошо поставлено оповещение. Им наверняка известно даже как мы движемся в колонне. А наличие в колонне бензовозов только привлечет их внимание к нам.
В полдень прибываем в Лашкаргах и здесь остаемся до завтрашнего утра. Продолжать движение дальше опасно, скоро начинается зеленая зона, и мы ожидаем установки прикрытия колонны на опасных участках подразделениями бригады. Они будут выставлены завтра с утра.
17 июня. Поступила команда на марш, и мы тронулись в путь. Ожидание боя – хуже, чем сам бой. Все напряжены, не слышны разговоры и шутки экипажа. Бойцы прильнули к бойницам и напряженно наблюдают. Я нахожусь среди солдат и готовлюсь к бою. Немного волнуюсь, как все обойдется в этот раз.
На опасных участках, где зеленая растительность приближается к дороге, вся колонна движется на большой скорости. Кое-где виднеются редкие цепи наших солдат и БТРов вдоль дороги. Мы благополучно пересекаем очередной зеленый массив и вдруг слышим отдаленную перестрелку сзади. Продолжаем движение и уже на равнинной местности видим, что не вся колонна проскочила опасный участок.
Останавливаемся в безопасном месте и видим, что за нами следует только двенадцать машин, нет почти половины колонны. Ожидаем колонну, внимательно осматривая местность вокруг. По переговорам, которые ведутся по рации, слышим, что середина колонны подверглась нападению и уже есть подбитые машины, погибшие и раненые солдаты.
Через час колонна с потерями преодолевает участок обстрела, и мы опять движемся вперед. Наш экипаж получает задачу прикрывать колонну в районе Нагаханского поворота, высадив и введя в зеленку экипаж. Об этом на ходу сообщает мне старший лейтенант. Он приказывает мне вместе с солдатами войти в зеленый массив, где по какой-то причине не выставили охрану.
Подаю команду солдатам подготовиться и объясняю задачу.
Вскоре мчавшийся на большой скорости БТР останавливается на обочине. Мы выскакиваем из всех люков БТРа и бросаемся к ближайшим кустам зеленой зоны. На ходу кричу бойцам рассредоточиться и идти цепью справа и слева от меня. Таким образом, углубляемся в зелёную зону на 150 метров от дороги и ведем огонь по кустам перед собой. Все пока спокойно, ответного огня, подтверждающего присутствие врагов не наблюдается.
Оборачиваюсь на дорогу и вижу, что колонна проскакивает этот участок на максимально возможной скорости. Мои солдаты продолжают палить по кустам впереди себя. Увидев, что уже виден конец колонны, подаю команду «к машине» и бегу вместе с солдатами к БТРу.
После быстрой посадки мы мчимся вперед, догоняя конец колонны, теперь впереди нас идут бензовозы и два БТРа отряда сопровождения с техническим замыканием в середине.
Наша колонна подвергалась нападению еще несколько раз, но мы не могли видеть, как это происходило, это было видно только по горящим и подбитым машинам, стоящим на обочине дороги. Еще одной задачей, поставленной по рации перед нами начальником колонны, была задача эвакуации раненых и погибших из подбитых машин.
Каждую из подбитых машин вначале осматривали экипажи первого БТРа и техническая помощь колонны. Наша задача, двух оставшихся БТРов была обеспечение безопасности их действий от возможного нападения со стороны душманов.
Наконец мы въехали в зону ответственности нашего батальона. Вот и «Голубые купола», место, где чуть дальше по ходу нашего движения, я обычно выставляю блок со своим экипажем, когда обеспечиваю проход колонн. И действительно вижу здесь свой БТР на обочине, ведущий огонь по зеленке.
Наше движение немного замедлилось, и я прошу старшего лейтенанта остановиться. Прощаюсь с ним, он в курсе моих планов сойти в этом месте. О том, что я здесь стою, со своим экипажем на сопровождении ему известно, я рассказывал по дороге. Покинув БТР сопровождения, зная о том, что на этом моя миссия закончилась, я подбегаю к не перестающему стрелять из пулеметов БТРу и заглядываю в боковой люк и громко здороваюсь. Пулеметы смолкают, колонна уже прошла и, забравшись наверх, спускаюсь в командирский люк.
После недолгих расспросов, надеваю шлемофон и приступаю к своим обязанностям командира на блоке. По рации из разговоров слышу, что колонна уже прошла зону ответственности батальона. Слышу доклады командиров с точек, что все у них в порядке. Я тоже докладываю о своем подразделении, что у нас все в порядке и слышу недоуменный возглас капитана Игнатьева:
- Замполит, ты откуда взялся?
- С колонны – отвечаю я.
- Молодец – слышу в ответ.
- Смола – 5, начинайте сниматься, - командует мне Игнатьев через некоторое время.
Из зеленки в колонну по одному к БТРу бежит мой экипаж, они по Р-148 радиостанции слышат все наши переговоры.
Солдаты заскакивают в БТР, здороваются со мной, вижу их радость от нашей встречи и я думаю, что за этот период мы все стали почти родными. Мы отъезжаем от своей зоны ответственности. По дороге младший сержант Ермолин рассказывает, как они жили, служили тут без меня.
Сняв все блокпосты, батальон возвращается в расположение бригады.
Так закончилась моя командировка в составе колонны в Шинданд.
18 Июня. Сегодня с утра бригаду почти в полном составе подняли по тревоге и повезли на реализацию разведданных. От нашего батальона к боевым действиям привлекли шестую роту и минометную батарею. Наша рота заступает в наряд по бригаде, а пятая рота в данный момент находится в наряде по бригаде. Мы будем их сменять.
Прилетел на утреннем почтовом самолете наш комбат, капитан Варжавитин. Собрав офицеров батальона, он объявил, что поступил в военную академию имени Фрунзе в Москве. Учеба начинается в конце августа, а до тех пор он будет командовать нами. Это известие, честно говоря, огорчило меня тем, что скоро мы расстанемся, я привык к комбату за этот год, несмотря на то, что он очень требовательный командир. В расположении бригады очень тихо, да и неудивительно, кроме нашей роты других подразделений нет. Тыловые подразделения частью ушли с колонной в Союз, частью обслуживают боевые действия.
Боевые подразделения все убыли на боевые действия.
Правда есть еще и танкисты, которые охраняют бригаду по всему периметру от нападения, выполняя задачу боевого охранения.
Еще есть артиллерийская батарея, которая тоже стоит на боевом дежурстве. Если бригаду будут обстреливать реактивными снарядами, батарея будет наносить ответный удар. Такая служба артиллеристов появилась совсем недавно.
После обеда готовим роту к заступлению в наряд по бригаде. Я заступаю помощником дежурного по части, командир роты дежурным, офицеры в караул, по КТП и другим службам. И так рота будет заступать в наряд через день, пока не вернутся из боевых действий остальные подразделения бригады. Как и положено, в шесть часов провели развод суточного наряда, на котором присутствовал командир батальона. Он проверил весь личный состав суточного наряда на знание функциональных обязанностей по службе и остался очень недоволен нами.
Мы сменили пятую роту в наряде по части и приступили к несению службы.
Ночью я проверил караул, КТП, прошел по расположению рот бригады, остальное время сидел на телефоне, где узнал много нового, что происходит там, где ведутся боевые действия. Бригада несет большие боевые потери убитыми и ранеными. Эти боевые действия уже совершенно другие, нежели были год назад. Душманов не становится меньше, как мы предполагали раньше, и боевые действия становятся более ожесточенными и кровопролитными для нашей бригады.
19 Июня. Сменился сегодня из наряда, устал очень, страшно хочется спать. Служба в наряде сегодня с утра была особенно очень сложной. Поступило много вводных и задач от командования бригады, с места боевых действий.
С самого утра на дежурной машине мне пришлось вывозить с аэродрома в морг госпиталя погибших на боевой операции военнослужащих. Погибших много, их вместе с ранеными доставляют из района боевых действий вертолеты. И на аэродроме я с солдатами пятой роты выгружал из вертолета в дежурную машину погибших и отвозил в морг.
Раненых на санитарных машинах перевозили медицинские работники бригады. Пришлось за сегодняшний день выполнять эту работу несколько раз. Были и другие задачи, которые приходилось сегодня выполнять мне. Но перевозка погибших и их вид, если можно так выразиться, отложил определенный отпечаток даже в моем сознании. Дело в том, что состояние некоторых тел погибших было просто невыносимо ужасным и не поддается даже никакому описанию. Хватит об этом, ведь мы находимся на войне и нечего распускать слюни! Вообще в последнее время замечаю и чувствую, что со мной происходят странные изменения. Я становлюсь излишне чувствительным, меня сильно расстраивают, страшные картины прошедших боев, и я иногда еле сдерживаю себя, чтобы не заплакать от пережитого и увиденного на этой проклятой войне.
После наряда, вернувшись в расположение роты, я в канцелярии роты на столе обнаружил письмо от матери, оставленное батальонным почтальоном. В письме мать сообщает, что у них все хорошо и беспокоится за меня, просит писать письма ей. Да, она права, надо чаще писать письма. В начале своей службы я очень часто писал, а сейчас даже иногда не пишу ответов. Завтра постараюсь ответить на все письма, которые получил в последнее время.
Я перестал писать письма почти всем, и даже своей любимой. От мыслей о Гульнаре у меня заныло в груди, от сочувствия к ней; я не пишу ей в надежде, чтобы она забыла меня. Мои чувства к ней остались прежние, даже может еще сильнее, но я не хочу калечить ей жизнь, пусть найдет себе другого, более достойного. Я так решил после нашей последней встречи.
Мы с ней совершенно разные и чем дольше я буду здесь служить, тем это различие будет увеличиваться. Она хорошая, милая, добрая девушка, говоря о ней можно применить множество эпитетов. Все дело во мне, вернее, в моей сегодняшней службе. Когда я впервые встретил её в мирное еще время, я был человеком, юношей, видящим мир в розовом, романтическом, гуманистическом свете, представляющим, что все люди живут, как меня учили, по принципу: «Человек – человеку друг, товарищ и брат», - чего сейчас о себе сказать не могу.
-
Три дня тишины....А продолжение? Или весь Дневник будет выставлен на Главной?
-
Три дня тишины....А продолжение? Или весь Дневник будет выставлен на Главной?
Был в командировке, ездил в столицу. Высокое начальство решало мою должностную судьбу. Решили пока оставить на прежнем стуле. Сегодня продолжу повествование.
-
* * *
Люблю тебя...За что? Не знаю...
Скорее - вопреки,
И каждый день тебе прощаю
Свои "смертельные" грехи.
Из года в год, себя терзая,
Пытаясь подобрать слова,
Люблю тебя, осозновая:
Что ты - мой крест, водоворот,
Который времени теченье
Никак не сможет уравнять.
А может это счастье?
Когда могу тебя обнять...
30.12.2007
* * *
О как печально!
Право боже,
Писать признания в стихах,
Которых ты не чтёшь,
И, может, давно запуталась в словах.
В тех словесах,
Что вольной речью
Текут, как нити ручейков,
Под синим небом поглощая
Мечты живые облаков...
30.12.2007
-
Ага Сержан я вижу ты здесь на страничке значит продолжение будет!
-
Я все чаще стал задумываться, как же я дальше буду жить после Афганистана. Эта служба отложила большой след в моей душе и сознании. После всего пережитого, прежним человеком я уже не буду. Война наносит не только и не столько физические, сколько раны душевные, которые, к сожалению, отражаются на состоянии, прежде всего психического здоровья куда сильнее любой физической раны. Сколько же народу мы здесь уничтожили?
Когда думаю об этом, мне становится не по себе. За этот неполный год мне неоднократно приходилось и, наверное, еще придется убивать в бою душманов. Но ведь и они люди, они тоже рождены для жизни. В последнее время все чаще думаю о том, а как бы я поступил, если на мою землю пришли чужеземные войска. Наверное, как и мои соотечественники в лихую годину то же взялся бы за оружие против чужеземцев.
Мое воспаленное и без того сознание омрачают мысли о том, что многие душманы ведут себя в бою храбро, при пленении держатся с достоинством, как и подобает мужчинам. При этом становится ясно, что они охвачены идеей борьбы за Родину, за независимость, за свободу, за религиозные ценности. Да, конечно, если учесть тот фактор, что афганское население полностью неграмотно, а неграмотного человека очень легко обмануть, мне искренне жаль их. Жаль и себя, своих товарищей, особенно тех, кто в еще совсем юном возрасте отдал свою жизнь за «интернациональный долг» на чужой земле. Так какая же эта интернациональная помощь дружественному народу, если сам народ восстает против нас и «нашей помощи».
Мысли о смысле и скоротечности жизни на войне не покидают меня. Эти причины и повлияли на мое решение, по поводу наших отношений с Гульнарой. На сегодня, пожалуй, хватит «философствовать» и излагать события дня сегодняшнего. Ложусь спать. Утро, как говорится, вечера мудренее.
20 Июня. В нашу медицинскую роту поступило много раненых офицеров и солдат. Они рассказывают о боевых действиях, которые сейчас идут там. Духи воюют совсем по-другому, чем раньше. Они хорошо вооружены и имеют в большом количестве гранатометы, ДШК, и у них появились современные зенитные средства.
Из моих знакомых офицеров погиб замполит роты из третьего батальона – лейтенант Королев. Мы познакомились с ним несколько месяцев назад, когда он прибыл к нам из Союза. Его направили ко мне работники политотдела, чтобы я поделился с ним опытом своей работы. Мы с ним долго тогда беседовали, и я постарался рассказать ему обо всех тонкостях нашей работы на войне. После этого он часто забегал ко мне, чтобы спросить, о чем-либо или посоветоваться. Так я стал для него, как мне кажется, кем-то вроде, наставника.
О его гибели мне рассказал знакомый прапорщик, который видел, как это произошло. Прапорщику поручили сопровождать гроб с телом лейтенанта на Родину.
Эта немыслимая трагедия случилась два дня назад в зеленой зоне. Лейтенант шел с несколькими солдатами впереди роты и погиб сразу, попав под прицельный огонь душманов. Завязался бой, подразделение было остановлено противником, на хорошо оборудованном для оборонительного боя участке местности. Бой длился до темноты, и возможности вынести лейтенанта с простреливаемой территории не представлялось возможным. Поэтому, подразделению пришлось отступить и закрепиться на более выгодном месте до утра.
Утром, когда рассвело, душманов уже не было, они отошли под прикрытием темноты. Погибший лейтенант лежал на прежнем месте и в прежнем положении, что и вчера. Было очень подозрительно, что тело лейтенанта душманы не тронули, поэтому командиры решили на всякий случай проверить и, зацепив саперную кошку к ремню лейтенанта, стали тянуть издалека. Раздался взрыв, и тело лейтенанта разорвало на части. Как выяснилось, пользуясь темнотой, душманы заминировали тело лейтенанта Королева.
Завершив рассказ о гибели моего соратника, замполита роты соседнего батальона, прапорщик заметил, что боевая операция в зеленой зоне продлится еще несколько дней.
Хорошо себя проявили в последних боях наши десантники, у них больше успеха и меньше потерь.
21 Июня. Вчера рота заступила опять в полном составе в наряд по бригаде. Я, как и прежде, заступил помощником дежурного по части. Дежурство наше в целом прошло спокойно. Уже перед самой сменой я узнал из разговоров в штабе, что завтра мы выезжаем на сопровождение колонны, которая стоит в пустыне уже три дня. Задачу, которую мы выполняем обычно в составе батальона, сейчас предстоит выполнить лишь одной нашей роте. Из пустыни до «Голубых куполов», где я обычно стою с экипажем на сопровождении колонн, прикрывать колонну будут подразделения из третьего мотострелкового батальона.
Вечером комбат собирает офицеров и сержантов нашей роты в штабе батальона и объявляет порядок действия на завтрашний день. Каждому ставится конкретная задача по прикрытию колонны. Первым при выезде из Кандагара на «Черной площади» будет прикрывать колонну наш ротный командир на одном БТРе. Далее, в нашей ротной колонне, выезжающей для прикрытия основной колонны, БТРы будут выстраиваться в следующем порядке: после БТРа командира роты, следовал БТР первого взвода, и далее, в таком же порядке, еще пять бронемашин с экипажами. На трех из них старшими были офицеры - лейтенанты Смольников, Самунин и я. На двух БТРах старшими были сержанты – заместители командиров взводов. Мне было поручено прикрывать колонну на своем обычном месте, на самом конце выставляемых блоков, где я стоял с экипажем во время сопровождений.
Когда комбат закончил постановку задач и спросил о том, есть ли вопросы по боевой задаче, Смольников спросил:
- А кто будет поддерживать наш вход в зеленку? Ведь минометной батареи нет.
- Батареи нет, придется самим обеспечивать вход в зеленку из КПВТ и ПК. ( На бронетранспортере БТР-60ПБ имеются два спаренных пулемета: крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый и пулемет Калашникова танковый).
Вернувшись в канцелярию, мы еще долго обсуждали офицерским составом роты предстоящее сопровождение.
Нет прикрытия артиллерии, нет саперов. Выставляем охранение не на всех опасных для колонны участках. Очень многое будет завтра зависеть от нас, наших умений и навыков. Получается так, что каждый наш взвод будет выполнять задачу, прежде выполнявшуюся в сопровождении ротой. Но приказ есть приказ, обсуждению не подлежит и, несмотря на тревожащие нас мысли, решили: будем действовать по обстановке.
3 августа. Сегодня, 3 августа после длительной, затянувшейся и независящей от меня паузы, наконец, смог продолжить вести записи в своем дневнике. Собственно говоря, не продолжить, а начать заново, уже в новой тетради. Лежу в окружном военном госпитале города Ташкента, лечусь от последствий тяжелого ранения. До сих пор вести записи в дневник, я не мог физически, да и сейчас это делать получается довольно сложно, прилагая большие усилия, но попытаюсь восстановить все, что произошло со мной, и я запомнил сам и то, что мне рассказали те, кто был свидетелем происходивших за эти дни событий.
Итак, утром 22 июня мы выехали на сопровождение колонны, идущей к нам в бригаду из Советского Союза. Сидя на броне БТРа и обдуваемый утренней свежей прохладой усиленной еще и движением боевой машины, думал о предстоящем сопровождении. О тех трудностях, которые ожидают меня, роту при выполнении этой боевой задачи, которую, честно говоря, мы в составе батальона выполняли с большим трудом.
Все время, думая о предстоящем сопровождении, в какой-то момент я вспомнил, что сегодня самый продолжительный и самый знойный календарный день в году, день летнего солнцестояния. Еще подумал, что сегодня день начала самой кровопролитной войны в истории человечества. В этот день, 43 года назад, началась Великая Отечественная война советского народа с фашистской Германией.
Я за все это время, что служу здесь в Афганистане, часто думал и допускал мысль, что со мной может что-то произойти трагическое. Более того, я мысленно готовился к любой участи ожидающей человека на войне. Говорят, что у человека бывает порой предчувствие перед тем как что-то случается с ним, но у меня ничего подобного не было. Правда, накануне было какое-то тревожное состояние от необычности и сложности задания, но потом водоворот событий увлек меня и в этот день я и не предполагал, какие испытания мне готовила судьба, на сей раз.
Как и на прошлых сопровождениях, как обычно, мы миновали город и приступили к установке охранения. Происходило это так: когда наша колонна приближалась к месту установки очередного охранения, БТР, который должен был обеспечить безопасность колонны в этом месте, вырывался вперед примерно на 500 метров и, ведя огонь из пулеметов по зарослям зеленой зоны, становился на свое место. Затем бойцы покидали БТР и быстрым шагом заходили в зеленую зону где, растянувшись в цепочку, занимали свои позиции в глубине зеленой растительности.
Установив два первых БТРа на свои места, комбат привычно свернул с бетонки на грунтовую дорогу, ведущую влево, вверх, в гору, туда, где находился его командно-наблюдательный пункт, возле старого, уже не работающего склада ГСМ. О том, что здесь когда-то был склад ГСМ, напоминали огромные пустые цистерны, уложенные в ряд и наполовину зарытые в землю.
Мы же продолжили движение дальше, устанавливая остальные точки охранения.
Последним местом, где выставлялось охранение, была моя зона ответственности, в километре от, так называемых между нами, «Голубых куполов».
Поливая заросли зеленки огнем из пулеметов, мы подъехали к своему обычному месту и остановились. Наш пулеметчик, рядовой, Пискун продолжал обстреливать зеленый массив из КПВТ. Я подал команду солдатам своего экипажа: «К машине». Солдаты, во главе с младшим сержантом Ермолиным, начали покидать через люки БТР. Пулемет затих, расстреляв ленту, и пулеметчик начал их перезаряжать.
Отстегнув, и затем сняв шлемофон, я вылез из командирского люка и сел наверх БТРа, рядом с башней. Оглядел справа, налево окружавшую нас местность.
Справа от дороги, с той стороны, где я сидел, то приближаясь к дороге, то удаляясь от нее, темнели заросли зеленой зоны. Слева от дороги была пустынная местность, тянувшаяся пологим склоном от видневшихся вдали гор до дороги, на которой мы стояли. Напротив нашего БТРа, на обочине, слева, зияла огромная воронка от взрыва фугаса. Когда-то, давно, в этом месте душманами был подорван БТР, каркас которого лежал рядом с воронкой. Посмотрев далее влево, в сторону гор, и на выходивших назад из БТРа своих солдат, которые, заканчивая последние приготовления, готовились зайти в зеленую зону, я поторопил их.
Когда же я снова повернул голову вправо, в сторону зарослей зеленой зоны, то увидел непредсказуемую картину, от которой, немного даже, растерялся в первую минуту. Там, где заканчивалась растительность на границе зеленой зоны, чуть впереди и справа, на всем протяжении, полукругом, стояли душманы, изготовившиеся к стрельбе. Стояли они в полный рост, и было их достаточно много.
Я отчетливо видел их лица, особенно того, кто прицелился в лобовую броню нашего БТРа из гранатомета. Их было примерно полсотни, и они пока не стреляли. Мои солдаты, в это время уже закончив подготовку, должны были двинуться в зеленку. Видимо, этого и ждали душманы, чтобы перестрелять их, когда они выйдут из-за БТРа на ровное место.
Конечно, это я сейчас расписываю все долго, а все происходило какие - то доли секунд. Поняв их замысел, и чтобы предупредить своих подчиненных об этом, я громко крикнул:
- Духи справа. Пискун – огонь!
Не дожидаясь пулеметной очереди, я вскинул автомат и, не целясь, дал очередь в сторону душманов и провалился в люк БТРа. Других быстрых движений в этот момент я сделать не смог бы. Вывалиться из БТРа вправо, значит оказаться под стволами душманов, равносильно стопроцентной гибели, влево сползти или назад, значило быть еще несколько секунд, подставляясь под возможный огонь душманов. Поэтому, проваливаясь в люк БТРа, за спасительную, хотя бы от пуль, броню, я все же рассчитывал, что успею что - ни будь предпринять.
Но не успел я до конца опуститься в командирское кресло БТРа, как кумулятивный снаряд, выпущенный из гранатомета, пробил лобовую броню БТРа. Снаряд прожег броню и прошел между мной и водителем, осыпав нас обоих осколками, сразил наповал рядового Пискуна, нашего пулеметчика, стоящего сзади между нами, заряжая пулеметы.
Он упал на меня уже мертвым и придавил к сиденью. Я, одновременно с этим, почувствовал тупые удары в правую ногу выше колена.
Еще несколько выстрелов из гранатомета сотрясли наш БТР сзади с правого борта. Эти выстрелы я не услышал, а, скорее, почувствовал своей правой стороной спины. Дело в том, что, упав на меня сзади, уже мертвый наш пулеметчик, прикрыл меня от осколков последующих выстрелов гранатометов. Не берусь утверждать точно, но характер моих ранений дает мне право предполагать, что уже мертвый пулеметчик придавив меня своим телом, прикрыл всю левую половину моей спины. Осколки большой частью достались мертвому пулеметчику, но часть из них все-таки попала в меня в незащищенную правую половину спины.
Скорее, автоматически, интуитивно, в состоянии какого-то шока, от злости и ненависти к душманам, которые убили Пискуна, подбили БТР, я столкнул с себя тело пулеметчика, бросился к пулеметам.
-
Мельком успеваю заметить стонущего водителя, значит, жив. Поймав в оптическом прицеле край зеленки, открываю огонь по кустам и веду ствол влево, не прекращая огонь. Вскоре в прицеле вижу душманов и даю по ним длинную очередь. Не успел я еще расстрелять ленту, снаряженную погибшим пулеметчиком, как меня, буквально, выкинуло из сидения пулеметчика, и я почувствовал страшную режущую боль в животе и правой руке. Это душманы произвели еще один выстрел в правый борт БТРа, ближе к двигателям боевой машины. Упав на днище БТРа, рядом с Пискуном, я потерял сознание.
Сколько времени я был без сознания, не знаю, но очнулся оттого, что в БТРе стало невыносимо жарко: он горел. Я попробовал сдвинуться с места, но у меня ничего не получилось. Тогда я повернул голову в сторону водителя и увидел, что рядовой Махтунзянов смотрит на меня. Наши взгляды встретились, и он увидев, что я жив, радостно, как мне показалось, кивнул головой и попытался перевернуться на живот, чтобы оказаться между сидениями. Ему это удалось сделать, и вскоре мы оказались с ним лицом к лицу. Я, с большим трудом повернув голову назад, увидел, что БТР горит со стороны двигателей.
- Фарид, надо уходить, сгорим – крикнул я водителю.
Он меня понял, и я четко услышал, как он сказал:
- Давайте вы первым, я за Вами.
Силы покидали меня, страшные боли в спине, в животе, ноге и руке не давали возможности даже сдвинуться с места. Я, еще немного полежав, превозмогая жуткие боли, с трудом развернулся и пополз к левому боковому люку, в сторону, противоположную от стрельбы душманов.
Пламя подбиралось уже к запасному боекомплекту пулеметов, и это меня заставило ускорить свое продвижение. Прилагая огромные усилия, я залез на коробки с патронами и высунулся в боковой люк.
Мои солдаты лежали на краю глубокой воронки от старого взрыва фугаса и вели бой с душманами. Я четко видел их, расстояние между нами было метров двадцать.
Меня заметили и они. Я видел, как младший сержант Ермолин, отложив в сторону свой автомат, что-то сказал, склонившись к уху рядом лежащего солдата. Затем он прошел по воронке чуть влево и оказался прямо напротив меня. Немного выждав, он под прикрытием огня из автоматов своих товарищей выскочил из воронки и бросился ко мне.
БТР прикрыл его от душманов, но ему стоило больших усилий вытащить меня из люка. Взвалив меня к себе на спину, он пробежал простреливаемый участок и прыгнул в воронку. Я, видимо, сильно ударился о землю, во время его прыжка и падения, так как потерял сознание. Пришел я в себя только через некоторое время.
Ребята уложили меня на самое дно воронки, где уже лежало несколько человек, убитых и раненых солдат. Те из солдат, кто был способен держать в руках оружие, во главе с сержантом, вели тяжелый и неравный бой с превосходящими по численности душманами. Я попросил рядом лежащего солдата подозвать ко мне сержанта Ермолина. Буквально через минуту он был возле меня, осматривая мои раны.
- Андрей, я потерплю, надо срочно спасти Фарида, - шепнул я ему на ухо, когда он наклонился ко мне, - он еще жив.
Ермолин, кивнув мне головой, бросился опять на свое место. Я видел, как он приказал бойцу, находившемуся рядом, вытащить водителя. Видел я и то, как боец, не успев выпрямиться в рост, скатился вниз ко мне, уже без признаков жизни. Это был рядовой Голпаков, который прибыл к нам недавно из Союза. Узнав в погибшем Голпакова, я подумал еще: «Как же так? Ведь у него сегодня день рождения». Об этом мне при выезде из бригады говорил Ермолин, они еще готовились отметить это событие здесь, на сопровождении. Купили вчера в магазине газированные напитки, печенье, конфеты. Подавив в себе возникшую волну острой жалости к погибшему солдату, я громко крикнул:
- Ермолин, ко мне!
Увидев склонившегося надо мной сержанта, я, еле сдерживаясь от боли, приказал ему повторить попытку спасти водителя. Услышав «Есть» я, видимо, державшийся из последних сил, вновь потерял сознание.
Очнулся я от ощущения, что кто-то, пытаясь снять с меня одежду, задевает мою рану на животе и невольно причиняет боль. Это был Ермолин, который пытался перевязать меня.
- Где Фарид? - спрашиваю я.
- Мы не успели, БТР взорвался, вон - же догорает, - ответил Ермолин. – Давайте, помогу Вам. Помочь он мне не успел, видимо, что - то случилось, его позвали ведущие бой солдаты, и он ушел.
Ермолин, осматривая мои раны, расстегнул мою одежду, оголил живот и правую ногу, и теперь я сам, где-то глазами, а где-то на ощупь рукой начал оценивать свое состояние. Правая нога выше колена кровоточила и была усеяна многочисленными рваными ранами. На животе, в районе печени, я нащупал рукой входное отверстие раны. По тому, как порой становилось тяжело дышать, и каждый вдох отдавался в правой стороне груди, я решил, что, видимо, задето и легкое.
Наблюдая со дна воронки за отстреливающимися солдатами, я видел, что с каждой минутой напряжение боя нарастало. Ребята отстреливались, не подпуская к себе душманов, бросали гранаты. Бой ни на минуту не затихал.
Два бойца, выполняя приказ сержанта, снаряжали патронами запасные магазины автоматов и подавали их стреляющим солдатам и сержанту. Кроме Голпакова, погибшего на моих глазах, на дне воронки лежало еще три человека. Среди них, наверное, есть и живые, думаю я, а ребятам сейчас не до них. Я от боли часто теряю сознание и когда прихожу в себя, вижу, что ряды защитников редеют. Не вижу я и поле боя, мне со дна воронки виден только самый верх нашего БТРа и хорошо просматривалась бетонка, ведущая в то направление, откуда мы прибыли. БТР уже полностью был охвачен пламенем и от него шел густой черный дым.
Вскоре, наблюдая за стрелявшими ребятами, которые вдруг оживленно начали показывать друг другу в ту сторону, где находились другие подразделения роты, я понял, что к нам идет помощь. И, действительно, вскоре я увидел, что по бетонке со стороны города к нам на большой скорости мчится БТР. «Куда его несет? - подумал я, - лучше бы зашел со стороны пустыни». Но БТР, поливая огнем зеленку, приближался. Он подъехал и, став под прикрытием горевшего БТРа, стал вести огонь по душманам. Длилось это недолго, прикрытие было ненадежным, его подбили из гранатомета, и он запылал. Все, кто не пострадал от выстрелов гранатомета, покинули БТР и присоединились к нам в воронку. Ко мне сразу же, пригнувшись, кинулся лейтенант Самунин.
- Как ты, замполит?
Я ему попытался ответить, но у меня ничего не получилось. Он осмотрел меня, хотел перевязать, вынув свой индивидуально перевязочный пакет. Но в это время душманы, видимо, предприняли очередную попытку наступления на нас, слышны были их крики и он, сунув мне пакет, бросился к отстреливающимся солдатам.
Я неразвернутым пакетом попытался закрыть рану на животе. Через некоторое время пакет, лежавший на ране, упал и я, подняв его, почему-то не обнаружил на нем крови. Я еще раз положил пакет на рану и посмотрел – крови не было. Видимо, кровь на ране свернулась.
Бой продолжался, солдаты отстреливались, некоторые получали ранения, кто-то погибал. Погибшие и раненые иногда скатывались вниз ко мне. Недалеко от меня на склоне полулежал раненый, рядовой Усенов. Его ранило в живот и он, закрыв рану обеими руками, стонал и просил пить. Солнце палило беспощадно и стояло в зените. От погибших солдат уже дурно пахло. Этот запах, смешанный с запахом гари, пороховых газов, смрада от горевших БТРов и людей, витал вокруг, страшно хотелось пить и мне.
С появлением лейтенанта Самунина с бойцами, у меня появилась вера, что мы сможем противостоять душманам, и все обойдется. Теперь я уже не думал о том – удержатся ли солдаты, смогут ли отбить атаки душманов.
От жары и боли я временами терял сознание. Как долго я находился без сознания, не знаю. Но как только приходил в себя, видел стреляющих солдат и лейтенанта, руководившего боем.
Я до сих пор не могу понять, что произошло с лейтенантом Самуниным. Я видел, как он вел огонь из автомата, как он сменил пустой магазин. Я очень отчетливо помню, как он посмотрел на меня. Мы встретились взглядами. Затем он поднялся во весь рост, выскочил на дорогу и, поливая огнем из автомата в сторону душманов, что-то громко стал кричать им. «Зачем он выскочил на дорогу?», - думал я в тот момент, наблюдая за его действиями.
Из-за грохота стрельбы не было слышно, что он выкрикивал. Но я догадался, что он матерился. Вероятно, у него произошел психологический срыв, возможно, сказался сильный стресс от многочасового боя, сопровождаемого картиной погибших и раненых товарищей. Это, видимо, был своеобразный, отчаянный порыв, вызванный, безысходностью и безнадежной ситуацией боя. Стоящего в полный рост Самунина расстреляли буквально через мгновение, и он упал на бетонную дорогу. Его гибель совершенно потрясла меня.
После гибели Самунина у меня вдруг пропала вера в благополучный исход боя. В моем сознании, воспаленном болями и жаждой, начали возникать различные варианты исхода боя. Самый страшный из вариантов это то, что душманы одолеют горстку стрелявших бойцов и возьмут меня в плен в таком состоянии. Только не плен, думал я, только не этот позор, который я уже один раз испытал. Лучше погибнуть вместе со своими солдатами и разделить участь Стаса Самунина. Я завидовал ему и тем солдатам, которые лежали вокруг меня, заполнив почти все дно нашей воронки. Помимо всего прочего, у меня сильно болел живот, и мучила жажда.
Все это вызвало в моем нездоровом состоянии решение, которое вскоре переросло в навязчивую идею. Надо, пока еще есть силы, покончить с собой. Мне все равно не выжить после такого ранения. Я чувствую, что силы меня покидают. И пока я могу еще двигать руками, мне надо застрелиться. Не смогу я этого сделать, как когда-то мысленно представлял себе, в окружении врагов взорвать гранатой себя и окруживших врагов. В тот момент, если он наступит, я могу оказаться в беспамятстве.
Рядом лежал автомат убитого солдата. С большими усилиями я дотянулся до него, он был заряжен. Я, уткнув ствол в подбородок, начал прощаться с жизнью. Что случилось в следующий момент, я не совсем понял. Возле меня оказался Ермолин, который только что отстреливался наверху. Он вырвал автомат в последние минуты, когда я уже хотел нажать на курок. Мне кажется, это раненый Усенов, увидев, что я собираюсь покончить с собой, окликнул Ермолина. Сержант наклонился ко мне, и как мне показалось, зло прокричал:
- Не смей, лейтенант, этого делать, не смей, слышишь?!
- Я хочу пить, - тихо повторял я только одну фразу.
Ермолин вернулся на свое место и опять приступил к стрельбе. Я то терял сознание, то приходил в себя. И когда сознание возвращалось, внимательно, следил за ведущими бой солдатами. Меня в тот момент больше всего на свете волновало, как закончится наш этот бой.
В очередной раз, когда я пришел в сознание, то обнаружил, что число стрелявших солдат сильно сократилось. Отстреливался Ермолин и двое солдат, и еще один искал патроны среди убитых и раненых. Раненый в живот Усенов, полулежа, своими красными от крови руками, из последних сил снаряжал пустые автоматные диски патронами. Все это привело меня в уныние, значит, скоро закончатся еще и патроны.
Тревожная мысль, что меня могут взять в плен, опять появилась в голове. Я руками начал лихорадочно искать оружие по сторонам и нашел. Над самой головой обнаружил лежащую снайперскую винтовку. Она была тяжелой, и мне стоило больших усилий подтянуть ее и примостить на себе. Когда дуло уперлось в подбородок, я не смог дотянуться до курка, и опять был обнаружен за этим занятием Усеновым. Он окликнул Ермолина и тот, опять оставив свой автомат, бросился ко мне. Вырвав винтовку, он отбросил ее от меня. И затем убрал от меня подальше всякое оружие, которым я мог бы воспользоваться в дальнейшем. Быстро проделав все это, он, уходя, успевает еще осмотреть мои раны.
- Лейтенант, потерпи, скоро все закончится, - крикнул он мне, возвращаясь на свое место среди ведущих бой солдат.
Сознание мое отключалось все чаще, и я уже не все четко помню, что было дальше. Хорошо помню свою третью попытку покончить с жизнью. После того, как все оружие было от меня убрано, я увидел в гранатном подсумке у лежащего рядом убитого солдата гранату и запал от нее. Я с трудом дотянулся до подсумка и, вытащив из него гранату, запал, с еще большим трудом завернул запал в гранату. После того, как я вытащил чеку, приведя гранату в боевое положение, начинаю понимать, что от взрыва пострадают мои солдаты.
Решаюсь, собрав последние силы перевернуться на живот и подорвать гранату под собой. Перевернуться на живот не получилось, и я вновь увидел возле себя Ермолина, который, вырвав гранату с зажатым рычагом из моих ослабевших рук, кидает ее в сторону душманов. Затем я вижу, как он отстегивает у убитого солдата фляжку и ползком покидает воронку. Что было дальше, я ничего не помню, видимо потерял сознание…. Пришел я в себя оттого, что почувствовал во рту так давно ожидаемую спасительную влагу. Открыв глаза, я увидел, что Ермолин держит в одной руке гроздь винограда, а второй выдавливает мне в рот виноградный сок. Где он достал виноград? Выдавив виноград в начале мне, а затем раненому Усенову, Ермолин возвращается к бровке, возобновив огонь из своего автомата.
Наверное, от виноградного сока мне стало немного легче и, находясь в сознании, услышал разрывы снарядов там, где находились душманы. По обочине дороги к нам приползли бойцы роты во главе с
-
санинструктором роты, сержантом Ченикайло.
Он сделал мне несколько уколов прамидола. Затем меня положили на плащ – палатку, и четверо бойцов понесли вдоль дороги. Огонь нашей артиллерии все усиливался, разрывы становились все чаще. Бойцы долго меня несли. В одном месте мне послышалось, что солдаты, несущие меня, бредут по воде, и я тихо скомандовал:
- Ребята, стойте! Набери мне в каску воду, я пить хочу.
- Вам нельзя, товарищ лейтенант, пить, – хотел помешать этому находившийся рядом санинструктор.
- Я вам приказываю! – собрав в себе последние силы, крикнул я.
Боец, что был ближе всех к воде, снял каску и, набрав воды, поднес к моим губам. Мне кажется, я моментально осушил всю каску.
Затем я помню, как меня погрузили в БТР. Во время погрузки я вновь потерял сознание. Очнулся я уже во время выгрузки меня из БТРа, который привез меня на НП батальона.
Поставив мне очередной обезболивающий укол, наш батальонный врач - старший лейтенант, перевязал мне раны.
Я лежал с закрытыми глазами, когда услышал разговор нашего врача с подъехавшим на НП комбатом:
- Что с Казакпаевым? – спросил комбат.
- У него проникающее ранение в живот, он умирает, товарищ капитан – ответил медик.
Наш батальонный врач был неплохим специалистом и, я думаю, говоря вслух такое при мне, он, наверное, полагал, что я нахожусь без сознания. Но, услышав все это, я точно помню, что слова его о смерти меня нисколько не тронули, видимо, сказывалось действие укола и все пережитое.
- Быстро его на мой БТР – приказал комбат и, обращаясь видимо к водителю, приказал – вези его в госпиталь на самой большой скорости.
Меня положили в десантный отсек БТРа и повезли. Скорость была действительно максимальная. Меня бросало из стороны в сторону, и я думал, что умру от болевого шока. От очередного удара о какой-то предмет я вновь потерял сознание, и все остальное помню смутно и только урывками.
Помню, как меня вытаскивали из БТРа и несли на носилках. Еще помню, как надо мной склонился пожилой человек и чего-то начал делать в районе моего живота. Затем сознание оборвалось….
Очнулся я в реанимационной палате, где стояли две кровати. Слева от меня лежал солдат из моей роты рядовой Усенов и громко стонал.
Нашу палату от другой ее части, в которой сидели постоянно две медсестры, отделяла стеклянная перегородка. У меня в носу торчала резиновая трубка и еще одна была проведена в полость рта. Мне беспрерывно вливали лекарство из капельниц. Очень хотелось пить, но пить мне не давали, лишь иногда медсестра смачивали мои губы влажной ваткой.
Я все это помню только потому, что иногда возвращался в сознание, все остальное время был в бессознательном состоянии.
Сколько дней пролежал я в Кандагаре, не могу вспомнить. Но однажды меня и теперь вечного моего спутника, рядового Усенова, на носилках вынесли и погрузили в санитарный УАЗ, который привез нас на аэродром.
Здесь стоял санитарный самолет АН-12, куда нас погрузили, уложив в висячие носилки. Стояла сильная жара и запах лекарств, крови, мочи - все это смешалось в воздухе, делая его и без того тяжелым. На весь самолет была всего одна медсестра, которая бегала от одного раненого к другому. Самолет был полностью загружен тяжелоранеными военнослужащими, видимо, он уже загрузил раненых из госпиталя в Кабуле.
Скоро мы взлетели, стало намного прохладней. Меня мучают боли в животе и ко всем моим прежним болевым ощущениям прибавилась новая напасть: в последнее время у меня сильно вздувается живот. От этих периодически наступавших вздуваний становилось тяжело дышать. Утром, перед отправкой, в палате реанимации медсестра огромным шприцом через трубку, торчащую изо рта, откачивала зеленую жидкость из моего желудка. Это принесло некоторое облегчение, теперь же мне опять становилось хуже.
Я дал себе слово терпеть невыносимые боли, но не беспокоить бедную медсестру в самолете своими жалобами и проблемами. Мне было жаль ее, молодую девчонку, бегающую от одного раненого к другому. По стонам и причитаниям, раздающимся в самолете, можно было определить, что перевозят здесь только тех, кто чувствует себя очень плохо. Я видел, как обгоревший парень, лежащий напротив меня, на носилках, со страшным лицом, вначале жалобно стонал, а потом, уставившись взглядом безжизненных глаз в одну точку, навсегда затих.
Уже перед самой посадкой, когда самолет пошел на снижение, мне вдруг очень захотелось по малой нужде, и я был вынужден позвать бедную медсестру. Выслушав мою просьбу принести судно, она устало махнула рукой и сказала:
- Сходи под себя.
У нее, видимо, даже не было всего того, что необходимо в таком случае и мне ничего не оставалось, как последовать ее совету, когда терпеть стало невозможно.
В Ташкент мы прилетели поздней ночью. Нас погрузили на санитарные машины и повезли через весь город. Так я попал в военный госпиталь города Ташкента.
Положили меня в реанимационное отделение госпиталя, где уже лежало несколько человек с различными ранениями. Врачи прилагали большие усилия, чтобы спасти наши жизни, но редко кого из лежащих со мной раненых переводили из реанимации в другие отделения госпиталя. Это я видел, приходя иногда в сознание.
Умерших, накрытых полностью простыней, выносили из реанимации вперед ногами. На места выбывающих из реанимации поступают новые раненые. Усилия врачей, которые пытаются днем и ночью сделать все, чтобы вылечить меня, были напрасны, я чувствовал, что с каждым днем силы покидают меня.
В один из дней, очнувшись, я увидел за стеклянной перегородкой свою старшую сестру Самигу. Она смотрела на меня через стекло, и я заметил, что она не может сдержать слезы. Самига по профессии врач, уже несколько лет работала в городе Ленинске на Байконуре. Ее муж, Гамзат, не только мой зять, но и хороший товарищ - офицер Советской армии, проходил на Байконуре военную службу.
Увидев родного мне человека здесь, в военном госпитале, в далеком Ташкенте, я очень обрадовался. Уже позже узнал, что врачи, не видя положительных результатов моего лечения, отправили телеграмму моим родителям. Родители, думая, что я опять заболел, как тогда в начале зимы, тифом, не придали вначале телеграмме особого значения. И все же они позвонили сестре в Ленинск и сообщили обо мне. Сестра приехала, потому что как врач она знала, такие телеграммы врачи посылают только в крайних случаях. И вот она видит через стеклянную перегородку меня и узнает, о том, что ее брат на грани смерти.
Сестра, будучи врачом, добилась у руководства госпиталя разрешения ухаживать за мной и теперь днем и ночью сидела у моего изголовья.
Я, начиная с того дня, когда меня ранило, ничего не ел и очень ослаб. Меня поддерживали только внутривенными инъекциями и уколами.
Помню отчетливо, когда боль уже невозможно было переносить, медсестры ставили мне сильнодействующий обезболивающий препарат. Сразу после укола, одурманенный им, я витал в облаках, не ощущая ничего земного, не чувствуя физической боли.
В один из дней, когда в очередной раз я пришел в сознание, ко мне в палату вошел полковник, танкист, и прочитал выписку из приказа о присвоении мне очередного воинского звания старшего лейтенанта. Я весь последний год так ждал этого, хотел получить это звание, постоянно мечтал об этом. Даже представлял себе, как это будет происходить, как мне будут вручать погоны с тремя звездочками на плацу перед строем батальона. Но сейчас мне было совершенно безразлично все это, я чувствовал, что дни мои сочтены.
Единственное, что напомнило мне вручение погон, со звездами старшего лейтенанта - так это число и месяц года. Если мне присвоили очередное воинское звание, значит сегодня уже одиннадцатое июля. В этот день, два года назад, мне присвоили первое офицерское звание по окончанию военного училища.
Я подсчитал, сколько же времени прошло после нашего последнего боя. Получалось, что уже двадцать дней минуло со дня ранения. Все эти двадцать дней и ночей, я не мог думать ни о чем кроме своих болей. Они изматывали меня и днем и ночью.
В реанимации с нами, тяжелоранеными, круглосуточно находятся врач или медсестра, они следят за нашим состоянием и в любой момент готовы прийти на помощь, облегчить наши страдания. Я часто, наблюдаю, как кому-нибудь из моих соседей становится совсем плохо от боли, и медсестра, как добрая сказочная фея, снимает эту боль уколом. Боль снимают довольно часто и мне. И если бы не эти уколы, я бы уже давно не выдержал всего этого кошмара.
Мне очень жалко себя, жалко ребят моих, соседей по реанимации. Я вижу, как умирают одни из них и как им наши медики закрывают глаза. Иногда, выйдя из забытья, вижу, что у некоторых моих соседей уже нет руки или ноги, а иногда и обеих ног.
К тому времени сестра, поняв мое тяжелое состояние, вызвала в Ташкент моих родителей, чтобы они успели увидеть меня еще живого. Помню я тот период совсем плохо, отрывками. И не всегда осознавал, что происходит наяву, а что в воспаленном моем сознании. Помню только, что мне становилось все хуже и хуже. Я все время проваливался в какую-то невесомость, наверное, это было пограничное состояние между жизнью и смертью. Что было дальше, я ничего не помню. Остальное мне стало известно уже позже в изложении сестры и моего доктора - полковника Вайновского Евгения Александровича.
Каждый понедельник, в госпитале, как, наверное, и в других лечебных учреждениях происходил обход врачей. Когда начальник госпиталя со своими подчиненными начальниками отделений посещал реанимационное отделение.
В один из таких понедельников, как рассказывал мне Евгений Александрович, он увидел меня. Это не произошло раньше, потому, что он вернулся из отпуска. Начальник реанимационного отделения, подведя к моей кровати всех присутствующих, сказал:
-Лейтенант Казакпаев с проникающим ранением брюшной полости. Проведены несколько операций по ушиванию печени и тонкого кишечника. Результата положительного нет, несостоятельность швов и непроходимость.
Я не врач и во всех медицинских терминах не разбираюсь, но смысл всего сказанного был такой, что сделать уже ничего невозможно и надо ожидать конца.
Евгений Александрович был кандидатом медицинских наук и начальником отделения полостной хирургии. Более того, он готовился защищать докторскую диссертацию по тематике ранений в живот.
Узнав все это обо мне, он предложил руководству госпиталя сделать еще одну операцию мне.
Затем было получено согласие моих родителей на операцию. Вайновский не давал никаких гарантий успеха операции. Более того, он предупредил родителей и сестру, что мой организм может не выдержать еще одной операции, и я могу умереть в операционной. Затем была операция, которая, к счастью, прошла успешно.
Первый глоток кефира, первая ложка картофельного пюре, первые шаги - все становилось для меня первым, я возвращался к жизни.
Хорошо помню первый свой самостоятельный поход с помощью солдат в туалет. Увидев свое отражение в зеркале, я, честно говоря, испугался, на меня смотрел совершенно худой и незнакомый мне человек.
Немного позже, взвесившись на медицинских весах, я определил, что за эти дни, после ранения, похудел на 14 килограмм. Постепенно появился аппетит, и я стал поправляться во всех смыслах этого слова, совершал по коридору отделения прогулки вперед и назад. Видя улучшение моего здоровья, вскоре уехала к себе домой сестра, родители уехали еще раньше.
В палате, где я теперь лежу, на соседней кровати, весь загипсованный лежит мой давний знакомый однополчанин, старший лейтенант Виктор Девятериков. Я с ним вместе был распределен по замене в Афганистан, вместе с ним мы проходили лечение в госпитале города Алма-Аты. И вот судьба опять свела нас в одну палату после ранений. Он всячески поддерживает меня, помогает советами, рассказывает интересные поучительные истории. У него очень сложные ранения, в живот и в ногу, и лежит он неподвижно уже давно.
В нашей палате кроме нас двоих, лежат двое солдат из военно-строительной части, расположенной недалеко от Ташкента. Они оба лежат с одной и той же проблемой: проглотили швейные иголки, чтобы не служить в армии. Таких служивых называют здесь шпагоглотателями и относятся к ним с презрением. Их положили с нами в одну палату, для того чтобы они помогали нам во всем, ухаживали за нами.
Виктор очень суров и строг с ними, командует ими, как только может, не давая им покоя ни днем, ни ночью. Они старательно исполняют все приказы и прихоти Виктора и готовы в любой момент оказать нам помощь. А помощь их нам нужна обоим, мы пока лежачие.
Как только я начал вставать с постели, чтобы дойти до туалета, без их помощи сделать это не мог. Сложно встать, еще
-
У меня все те же заботы и проблемы, и в моей госпитальной жизни нет никаких изменений. Как и раньше, хожу на предписанные мне процедуры и сдаю многочисленные анализы. Лечение проходит очень эффективно, и я чувствую что выздоравливаю. Единственное что, по всей видимости, задержит меня в госпитале так это свищи возле операционного шва, которые никак ни заживают. Как и прежде, совершаю свои прогулки по территории госпиталя, опираясь на костыль. Нога хоть и побаливает во время ходьбы, но уже не так, как это было раньше.
Сегодня мой доктор на обходе объявил мне, что скоро я поеду в Сакский военный санаторий для продолжения лечения. Этот санаторий находится в Крыму, там, в основном, лечат целебными грязями. Крымский полуостров я знаю неплохо, ведь я там провел целых четыре года, обучаясь в военном училище. После обеда с сестрой – хозяйкой отделения идем на вещевой склад госпиталя, где мне выдают новую офицерскую полевую форму, портупею, погоны и хромовые сапоги. До позднего вечера просидел в своей палате, пришивая погоны и подгоняя форму под себя. Прежде я носил всегда 48 размер военной одежды, теперь же даже 44 размер висит на мне мешковато.
В моей палате уже второй день лежит новый офицер, переведенный из реанимации. Это лейтенант Хафизов, у него очень сложное ранение. Одна пуля, выпущенная из автомата душмана, пробила легкое, а вторая попала в живот. Его, как и меня, буквально с того света вытащил наш добрый и мудрый доктор Евгений Александрович Вайновский.
Зная по себе, как плохо бывает после такого ранения, я внимательно слежу за соседом. Он все время в сознании и тяжело стонет. Я ему рассказываю про себя, успокаиваю его и подбадриваю. Врачи говорят, что самое страшное у него позади и теперь нужно время, и все у него будет хорошо. Он внимательно смотрит на то, как я подшиваю свою новую форму и тихим голосом, задает мне различные вопросы.
5 сентября. Сегодня я вылетаю в Симферополь для лечения в санатории. С утра, надев свою новенькую форму, хожу по отделению. Увидев меня в коридоре, подполковник Вайновский Е. А. приглашает меня в свой кабинет. Он инструктирует меня, как надо себя вести у моря, что употреблять в пищу, не переутомляться на солнце и еще многое другое. Закончив инструктаж, он достает из сейфа мой орден и подает его мне.
- Надень его и носи, пусть люди видят.
Я так и сделал, прикрутив орден на грудь, туда, где он должен висеть. Немного раньше, чем нужно, попрощавшись с медперсоналом, покидаю госпиталь. От госпиталя иду пешком, вызывая у прохожих живой интерес и любопытство. Выгляжу, как мне самому кажется, неуклюже. Худой, с костылем офицер вызывает естественно противоречивые чувства. Но мне кажется, орден на груди должен внести ясность, что с костылем я иду не потому что где-то упал по пьяной лавочке, а возвращаюсь с войны.
На автобусе добираюсь до аэропорта и через два часа вылетаю в Симферополь. В самолете чувствую себя неплохо, только сильно закладывает уши. Я очень волновался и переживал, как смогу перенести полет на самолете.
В Симферополь прилетели вечером, и я решил заехать в свое родное училище. Не буду кривить душой, мне очень хотелось, чтобы обо мне знали мои учителя, командиры и курсанты. Училище наше готовит офицеров не для войны, а для созидания и я думаю, мало кому, наверное, довелось побывать на этой войне.
Курсанты на КПП, увидев меня с орденом на груди, нарушая все инструкции, пропускают на территорию и сопровождают до дежурного по училищу. Вскоре возле меня уже стоят мои командиры и преподаватели, поочередно обнимая меня и пожимая мне руку. Я до позднего вечера посещаю кафедры родного училища и курсантские батальоны, отвечая на все вопросы и рассказывая о своей службе офицерам училища. Ночью на машине начальника училища уезжаю в санаторий.
6 сентября. Вчера меня поместили в отдельный номер, со всеми удобствами, на первом этаже старинного трехэтажного дворца. Это здание, видимо, когда-то, в прошлом веке, было усадьбой богатых вельможей.
В здании были заселены только раненные в Афганистане офицеры. Для них созданы все условия для лечения и реабилитации. На каждом этаже дежурят медсестра и врачи. Комнаты комфортабельные, обставленные красивой, даже роскошной мебелью, с телевизорами, холодильниками и телефоном.
Ранее в таких номерах мне не доводилось бывать. Встретил я здесь и своих старых знакомых по ташкентскому госпиталю: майора и капитана. Они уже неделю находятся в санатории и чувствуют себя старожилами, рассказывая мне об условиях лечения и отдыха. Большой многоэтажный корпус рядом с тем, в котором живу, полностью заселен нашими ранеными солдатами из Афганистана. Лечение в санатории очень похоже на лечение в госпитале, но здесь больше свободы в передвижении. Прогулки у моря и целебный морской воздух оказывают дополнительное мощное оздоровительное действие.
9сентября. Сегодня с утра за мной приехал капитан - помощник начальника политотдела по комсомольской работе моего училища. Он передал письменную просьбу начальника училища к руководству санатория, чтобы меня освободили на один день от лечения для участия в мероприятии Симферопольского военно-политического училища.
Я знал о том, что такое мероприятие, как моя встреча с курсантами, была запланирована еще при посещении училища, меня об этом информировали.
В родном училище меня тепло и сердечно приняли, были цветы, подарки, организовано фотографирование. Но самое интересное и памятное меня ожидало в клубе, где собрались почти все офицеры и курсанты училища. В самом начале начальник училища предоставил мне слово, и я, рассказав о службе в ДРА, отвечал на вопросы из зала. Аудиторию интересовало буквально все о войне в Афганистане. И самое главное, что я почувствовал на этой встрече - это чувства патриотизма всех сидящих в этом зале. Каждый из них был готов, хоть сейчас, оказаться на войне, чтобы защитить интересы Родины.
5 октября. Сегодня, хорошо отдохнув и поправившись, прилетел в Ташкент в свой госпиталь. Теперь меня будут готовить к выписной медицинской комиссии, которая будет решать, что со мной делать. Она может уволить меня из Вооруженных Сил СССР и дать инвалидность или вернуться в строй.
Мой лечащий врач – доктор Вайновский Евгений Александрович, узнав от меня, что я хочу остаться в армии, готовит мои выписные документы с учетом моего желания. Мы с ним часто говорили на эту тему, до того как я уехал в санаторий, и он поддерживает мое стремление остаться в армейском строю. От офицеров, отдыхавших со мной в санатории, я узнал, что в Афганистане служит спецназовец без ноги. У меня же в отличие от него нет только части кишок. Но это мое мнение, а решать будет все же комиссия.
14 октября. Сегодня прошла военно-врачебная комиссия, к которой я так готовился; прошла как-то буднично и принесла мне очередную радостную весть: я годен к службе в армии. Огромное спасибо моему доктору, за доброе сердце и золотые руки, благодаря ему меня признали годным для службы. В общем, любой из тех, кто сознательно посвятил свою жизнь и судьбу нелегкой, но благородной и престижной во все времена судьбе военного человека, поймет обуревавшие меня в тот момент чувства. Помню себя мальчишкой полный грез и мечтаний стать офицером, боялся больше всего заключения медкомиссии: «Не годен к военной службе», хотя с детских лет успешно проходил все медицинские проверки, тем не менее приходилось видеть, как рушатся мечты юношей, мечтавших служить в армии.
«Не годен» - как удар хлыста, суровый и непоколебимый диагноз врачей, как приговор, лишал многих юношей права служить, быть защитником своей Отчизны. И вообще, от слов «не годен» несло чем-то ущербным, увечным, то есть тем, чем не хотелось и не хочется признать себя никогда, тем более в молодые годы. Я был внутренне готов к худшему, к формальному признанию своей инвалидности. Но благодаря моей настойчивости и огромным усилиям подполковника Вайновского Е.А, меня, видимо, с большой натяжкой признали годным к военной службе. Радости моей не было предела, и хотелось поделиться этим чувством с окружающим меня миром.
19 октября. Меня вчера выписали из госпиталя, но, учитывая, что мне с утра надо быть в отделе кадров политического управления Туркестанского военного округа, я остался в госпитале.
После завтрака, надев свою полевую форму, еду в штаб округа. В штабе после небольших формальностей, получив пропуск, оказываюсь в кабинете начальника отдела кадров полковника Полетучева. Он встречает меня и разговаривает со мной по-доброму, мне даже как-то не привычно от его особо приветливого тона.
Расспросив вначале о здоровье, о планах, о настроении, он затем, переводя нашу беседу в служебную плоскость, предлагает мне должность замполита батальона в учебной дивизии округа. Для меня, только полгода назад получившего звание старшего лейтенанта, данное предложение означает резкое повышение по службе и звучит заманчиво. Дело в том, что должность по штату заместителя командира батальона по политической части – категория майорская, предполагающая определенное руководство ротными командирами, замполитами рот, командирами взводов и прапорщиками батальона. Это большая ответственность и совсем другой масштаб работы. Понимая, что мне трудно так с ходу решить этот вопрос, полковник предлагает мне подумать.
- С ответом не спеши. У тебя еще отпуск впереди, хорошо подумай.
Иду в офицерскую столовую штаба округа и все время думаю о предложенной мне должности. Несмотря на то, что меня выписали из госпиталя, я еще не совсем здоров. У меня продолжают гноиться швы на животе и побаливает нога.
Должность замполита батальона требует больших физических и моральных усилий. Я честно признаюсь себе, что к этому пока не готов. Но и не это самое главное, а главное, что я все последние дни в госпитале буквально мечтал о службе в Алма-Ате. Я когда-то давно слышал где-то от офицеров одно изречение: « Лучше шапка в Москве, чем папаха в тайге ». И вот это выражение армейского фольклора теперь становится для меня очень актуальным. Вообще, все эти изречения, придуманные офицерами, я думаю, взяты из самой жизни, с кем-то это уже происходило. Правда, многие выражения со временем утратили свою изначальную суть и не стали уже столь актуальными. Вот, к примеру, выражение: « Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут», после ввода войск в ДРА, уже устарело, мы служим гораздо дальше Кушки.
После обеда в отделе кадров получаю отпускные документы. В отпускном билете написано, что после отпуска я должен прибыть в Ташкент в штаб округа. Попрощавшись с офицерами, выхожу на улицу.
23 октября. Вот, наконец, я дома, в кругу своих самых близких мне людей. С небольшими трудностями добрался сегодня к вечеру домой. Мой неожиданный приезд домой был огромной радостью для родителей, родственников и односельчан.
Меня здесь ждали не только родные, но и все мои земляки. Когда родители, узнав о моем тяжелом состоянии, собирались в Ташкент, жители села, узнав обо мне, буквально, всем селом сопереживали за меня.
В сельской местности жители всегда бывают в курсе всех событий, происходящих вдали от этих мест с их родными, земляками, и принимают живое участие во всем, что происходит с односельчанами. В день моего приезда почти все сельчане, многие родственники и знакомые собрались в родительском доме. Родители устроили по казахскому обычаю большой той, зарезав барана и пригласив аксакалов села и почти всех сельчан. Отец показывает мой орден с гордостью всем, кто приходит в наш дом. Я очень рад, что нахожусь в кругу своих родных и друзей.
29 ноября. Проведя отпуск дома, хорошо отдохнув и набравшись сил, сегодня прибыл в город Ташкент. Последние дни отпуска прошли для меня медленно в тягостном ожидании. Мне хотелось на службу, на новое место, в новую часть. Я за эти, два с лишним года привык быть постоянно занятым, находится среди своих солдат, поэтому праздная отпускная жизнь мне быстро наскучила.
Прибыв в политуправление округа, я сразу же попал на знаменательное событие. Через некоторое время меня завели в кабинет к генерал-майору, заместителю начальника политуправления округа, человеку поистине богатырского телосложения.
В его кабинете находились офицеры политуправления и мне, в их присутствии, генерал зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 ноября 1984 года о награждении меня орденом Боевого Красного знамени.
Не скрою, для меня это было совершенно неожиданно, и я был искренне рад такой высокой награде. После поздравлений и пожеланий успехов в дальнейшей службе, офицер из отдела кадров вручил мне мои партийные документы, присланные из бригады. Затем была беседа с начальником отдела кадров политуправления округа. Я попросил его отправить меня в Алма-Ату, поблагодарив его за предложение, прозвучавшее в прошлой нашей беседе.
- Дело твое, имеешь право выбора, ты это заслужил. Более того, ты, наверное, единственный из офицеров, получивший в Афганистане три ранения, ответил мне на мою просьбу полковник и, взяв трубку телефона, попросил телефониста соединить его с политуправлением Среднеазиатского военного округа. Когда ему ответили на том конце провода, он расспросил своего товарища, начальника отдела кадров
-
. Когда ему ответили на том конце провода, он расспросил своего товарища, начальника отдела кадров политуправления САВО, о здоровье, о делах, обо все том, что говорят люди после приветствий. Затем, выслушав ответы, приступил к делу:
- Я звоню тебе вот по какому вопросу. У меня здесь сейчас сидит старший лейтенант Казакпаев, просится в ваш округ. Он был представлен к званию Героя Советского Союза, и мы его хотели оставить у себя в округе. Но он рвется к вам в Среднеазиатский военный округ, я тебя убедительно прошу, ты ему в Алма-Ате найди должность. Повторно услышанная, на этот раз из официального источника, весть о представлении меня к высокому званию Героя Советского Союза вызвала у меня, как и у всякого, наверное, советского человека, офицера особое чувство волнения.
Видимо, полковнику пообещали на том конце провода мне помочь, он, удовлетворенный ответом, положив трубку, сказал:
- Будешь служить в Алма-Ате.
Затем подчиненные полковника выписали мне предписание и, пожелав мне хорошей службы, проводили до выхода. Я довольный, что буду служить в Алма-Ате, вышел из штаба округа, направился на железнодорожный вокзал.
Прощай, Ташкент. Когда еще увидимся? Теперь у меня начинается новая и совершенно другая мирная жизнь.
3 декабря. Сегодня, как и было мне предписано, я прибыл в штаб Среднеазиатского военного округа в городе Алма-Ате.
Мне очень понравилось, как меня приняли в отделе кадров политуправлении округа. Видимо, теперь мне надо привыкать к такому отношению к себе со стороны начальства. Прибыв в штаб округа в парадной форме, как и полагается по Уставу, я вызываю интерес у офицеров штаба округа. Мои ордена для нашего мирного времени, по всей видимости, редкость. Меня уважительно и тепло принимают люди военные.
После беседы в отделе кадров меня представляют заместителю начальника политуправления округа, генерал-майору Кочкину Г. В. Он должен утвердить меня на службу в Алма-атинское высшее общевойсковое командное училище, где я теперь буду служить в должности секретаря комитета комсомола батальона курсантов.
Генерал, про которого мне сказали, что он обладает очень крутым нравом, встречает меня тепло, расспрашивает о войне, о ранениях, за что получил награды.
Представляющий меня начальник отдела кадров рассказал генералу о том, что узнал обо мне из разговора по телефону, от своего коллеги из ТУРКВО. Меня утверждают секретарем комитета ВЛКСМ в военное училище, и мы с начальником отдела кадров выходим от генерала. После обеда мне выдают удостоверение на право пользования льготами, как афганцу. С удивлением читаю, что теперь я являюсь, как написано в удостоверении, участником Великой Отечественной войны. Изучив свое новое удостоверение, делюсь сомнениями с полковником в отделе кадров:
- Мне ведь никто не поверит, увидев мое удостоверение, я родился после войны через 16 лет. Какой же я участник Великой Отечественной войны? Полковник терпеливо объясняет, что после полученных мною ранений я приравниваюсь по льготам к ветеранам той войны.
После того как все дела мои в штабе округа были завершены, меня задержали до вечера в отделе кадров. Уже поздно вечером меня завели и представили командующему войсками округа, генерал-полковнику Лобову В.Н.
В его кабинете находились помимо него и его заместители. Среди них я увидел Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Нурмагамбетова Сагадата Кожахметовича, одного из прославленных участников Великой Отечественной войны.
Представлявший меня генерал-майор Кочкин Г.В. рассказал обо мне то, что услышал от меня и начальника отдела кадров. Мне были заданы вопросы о войне в Афганистане, о моей службе, за что был награжден. Я, волнуясь от внимания к себе такого количества высоких военных чинов, сбивчиво и порой невпопад отвечал на их вопросы. В конце беседы мне пожелали здоровья и отпустили.
Уже покинув штаб округа, добираясь на автобусе до дома сестры, я все думал о том, что теперь в моей жизни наступает новый этап, который надо пережить достойно. Прежде являясь самым младшим офицерским чином в армии, я не привык к какому-то особому вниманию к себе. Более того, как бы оставаясь в тени и выполняя приказы всех командиров и начальников, в определенном смысле, подвергался постоянному давлению со стороны начальства. Во всех просчетах и ошибках руководителей и нарушениях в службе подчиненных всегда виноваты младшие чины армии, это та категория офицеров, что находится на самой низкой ступени служебной лестницы.
Если подразделение имеет определенный успех, это, непременно, достижение начальства, а о младших чинах, которые своими усилиями привели к нему, никто не вспоминает. Когда же подразделение сопровождают неудачи, и оно в чем-то отстает, это все перекладывают на плечи самых младших командиров.
Офицеры ротного звена выполняют непосредственно все задачи со своими подчиненными, они идут в цепи, среди атакующих солдат, ведут их за собой, или сидят с солдатами в окопе, выполняя задачи в обороне. И только они своим каждодневным, кропотливым трудом приводят в целом армию к успеху.
С первого дня своей офицерской службы, наблюдая за этой, на первый взгляд, кажущейся простой истине и видя порой несправедливое отношение старших командиров, я всегда задавался одним и тем же вопросом: «Почему все руководители так быстро забывают об этой уже прошедшей для них тяжелой службе? Ведь все они прошли и прочувствовали на себе все эти связанные со службой тяготы и лишения, испытываемые младшим офицером в первые годы службы».
Рассуждая обо всем этом, вспоминая встречу в штабе округа с ее руководством, думаю, что теперь в моей жизни наступает этап испытания меня так называемыми «медными» трубами. Самое главное теперь пройти это нелегкое испытание, которое, как мне известно из книг и статей, достойно проходят далеко не все.
Если меня представляют генералитету, как офицера, достойно выполнившего интернациональный долг, мне придется часто выступать перед различными аудиториями. И в дальнейшем от такого всеобщего внимания необходимо постараться не измениться и остаться прежним, а это, вероятно, удел не всех смертных на этой земле.
4 декабря. Проснувшись очень рано, готовлю свою парадную форму к первому дню службы в Алма-атинском высшем общевойсковом командном училище. Волнуюсь. Как начнется моя служба теперь уже в мирных условиях? Смогу ли я быть комсомольским секретарем батальона курсантов? Как меня примут мои новые сослуживцы? Эти и многие другие вопросы не дают мне покоя.
Служба в военном училище коренным образом отличается от армейской службы. Подготовка будущих офицеров – работа с курсантами – дело, как мне кажется, несложное, ведь курсанты все идут в военное училище добровольно в отличие от солдат, которых служить заставляют. Воевал я неплохо, теперь надо показать себя в военной службе в мирных условиях.
Приехал в военное училище к 9 часам утра. Как полагается в таких случаях, представился по уставу начальнику училища, генерал-майору Некрасову. Он принял меня очень хорошо, ведь он и сам в свое время прошел войну. Затем я посетил и других своих начальников-заместителей начальника училища.
После обеда, когда закончились занятия, командование батальона представило меня курсантам первого курса, где отныне мне предстоит служить.
Весь день со мной рядом находился и знакомил меня с училищем, рассказывал о моей будущей работе, старший лейтенант Геннадий Савченко, которого я меняю на должности секретаря комитета ВЛКСМ батальона. Гена очень грамотный, эрудированный офицер и очень добрый человек, настоящий молодежный лидер. Я ему очень благодарен за все, что он сегодня для меня сделал и, наверное, еще многое передаст из своего богатого опыта комсомольской работы. Гена один из редких представителей офицерства, пожелавший уехать в войска. Он уезжает в поселок Чингельды, где когда-то я начинал свою службу в военно-строительном отряде.
Знакомлюсь с училищем, с его офицерским и преподавательским составом. Много нового и интересного узнаю из истории училища, о службе для себя.
Алма-атинское высшее общевойсковое командное училище (АВОКУ) имени маршала Советского Союза Конева И.В. было образовано в 1970 году. За эти годы военное училище подготовило и выпустило большой отряд офицеров в Вооруженные силы. Первые выпускники училища командуют уже полками и отдельными частями. Многие выпускники прошли через войну в Афганистане. Один из них, капитан Наби Акрамов, удостоен звания Героя Советского Союза.
Офицеры подразделений училища, за редким исключением, в основном выпускники АВОКУ. Они остаются по окончании училища на должностях командиров взводов или комсомольских работников. Оставляют их в училище в основном по показателям в учебе, из числа золотых медалистов и по, так называемому, блату, так говорят здесь офицеры.
Многие офицеры служат здесь очень давно, оставаясь на должностях, даже если вышел срок получения очередного воинского звания. Никто не хочет покидать Алма-Ату и поэтому есть командиры взводов, которые служат на этой должности десять лет и более. Мне жаль этих офицеров. Устроив свой быт, они теряют возможность увидеть настоящую службу. У них нет того представления о службе, которое просто необходимо для военного человека. С такой службой ничего интересного не увидишь, и о службе будешь судить только по работе с курсантами.
Служба офицера в военном ВУЗе конечно, не сравнить со службой в войсках. Курсант - это далеко не солдат. От офицеров батальона узнаю, что есть в училище даже полковники, которые всю свою службу провели в училище. Некоторые из них от курсанта до командира батальона курсантов, т.е. от лейтенанта до полковника, прослужили в АВОКУ, покидая училище только один раз для обучения в академии. Для себя решаю долго здесь не задерживаться, как только поправлю здоровье, я уеду в войска.
25 декабря. Не стану описывать свою службу в военном училище, это не совсем интересно. Замечу только, что мои опасения о медных трубах начинают оправдываться.
Почти каждый день мне приходится участвовать во всевозможных мероприятиях, выступать на различных встречах, конференциях, сидеть в президиумах. Это сильно мешает моей основной работе – секретаря комитета комсомола батальона.
Я попадаю часто в сложное положение: моих непосредственных руководителей командира батальона и его замполита раздражает мое отсутствие на службе. Получив приказ от руководства училища, как правило, от начальника политотдела, я должен убыть на то или иное мероприятие, но, ставя в известность перед убытием руководство батальона, вижу их недовольные и кислые мины на лицах. Так попробовал поговорить с начальником политотдела, чтобы меня избавили от этой общественной работы, а он, услышав это, обвинил меня в политической незрелости как политработника. Таким образом получается абсурдная ситуация, которая возможна, пожалуй, только в армии, когда, выполняя приказ вышестоящего командования, вызываешь недовольство своих непосредственных начальников. Ну и ко всему прочему меня избрали членом ЦК ЛКСМ Казахстана, теперь еще приходится регулярно посещать пленумы ЦК ЛКСМ и мероприятия проводимые там.
26 декабря. Сегодня, в самом конце проводимых мною занятий, я был вызван начальником политотдела училища. Он лично проверил мою форму одежды и проинструктировал, как себя вести: меня и капитана Запоражан будут представлять руководству Республики.
Герой Советского Союза Игорь Запоражан, мой сослуживец по службе в Афгане, проходил службу в соседнем с АВОКУ, мотострелковом полку. Встреча с руководством Республики вскоре состоялась в клубе нашего училища, где проходила партийная конференция Среднеазиатского военного округа. К нам с Игорем, стоящим в фойе клуба, подошли первые руководители Республики: первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Д. А. Кунаев, Председатель Совета министров Казахской ССР Н. А. Назарбаев и Председатель Президиума Верховного Совета Казахской ССР Б.А. Ашимов.
Командующий войсками округа генерал-полковник В. Н. Лобов представил нас, зачитывая из папки наши фамилии и заслуги перед Родиной. Говоря обо мне, генерал-полковник В. Н. Лобов подчеркнул, что я за период службы в Афганистане был трижды ранен и один раз тяжело. Вероятно, сказанное обо мне побудило Кунаева спросить, обращаясь к Игорю Запоражану:
- А Вы, капитан имеете ли ранения?
- Нет, - ответил Запоражан. Это вызвало у Кунаева новый вопрос, но теперь уже к командующему округом.
-Скажите, товарищ генерал, а почему Казакпаев не Герой? Он, имея три ранения, хуже воевал?
Командующего этот вопрос несколько смутил, он не знал что ответить. Ему на помощь пришел его заместитель – начальник политуправления округа генерал-майор Г. В. Кочкин:
- Казакпаев был представлен к этому званию, но его наградили орденом Боевого Красного Знамени. Это тоже очень большая награда.
Ответ генерала явно не удовлетворил Кунаева и он, повернувшись к Назарбаеву и Ашимову, что-то им возмущенно сказал на казахском языке. Сказано это было тихо, и я не расслышал, но догадался, о чем он сказал. Затем начались расспросы о родителях, о семейном положении и о многом другом. Выяснив, что у меня нет жилья в Алма-Ате, Кунаев распорядился выдать мне квартиру. В самом конце нашей встречи, кажется, Назарбаев предложил сфотографироваться, и наш училищный фотограф запечатлел нас на память. На всю жизнь запомню пожелания, которые сказали в конце нашей встрече, при прощании мне руководители Республики.
– Звания Героя тебе не дали, хотя ты его и заслужил. Желаем тебе дослужиться до генерала.
По-отечески теплыми и искренне сказанными пожеланиями по праву бы гордился любой военный человек. Они очень тронули меня. «Постараюсь служить так, чтобы мною всегда гордились, не подведу ожидания земляков», – подумал я, настраивая себя на будущую военную карьеру. Конечно, не знал я в те минуты, что судьба распорядится по-иному, но это совсем другая тема и об этом не сейчас и не здесь.
-
Друзья мои это все. Если благославляете могу написать продолжение. Жду вашей критики и замечаний, обещаю принять все достойно. Вечный курсант СВВПСУ Казакпаев.
-
Уважаемый Сержан Абдолда Улы ! Прочитал все с нескрываемым интересом и волнением .Спасибо. Очень бы хотелось узнать о судьбах людей Вас окружавших на этой войне. Как они сложились после войны ? Особенно , конечно , сержант Ермолин . Как продолжалась служба дальше ? Как переживался развал СССР , и т.д. Поэтому продолжение просто необходимо.
-
Друзья мои это все. Если благославляете могу написать продолжение. Жду вашей критики и замечаний, обещаю принять все достойно. Вечный курсант СВВПСУ Казакпаев.
Да Сержан написано очень хорошо, многое надо будет обсудить , много вопросов. Но главное жизнь не закончилась с Афганом и у тебя самого в концовке есть посыл к другой истории я думаю не менее интересной пусть не такой яркой и больной. Давай продолжай, да и дневники я думаю у тебя ещё сохранились.
-
Проверяя все то что отослал, обнаружил пропуски нескольких страниц. Просьба к администратору сайта вставить их на свои места.
-
Виктор очень суров и строг с ними, командует ими, как только может, не давая им покоя ни днем, ни ночью. Они старательно исполняют все приказы и прихоти Виктора и готовы в любой момент оказать нам помощь. А помощь их нам нужна обоим, мы пока лежачие.
Как только я начал вставать с постели, чтобы дойти до туалета, без их помощи сделать это не мог. Сложно встать, еще сложнее передвигаться, и ложиться в кровать. Только с помощью солдат я начинаю делать свои первые шаги. Ночью, когда мне становится плохо, Виктор будит одного из солдат и посылает его за медсестрой.
Боли сопровождают меня и днем и ночью, не дают покоя. Врачи объясняют, что это послеоперационные боли, связанные с проведенными операциями на печени и тонком кишечнике. Так как после операции, которая прошла успешно, и мне прекратили ставить сильнодействующие обезболивающие уколы, боли порой становятся просто невыносимыми. Приходится терпеть и просить врачей, чтобы ставили хотя бы простые обезболивающие препараты.
На территории госпиталя есть хороший парк, где можно гулять. И я сегодня с помощью все тех же солдат выхожу во двор, не удаляясь далеко от своего отделения. Постепенно чувствую, что возвращаются силы, появилось желание жить, скорее выздороветь. Вспомнил о своем дневнике, который я оставил, в бригаде далекого Кандагара и решил продолжить его. Солдаты что ухаживают за мной, по моей просьбе принесли мне из магазина военторга тетрадь, и я с большим трудом написал сегодня о том, что произошло со мной за эти дни.
4 Августа. Сегодня в парке во время прогулки по территории госпиталя, я встретил знакомого офицера, командира взвода из нашей бригады. Мне пришлось напоминать о себе, кто я такой, так как он меня не узнавал. Когда же он все - таки понял и назвал меня по имени, я же, к сожалению, забыл, как его зовут. Спросить же не решился, боясь его обидеть. По всей видимости, такое большое количество принятых лекарств или последствия ранения отражаются и на работе головного мозга. Я чувствую, что память стала меня подводить. Мы разговорились, и я узнал, что его ранило в руку, месяц назад была раздроблена кость. Ему установили на руку аппарат доктора Елизарова, чтобы спасти ее.
Он рассказал мне очень много нового и интересного о бригаде, о боевых действиях в последнее время.
Я видел его удивленный взгляд при встрече, в этом удивлении даже не вооруженным взглядом можно было прочесть, что увидеть меня еще когда-нибудь он не ожидал. Он рассказал, что в бригаде считали меня умершим от ран. Даже как будто кто-то был свидетелем моей смерти в Ташкентском госпитале. Далее он рассказал мне такое, под впечатлением которого я нахожусь до сих пор, сидя вечером за своим дневником.
Он сказал, что меня представили к званию Героя Советского Союза. Это сам слышал от командира бригады, который говорил об этом на одном построении. Мы недолго с ним беседовали в тот день, он ушел на перевязку к себе в отделение.
Я же, оставшись один, долго думал и рассуждал по поводу того, что услышал. По правде говоря, с первых дней, когда я понял что возвращаюсь к жизни, меня терзала одна мысль. Я понимал, что после таких ранений вернуться в боевой строй будет невозможно, и что придется возвращаться домой. Тем более что я часто слышу разговоры врачей и об этом, говорит Девятериков, что нас теперь уволят из армии по инвалидности.
Мне страшно обидно, что, пройдя такие испытания войной, я не имею ни одной награды. Как я смогу в будущем объяснить отсутствие наград родным, друзьям, знакомым, а в будущем и своим детям?
С первых дней пребывания в ДРА, мысленно представляя, как приеду домой после войны, я не допускал мысли, что на груди у меня не будет хотя бы боевой медали. Теперь же услышав о том, что меня представили к столь высокому званию, у меня возник другой вопрос. Достоин ли я столь высокого звания?
Мне вдруг нестерпимо захотелось поделиться этой новостью с кем-нибудь, и я заспешил в свое отделение. Решил рассказать об этом Виктору, но, уже подходя к своей палате, передумал. Дело в том, что у Девятерикова тоже не было наград, и он так же, как и я, огорчался из-за этого, и моя новость могла бы быть воспринята им не совсем правильно.
5 августа. Проснувшись утром, я впервые за эти дни после ранения почувствовал, что спал нормально. Боли и колики, все это время мучившие меня, покинули, и я почувствовал себя почти здоровым человеком. Какое это замечательное состояние, когда у тебя ничего не болит. О своем состоянии поделился с зашедшим ко мне во время утреннего обхода подполковником Вайновским Е. А. Евгений Александрович, осмотрев меня и задав некоторые вопросы, рассказывает мне о моих ранениях.
Кроме осколка, который, поразив печень, перебил тонкий кишечник, у меня много и других поражений. В правой ноге выше колена девятнадцать осколков, в правой руке два и в правой половине спины свыше пятидесяти осколков. Кроме того, один из осколков проник в правое легкое. Значит, всего в меня попало свыше семидесяти двух осколков. Но все эти осколки, вместе взятые, нанесли мне меньше вреда, чем тот, что попал в живот.
- Теперь, Сержан, у тебя все будет хорошо, - успокаивает меня доктор, если будешь беречься, соблюдать диету и режим, можешь прожить долгую жизнь. Он еще многое мне рассказал по моей просьбе, того, что я не знал, находясь в бессознательном состоянии.
Оказалось, что первую операцию мне сделал в кандагарском госпитале главный хирург Министерства Обороны СССР, член - корреспондент АМН СССР, профессор, доктор медицинских наук, генерал – лейтенант медицинской службы Константин Михайлович Лисицын. Он в то время в составе комиссии министерства инспектировал наш гарнизонный госпиталь. Затем меня оперировали еще несколько раз, но безрезультатно, кишечник в том месте, где его соединили, не пропускал ничего.
В последней своей операции доктор Вайновский применил косое, под углом, наложение швов и, видимо, это привело к успеху. Самую главную роль в моем выздоровлении исполнили, безусловно, врачи и достижения нашей советской медицины. Но немаловажен и тот факт, что организм мой все это выдержал.
Щедрая родная матушка – природа с рождения наградила меня сильным организмом и недюжинным здоровьем. Мой организм, данный мне родной матушкой природой, имеет сильную основу. Доктор рассказывает, что за свою службу он видел всякие сложные ранения и тяжелораненых. Иногда имея ранения гораздо легче моего, раненые умирали во время операций. По истории моей болезни удалось установить, что я пролежал на поле боя около девяти часов. И если вспомнить, что мне не было оказано даже элементарной медицинской помощи, то становится действительно удивительным, что я выжил.
Поговорив со мной, доктор с помощью медсестры меняет мне повязки на спине и животе. Я вижу на животе возле операционного шва несколько язв, похожих на фурункулы. Это после операционные свищи, таким образом, как я понял организм, отторгает нитки, которыми сшивали внутренние швы. В конце перевязки узнаю от подполковника, что в результате всех операций, которые мне сделали, мой кишечник уменьшился на полтора метра.
6 августа. Каждый день, наступивший в госпитале, повторяет день прошедший. Утром после прихода на работу медперсонала, мне делают перевязку, после чего я иду на физиолечение, где мне на живот накладывают электрические пластины, и я определенное физиотерапевтом время, лежу, принимая процедуры. Через час я уже в кабинет лечебной физкультуры, где врачи учат меня глубоко дышать, чтобы разработать мои легкие, затем уже другой врач занимается со мной всевозможными упражнениями, чтобы привести мои ставшие слабыми мышцы в порядок. Я очень серьезно отношусь к этим занятиям, потому что вижу, у меня не получаются даже простые упражнения этой лечебной физкультуры.
С семнадцати лет, надев погоны, я систематический тренировал свое тело и достиг, как мне кажется, неплохих результатов в этом. Как жаль, что теперь потерял все, то, что достиг в свое время усиленными тренировками.
В данный момент я представляю собой слабого, худого, сутулого и совершено беспомощного человека. Сейчас, если вдруг доведется, со мной может справиться в борьбе даже ребенок.
По окончании лечебной физкультуры мне в отделении делают внутривенные инъекции и уколы. После обеда до тихого часа я гуляю по территории госпиталя, стараюсь как можно больше ходить. Совершая эти прогулки, я встречаю на своем пути других таких же раненых солдат и офицеров. Для себя делаю вывод, что мои ранения не самые страшные последствия войны.
Чего только не наделала проклятая война с некогда здоровыми молодыми ребятами. У многих ребят нет ног, рук, а иногда вижу тех, у кого нет обеих ног или рук. Есть ребята, которые без посторонней помощи не могут обойтись, это те, у кого поврежден позвоночник. Какое счастье, что у меня целы ноги, руки, а все остальное заживет и даже с годами не будет заметно, что я был тяжело ранен.
Передвигаюсь медленно с помощью костыля, очень сильно устаю и порой задыхаюсь. Всегда ощущаю чувство голода, хочу есть. «Это хороший знак», - говорят мои лечащие врачи. Значит, я окончательно иду на поправку.
Сегодня получил присланные мне из части вещи. Пока я принимал процедуры, их привез какой-то офицер, очень спешивший, как объяснила мне принявшая мои вещи старшая медсестра нашего отделения. Очень обрадовался, найдя в вещах свои дневники. Теперь есть чем мне заняться в свободное время, которого у меня будет очень много.
14 августа. Просыпаюсь ото сна, что мне снится уже которую ночь, и затем не могу уснуть и мучаюсь. Будучи атеистом, не верю ни во что, но эти сны, как мистика, повторяются уже которую ночь.
Я вообще редко вижу сны, но даже когда они порой снятся, забываю, о чем они были. Однако теперь не только вижу, но и; на редкость, помню их очень отчетливо. Снятся мне мои погибшие в Афганистане товарищи.
Я не буду описывать сны: это сделать сложно. Просто в каждом сне ясно прослеживается одна закономерность - ребята всегда во всех снах упрекают меня за то, что я живой, а их уже нет.
Вот и сегодня мне приснился Олег Бодров и словами моего доктора говорит, что теперь я буду долго жить, после того как я выздоровею. Он говорит, что я должен жить теперь за них за всех, и просит никогда не забывать о своих погибших товарищах. Я хочу ему что-то сказать, но у меня нет голоса, я прилагаю большие усилия, чтобы сказать, и просыпаюсь от этого. Наверное, надо будет рассказать об этом врачу, может это какая-нибудь психическая болезнь.
Лечение продолжается, принимаю процедуры. Все идет, своим чередом, как и прежде.
15 августа. Сегодня знаменательный день в моей жизни, никогда не забуду его. Но все изложу по порядку.
После завтрака, когда я находился в палате, собираясь на процедуры, к нам зашел полковник в общевойсковой форме. Рядом с ним был наш начальник отделения, подполковник Вайновский Е. А.
Полковник, оглядев меня с ног до головы, сделал ряд замечаний по моей старой пижаме и носкам. Все эти замечания были высказаны в адрес нашего доктора, который тут же дал указания стоящей рядом старшей сестре отделения. Вскоре были принесены новые пижама и носки, которые мне пришлось по приказу одеть. Полковник, еще раз придирчиво оценив меня в новом моем одеянии, кажется, остался доволен. Ничего не объясняя, он приказал мне следовать за ним и пошел к выходу. Несколько удивленный происходившими событиями, я последовал за ним, опираясь на костыль.
Выйдя из отделения на улицу, мы прошли по террит
-
Выйдя из отделения на улицу, мы прошли по территории и оказались в большом зале госпитального клуба. В зале было уже много народу, в основном это были офицеры и прапорщики, работники госпиталя и проходящие лечение. Полковник посадил меня на первый ряд, рядом с собой, по-прежнему ничего не объясняя.
Вскоре на сцене появился генерал в окружении нескольких полковников, и началось, как я теперь только понял торжественная церемония награждения. Первым назвали меня и я, волнуясь, поднялся на сцену клуба и встал недалеко от стола, где сидели генерал и полковники.
Генерал, а это был начальник политуправления Туркестанского военного округа, генерал-лейтенант Моисеев, зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 июня 1984года о награждении меня орденом Красной Звезды. Затем он подошел ко мне, вручил удостоверение и с помощью одного из полковников, которому пришлось проколоть дырочку для ордена на моей пижаме, прикрутил орден. Все это время в зале рукоплескали стоя все, кто там находился. И мне пришлось ждать, пока стихнут аплодисменты, чтобы сказать:
- Служу Советскому Союзу!
Когда я уже сел на свое место, генерал продолжал свою речь обо мне, и мне было очень приятно услышать о себе то, что он сказал. В своем кратком выступлении он отметил, что я с честью выполнил свой интернациональный долг, воевал, как и подобает политработнику, проявил себя как зрелый коммунист и настоящий офицер.
Оказывается, генерал обо мне знает очень многое, чему я был крайне удивлен. Он не только назвал училище, которое я закончил, но и упомянул о том, что я был трижды ранен. В заключении своего выступления он подчеркнул, что я представлен к очень высокой правительственной награде за последний свой бой в Афганистане. От охватившего меня волнения я так и не смог поднять взора на окружающих.
После этого были вручены боевые медали офицеру и прапорщику, которые, также как и я, проходили лечение в госпитале.
Когда все закончилось, и я пришел в отделение, все, кто лежали в нашем отделении, пришли, чтобы меня поздравить. От всеобщего внимания и многочисленных поздравлений у меня от счастья закружилась голова. Я очень счастлив и этот день никогда не забуду.
16 августа. Вчера, уходя с работы, подполковник Вайновский Е. А зашел ко мне и поздравил меня с орденом. Уже уходя, он забрал мой орден, объяснив, что будет лучше, если орден будет храниться у него в сейфе.
Мне было жаль расставаться с моей наградой, но ничего не поделаешь, пришлось подчиниться. Сегодня хожу под впечатлением вчерашнего дня. До сих пор меня приходят поздравлять офицеры из других отделений.
Эх, жаль, что нет рядом Виктора Девятерикова, который за эти дни стал мне одним из самых близких товарищей. Он бы за меня порадовался. Виктора отправили несколько дней назад на самолете в Москву, в центральный военный госпиталь имени Бурденко. Проводя с ним целые дни в разговорах, мы часто вместе строили планы на будущее. И в этих наших планах будущей жизни, нам обоим не хватало одного: хоть какой-нибудь награды. И от этого мы оба чувствовали себя в будущем немного даже некомфортно.
Конечно, не мудрствуя лукаво замечу, что награда каждому человеку приятна и желанна. Поэтому любая боевая награда, особенно орден, это огромное событие в жизни любого военного человека. Наряду со всем, это также и оценка личных качеств награжденного, его мужества, смелости, отваги и находчивости. Думалось в эти минуты и о тех ребятах, кто никогда не сможет с гордостью надеть свой орден; появилось запоздавшее чувство радости, что остался жив. И коль пройдя все испытания, остался жив, хотелось вернуться домой с наградой. Кому и как потом объяснишь, что воевал не хуже других, был на волоске от смерти трижды раненый, если на груди будет только медаль « и та за выслугу годов», как поется в одной перефразированной офицерской песни. Вспомнив по школьной программе поэму А.Т.Твардовского, привожу слова Василия Теркина по поводу боевых наград во время войны:
- Нет, ребята, я не гордый.
Не заглядывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.
После обеда ко мне в палату пришли на костылях двое незнакомых раненых ребят. Они поздравили меня с орденом и пожелали всего того, что желают в таких случаях, и мы познакомились. Один из них был майором - начальником инженерной службы полка, второй капитан - начальником штаба мотострелкового батальона. Майор был ранен пулей в мягкие ткани бедра и лежал в госпитале второй месяц. Капитан осколком мины был ранен в пятку ноги и прибыл в госпиталь две недели назад.
Когда в ходе нашей беседы, они выяснили, что я еще и получил очередное звание, они стали настаивать, чтобы я это дело обмыл. Я не представляя, как в наших сегодняшних условиях можно это сделать, задал этот вопрос им. Они ответили, что сами все организуют. Я дал им денег, необходимых для предстоящего мероприятия, и они ушли.
Вечером, когда врачи ушли с работы домой, в моей палате появились мои новые товарищи. Они хорошо подготовились к застолью, купив все необходимое. И мы, поставив между кроватями стулья, соорудили на них праздничный стол. Ребята выпили первый стакан за мой орден, второй за мое звание и третий за погибших на войне товарищах. Я предупрежденный неделю назад доктором, что мне ни в коем случае нельзя употреблять спиртные напитки сидел и только закусывал. Ребята, зная характер моего ранения, не заставляли меня выпивать.
Закончилось наше мероприятие тем, что капитан хорошо выпив и опьянев, оказался в один прекрасный момент на полу палаты. Пытаясь подняться, он зацепил рукой стоявший на тумбочке графин, который упал на пол и разбился. Майор, который хотел помочь товарищу подняться, тоже потеряв равновесие, упал рядом с ним. Когда они попытались с моей помощью подняться, то создали такой шум, что прибежала дежурная медсестра. Увидев все, что происходило в палате, она вызвала дежурного врача. Прибывший полковник-дежурный по госпиталю принял самые крутые меры ко всем нам. Меня спасло от его гнева только то, что я был трезв, моим же товарищам досталось, я думаю очень серьезно; их увели в свое отделение с помощью выздоравливающих. Я не подумал, что наше мероприятие так плохо закончится. Завтра придется держать ответ перед Евгением Александровичем, мне очень стыдно. Ему ведь, наверное, попадет от начальства за наши безобразия.
1 сентября. Вот сегодня уже наступил первый день осени. Все дни проходят, похожие друг на друга. В моей жизни не происходит ничего нового, что можно было бы записать в свой дневник. Дни тянутся очень медленно и однообразно.
У меня все те же заботы и проблемы, и в моей госпитальной жизни нет никаких изменений. Как и раньше, хожу на предписанные мне процедуры и сдаю многочисленные анализы. Лечение проходит очень эффективно, и я чувствую что выздоравливаю. Единственное что, по всей видимости, задержит меня в госпитале так это свищи возле операционного шва, которые никак ни заживают. Как и прежде, совершаю свои прогулки по территории госпиталя, опираясь на костыль. Нога хоть и побаливает во время ходьбы, но уже не так, как это было раньше.
-
Выйдя из отделения на улицу, мы прошли по территории и оказались в большом зале госпитального клуба. В зале было уже много народу, в основном это были офицеры и прапорщики, работники госпиталя и проходящие лечение. Полковник посадил меня на первый ряд, рядом с собой, по-прежнему ничего не объясняя.
Вскоре на сцене появился генерал в окружении нескольких полковников, и началось, как я теперь только понял торжественная церемония награждения. Первым назвали меня и я, волнуясь, поднялся на сцену клуба и встал недалеко от стола, где сидели генерал и полковники.
Генерал, а это был начальник политуправления Туркестанского военного округа, генерал-лейтенант Моисеев, зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 июня 1984года о награждении меня орденом Красной Звезды. Затем он подошел ко мне, вручил удостоверение и с помощью одного из полковников, которому пришлось проколоть дырочку для ордена на моей пижаме, прикрутил орден. Все это время в зале рукоплескали стоя все, кто там находился. И мне пришлось ждать, пока стихнут аплодисменты, чтобы сказать:
- Служу Советскому Союзу!
Когда я уже сел на свое место, генерал продолжал свою речь обо мне, и мне было очень приятно услышать о себе то, что он сказал. В своем кратком выступлении он отметил, что я с честью выполнил свой интернациональный долг, воевал, как и подобает политработнику, проявил себя как зрелый коммунист и настоящий офицер.
Оказывается, генерал обо мне знает очень многое, чему я был крайне удивлен. Он не только назвал училище, которое я закончил, но и упомянул о том, что я был трижды ранен. В заключении своего выступления он подчеркнул, что я представлен к очень высокой правительственной награде за последний свой бой в Афганистане. От охватившего меня волнения я так и не смог поднять взора на окружающих.
После этого были вручены боевые медали офицеру и прапорщику, которые, также как и я, проходили лечение в госпитале.
Когда все закончилось, и я пришел в отделение, все, кто лежали в нашем отделении, пришли, чтобы меня поздравить. От всеобщего внимания и многочисленных поздравлений у меня от счастья закружилась голова. Я очень счастлив и этот день никогда не забуду.
16 августа. Вчера, уходя с работы, подполковник Вайновский Е. А зашел ко мне и поздравил меня с орденом. Уже уходя, он забрал мой орден, объяснив, что будет лучше, если орден будет храниться у него в сейфе.
Мне было жаль расставаться с моей наградой, но ничего не поделаешь, пришлось подчиниться. Сегодня хожу под впечатлением вчерашнего дня. До сих пор меня приходят поздравлять офицеры из других отделений.
Эх, жаль, что нет рядом Виктора Девятерикова, который за эти дни стал мне одним из самых близких товарищей. Он бы за меня порадовался. Виктора отправили несколько дней назад на самолете в Москву, в центральный военный госпиталь имени Бурденко. Проводя с ним целые дни в разговорах, мы часто вместе строили планы на будущее. И в этих наших планах будущей жизни, нам обоим не хватало одного: хоть какой-нибудь награды. И от этого мы оба чувствовали себя в будущем немного даже некомфортно.
Конечно, не мудрствуя лукаво замечу, что награда каждому человеку приятна и желанна. Поэтому любая боевая награда, особенно орден, это огромное событие в жизни любого военного человека. Наряду со всем, это также и оценка личных качеств награжденного, его мужества, смелости, отваги и находчивости. Думалось в эти минуты и о тех ребятах, кто никогда не сможет с гордостью надеть свой орден; появилось запоздавшее чувство радости, что остался жив. И коль пройдя все испытания, остался жив, хотелось вернуться домой с наградой. Кому и как потом объяснишь, что воевал не хуже других, был на волоске от смерти трижды раненый, если на груди будет только медаль « и та за выслугу годов», как поется в одной перефразированной офицерской песни. Вспомнив по школьной программе поэму А.Т.Твардовского, привожу слова Василия Теркина по поводу боевых наград во время войны:
- Нет, ребята, я не гордый.
Не заглядывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.
После обеда ко мне в палату пришли на костылях двое незнакомых раненых ребят. Они поздравили меня с орденом и пожелали всего того, что желают в таких случаях, и мы познакомились. Один из них был майором - начальником инженерной службы полка, второй капитан - начальником штаба мотострелкового батальона. Майор был ранен пулей в мягкие ткани бедра и лежал в госпитале второй месяц. Капитан осколком мины был ранен в пятку ноги и прибыл в госпиталь две недели назад.
Когда в ходе нашей беседы, они выяснили, что я еще и получил очередное звание, они стали настаивать, чтобы я это дело обмыл. Я не представляя, как в наших сегодняшних условиях можно это сделать, задал этот вопрос им. Они ответили, что сами все организуют. Я дал им денег, необходимых для предстоящего мероприятия, и они ушли.
Вечером, когда врачи ушли с работы домой, в моей палате появились мои новые товарищи. Они хорошо подготовились к застолью, купив все необходимое. И мы, поставив между кроватями стулья, соорудили на них праздничный стол. Ребята выпили первый стакан за мой орден, второй за мое звание и третий за погибших на войне товарищах. Я предупрежденный неделю назад доктором, что мне ни в коем случае нельзя употреблять спиртные напитки сидел и только закусывал. Ребята, зная характер моего ранения, не заставляли меня выпивать.
Закончилось наше мероприятие тем, что капитан хорошо выпив и опьянев, оказался в один прекрасный момент на полу палаты. Пытаясь подняться, он зацепил рукой стоявший на тумбочке графин, который упал на пол и разбился. Майор, который хотел помочь товарищу подняться, тоже потеряв равновесие, упал рядом с ним. Когда они попытались с моей помощью подняться, то создали такой шум, что прибежала дежурная медсестра. Увидев все, что происходило в палате, она вызвала дежурного врача. Прибывший полковник-дежурный по госпиталю принял самые крутые меры ко всем нам. Меня спасло от его гнева только то, что я был трезв, моим же товарищам досталось, я думаю очень серьезно; их увели в свое отделение с помощью выздоравливающих. Я не подумал, что наше мероприятие так плохо закончится. Завтра придется держать ответ перед Евгением Александровичем, мне очень стыдно. Ему ведь, наверное, попадет от начальства за наши безобразия.
1 сентября. Вот сегодня уже наступил первый день осени. Все дни проходят, похожие друг на друга. В моей жизни не происходит ничего нового, что можно было бы записать в свой дневник. Дни тянутся очень медленно и однообразно.
У меня все те же заботы и проблемы, и в моей госпитальной жизни нет никаких изменений. Как и раньше, хожу на предписанные мне процедуры и сдаю многочисленные анализы. Лечение проходит очень эффективно, и я чувствую что выздоравливаю. Единственное что, по всей видимости, задержит меня в госпитале так это свищи возле операционного шва, которые никак ни заживают. Как и прежде, совершаю свои прогулки по территории госпиталя, опираясь на костыль. Нога хоть и побаливает во время ходьбы, но уже не так, как это было раньше.
-
Книга "Кандагарский дневник" размещена на сайте в Файловом архиве и доступна для скачивания.
-
Казакпаев Сержан, выражу мнение большинства, надеюсь: на продолжение благославляем.
-
Мне довелось служить с Сержаном Казакпаевым в Кандагаре в одно время (я - в стройбате), поэтому с особым интересом читал его книгу. Спасибо тебе, Сержан, за правдивый рассказ о той войне. Пока нахожусь под впечатлением от прочитанного, так что какой-либо связанный и осмысленный комментарий оставить не могу. Присоединяюсь к мнению многих - Сержан должен продолжить свою книгу.
-
Спасибо всем. Мне очень важно ваше мнение о книге.
-
Сержан, твоя книга достойна продолжения! Прочитал с огромным удвольствием.
-
Книгу скачало уже под 40 человек.
-
Книгу скачало уже под 40 человек.
Володя, а нельзя ли сделать так чтобы те кто прочитал книгу, оставили свои данные и свое мнение о книге в файловом архиве или где нибудь в другом месте. Дело в том, что мне как автору важно знать сильные и слабые места книги.
-
Сержан, о слабых местах книги тебе, возможно, расскажут маститые литературоведы.
Для меня, например, нанюхавшегося вдоволь запаха солдатских портянок, но не нюхавшего пороху - в книге одно слабое место: она закончилась...
-
Книгу скачало уже под 40 человек.
Володя, а нельзя ли сделать так чтобы те кто прочитал книгу, оставили свои данные и свое мнение о книге в файловом архиве или где нибудь в другом месте. Дело в том, что мне как автору важно знать сильные и слабые места книги.
Сержан, я специально в разделе дополнительно открыл тему о горячих точках. Мне кажеться она именно для того, чтобы обсуждать в том числе и твой дневник.
-
Володя, а нельзя ли сделать так чтобы те кто прочитал книгу, оставили свои данные и свое мнение о книге в файловом архиве или где нибудь в другом месте. Дело в том, что мне как автору важно знать сильные и слабые места книги.
Лучше всего сделать как предлагает Михеев Сергей.
-
И. Тишанинов, 1987 г., 12 рота
Точка возврата.
Я прошёл свою точку возврата,
И теперь мне уже всё равно,
В иступленьи тяну к горизонту,
Словно лётчик в военном кино.
Не вернуть летописные будни,
Не заставить замолкнуть слова,
Расстрелявшие в прошлом надежду,
Омрачившие чьи-то сердца.
И, наверно, осталось молиться,
По загубленной мною душе,
А ведь хочется всё же проститься
Навсегда стерев зло о себе.
Что б мучительно не было больно,
За обиды, что людям нанёс,
И меня, иногда, поминали
Добрым словом, без горечи, слёз…
22.01.2008г
-
Нехорошее впечатление оставил стих.
Может быть, помощь нужна?
А почему Игорь не сам опубликовал?
-
Стихи не вызывают оптимизма! Игорь не унывай! Пиши больше о хорошем, все таки в жизни больше добра чем зла. ;) :D
-
Нехорошее впечатление оставил стих.
Может быть, помощь нужна?
А почему Игорь не сам опубликовал?
Игорь на сайт выходит, но писать не может. Крест поэта гипертрофировать реальность и переносить переживания на бумагу, а иногда стихи приходят "сверху" и это возможно чьи -то переживания ...(Может сумбурно изложил , но что то типа так и происходит...)
-
Надежда
В меркантильные интересы
Я вплетаю хрустальный мир.
Не сберёг поцелуй принцессы
Ни на день, ни на год и миг.
Обмануться опять не сложно.
Оглянулся..., а жизнь прошла.
Мне сегодня наверное можно
Отложить до утра дела.
И пропасть, утонуть и слиться
Навсегда в бездне карих глаз.
Мы с тобой словно у жар-птицы
Обгоревшие два крыла...
Беспощадно бросаю в омут
Ностальгию вчерашних дней.
Я тебя не отдам другому,
Ты ни можешь не быть моей!
Закружило в осеннем ливне,
Снегом сахарным замело...
Ты ночами дарила МИР мне,
Где уютно и так тепло.
В благодарность, я как невежда,
Всё пытался облечь в слова
Взгляд последней моей надежды,
В то, что наша любовь жива...
01.2008 г.
-
Хорошие стихи. С глубоким смыслом. Молодец!
-
***
Жизнь и смерть безоглядно
Бродят про-между нас
Прорежая нещадно,
Что вчера, что сейчас.
И в смятении духа
Замечаем не раз
На старуху проруха
Возвращает подчас
К осмыслению жизни,
К постиженью Христа.
В сером маразматизме
Мысль на редкость проста...
Поднимая во-благо
Низвергая в огонь
Поднимается слабый,
А убогих не тронь.
За душевные муки
За терзанья в груди
Бог не ввергни в унынье,
Да спасенье-приди...
2007 г.
-
Игорь Тишанинов , 1987 г.
В неведении.
Я подарил бы тебе день,
Я подарил бы тебе ночь,
Когда бы мог я точно знать,
Что я могу тебе помочь.
И подарил, быть может свет,
А может быть и лунный путь,
Когда бы знал, что этот свет,
Тебе поможет обмануть.
Звезду бы подарил тебе,
Любую, что тебя пленит,
И даже, если в день расплаты,
Судьбою буду я побит…
08.02.2008г
-
Игорь Тишанинов , 1987 г. 12 рота
Третий тост.
Давайте выпьем за любовь,
Что горячит нам в жилах кровь,
Что заставляет биться сердце,
Что возвращает к жизни вновь!
Любовь, сжигающую душу на жертвенном огне,
Любовь, в ночи зовущую, как мотылька к свече.
Любовь, сердца собой влекущую
На счастья грех, на гибель на костре
Любовь, из пепла возрождающую...
Любви спасение заветно и крылья развернёт душе.
13.02.2008г
-
Если хочешь, я буду свободой,
Коль уж нет ее в жизни твоей..
Хочешь - буду крапленой колодой,
Солнцем, звездами, солью морей.
Пожелай - и я буду пледом,
Чтоб уютом тебя согреть,
Или зеркалом, небом, светом..
Углем буду в печи гореть.
Ну, а хочешь - я, нежной феей,
Все исполню твои мечты?..
А заслужишь - я стану ведьмой,
Если ведьмы достоин ты...
-
Давайте о любви поговорим…
О том, что в душах пламенеет…
Когда ты любишь, мир вокруг светлеет
Давайте о любви поговорим…
Давай поговорим о чистоте…
Нет не о той что под ногами,в нашем сердце….
О той, что открывает счастью дверцу…
Давай поговорим о чистоте…
Давайте о разлуке пропоем…
Порой она врывается внезапно
Все разрушая напрочь, безвозвратно
Давайте о разлуке пропоем…
А лучше я промолвлю о тебе…
О той, которая любима..
Мила, кротка и так ранима
А лучше я промолвлю о тебе…
А лучше я промолвлю о тебе…
Пусть ты не рядом и пусть дуют ветры..
И между нами злые километры
А лучше я промолвлю о тебе…
Давайте о любви поговорим…
Она в душе все так же пламенеет
И искорка ее все также тлеет
Хотя тобой другой уже любим
-
Зачем уходишь не прощаясь?
…клик «мышки» в гулкой пустоте…
«Окно» закрыв отгорождаясь
ты остаешься вся в себе…
И не почувствовав дыханья
Того, кто где то в темноте
Ждал целый день с тобой свиданья
Кто много думал о тебе
Но клик звучит, «окно» закрыто
Холодный вечер…пустота….
…и в темном доме ты одна…
и на столе вино налито….
-
Ах, как жаль что сейчас нет на карте
В списке высших военных училищ
Симферопольской кузницы стали
Самой ценной из альма-святилищ
-
У Асадова все стихи просто супер!!!!
-
Товарищи пииты, для классиков поэзии в Лит.страничке есть раздел:"Господа юнкера...". Прошу перенести туды (обидно за Э.Асадова, что он попалв "Попытки рифмования", а он поэт - классик)
-
100% прав, товарищ Сергей! У многих классиков стихи просто класс, а вот наши... хромают...но именно этим и ценны (своей непосредственностью...в данном случае, курсантской)
-
Сергей Константинович, давеча обещались курсантские стихи поискать...Ну, и...
В сборник не дождавшись включил, что было на тот момент (25.02. обещали, что посмотрю подготовленный вариант).
-
Ах, как жаль что сейчас нет на карте
В списке высших военных училищ
Симферопольской кузницы стали
Самой ценной из альма-святилищ
И сегодня гляжу я сквозь время,
Вспоминая ушедшие дни...
Разбросало по глобусу племя
Симферопольцев. Как там они
Появили себя в этом мире?
Кто в войсках, кто давно на печи...
Как в большой коммунальной квартире
Помним кто и чему нас учил...
-
Уж извините, замотался. Я еще направлял по электронной почте т.н. Выпускной Венок сонетов. Получили его? Включен он в сборник? С нетерпением будем его ждать.
-
Венок сонетов мне "на мыло" не приходил. Срочно забрасывай, может успеем включить...
-
Ясно. Сейчас быстро продублирую. А фотки мои курсантские получил? там даже комбат Осипенко мною снимался...
-
Направляю на мыло: koptiaev@gmail.com Правильно?
-
Мой е-мейл:borodinsergey1@rambler.ru
-
А вот что писано было на 3 курсе (аж прямо с датой - 15.12.1984) - чего только не приходило в голову от неразделенной любви. Однако:
***
Без посвящения...
Я, быть может, полюблю другую.
Я, наверно, не люблю тебя.
Я, наверно, полюблю другую.
Я, конечно, не люблю тебя.
Я, конечно, полюблю другую.
Я, быть может, не люблю тебя...
И чем больше мучить буду,
Наряду с тобой, себя;
И чем чаще мучить буду,
Наряду с собой, тебя;
И чем дольше мучить буду,
Наряду с тобой, себя...
...Я хочу убить себя
И все меньше верю в чудо.
Я могу убить тебя
И все реже верю в чудо.
Скоро я убью себя,
Так и не поверив в чудо...
Ты, быть может, меня не любишь.
Ты, конечно, полюбишь другого.
Ты, конечно, меня не любишь.
Ты, наверно, полюбишь другого.
Ты, наверно, меня не любишь.
Ты, быть может, полюбишь другого...
...В смерти не виновна будешь:
Причин найдется смерти много, -
Но повторять все время будешь,
Хотя причин найдется много;
Ты шептать неустанно будешь,
Когда причин найдется много:
"Он хотел убить меня
И все меньше верил в чудо.
Он бы не убил себя,
Если бы случилось чудо"...
Вот так-то. Как хорошо, что все живы и здоровы! :-)
-
вот теперь полная ясность, что оправлял не тебе. И с чего я взял, что это твое мыло? Все перенаправляю прямо сейчас (там и сонет, и немного современных фоток, а главное - курсантские фотки)... немаленький объем... почта осилит?
-
да ужжжжжж...........жутковать))))))))))вот бабы блин.....
-
Сергей, автомат мыла ругается, что нельзя отправить на ящик: borodinsergey1@rambler.ru
Может, ошибка? Или у тебя он переполнен? Или какие-нибудь еще ограничения...
Первое письмо вести 6 Мб, а дальше - еще больше (под 20 Мб)
-
***
В этом лучшем из миров
почему-то все жестоко...
покоя только в смерти ждешь.
Любой из нас страдает от пороков,
но все равно - надеешься и ждешь.
Кажется, придумали любовь -
вот избавленье!
Но в ней нашли чудовищную ложь.
И так в истории,
от братства до правленья,
преследует людей повсюду ложь.
Давно ушли из жизни
племена людей.
И не было счастливых, что же ждешь?
Не думай, что ты стал
других умней:
в Веках ответа нет...
...Ан нет - ты все же ждешь и ждешь...
октябрь 1984
-
Воспоминания
[/b]
Как только наступает вечер,
Иль нет, чуть позже - с темнотой,
Когда возможность есть расправить плечи,
Вздохнуть, когда вокруг покой,
Я почему-то вспоминаю город,
В котором прожил много лет.
Он здесь особенно мне дорог,
Ведь дал надолго я обет.
Который год как пребываю
В дали от родины своей,
Но живо очень представляю,
Что в чаше город - ты лишь пей.
Я с головою окунаюсь,
Захлебываюсь, но все же пью.
И лишь с причудой улыбаюсь,
Уподобаясь мотыльку...
Январь 1985
-
Все-таки никак не отправляется на мыло.
Выпускной венок сонетов публикую здесь:
Выпускной венок сонетов
годам учебы, службы и работы в СВВПСУ…
…п о с в я щ а е т с я…
1. На днях учеба иссякает –
Совсем немного уже ждать;
И лейтенанты ожидают,
Когда погоны надевать.
На море ездим с неохотой,
Забросили уже читать;
В «увал» в «гражданке» ходим ротой,
По «Пушкарю» гурьбой гулять.
И в этом видим наслажденье:
Ходить в «Гадюку» в увольненье,
Экзамен не проснувшись сдать.
А кто противиться изволит –
Побрить…в фонтане искупать…
(Пока от злости «не утонет»).
2. Мы после выпуска: «Адью!»,
Бегом от этого кошмара…
Готовы ехать на луну,
Как можно дальше от ограды.
Здесь «потерять» успели многих:
Демина скрутил гастрит,
Женились Гарик, Сява, Орлик,
А с Ромы можно выжать спирт…
Да… этим список не окончен…
«Потеряли» многих очень…
Хотя бы Юра – он не спит,
Конспекты строчит как бегун –
И это марафон, не спринт,
Но без сочувствия трибун.
3. Наш Старый генералом станет,
«Бикфайер» Кузя укротит.
И в Москве, в Колонном Зале
Будет Боря замполит.
Дэв уедет заграницу,
Вадика уж ждут в горах, -
Вспоминать там будет пиццу…
Но будет грудь вся в орденах.
И волноваться будет Крава –
Жизнь ему без «Ва» - отрава,
Даже переборет страх.
Он всего всегда боялся,
На глазах от страха чах,
Когда с Юрой состязался…
4. А кто-то воплотит: «Уйду!», -
Об этом многие мечтают,
Но по силам тО кому?
(Из Армии не отпускают…).
Разве чтО уйдет Авто,
Когда в Грузии послужит:
Кому – даст, пошлет когО,
Глядишь: детей в долине учит…
А всем придется «куковать»
До звонка лет 25,
Пока смертушка не скрутит…
И после службы жизни нет.
Или жизнь ужасной будет,
Раз прослужишь стОлько лет…
5. Мы долго жили-были вместе,
Делились кровом и едой;
По ночам жевали «плесень»,
Запивая хлеб водой.
Кипятили чай бывало,
И пир тогда стоял горой.
«Балдели» от шматочка сала,
Прихлебывая чай густой.
Такое вспоминать приятно:
«Лосось» линейкой ели жадно
И объявляли: «Пьянству – Бой!».
Однако бой был ненадолго;
Мы праздновали свадеб рой,
Веселые кричали: «Горько!».
6. Мы пили пиво всей толпой,
Пяти бокалов нам хватало,
И огромнейшей бедой
«Голубка» закрытье стало.
Тогда в «Гадюку» перешли,
Но «Голубок» не позабыли,
К нему «на автомате» шли,
Вспоминая как мы пили…
(Цветы готовы приносить
И всевышнего молить,
Чтобы «Голубок» открыли).
А особенно страдают
Наши души молодые,
Когда «Пепси» Дэв лакает…
7. И благородство было в чЕсти -
У нас в почете была честь,
И не хватало места лести –
Пресекали сразу лесть.
А если кто-то льстить пытался,
Того брали «на штыки».
Каждый каждого держался,
Как держится строка строки.
Бывали ссоры и проклятья,
Но понимая, что все – братья,
Прекращались «умникИ»;
И мир мгновенно возвращался,
Писали хохмы и стихи,
А ЦОСику за танец брался.
8. Старались уничтожить гной
(Его бывало многовато)
И частенько наш покой
Будоражили расплаты.
Мы платили за мученья,
Издевательств не терпя.
Нас пугали исключеньем,
Но пугали все ж, шутя.
Похожи были дни, недели.
Зимой дрожали, летом прели,
Но строились по 2 часа.
Я построенья не забуду,
Ширяева в слезах глаза,
Когда «замкОм» мутил он воду.
9. Теперь оставим пересуды -
Вот-вот уедем кто-куда.
Иногда вели мы грубо,
Не зная меры и стыда.
И уже мирились в ЗАГСе,
Кому грубили – та жена
(Милейший у любимой Тани
просил нахально 3 рубля).
И все знакомства из-за скуки,
И рандеву терпели муки,
Влекла не ласка, а еда.
Потом мы «умывали руки»,
Убегали кто-куда,
«Задраивая крепко люки».
10. Не все же среди нас иуды,
Не все «ложИли» за спиной.
Беда стряслась – давали ссуды,
Не потешаясь над бедой.
Не все таили злость на друга,
Не все стремились воровать.
Мы приглашали в гости друга
Приехать в НовогрАд и Брянск.
Я к Шуре ездил под Житомир.
Он чуть от этого не пОмер –
Я не сгущаю в этом «крАск».
Мы с Шурой шли на авантюры,
Испытывали кучу «тАск»,
Когда крутили Шуры-муры.
11. Забудем наш извечный спор,
Который ночью разгорался:
Что лучше - Гомель или Брянск?;
Как лучше «спать» и одеваться?
И редко были компромиссы.
Стояли за «свое» горой.
И омрачались наши лица,
Когда проигрывали спор.
Теперь настало время слада –
И Горск хорош и Гомель надо,
А также Минск, Москва, Джанкой.
Толочин тоже неплохой, -
Везде: напоминанье сада.
И сад небесный, не земной.
12. Давайте вспомним друг о друге
Сейчас и через 20 лет.
Мы пережили вместе муки
Прошли немало разных бед.
Так, в Ростове как-то было…
Запомнят нас надолго там –
Пускали «речников» «на мыло»,
Из ДОФа уходя без травм.
Иногда нам приходилось все же
Кого-нибудь ударить в рожу,
И назревал тогда скандал.
Чаще Фесик в бой бросался,
На помощь никого не звал –
Один с любыми расправлялся.
13. Училище – огромный вздор,
Похож на бред, проклятье ада,
И в ужасе отводишь взор
От казематного кошмара.
Наверное, не столь боялись
Бастилии в Париже люди.
(Откуда командиры взялись –
Все кровопийцы и зануды).
Нас по утрам они будили
И в канцелярии гноили.
И лишь выкручивался Рудык,
А мы безумно хором выли,
Переходя на стон и крик:
4 года в «ДУРКЕ» жили!
14. Но мы – счастливейшие люди,
Что сбросили с себя хомут.
Теперь – хозяева и судьи
И властелины своих судьб.
Когда-нибудь мы соберемся
И стоя будем поминать
Года курсантского знакомства,
Друзей… и ВЗиС, Бродвей и страсть.
Сдержите слезы, офицеры Чести –
Мы снова наконец-то вместе!
На нас одна лежит печать,
Печать разлуки, службы, смерти;
И хочется друзей обнять…
И пить во славу нашей встречи!
1. На днях учеба иссякает –
2. Мы после выпуска: «Адью!»,
3. Наш Старый генералом станет,
4. А кто-то воплотит: «Уйду!»
5. Мы долго жили-были вместе,
6. Мы пили пиво всей толпой,
7. И благородство было в чЕсти -
8. Старались уничтожить гной.
9. Теперь оставим пересуды -
10.Не все же среди нас иуды,
11.Забудем наш извечный спор,
12.Давайте вспомним друг о друге
13.Училище – огромный вздор,
14.Но мы – счастливейшие люди.
Написано 06-07.1986г.
-
вот теперь полная ясность, что оправлял не тебе. И с чего я взял, что это твое мыло? Все перенаправляю прямо сейчас (там и сонет, и немного современных фоток, а главное - курсантские фотки)... немаленький объем... почта осилит?
Этой мой адрес, но мне тоже не приходило.
-
Да уж, теперь понял, что отправлял админу, но не со зла :D Но почему письма так и не дошли?! Сейчас вообще никак не проходят никуда. Наверное, все-таки объем великоват, а Инет маловат (Мбит/с и т.п.). А фоточки там неплохие есть...правда отсканировал в WORDовский формат...
-
Сергей,всё дошло. Попробуем втиснуть в сборник. (Оригинал макет уже готов)
-
Выпускникам СВВПСУ. Экспромт
Когда заканчивал ты школу,
Понять умом тогда не мог
Простую мамину тревогу:
"Кем в жизни станешь ты, сынок?.."
Еще годок бы погулёнить,
А тут - решенье принимать:
Надеть солдатские погоны...
А может быть, студентом стать...
Тик-так...минуты побежали.
Свой выбор сделал ты один.
Итак, сомненья миновали-
Курсантом станет мамин сын!
Давно отцовская фуражка
Была примерена тобой.
И маме было даже страшно:
Ты в ней серьезный был такой.
И не успел высокий тополь
В июне пухом отцвести,
Ты едешь в город Симферополь,
Свою судьбу там обрести.
Прошли в училище военном
Четыре года, как один.
Учеба, дружба - опыт ценный...
Стал лейтенантом мамин сын.
На выпускном твоя невеста -
Уже без трех минут жена,
Так много шума, много блеска,
Фонтан игристого вина...
А дальше - будней офицерских
Шагает строем череда.
Ты средь суровых дел армейских
Забыл курсантские года.
Но иногда, взглянув на тополь,
Что вырос в части под окном,
Ты вспоминаешь Симферополь
И убеждаешься в одном:
Ты ни за что не постареешь,
Пока ты помнишь о былом,
И никогда не пожалеешь
О давнем выборе своём.
-
ЗдОрово! Так и было...
-
***
Я с тобою августом повенчан,
В оформленье позолоты дней.
Нисподают волосы на плечи
И овал лица судьбы моей-
В зеркале твоё отображенье.
В зазеркалье колокол души
Пусть озвучит мира сотворенье,
И спешит, спешит, спешит, спешит...
Муза оказаться в зазеркалье.
Путь тернистый розами отмечен.
Ты была на троне и в опале.
Я с тобой был августом повенчан...
1984 г.
-
***
Ну вот, ты уже не невеста...
Фата белым снегом легла
Под зеркалом (там ли ей место?)...
И вижу морщинку у глаз:
Усталости? Счастья? Покоя?...
А свадьба кружила как сон
Под звон, под серебряный звон...
Ты помнишь, что это такое...
А жизнь продолжения ждёт,
Критерия, сути, основы.
Не всё в этой жизни как мёд.
Но пусть повторяюсь я снова,
Опять говоря о тебе.
Ты стала мне самой родною.
И я благодарен судьбе!
(Случается всё же такое...).
1982 г.
-
Поздравление к 50-летию (унификация)
По течению времени,
Замедляя свой бег,
Очень важными вехами
Измерял человек
Всё, что сделано доброго,
Сколько сбылось надежд.
Полстолетия прожито-
Юбилейный рубеж.
У бокала шампанского
Ностальгический вкус...
Память вновь возвращает
В СВВПСУ...
Сколько отдано нервов,
Напряженья и сил.
Вехи , как в киноленте
Верстовые столбы...
Вот такие моменты
У военной судьбы.
И решенье сегодня
Запишите в ПРИКАЗ:
Что бы вихри невзгод
Не тревожили Вас,
Пожеланья здоровья
И удачи в судьбе,
И всего, что Вы сами
Пожелали себе!
2002 г.
-
БЕГСТВО ИЗ АДА
Как долог путь из преисподней
Не только плоти, но - души.
Как тело бренное по кручам
Сползает вниз душа в ночИ.
Карабкаться до боли в пальцах,
Все ногти стерты до крови.
И сердцу мочи нет разжаться:
Осталось вниз - и снова жди.
А ад кромешный тебе объятья
И ты готов на все уже:
И фирии, и черти - братья.
И снова смерть твоей душе.
Чуть только оклимался - сразу
Готовишь вновь себя в побег,
Пока не помутился разум
И не сошел в аду на "нет".
Ведь долог путь из преисподней,
Как тела, также и души.
"Эй, наверху, кто благородней!
(Лишь бы мимо не прошли)".
Опять в кровИ и руки-ноги,
Кровь резко давит на виски.
Не будьте люди очень стрОги
К тем, кто ад сумел пройти.
07.02.1985
-
Серега! Прекращай курить такую сильную "дурь"!
Помнишь, что говорил по поводу стихов наш Маркович? А я помню!
-
Серега! Прекращай курить такую сильную "дурь"!
Помнишь, что говорил по поводу стихов наш Маркович? А я помню!
Дык писано давно. А сейчас я бросил точно)))
-
Сержану Казакпаеву.
Читаю Вашу книгу с огромным интересом. Указывать на слабые места не возьмусь. Мне ОЧЕНЬ нравится. Написано искренне, честно.
Спасибо Вам!
-
Алексей спасибо за отзыв. Дневник вызвал различные отзывы у нас в Казахстане. Были и откровенно презрительные и добрые (их больше). Вынося дневник на сайт я надеялся узнать мнение моих однокашников и честно говоря узнал. Я издал 2-е тысячи экземпляров книги и они быстро разошлись. Сейчас стоит вопрос о переиздании и я бы хотел ее дополнить, доработать. Мое трехмесячное пребывание на нашем сайте, оказывает огромную пользу в вопросе доработки дневника.
-
Попытался представить себе причину презрительных отзывов и не смог.
А издавали и собираетесь переиздавать в Казахстане? И (может и дурацкий вопрос) на русском языке? Я бы с удовольствием приобрёл несколько экземпляров.
И ещё. Если Вы планируете выложить книгу в сети для широкого круга, я рекомендовал бы обратиться на сайт Art of War (http://artofwar.ru/)
-
Алексею Нестерову. Книгу я издал на русском языке, переиздавать буду тоже на русском. А отрицательные отзывы были такие: 1) упрекали в нескромности; 2) писал только о своей персоне; 3) такого не могло быть; 4) нельзя писать о погибших плохо и т. д. А один из уважаемых всеми в Казахстане "афганец" мне заявил прямо, что я х...ю написал. Многие главы из дневника мною были не опубликованы, по совету афганцев которые читали по моей просьбе рукопись перед публикацией. Ты наверняка спросишь, почему я это сделал? Дело в том, что я еще продолжаю дело которому нас с тобой учили в СВВПСУ и просто обязан помнить об этом всегда и везде. За этот адрес http://artofwar.ru/ спасибо, я про него не знал.
-
.... А один из уважаемых всеми в Казахстане "афганец" мне заявил прямо, что я х...ю написал. Многие главы из дневника мною были не опубликованы, по совету афганцев которые читали по моей просьбе рукопись перед публикацией....
Я не был в Афгане, не был в горячих местах (все больше по Сибири да зонам вечной мерзлоты),не знаю - как там оно было ... Но одно скажу- прочитал сам и прочитали дети (кроме младшего) - отзыв один - книга сильная...Сильная именно тем,что рассказывает искренне о своих личных переживаниях, о реальных событиях и реальных людях . И очень хотелось-бы иметь её в своей библиотеке ..
Летом обязательно покажу отцу и брату...Один- ветеран ВОВ, а другой - два года отдавал долг братскому Афганистану.
-
***
Зачем корить друг друга за ошибки?
Им неизбежно в жизни быть;
Курсант не сделан из пробирки
И невозможно без ошибок жить.
Многое осталось в прошлом -
И ни к чему все вспоминать,
Ошибки помнить - глупо, пошло,
Еще глупей - в них упрекать.
Не лучше ли помочь другу другу,
Тому, кто оступился раз.
Согреть сердце, подать руку
И ощутить блаженства час?
Давайте же любить людей!
И презирать презренных гадов:
"Курсант! Добро лишь только сей
И до последнего борись за правду!".
07.1985
-
Нашим курсантским подругам (но вообще-то, всем женщинам)
Восьмое Марта наступает
И восхищаете вы нас.
У вас сегодня светлый праздник,
Так, в добрый час -
Любовь и жизнь
вас всех пусть не покинут
И сердце нежное
вовеки не остынет.
26.02.1985
-
Кривонос Леонид Михайлович, выпуск 1985г., 15 рота, полковник запаса, член Союза писателей Беларуси. Поэт. Для всех интересующихся поэзией.
* * *
Очерчен круг
Мирского бытия
Мгновеньями зачатия
И смерти.
И оттого
Вся наша жизнь –
Фатальный рок
Житейской круговерти.
Увы. Поверьте
В справедливость строк,
И жизнь свою
Ушедшим днем измерьте, –
Мгновением зачатия
И датой смерти
Мирского бытия
Очерчен круг.
* * *
Зима. Декабрь.
Предновогодний вечер.
Метёт позёмку
Забияка – ветер.
Снежинки - слёзы,
Воя, разгоняет.
Их уходящий год,
Грустя, с небес роняет.
Окрест разносится
Прощальный ветра плач:
Неумолимо время,
И бесцеремонно, как палач.
Секундам счёт.
Курантов бой,
Как выстрел.
Час пробит.
И год,
В котором
Только что
Мы жили,
Наповал убит.
* * *
Осень украсила
Лес позолотой,
В выси курлычет
Косяк журавлей.
Будто раздевшись,
Стыдливо, нагая,
Смотрит им вслед
Пустошь рыжих полей.
Небо зашторилось
Серыми тучами,
Весь небосвод
Затянув пеленой.
Птицы прощально
Машут мне крыльями,
И расстаются
С родной стороной.
* * *
Ко Дню женщин – 8 Марта
Что сказать,
Когда всё сказано природой:
С каждым днём
Теплеющей погодой, –
Тающего снега
С крыш капелью,
И во льду речном
Окном – купелью;
Радостным журчанием
Криницы,
Щебетом
В лесу весеннем птицы...
Что сказать,
Когда сама природа
Женского,
По сути дела, рода.
Остаётся только
Лишь смириться,
Женскому главенству
Подчиниться,
Таять, словно снег,
Под Вашим взглядом,
И лететь, как птица,
Всегда рядом.
* * *
Догорает в камине костёр,
И мерцают, как звёзды, огни.
Наша встреча дарована свыше –
Мы сегодня вдвоём, мы одни.
За окном беспросветная мгла.
Волю чувствам, сомнения прочь.
Пусть сердца наши громко стучат,
Разбудив задремавшую ночь.
Заалеет за лесом заря.
Ночь - подруга, на нас не серчай,
Что тебя потревожили мы,
В пылкой страсти прогнав невзначай...
Ночь ушла и разбилась о день.
Вновь вернуть мы её не смогли.
Лишь остался сгоревший костёр,
И чернели осколки - угли.
* * *
Грустно гладят волны берег,
Шепчет ласково прибой
У плакучей старой ивы,
Где встречались мы с тобой.
Чтоб расслышать шёпот речки,
Ива клонится к воде,
Омывая ветви кроны
В мокрой ряби череде.
Чёрный омут ветки треплет,
Листья падают слезой, –
Место наших встреч под ивой
Заросло давно лозой.
Жгучий взгляд очей любимых,
Шёпот нежный сладких уст
В прошлом: нет под ивой места,
Речка в тине, берег пуст.
Март
Отмели февральские метели.
Снежная позёмка улеглась.
Март. Зима с морозом, снегом
Восвояси быстро убралась.
Ожили весенние капели,
Талая вода ручьём журчит.
Птицы, радуясь теплу, запели,
Лес, задумчиво их слушая, молчит.
* * *
Обниму тебя, родная,
Никуда не отпущу.
Без тебя мне одиноко –
Я скучаю и грущу.
Обниму тебя, родная,
Трепетно к лицу прильну.
В волосах улыбку спрячешь,
Вьющихся подобно льну.
Обниму тебя, родная,
Волю дам своим устам.
В нежном долгом поцелуе
Руку положу на стан.
Обниму тебя, родная,
Ощутим тепло двух тел.
И ничто нас не разлучит,
Кто – бы, как – бы ни хотел…
Обними меня, родная,
Никуда не уходи.
Ведь когда с тобой мы вместе –
Счастья вечность впереди.
* * *
Листья падают
Золотым дождём.
Мы стоим под ним,
Ничего не ждём.
Осыпает нас
Осень красками.
Ощущение –
Словно в сказке мы.
Шелестит листва,
Ковром стелится.
Мы стоим - молчим,
Нам не верится.
Иллюзорный дождь
Всё летит к ногам,
Рассыпается
О вороний гам.
Листопаду вслед
Кричат вороны.
Мы стоим – молчим...
Смотрим в стороны.
Непогода
Ночь. Порывы ветра.
Дождь
Льёт на землю.
Я не сплю
И звукам внемлю,
Барабанной дроби струй.
Так и хочется воскликнуть –
Прекрати, не озоруй.
Ветер
Пригоршнями воду,
Зачерпнув, бросает в окна
Брызгами – за горстью горсть…
Будит, дразнит, раздражает,
Порождая в душе злость.
Непогода в дом стучится,
Как никем незваный гость.
* * *
В осеннем воздухе
Висело,
Светилось солнце
Ярким блином.
Курлыча,
Стая пролетела
Из журавлей
Неровным клином.
И словно
Всех оповещая, –
На юг, на юг,
Они кричали.
Но слышались
В их перекличке,
Гортанной,
Возгласы печали.
Речка - реченька
Речка, речка, реченька, –
Берега - границы,
Разделённые водой
Из одной криницы.
Я на этом, ты на том,
Противоположном.
Разделила жизнь - злодейка
Нас наветом ложным.
Речка, речка, реченька, –
Всё бежит, струиться.
Утолить мою печаль,
Дай воды напиться.
Подойду к речной волне
Я с тревогой смутной, –
Прежде чистая водица
Стала тёмно - мутной.
Речка, речка, реченька,
Как же так случилось,
Что криница нашей жизни
Ложью замутилась.
Пить её не стану,
Бережком пройду,
И источник новый,
Чистый я найду.
* * *
Улица сутулиться
С горки под уклон
Перед пешеходом
В вежливый поклон.
Вдоль растут деревья,
Выстроившись в ряд,
Наряжая улицу
В праздничный наряд.
В караул почётный
Стали фонари.
В колокол ударили
В церкви звонари.
А в домишках окна
Из под ставень - век
Смотрят, как по улице
Идёт ЧЕЛОВЕК.
* * *
Весна дохнула тёплым ветром,
Деревьев крон лаская гривы.
Набухли почки, возбуждённых
Берёзок, липы, вербы, ивы…
Любовной негою наполнил
Весенний ветер лик природы.
Вершится таинство, чтоб вскоре
Мы приняли у лета роды.
* * *
Дождик в окошко стучится,
Сходятся лужи в кольцо.
Мне в этот вечер не спится.
Выйду во двор на крыльцо.
Ветер печали разгонит.
Смоет вода след тоски.
Свежестью воздух наполнит
Ласковый дождь колдовски.
Ветви сирени коснутся,
Обняв по дружески, плеч,
Чтобы цветов ароматом
Ночью дождливой привлечь.
Будем стоять до рассвета
Вместе с сиренью вдвоём,
Слушая дождика звуки,
Каждый мечтать о своём…
Память
Помнят небо и земля
Годы лихолетья,
И защитников границы
Прошлого столетья.
Стражами истории
Смотрят обелиски.
До земли многострадальной
Мой поклон им низкий.
Припев:
Травушка зелёная –
Прошлым опалённая,
Небо, небо синее –
В тучках, словно в инее.
Ветерок разносит
С рощи трель соловушки.
Её песня всем, сложившим
На войне головушки.
Поросли поля сражений
Стройными лесами.
Внуки, правнуки героев
Повзрослели сами.
На погоне золотом
Звёздочка искриться.
Ты в моей теперь судьбе –
Родины граница.
Припев.
* * *
В память дня вывода
ограниченного контингента советских войск из Афганистана 15 февраля 1989 года
На родину, на родину, –
Взвыл в спину ветер - враль.
И мы пошли, гонимы им,
Домой – в мороз, в февраль.
Гудела бронетехника,
И с гор сползала юзом.
В преддверии сердца стучали
Скорых встреч с Союзом.
На родину, на родину, –
Неслись слова до слуха, –
Достаточно закалена
В Афгане сила духа.
И лишь смущал единственным
Итог в Афганистане –
Отсутствием больших побед
И в их, и в нашем стане.
На родину, на родину, –
Такт отбивали ноги, –
Где собирал смородину
Ребёнком босоногим.
Чем ближе – ускоряли мы
Шаги к родной сторонке,
Чтоб пересечь самим границу,
А не «похоронке».
На родине ж, на родине
Всё было, как и прежде, –
Росла в саду смородина,
И жил народ в надежде,
Не зная, что тогда уже
Дул ветер перемены,
Наполненный порывами
Обмана и измены.
На родине на родинки
Без нас, нас разделили.
И зря, казалось, кровушку
В чужой стране пролили.
Не знали, возвращаясь, мы,
Что дует ветер - враль,
А нас сплотит во времени
Тот памятный февраль.
Птицы у границы
(для детей)
1
Птицы - синицы
Сидели у границы,
Выстроившись в ряд,
Как пограннаряд.
Раздалась команда: –
Будет контрабанда! –
Полетели птицы
Быстренько к границе.
В сторону кордона
Глядь – летит ворона,
Держит в клюве мышку.
(Это уже слишком!)
Дружные синицы –
Ей наперерез.
Каркнула ворона,
Уронила мышку,
Улетела в лес.
Мышка тут очнулась,
И в нору вернулась.
А птицы - синицы
Сели у границы,
Выстроившись в ряд,
Как пограннаряд.
2
Пересменка на границе:
Улетели спать синицы,
Заступил в пограннаряд
Воробьёв большой отряд.
Вдруг летит к нам с того бока
Иностранная сорока.
За ней нужен глаз да глаз,
А не то обманет враз.
Нарушителя границы
Быстро выследили птицы.
Поднялись они гурьбой,
И сороке дали бой.
Та последствий испугалась,
Затрещала, раскричалась,
И ни солоно хлебавши
Восвояси вновь умчалась.
…От чувств исполненного долга
Воробьи галдели долго…
Вот такие эти птицы,
Что гнездятся у границы.
-
Дак а фамилию Володя?
-
Кривонос Леонид Михайлович
-
***
Восьмое марта… будний день…
У женщин – выходной.
И закрутилась канитель,
Восьмого – домовой.
Да что там – домовой!
Портьерный, дворник, половой,
Лакей и повар, тамада,
И жалкий раб, посудомой…
Посыльный, мажердом, курьер…
Дежурный слесарь и электрик,
Почтовый голубь и сапожник,
Пожарный, плотник и сантехник…
Но лишь восьмого, раз в году…
На двадцать третье - всё прощу…
И лишь восьмого, раз в году:
Не раб я Божий, я – в аду…
06.03.08
-
***
В России с "Домостроем" долго жили,
Но с"призраком" пришли мы к феминизму,
И преломив устои через призму
А после поменяв летоисчеслений стили
Мы с удивлением получили
8 марта, дам поставив у руля,
Хотя по старому-опять же 23 февраля...
6.03.2007 г.
-
Сержану Казакпаеву.
На то и дневник, чтобы описывать именно личные впечатления и переживания.
Может издать или как-то опубликовать не вошедшее в книгу с грифом ДСП - только для выпускников СВВПСУ и приравненных к нему ВВУЗов? Так, чтобы потом не было мучительно?
-
Согласен, так и поступлю.
-
Летом буду на встрече выпускников 1982 года, привезу книги и желающим подарю.
-
...привезу книги и желающим подарю.
Дарить не надо - надо продать. А подпись-бесплатно...И что-бы цена была известна. По себестоимости...А то Вы будете вкладывать ...Не надо - надо рационально.
-
Да уж, Сергей, правда жизни все-таки в нашу пользу))) Но без дам-с - никуда)))
(и извини, но посмотри слово "поставив")
-
Ты вези Сержан желающих уже полно поверь мне, только боюсь столько тебе не довезти.
-
Поздравляю всех женщин с наступающим праздником и, в шутку, для поднятия настроения, написал несколько строк :)
Восьмое марта… будний день…
У женщин – выходной.
И закрутилась канитель,
Восьмого – домовой.
Да что там – домовой!
Портьерный, дворник, половой,
Лакей и повар, тамада,
И жалкий раб, посудомой…
Посыльный, мажердом, курьер…
Дежурный слесарь и электрик,
Почтовый голубь и сапожник,
Пожарный, плотник и сантехник…
Но лишь восьмого, раз в году…
На двадцать третье - всё прощу…
И лишь восьмого, раз в году:
Не раб я Божий, я – в аду… :)
06.03.08
-
желающих уже полно поверь мне, только боюсь столько тебе не довезти.
Эт точно!
-
Все исполню.
-
Поздравляю всех женщин с наступающим праздником и, в шутку, для поднятия настроения, написал несколько строк :)
Восьмое марта… будний день…
У женщин – выходной.
И закрутилась канитель,
Восьмого – домовой.
Да что там – домовой!
Портьерный, дворник, половой,
Лакей и повар, тамада,
И жалкий раб, посудомой…
Посыльный, мажердом, курьер…
Дежурный слесарь и электрик,
Почтовый голубь и сапожник,
Пожарный, плотник и сантехник…
Но лишь восьмого, раз в году…
На двадцать третье - всё прощу…
И лишь восьмого, раз в году:
Не раб я Божий, я – в аду… :)
06.03.08
Игорь! странно, что ты это написал 6 марта, а не 9-го! :) кажется, нелегкий был у тебя праздник..:)
-
Поздравляя женщин с 8-ым марта, главное - не сорваться на крик.
-
Сын пришел ко мне, шельмец и спросил с тоскою:
" Одноклассники ", отец - Что это такое?
Это что за сайт такой, где седые люди,
На реал махнув рукой, утопают в блуде?
Где к изменам виден путь, цель ясна, и средства,
Где хотят себя вернуть в Брежневское детство?
Где нарушен их покой? Где проводят ночи?
Это что ж за сайт такой - Объясни мне, отче?"
Я привлек сынка к себе и сказал с тоскою:
"База данных ФСБ - Вот что мы такое."
-
не в бровь, а в глаз, Алексей ;)
-
"Одноклассники"-подготовка демографического взрыва, и бракоразводных процесссссов.
-
Юноша,мнящий себя поэтом, сказал,окончив читать стихи:
- Нет ничего труднее, чем читать собственные стихи.
- Еще труднее их слушать,- ответил кто-то из присутствующих.
Давайте же выпьем за хороших поэтов и за то, чтобы мы легко переносили все трудности!
Перевел с грузинского, рифмы или не было иль потерял...
-
Не в бровь, а в глаз, Алексей
Это не моё творение...Но мне тоже понравилось.
-
***
Как жжёт раскалённою тишиною
Прижатая трубка к губам телефона.
И десять минут зафрахтованных мною
Настигнут в расплох задохнувшись от стона.
Иду без разбора слепою дорогой.
Смотрю в эти лица-никто не знаком.
Зачем твои брови нахмурились строго?
И крутит, и ноет, и вертит волчком.
Расстроенный мальчик...смешно без предела,
От смеха б не подавиться совсем.
Подумай немного, твоё ль это дело?
Не злиться, не злиться, не злиться...Зачем
Гудки телефона везде настигают,
Сбивают подсечкой и наотмашь бьют.
И смотрят глаза сквозь меня не моргая,
И губы мне шепчут, как будто плюют.
И ложь возле сердца стоит выжидая,
Когда я поглубже счастливо вздохну.
...и снова, глаза сквозь меня... не моргая...
И хочется крикнуть:"Ну, что же Ты? Ну!!..."
Вот сердце лежит на ладошке живое
И дрожь пробирает от теплоты.
Когда дорогое так дёшево стоит,
То память не мостик из пустоты...
И вот поскользнулся, и падаю в пропасть...
Не жду, что закинешь спасательный круг.
Царапают пальцы наскальную копоть,
Но помнят ладони пожатие рук...
На десять минут безупречное время
Усталость и боль выдаёт по частям.
И "охнув", когда очень сильно защемит,
Я кану в безвечность. Ни здесь и ни там...
За что, не пойму.
Безнадежная осень
Срывает последний красивый листок.
И кажеться мне, это осень уносит
На сердце моем твой последний ожёг...
1988 -1993 гг.
-
Вот это стихотворение знакомо мне с детства. Его написал курсант Шевцов (годы учебы 1967-1971), и хранилось оно в курсантской записной книжке моего отца.
ШИНЕЛИ
Солнце ало входило в ночи покрывало
И золотом грязь казалась
Блестящая, как в банкетных залах..
Ровными нитками в ветре
Рота разматывала метры.
И вдруг -впереди, по асфальту-стеклу,
Красной пуговкой расстегивая мглу,
Как в уцененной книжке жар-птица,
18-ти, нет, 17-ти...
17-ти лет девица!
Шпильки асфальтом выстукивали звонко,
Шла мамина, и не маминой казалась девчонка.
Сто голов восхищенно смотрели направо..
И вдруг - она нам в лицо: Орава!
Шагай, солдатчина! Запевай, шинели!
Сто душ вскричали безмолвно и...онемели.
А грязь все так же ноги лизала,
И мгла сонливо у сапог лежала,
Обида в шинели впивалась жалом..
Гудки машин, как гудки вокзалов...
О, как хотелось взглянуть в эти накрашенные глаза...
О, как хотелось жестоко правду в глаза сказать!
Послушайте, девочка!
Послушайте, в самом деле!
Ведь вы собой обязаны серой шинели...
А вдруг вы родиться бы...не сумели?!
А шинели! Сколько тысяч в жару, в метели
Защитили, погибли...лишь холмики онемели...
И темнели от горя березы-
Это все матерей закипавшие медленно слезы!
Сколько их погибало в дымах пожаров,
Тебя, неродившуюся, защищая яро!
Послушайте, милая, как же вы смели?!
А если случится быть снова пожарам?!
Не будет танцев, не будет баров!
Шинели...
В шинели оденутся ваши же мальчики,
В бинтах кровавых подруги запачкают пальчики..
А вспомните ль вы,
Что когда-то смели
Так пошло сказать о серой шинели?
А сейчас недовольно рот кривишь...
Послушай!
Что ты знаешь, девочка..
Какие у нас под шинелями души...
Конечно, мы знаем: глупость, бравада!
Но не надо, слышите,
Пожалуйста, не надо!...
А солнце ало вошло в ночи покрывало,
Блестящая, как в банкетных залах, грязь показалась...
Ровными нитками в ветре рота разматывала метры...
-
Вот это стихотворение знакомо мне с детства. Его написал курсант Шевцов (годы учебы 1967-1971), и хранилось оно в курсантской записной книжке моего отца.
ШИНЕЛИ
Могут же люди, а мне поэзия не дается...
-
ШИНЕЛИ
Красивое стихотворение. К сожалению, эти времена пренебрежения к служивому со стороны прекрасного пола вернулись...
-
ШИНЕЛИ
Красивое стихотворение. К сожалению, эти времена пренебрежения к служивому со стороны прекрасного пола вернулись...
Я думаю, не совсем об этом речь. Я понимаю по-другому это стихотворение. Мне кажется, это о том, как новые поколения все больше забывают подвиг наших дедов. Девочка, героиня повествования, жила в 60-х. Что уж говорить о наших современниках и современницах...
-
Сергей! Какое замечательное стихотворение! прям за душу взяло. я подумала, что это хороший текст для песни! срочно надо на музыку положить. так прекрасно, лирично и очень грустно. могла бы получится замечательная песня, каких сейчас вообще нет...Спасибо Вам!!
-
Сергей, согласен на все 100% с КД. Сильный стих. Где наши композиторы?
-
Сергей, согласен на все 100% с КД. Сильный стих. Где наши композиторы?
какое забавное вы дали мне прозвище..КД...:):)
-
а композиторы есть. есть даже у меня знакомый человек. если Сергей Бородин не будет против, я покажу своему товарищу это стихотворение. правда может хорошо получиться!
-
Я-за!
-
Класс!!! Надеюсь, не обижаетесь, на КД? Энто потому, что не знаю как Вас звать-величать. Да и осталась курсантская привычка многое "аббревиатурить")))
-
Класс!!! Надеюсь, не обижаетесь, на КД? Энто потому, что не знаю как Вас звать-величать. Да и осталась курсантская привычка многое "аббревиатурить")))
да нет, конечно, не обижаюсь!! :):) просто забавно!
-
Класс!!! Надеюсь, не обижаетесь, на КД? Энто потому, что не знаю как Вас звать-величать. Да и осталась курсантская привычка многое "аббревиатурить")))
да нет, конечно, не обижаюсь!! :):) просто забавно!
А я-то еще и надеюсь, что Вы представитесь)))
-
Когда нужна неясность?
Грозу, дожди я славлю вечно:
Они в природе создают экран.
Похожи чуть они на Млечный:
По ним познать возможно даль.
Чем больше матовость экрана, -
Тем четче образы на нем,
Поэтому неясность - надо,
Как можно большая, притом.
Пока не правят этим делм
Безликий мир, буздушный люд,
Красивому в природе нет предела...
И там, и тут; и там, и тут.
Непогода проявляет суть,
Нутро природы, человека,
Слепым указывая путь
В счастливость будущего века.
И не сетуйте на грязь, -
Ею лечатся недуги,
Не давая людям пасть
В протянутые смертю руки.
Замечайте грязь души.
Непогода вам поможет
Ориентироваться во лжи,
Которая всегда тревожит...
1985-1986
-
Класс!!! Надеюсь, не обижаетесь, на КД? Энто потому, что не знаю как Вас звать-величать. Да и осталась курсантская привычка многое "аббревиатурить")))
да нет, конечно, не обижаюсь!! :):) просто забавно!
А я-то еще и надеюсь, что Вы представитесь)))
меня зовут Жанна. :)
-
Очень приятно, Жанна.
-
ШИНЕЛИ
Красивое стихотворение. К сожалению, эти времена пренебрежения к служивому со стороны прекрасного пола вернулись...
Я думаю, не совсем об этом речь. Я понимаю по-другому это стихотворение. Мне кажется, это о том, как новые поколения все больше забывают подвиг наших дедов. Девочка, героиня повествования, жила в 60-х. Что уж говорить о наших современниках и современницах...
Жанна, позвольте все-таки до конца с Вами не согласиться... Конечно, есть в стихотворении дань памяти подвигу шинели (читай: солдату) в Великой Отечественной войне, благодаря которой и родилась, и живет героиня произведения...однако бОльший смысл автор, по-моему, вкладывал в последующие строки: при новом возможном пожаре на защиту героини (читай: Родины) снова станут шинели (читай: Защитники) и поэтому не надо пошлостей говорить сейчас (как, впрочем, и всегда) в адрес защитников, тем более, не зная какие души под шинелями.
Послушайте, милая, как же вы смели?!
А если случится быть снова пожарам?!
Не будет танцев, не будет баров!
Шинели...
В шинели оденутся ваши же мальчики,
В бинтах кровавых подруги запачкают пальчики..
А вспомните ль вы,
Что когда-то смели
Так пошло сказать о серой шинели?
-
ну так уважение к людям в форме из этого же и складывается. не просто потому, что ребята в форме такими красивыми и мужественными выглядят, а птому, что это потенциальные защитники.
-
Я-за!
процесс пошел!! стихи уже в работе. буду Вас информировать, что из этого получится! :)
-
Раскаяние.
Прости меня хранитель-ангел мой,
Что тихим не внимал твоим советам,
И верить склонен был
Завистников складным наветам.
И буйну голову склонив,
Свою гордыню обуздав,
Перед тобою признаю:
Как я во многом был не прав!
За неразумные дела,
За горький опыт, в назиданье,
Мне голову покрыла седина,
Отметив годы уходящие в преданья.
Видать не зря, приставлен ты,
К моей душе, смотреть мои дела земные,
Невидимым крылом оберегая от беды,
И не давать свершать грехов, что делают иные.
Но, прежде чем продолжить путь,
Начертанный судьбой мне свыше,
Прошу тебя: ты будь со мной,
Ведь всё-таки, хоть изредка,
(Прости меня!) тебя я всё же слышу.
20.04.2008г
-
Хорошее стихотворение. (На мой взгляд название : "Ангел-хранитель", лучше бы отразило внутренний диалог стихотворения)
-
Классное стихотворение.Мною прочитано в день памяти моего святого.
-
и мне очень понравилось...грустное и светлое..Игорь, слышишь?? ;)
-
Сержану Казакпаеву!
Читал несколько дней, не отрываясь когда появлялось свободное время.Очень все достоверно, и правдиво.Знаю это из рассказов своего двоюродного брата и одноклассника,который в 1984г.проходил службу в ДРА тоже кстати под Кандагаром,в танковом полку.Был несколько раз ранен,контужен.Награжден за БЗ и отвагу. и какие то афганские награды.Такой же случай был у них в подразделении как и у вас,когда молодой солдат не выдержав издевательств старослужащих пытался их взорвать гранатой. И как находили после боя, наших старослужащих солдат и офицеров с пулевыми отверстиями в затылке. Спасибо за книгу. Я думаю мы увидим продолжение.
-
Трепетному времени
обучения в Академии (Военном Университете)
Посвящается....
Всему учились понемногу,
Но я прошу Вас, ради бога
Не обольщаться на сей счёт,
То был удачный наш залёт
Из разных войск-в ряды педфака..
(В приказ вошел и стало фактом).
И вот печальный мой рассказ
Как ВПА вскормила нас,
А может всё таки вспоила,
Спать положила, накормила,
Деньжонками "позавалила"
Фуражку знаниями набила...
И в путь дорожку проводила.
Но это после, а пока...
Мы от звонка и до звонка
Военной шевелим мозгой.
И в позвоночнике юля
Межпозвонковая мысля
Без спросу выпорхнет наружу.
Что даже оторопь берёт.
Злорадно тащиться народ,
Ведь военспец "посажен в лужу"..
Пару слов об отделении и его героях.
***
Встань в сторонку друг, пока
Пограничные войска
Помолотють супостата,
Победят ВСЕГО врага.
А над ними в дымке тая
Ихний лётчик пролетает.
Он не против отбомбиться,
С боевой машиной слиться.
Только лётчику сегодня
Это дело не с руки.
Подрабатывает ночью-
Охраняет "Лужники".
Этот случай единичный.
Просто лётчик-пограничный.
Но за ним, из-под руки
Наблюдают мужики.
И друг другу травят байки,
Как полковник, в виде Чайки
К ним в каморку залетел,
Оптом группу поимел,
Затуманил всем мозги...
Вот такие "пироги".
***
Наша служба не легка,
Год за годом, на века
Напряженная работа,
Мы играем в "дурака".
Набегает в миг слеза:
Две шестерки бьют туза.
Самолюбие потешил
Тот, кто нам вальтов повесил.
Но танкисты правят бал.
"Хитрый глаз" замухлевал,
Бессердечно загрузил
И повесил нам тузы...
***
В пятницу и среду-ЗЛО!
Начинается Физо.
Обрядившись в Адидас
"Некто" очень мучит нас.
Есть счастливчики пока-
Это группа ЛФК.
Остальных и в дождь и в снег
Марафонский ждет забег...
***
Не всегда в метро пускают,
Тех, кто глазками моргает
Ничего не говоря,
Типа сам себе моряк.
Тянет к дому от проблем,
Да заправился не тем...
Иногда в метро скучая,
И людей не замечая,
После водки и пивка
Можно врезать песняка.
-
Трепетному времени
обучения в Академии (Военном Университете)
Посвящается....
Просто замечательно, Сергей Анатольевич! Браво! Иронично, в стиле А.С. Пушкина, по-моему. И Твардовского.
-
Сержану Казакпаеву!
Читал несколько дней, не отрываясь когда появлялось свободное время.Очень все достоверно, и правдиво.Знаю это из рассказов своего двоюродного брата и одноклассника,который в 1984г.проходил службу в ДРА тоже кстати под Кандагаром,в танковом полку.Был несколько раз ранен,контужен.Награжден за БЗ и отвагу. и какие то афганские награды.Такой же случай был у них в подразделении как и у вас,когда молодой солдат не выдержав издевательств старослужащих пытался их взорвать гранатой. И как находили после боя, наших старослужащих солдат и офицеров с пулевыми отверстиями в затылке. Спасибо за книгу. Я думаю мы увидим продолжение.
Спасибо за отзыв, мнение однокашников - высшая оценка для меня.
-
***
Ты входила в мой дом королевой,
В ореоле шикарных духов.
И я снова мужчиной был первым,
Или может хотел быть таков.
Возвращает судьба, как по долгу
Каждый день не пришедшей любви.
А за окнами дождик без толку
Словно шепчет: "Её не зови..."
Мы с таким багажом междометий
Пробирались в красивую жизнь,
Что сегодня пройдешь- не заметишь:
Кто был счастлив, а кто и не жил...
Столько думал, планировал, мерил,
Как бы лучше и как бы умней,
И всегда подсознательно верил,
Что достоин я счастья вполне.
Что ж ты счастье? Какое и где ты?
Может кто-то подскажет ответ.
Почему сквозь людские наветы
Мы не ценим мерцающий свет
Предназначенный!
Ах, как наивно
Самомнением тешим себя.
И сквозь годы отчетливо видно
В тихом омуте топим себя.
А когда, чуть вздохнув кислорода
Не боимся уже никогда...
Мы уходим, как в чистую воду,
И скрываемся там навсегда...
2008 г.
-
***
Ах, любовь!
Испокон столетий
Часто вторили на Руси.
И кого она в жизни метит?
Посмотри, да порасспроси...
Если бьет,
Значит видно любит.
Бабья доля ведь такова.
Не прибавится, не убудет.
И гуляет о том молва
По пословицам-поговоркам.
Кто-то верит,
А кто-то нет...
Соли пуд и сухая корка,
Вот и весь у любви обед
За минуту до исступленья!
За секунду до входа в рай!
За мгновенье до преступленья!
За прыжок за..за..за.. за край!
Понимания и смирения,
Повседневности, суеты...
Самомненья и просто мнения.
Где теряемся я и ты.
И уже не расправить крылья,
Не зажечься и не сгореть.
Но понять...
Тех, кто так любили,
Что во имя... смогли умереть.
2008 г.
-
Баллада о нашем времени
Времена-они каждому по судьбе,
Человеку, стране, поколению...
Вот и выпало тебе и мне
Перелом от Ильича к НЕЛЕНИНУ.
Нам простые читали истины.
Мы не знали всего, но верили.
И в том нет какой-то мистики.
Мы других по совести меряли.
Не боялись, и не кланялись,
Поднимались во весь рост.
Нам грозили, манили пряником
Затыкая душу, закрывая рот.
И не судите в слабости,
Поперхнувшиеся обстоятельствами.
Мы и сами знаем свои гадости,
И не тешимся их сиятельствами.
Пора бы извиниться за "водораздел".
Ведь не все на элитных галерах рабы.
Да и оказаться не у дел
Не желаю такой судьбы.
Поколению помнится возрастное:
Красно-белый передел!
"Кто сегодня не с нами,
Тех ведите на расстрел!"
Брат на брата, не по крови судьбы,
А по внутренним убеждениям.
И повисла метафора:"Кто же судьи
Объявившие это мнение?"
За людей и за бога решают,
Кто достоин, а кто не совсем...
Или может совсем не достоин
Быть счастливым, дать новую жизнь.
Генетический апокалипсис.
Всем! Всем! Всем!
Белокур, толстокож и строен-
Вот путевка Вам, будете жить.
Мда, ошиблись, с фамилией Лифшиц
Вам в другой кабинет. Может быть
В ЗАГСЕ непременно помогут.
А на нет и суда у нас нет,
Пред соблазном раритетных царских монет.
Пусть несут Вашу попу усталые ноги
В исполком, в дорнархоз, в москомбед....
Так в начале, неразбериха
Запрессована в гемокод!
Кто не видел, не хлёбывал лиха,
Повезло, да и нам повезет.
Дважды-два из России в Расею
Нас водили два срока подряд.
Уже умерли все Моисеи.
Уже вновь по брусчатке парад.
Рядом с кладбищем всех ВЕЛИКИХ,
Что погибли "сражаясь за нас".
А мы смотрим в угрюмые лики
И гадаем, кто был пи....ас.
Обличаем и ищем, кто стал виноватым.
Виноватым, что плохо жуём.
И Христами, безвинно распятыми.
По углам украшаем свой дом.
В притяженье Земли есть оказия-
Притяжается всё подрят.
И опять, прям до безобразия,
Мы отводим от главного взгляд.
Всё, что пройдено-нами пройдено.
Это нам подарила судьба.
И для нас исключительно Родина-
Наша Родина! Нам и судья....
20008 г.
-
И это иронично получилось, емко и хлестко...Уж извини, Сергей, хочу уточнить, правильно ли я понял: "наше время" - это не современное, а то, наше, курсантско-советское?
-
Это наше советское и постсоветское, Мы как застрявшие в эпохе.
-
во-во, согласен...
-
Написано под впечатлением изучения на курсах пакета MS Office 2007 :)
О разрывах страниц
С абзаца начат понедельник,
И, в общем, это не беда,
И в среду нижний колонтитул
Не смог за день убить меня.
Отформатирован в Excele,
И в Worde разукрашен весь,
По тематическим расцветкам…
И Бог позволил всё нам снесть!
Пусть реферат, билет, вопросы,
И буфер памяти забит,
И даже верхний колонтитул
Плитой надгробной не лежит.
И будет вечер, тёплый, майский,
Прогулки к древнему Днепру,
А это - точно уж запомню,
И в стеке буфера с собою увезу…
22.05.2008
-
Написано под впечатлением изучения на курсах пакета MS Office 2007 :)
Жестко :)
-
Тяжело в учении - легко в бою ;) , Юрий Леонидович
-
***
Никогда не говори никогда.
Сказано тобой с выражением.
Ставшее уже принципом.
Как дождем осенним
Убиты полчища бабочек-принцев,
Потенциальных мужей дюймовочки...
Те, кто уцелели, бродят холеные,
Сытые, пьяные и влюбленные.
Полузакрыв глаза, словно шторочки.
И ты ошибаешься, полагая, что вина только твоя.
Нас двоих сбили в полете,
Ведь ведущий твой-я!
И ведомый в края манящие.
И бедовый, усталый взгляд
Нас зовёт убежать назад,
Позабыв про настоящее...
2008 г.
-
Наша служба не легка,
Год за годом, на века
Напряженная работа,
Мы играем в "дурака".
Набегает в миг слеза:
Две шестерки бьют туза.
Самолюбие потешил
Тот, кто нам вальтов повесил.
Но танкисты правят бал.
"Хитрый глаз" замухлевал,
Бессердечно загрузил
И повесил нам тузы...
Иногда в метро скучая,
И людей не замечая,
После водки и пивка
Можно врезать песняка.
правдиво, смешно,умело - подтверждаем :D ;) :D ;)
-
Достучаться до небес
Мне б достучаться до небес,
И попросить чуть-чуть отсрочки
Чтоб полюбить ещё хоть раз,
И быть любимым тёмной ночкой.
А в пламени любви горя,
Забыть на миг тревоги и печали…
Но на пороге жизни сентября
Счастливым удаётся быть едва ли.
Разочарований листопад
Внезапно оголяет небо,
С очей спадает пелена,
И сердце замирает где-то
Душа стремится в синь небес,
Рискуя навсегда покинуть тело
И ангел справа, слева – бес
Своё, обычное продолжат дело
О Боже! Глупый я слепец!
Земного счастья не вкушая,
Две трети пройдено пути,
Как быть любимым я – не знаю.
Мне б достучаться до небес,
И попросить чуть-чуть отсрочки
Чтоб ей успеть сказать: «Люблю!»
Не жду ответа. Ставлю точку.
30.05.2008
-
***
Ей нравилось носить его рубашки,
И пить по вечерам зеленый чай,
Гадать на счастье на большой ромашке...
Но догорала времени свеча.
Разбившись о семейные проблемы
Любви кораблик медленно тонул.
В бою за Ревность мы не брали пленных-
А сами были у неё в плену.
За четверть века-сотни расставаний
Без встреч, без ожиданий, без тоски.
Но аромат духов опять дурманит,
И в тишине шаги твои легки...
2008 г.
-
Прости мне, мама…
Прости мне, мама, всё, что сможешь,
Ведь всё, прощённое тобой
Зачтётся свыше понемногу
В мой скромный список послужной
Прости абсурдные поступки,
И глупых мыслей череду,
И бестолковое упрямство,
Окрасившее волос в седину.
Прости за грубые слова,
В пылу раздоров с губ слетевших,
За всё, за всё прости меня,
За скупость чувств в миру истлевших.
Прости за боль, что причинил,
Своей гордынею играя,
Прости меня, ведь я люблю,
Тебя люблю, моя родная…
30.05.2008г
-
***
Защемит в груди...
Повою молча,
Не пуская слёзы по щекам...
Как-то в одиночестве, по волчьи,
Нужно и поплакать мужикам.
Сердце разорву на половинки,
Меньшую оставлю для себя...
Остальное всё, как на картинке
Из романов, где ОНА любя
Губит всех, и гордых, и хорощих.
Потому, что в женщине любовь
Не понять Серёжам и Алешам...
Потому, что в изумленье бровь
Изгибая, словно лук Амуры
Милая наивно полагает,
Что в любовь играют только дуры.
И для них стихи свои слагают
Бледные, печальные поэты...
В остальном банально и обычно.
Принимать за чистую монету
Нынче чувства стало неприлично.
Априори-безысходность страсти
Дров не принесет в очаг домашний.
Но сегодня мы под этой властью
Не осудим день любви вчерашний...
2008 г.
-
Пословицы и поговорки...
Камешки ты бросаешь
Прямо в мой огород.
Ты и сама не знаешь,
Что нужно наоборот
Мне на твоем быть месте
Воду набравши в рот.
Я не позвал в невесты,
Где уж тут огород...
Море не поколено.
Лужи. Да пузыри.
Ложные теоремы
И пустота внутри.
Ой, и не говорите,
Всё бузиной, как тазом
Медленно заростало
И накрывалось сразу.
Всё непревычно стало.
Кошки скребут до боли
Душу, ну, как по стёклам.
От напряженья, что ли
Снова глаза на мокром
Месте.
Тили-не тили тесто.
Лоб расшибая в дури.
Снова зову в невесты.
Ёрзая на двух стульях.
2008 г.
-
***
От любви до ненависти
И шагать не надо.
Здесь начало смерти Вечности,
Наказание и награда,
Всепрощение и высший суд!
Ну, не ждите, прошу:"Не надо,
ждать, когда уже понесут".
Всё простить, и понять, и может
Вновь вернуться на точку "ноль".
Как за день будет век наш прожит.
И секретное слово - пароль
Это имя... и с тембром, и с нежностью,
И со сладкою болью в груди.
Предыхание соразмерности,
Что всё лучшее впереди...
А обиды? Они ж взаимные.
Их взаимно и позабыть.
Все тревоги и боли мнимые,
Когда можешь опять любить!
2008 г.
-
Моей младшей сестрёнке
Милая моя, поговори со мной.
Мы ведь столько не договорили.
В прошлой жизни твоей земной.
Мы мечтали и всех любили.
Несть числа недоперспективам.
Не вернуться и не вернуть...
Ты жила, прожила красиво.
Сердце женское встрепенуть
Рассказав про свои печали
Мне уже не придётся снова.
Ты ведь с ангелами в райской стае
Охраняешь меня земного...
2006-2008 г.
-
Прочитал стихи "Это наша с тобой биография". Молодцы! Так держать! Я надеюсь будет продолжение книги.
-
***
Дождь. Одиночество.
Яркое пламя свечи.
Не сбываются вновь пророчества.
Не молчи. Прошу:"Не молчи!"
Позови меня тихо и ласково,
Позови меня за собой.
Мы раскрасим цветными красками
Этот мир. Он ведь твой и мой.
Пошепчи мне на ушко с нежностью,
С томным вздохом вздымая грудь.
Про избушку в глуши заснеженной,
Про моря, про чужую грусть...
Поворкуй, поколдуй, посплетничай,
Взглядом карих глаз помани
Убежать с тобой в зазеркальный край
Через годы, сомненья, дни.
В доказательство неизбежного,
Что начертано по судьбе,
С небольшим отклоненим-погрешностью
Я пол-жизни иду к тебе...
2008 г.
-
Мне не нужно ни чье оправданье
Ведь оправдывать можно неправых
Не нужны мне пустые стенанья
Те, что делят на левых и правых
Мы теряем, мы что то находим
Мы стараемся бегать по кругу
Обижаем, встречаемся, любим
Досаждаем порою друг другу
И на этой огромной планете
И под этим безоблачным небом
Лучше нас могут быть только дети
Чистым, ласковым солнечным светом.
-
Игорь! Молодец! Мне понравились! Давай музыку к ним сочиняй и на 20-й летней встрече изобразишь! Я без подкола и вполне серьезно.
-
Я думаю на 20-летие мы что то другое исполним...а за отзывы спасибо...тронут
-
У колен Судьбы.
Пройти свой путь… и до конца,
Вгрызаясь в собственное «я»,
Презрев обиды и слова,
Убившие во мне Меня,
Казнившие во мне Людское,
На волю выпустившие Злое,
Что много лет держалось в клетке,
Лишь огрызаясь иногда,
Голодными смотря глазами,
И мрачно лязгало зубами,
На то, во мне, что беззаветно
Всегда, всегда стремилось к свету,
Тянуло руки к небесам…
Был смысл понят: «Аз воздам…»
И, словно осенью холодной,
Сквозь чистоту хрустальных слёз,
Увидел ясно путь иной,
И окунулся с головой,
Чтоб до конца пройти свой путь,
И лишь потом, когда-нибудь,
Возможно, молча отдохнуть,
И головой своей прильнуть,
К Судьбы коленям: пройден путь…
07.08.2008г
-
***
Жизнь с разбега, не на шутку,
Бросит в омут головой.
Подожди одну минутку
И я буду вечно твой.
Не насыпь на рану соли.
Не старайся всё понять.
Мы всё время любим с болью,
Ты должна об этом знать.
Видно так уж в генотипе
Заложили на века...
Половицы в томном скрипе
Прогибаются слегка.
Снова: дом, работа, отпуск-
По спирале закружат.
Кто же выпишет мне пропуск
В рай, где встречу я тебя?
Без наркоза режут крылья.
Мне в смятенье не понять.
От чего так едет "крыша"...
Значит нужно всё менять!
Бытовых поблем грузило
Тянет камешком на дно.
То, что будет и что было
Подарю тебе одной.
Брошу под ноги, без страха-
Я ведь тоже человек.
И последнюю рубаху
Я отдам. И в новый век
Вновь войду босым и голым,
Но свободным, как мечтал.
Лучше пусть пронзает холод,
Чем зазубренный металл.
Перелистывать страницы
Даже ветер подъустал.
Мне ночами часто сниться,
Что я вновь безпечным стал.
Принимать решения сложно...
Только кто же, за меня
Всё по полочкам разложит,
Звонким голосом звеня
Позовёт за дальней далью
Позабыв про свой покой.
Вы меня таким не знали,
Только знайте:"Я такой!!!"
2008 г.
-
Господа-товарищи поэты и прозаики, отпуска закончились, пора знакомить читателей с новыми произведениями.
-
Хотел разместить новые, но, просмотрев Курилку, как-то грустно стало и желание публиковать куда-то пропало. Друзья, что ж вы делаете? Столько лет не могли найти друг друга, а когда нашли стали вести себя так, что лучше бы и не находили! Грустно... Очень грустно... Откровенно говоря, что-то совсем расхотелось посещать ресурс в который когда-то вкладывал душу...
-
Игорь, красота спасёт мир (сказано очень правильно). Публикуй новые стихотворения.
-
Игорь, жду. Присоединяюсь к Сергею Бородину. Публикуй!
-
***
Закружили белые метели.
Оправляет в серебро зима
Всё, что мы с тобою не допели,
Всё, что ты придумала сама...
Оглянуться и начать с начала.
Отлюбить за тридцать прошлых лет.
Нам ночей и дней сегодня мало.
Нет запретов. И спасенья нет....
2008 г.
-
Замечательно. Однако знаю из своего опыта, что очень печально заканчивается ситуация, когда запретов не остается. Стихи правда обалденные.Простите, не найду с ходу другого эпитета.
-
Блаженные
По тёмным улочкам Вселенной,
Под фонарями звёзд ночных,
Бреду во тьме среди блаженных,
В толпе ни мёртвых, не живых.
Не жаждущих больших желаний,
Не осознав длину пути,
Меж равных скупо обретая
Свои никчёмные черты.
Безвольно двигаясь в пространстве,
Не подчиняясь ничему,
Слагая молча слово «Вечность»
И тихо уходя во тьму…
29.10.2008г
-
Вот такое вот вчера накропалось...
-
Игорь ЗДОРОВО!!!!!!ТАЛАНТИЩЕ!!!!
-
Отлично Игорь!
-
Цикл "Осенние"
Сентябрь.
Золотые монетки лип
И берез шелестящих мониста.
Воздух терпкий, как эвкалипт.
Небо серое, влажно-низкое.
Будут утренники, как хрусталь,
Как бокалов звон празднично-пьяных.
Ничего мне сегодня не жаль.
Как вдохну дым осенний кальянный.
Дворник машет своею метлой,
Ветер с ним отбивает чечетку,
Пляшет пыль под мотивчик простой-
Беззаботная глуппая тетка.
Дождь пошел на исходе дня,
И листок к каблуку прилип.
Холода не пугают меня -
Наслаждаюсь золотом лип.
-
Цикл "Осенние"
Октябрь
Природа потихоньку замирает:
Спокоен лес и мой любимый сад,
Земля на взбитых клумбах отдыхает,
Не слышно птиц, лягушек и цикад.
Давно не лето, день такой короткий,
Но заблудился где-то первый снег
И новогодних праздников коробки,
Стихи под елкой, хороводы, детский смех.
Все затаилось....Тих огонь в камине,
Не слышен маятник больших часов,
Умолкли звуки клавиш пианино.
Спокойной ночи всем, приятных снов.
Ведь очень скоро будет пробужденье:
Не в мае, а намного раньше - в декабре,
Когда отметит год свое рожденье
Нарядным фейерверком во дворе.
-
Цикл "Осенние"
Ноябрь
Ноябрь-осень....Или все-таки зима?
Возможно, в этом правы англичане:
Морозы, темень по утрам, и я
Пытаюсь разобраться в слов изъяне.
Замерзла первая сосулька, а потом-
Потом вдруг солнце почему-то показалось,
Но хочется скорей забраться в дом,
Укрыться в кресле теплым одеялом.
Глинтвейн по чашкам разолью друзьям!
Коль зиму коротать, так не уныло...
Иль осень? Но зима - не спам,
Зима-пора для размышлений, выводов.
Мне все же этот спор не разрешить.
Смотри, она - ни рыжая, ни с проседью.
Подумаю еще, куда спешить-
Ведь впереди зима....иль месяц осени?
;)
-
Очень красиво Вадим...продолжай
-
Моя мечта....
Она прекрасна!
Как та далекая звезда,
Что в небе мрачном
Бывает из-за тучь видна.
Я к ней тянусь...
Ее лучи -тоской надежды
Идут ко мне...
1991 г.
Навеяла безответная любовь.Возвращался с отпуска.Глядя на мрачное,осеннее небо в окно поезда,заметил проблески одной -единственной звездочки...и записал. С тех пор Муза не посещала.
-
попробую цикл "Зимние" предложить, ну так слегка
"Декабрь"
А в декабре мне не бывает грустно!
Мне не знакомы сплин или хандра!
Нет сожалений о весенних чувствах,
И нет тоски по краскам сентября.
Ну, снег, ну грязь, ну солнца мало,
Ну, возраст, что пора не верить в сказки,
А я вот жду, что все опять сначала:
Блины на Масленицу, Куличи на Пасху!
Тюльпаны красные ко Дню Победы,
И ночи светлые совсем в июле,
Закаты поздние и ранние рассветы,
А в августе рожденье внучки Юли.
Как хочется поверить в непрерывность:
Любви, семьи, друзей, природы,
Высоких помыслов в наивной неприкрытости!
Мне все-таки взгрустнулось - непогода....
-
Цикл "Зимние"
Январь
На обледенелом нотном стане
Терпеливо ждут синицы дирижера.
Выпал снег, и был он долгожданным.
Реки встали, и на дорогах вновь заторы.
А метель слагает небылицы,
Заметая все без тени сожаленья,
Перелистывая хрупкие страницы
Тайн, чудес и детских сновидений.
Отбелил морозец наши души,
Как холсты льняные груботканные,
Опасения напрасные разрушив
О напастях-горестях незваных.
Месяц в небесах плывет степенно,
Улыбаясь звездам лучезарно.
БЫТЬ ДОБРУ! И это неизменно:
И сегодня, и вчера, и завтра!
-
Цикл "Зимние"
Февраль
Я помню "февральские окна"
В далеком любимом Крыму -
Из сладких "калачиков" сотканного,
Из сохнущих луж на ветру.
А на Среднерусской равнине
Еще до весны далеко:
Средь ягод последних рябины
Снегирь отгоняет тепло.
Как будто из кружев рисунки
На заиндевелом стекле,
Рыбак у насиженной лунки,
Луч солнца, примерзший к земле.
Застывшая в оцепенении,
Березка у самых ворот,-
Не бойся, зима - не безвременье,
И это когда-то пройдет!
-
Строевая (петь можно в любом состоянии и на любой мотив) ;D
В столице Крыма идёт парад
В строю курсанты - орлом глядят
А "День Победы" над городом плыет .. (2 последние строчки повтор 2 раза)
Училище родное идет
А в Симферополе весна !
Девченкам стало не до сна!
Ведь "День Победы над городом плывет -
13 рота идет!
Звенят подковы, блестят глаза!
Девченки млеют , а нам нельзя....
Вновь "День Победы" над городом плывет-
Наш лучший 3 взвод идет!
-
Цикл "Весенние"
Март
Серо-бурые пятна кустарников
Вдоль заснеженных сонных полей.
Март и ветер - два вечных напарника,
Тайный сговор двух старых друзей.
Овладело унынье природою,
Завладело унынье людьми...
Хлещет небо опять непогодою,
Будто розгами или плетьми.
Солнце милое,словно,встревожено,
Хотя так высоко поднимается,
И весна, чьей-то злостью стреноженная,
Не наступит никак - только мается!
Улыбнитесь! Осталось так мало:
И на гнездах, пока что пустующих,
Загалдит, защебечет орава
Птиц, по свету привычно кочующих.
-
Цикл "Весенние"
Апрель
И ничего придумывать не нужно:
Пришла пора - растаял серый снег,
Зазеленела травка простодушно,
Прикрыв наш зимний мусор словно грех.
Отплакали свое сосульки с крыши,
Полощет небо в синьке облака.
Земля, оттаяв, тихо мерно дышит,
Своей готовностью смущенная слегка.
Хозяйки моют окна; совесть - душу,
И звуки техники доносятся с полей.
Комочки вербы распустились, не нарушив
Естественный привычный ход вещей.
Как люди рады! - Откровенно и беспечно
Природой быть обласканными.
Вновь Гагарин покоряет бесконечность,
И миром правит вечная любовь!
-
Не судьба
Когда мы встреч и не искали,
Судьба нас запросто свела,
И ангелы, вверху, над головами,
О чём-то тихо говорили,
Тихонечко шурша крылами.
Их уговор неведом нам,
Но судеб нити были сплетены,
Невидимой рукой,
В три маленьких узла,
Где вместе были я и ты.
Дороги наши разошлись,
Всё изменилось, и не «вдруг»,
К тебе вернулось твоё счастье,
Моё – ещё в пути,
В метелях зимнего ненастья,
Ещё не завершился круг…
15.01.2009г
-
Цикл "Весенние"
Май
Шмель влетел в мое окно,
Испугав слегка домашних,-
Блик оранжевый кино
О событиях вчерашних.
Вьют малиновки в кустах
Гнезда-плод былых свиданий.
Мне ж рифмуется "рейхстаг",
"Счастье","слезы","ликованье".
Морем разлилась сирень,
Цвет черемух - брызги пены.
"Возвратились мы не все",-
Кто из боя, кто из плена.
Снова оглянусь вокруг,
Буйство красок замечая,
Но замкгула память круг
Цветом лент гвардейских в мае.
-
Цикл "Летние"
Июнь
Мы ждали лето, точно зная:
Придут погожие деньки –
Для отдыха в краях Валдая,
Бесед неспешных у реки –
У Пе'сочи, Москвы, - не важно,
Не важны темы – важен круг:
С кем правду обсудить сермяжную,
Кому доверить сердца стук.
Как тихо! – Рыба нерестится,
Лишь только вёсел мерный всплеск,
Хлопки от крыльев мощной птицы,
А на пригорке дышит лес.
И в зиму, думая о главном,
Я буду долго вспоминать
Волну лугов зелёных плавную
И чистых вод озёрных гладь.
-
Отлично Вадим Вадимович!
-
Спасибо...до конца "года" еще два месяца ;) ...
-
Цикл "Летние"
Июль
( по дороге из Мурома)
Год готовился с горы скатиться,
Слегка замедлив свой привычный ход,
Умыв дождями улицы и лица,
Позволив чуть отвлечься от забот.
Чуть больше близким уделить вниманья,
Чуть меньше волноваться о делах.
И от восторга затаив дыханье,
Увидеть крепости,- как в детстве,- в облаках.
От зноя раскален июльский воздух,
В истоме колос наклонился до земли,
А вдоль дорог бесценно-русской россыпью -
Церквушки, храмы и монастыри.
Не торопясь, все лучшее вбирая,
Из впечатлений, чувств, мелодий, тем
Жизнь, снова улыбаясь, продолжает
Ткать свой замысловатый гобелен.
-
Цикл "Летние"
Август
Август - осени ворота...
Или это плагиат?
И давно придумал кто-то
Этой строчки первый ряд.
На югАх бушует лето,
Двинул в отпуска народ.
Для меня же август - это
Месяц, что венчает год.
Я отнюдь не открыватель:
Так и было до Петра,
И российский обыватель
Начинал год с сентября.
Утро вЕчера прохладней,
День - наполненный работой,
Ночь, как прежде, с ненаглядной.
Август... Осени ворота...
-
Ты мне говорила...
В междометиях бы не запутаться:
Ах, как то, а как бы, ну, а если бы...
Повторяясь по кругу, и крутятся
Каруселью, как грустными песнями
Наши вот...во...воспоминания.
Не затерянные, но найденны.
Не любовь у тебя-понимание!
И словам доверяешь маминым.
Только сердце не заколышится.
И уже не "теряешь голову"....
Что-то кажется, что-то слышится,
Что-то тянется ниточкой с молоду...
Не порвется, и не завяжется.
Вот бы если..., а он не телится.
И порою- навеки, кажется.
А, порою.... что не осмелится!
Где ты был дорогой полстолетия.
С кем делился и в горе и в праздники.
И какие тебе звездв свЕтили.
Не любимые, но ведь разные.
Что мне делать с вопроса-ответами?
Не влюбляй! Пусть тебя бог помилует.
Феврали бьют чужими запретами.
Я сама и люблю, и насилую.
И тебя, ты же видишь как мучаю.
И как мучаюсь от бессилия.
Наша жизнь: всё от случая к случаю....
Сериал... или опера мыльная.
Снегопадными томными буднями
Не могу без тебя... и не спрашивай.
Суждено-говоришь- вместе будем мы!
А когда, расскажи.... приукрашивай.
-
Колыхательно, интересно, любопытно....,короче, пробудительно....
-
"Ноябрь-2 " не будет?
-
Есть другие циклы. И они очень то неплохие, интересные 8). Но "открытых"(для общественности :D), типа "Времена года", мало.... Время такое, наверное.... плюс "заботы о работах".
Что касаемо ноября. Есть новости. Он - ноябрь 2009 года,- самый пасмурный и беЗсолнечный за 130 лет наблюдений...Вот такая вот проза...для поэзии ;).
-
***
Ты родная мне часто снишься
В колыбеле январских вьюг.
Закричал бы-не докричишься...
Рельсы клином летят на юг.
В перестуках колес вагонных
Ты мне весточки шлешь туда,
Где устав от ночей бессонных,
Я встречаю твои поезда.
Все дороги покрыты снегом.
И изменчив любой марштут,
Если знать, что торопятся следом,
Знать, что любят и очень ждут.
Вот и мне бы дожить в надежде,
Что вернусь я опять домой.
И ты скажешь, так тихо и нежно:
"Я скучала дурашка мой..."
1985 г.
***
Сострадание-твоё призвание!
Трепет ветер в коленках платьице.
И не ведаю, как сплетаются
Бог и дьявол в твоём "сознанице"...
В черно-белом кинематографе,
Одиночеству в такт вальсируя,
В негативах живут фотографы:
Де-жа-вю-раясь и ностальджируя...
К ним идти просто нет желания,
Что б оставить потомкам пошлости:
Фотографии-сострадания
И портфолио-одиночества.
2009 г.
-
Серега, здорово! Особенно второе. Мне кажется, надо 2 том готовить (я о книге "Это наша с тобой биография" Сборник поэзии наших выпускников) . Подумай.
Еще раз спасибо!
-
Лучше
Лучше быть хорошим прозаиком,
Чем хреновым поэтом прослыть,
Лучше дома сидеть на завалинке,
За околицу, в лес не ходить,
Лучше быть, чем не быть во Вселенной,
Лучше слышать и видеть вокруг,
Лучше знать и любить незабвенно,
Чем в себе замкнуть чувства в круг.
Лучше там, где в душу не лезут,
Лучше там, где не пишутся строки,
Лучше там, где не хуже тебе
Лучше там, где не ты одинокий…
15.01.2009г
-
ТИТАНИК.
Титаник шёл собой любуясь
В гордыне палуб золотых
Ктоб знал, что с морем винт целуясь
Уже прощал бокалов стих.
Во искупленье гибель чуя,
Вода бесилась за бортом,
Чтобы затем с сигнальным буем
Войти в корму его потом.
В тумане айсберг чаек встретил,
Слетевших с мачты у руля.
Мир, содрогнувшись, не заметил,
Как ангел взмыл у корабля.
И гордость, и любовь, и скука,
Оставшись, замерли в ночи.
Гордыня - матери разлука !
Теперь о прожитом молчи.
Пусть человек, как тот Титаник
Поймет, читая строчкам в след
За все придет к тебе возданье
За все придется дать ответ.[/left] [/center]
-
Уныние - смертельный грех пред Богом.
Уныние, как искушает бес.
Стою я одиноко у дороги,
А на душе туман и черный лес.
Уже, не прячась от своих забвений,
Прошу я Господа: « Дай мне немного сил,
Чтоб в злобе дня идущих поколений
Я лишнего себе не попросил.»
Апостол говорит, что « ..брань повсюду.»
Апостол говорит: «Храни свой мир! »
Как быть? Когда у всех почти, Иуда
В душе сидит, как признанный кумир .
На улице капель стекло отмоет.
Уйдут снега, что прежде намело.
Мой ангел подошёл, сейчас прикроет
И на душе моей опять уже светло.
Спаситель мой любовью бесконечен.
Он снова подает свою ладонь.
И знаю я, за то, что был беспечен
Отец мой посылал меня в огонь.
За грех мой, это часто повториться.
Отмыть добела черного кота.
По милости Твоей мой день твориться.
Чтоб я ушел от мерзкого скота.
-
* * *
Нет истины в вине,
Её ты там и не ищи,
На дне стакана тоже нет...
Там горечь лишь, утраченных надежд,
И осознание бездарно или безрассудно,
Тобой уже прожитых лет...
Там нет веселья или горя,
Там только терпкий вкус вина,
Тебя в грехах твоих изобличая
Лишая веры или сна...
Нет истины в вине...
И никого винить не нужно,
Ты сам хозяин своих лет...
За них и выпьем... выпьем дружно...
28.04.2010
-
Из потуг рифмования к 30-летию встречи.... ;D (ПЭСНЯ - мотив Гоп со Смыком)
30 лет прошло с момента когда мы с тобой
Получили лейтенантские погоны , Друг ты мой!
И поехали туда, где Макар телят не пас!
Где Макар телят не пас .....А мы с тобою лейтенанты! (последние две строчки 2 раза хором дружно все,размахивая стаканами)
Лейтенантский погон - две звезды один просвет
Только жизнь у лейтенанта беспросветная будет:
Очень важный лейтенант,очень нужный лейтенант
И совсем незаменимый ЧЕ-ЛО-ВЕК!
На плечах лейтенанта -строительство БАМа
И в болотах Тюмени его ели комары!
Сапоги его топтали степи Казахстана!
А астрономы видели даже на Луне!
30 лет пролетело , 30 лет и три дня!
И от бодрых лейтенантов не осталось НИ.......чего
Но внутри пенсионера лейтенантская душа!
Лейтенантская душа...и больше НИ....шиша!
-
Так вот почему так на долго Вы пропадали, дорогой Юрий Леонидович :D Хорошо получилось - и слова и музыка, прям, народные ;)
-
Политотдел
Утро брезжит ярким светом
В стены древнего Кремля...
И в дороге на работу
Мысль одна:"Раздавят м...ля!"
Совещанья-это сила!
Там смеются, стонут, плачут,
Там сурово, "скромно, мило"
Нарезаются задачи.
"Ты вникай, лови момент,
И создай-ка документ...
Чтоб красиво был написан
и Логично изложОн.
Про чего, пока не знаю,
Но Скрижаль НАМ сей нужон!!!"
Есть Приказ! Приказ получен.
Уясняя на ходу
Что,зачем, и как там лучше...
Призадумавшись иду!
В напряженьи мозг трепещит
И словосочетанья ищет.
И совсем уж не утешит,
То, что вариантов тыщщщи!
Главное, не проколоться,
А не мыслями блеснуть.
И приходится бороться
Создавая ЧТОНИБУДЬ!
И свобода нас не испортит.
Без контроля скучно-жуть.
Дабы кто не сделал фортель,
К нам начальник заглянуть
Может раз, а может больше,
Если кто не отвлечет.
Это Вам не в ихней Польше.
А в Отделе-здесь учёт!
И во всю кипит работа.
Телефонные звонки...
Отвечай на них хоть рота,
Охренели б мужики.
И задач (не для дебатов)
В принципе не перечесть.
Но начальнику в Палаты
Мы несём благую весть:
Что в войсках культуры много.
И железною рукой
Взяли мы её за горло...
Вроде принцип есть такой.
В показателях проступков
Есть существенный момент-
Главное не дисциплина!
Главное-коэффициент!
Есть ещё у нас забота,
В ракурсе извечных тем.
Социальная работа-
Зашивает нас совсем.
Летом разрывают в клочья.
-Санатории ДАВАЙ!!!
Только Сочи не вмещает,
Не резиновый трамвай.
Это шутки, а на деле
Добрый дух в здоровом теле.
Кто не курит и не пьёт-
Результатов не даёт!
2000 г.
-
Из тех же потуг рифмования к юбилею .... песнь...
Лица друзей мы вспоминаем
Тех, кто ушел не простившийся с нами
Память сердец! Память сердец!
Память о тех , кто был рядом с нами.
Время проходит , всё чаще порой...
Годы курсантские мы вспоминаем!
Как же мы счастливы были тогда
Только сейчас это всё понимаем
Тысячи лиц в жизни каждый из нас
Видел и знал несомненно...
Только вот лица курсантов-друзей
Цепкая память хранит очень нежно...
Мы вспоминаем лица друзей !
Тост поднимаем за тех , кто ушел!
Просто ушел, не простившийся с нами...
В память сердец, в память наших сердец...
Жизнь приучила нас не стонать!
Жизнь научила нас побеждать!
Сколько-бы нам не пришлось прожить -
Лица друзей никогда не забыть....
-
Молодцы парни ,прочитал стихи -здорово!Думаю,дай попробую тут у Вадима читал добрую подборку по месяцам ,а мне в октябре 58 стукнуло ну вот я и накрапал,без шлифовки по сырому ну вобщем так!
Октябрь последней цифрой восемь
ударил струями дождей
я заболел- и в эту осень
не проводил тех журавлей
а так хотелось крикнуть в небо
останьтесь,хоть еще чуток
тот маленький кусочек хлеба
что я не бросил ,я сберег.
В озерной глади тишь и томно
лишь стайка уток,содвора
и я гляжу туда бездомно
нет журавлей...уже пора
забить крестом в деревне окна
хоть в доме нечего украсть
и насладится беззаботой
ах эта осень ,ах напасть...
-
Хорошо "накрапано". Жаль только "забить крестом в деревне окна" ;)
-
ПОЧТИ ОБЫЧНЫЙ ВЕЧЕР.
Вечер. Солнце ярким оранжевым шаром садится за горы. Свежий ветерок поддувает из-под полога палатки. Янтарный коньяк с восхитительным ароматом разлит в латунные колпачки от дистанционных взрывателей. лимончик на блюдце с кристалликами сахара так и просится в рот. Очередной кон в "тысячу". Под столиком лёгкий плеск воды. Начбой, старый опытный майор немного простыл и парит натруженные ноги. Так как в воду он добавил натертого мыла - значит ещё и моет их. а так как носки он не снял - значит ещё и стирает. Великий человек. За окошком совсем темно. Тишина, только телевизор что то мурлычет: "Спят усталые игрушки..."
Внезапно напрягся замполит. Ещё бы. Началась очередная серия "Бригады". "Не отвлекайся Серёга. Делай ставку".
В тишину привычно вкрапляются одиночные выстрелы бойцов с боевого охранения. Нормально: прикемарил, проснулся, пальнул. Не надейся подлый враг, служба бдит.
"Ну что, пора за второй к старшине посылать? Пора Серёга, пора"
В ожидании второй пытаешься вникнуть в сюжет происходящей на экране бойны, но тут приходит понимание, что легкие трели автоматных очередей раздаются не в телевизоре.
"Бл...ь. Батарея в ружье!!!" Бдительный дежурный по части организует светомаскировку - просто вырубает рубильник и ... жизнь становится веселее и всё приобретает колорит. Оп-па. Столик наш перевернулся. Начбой примет теперь ванную с лимончиком. В принципе кроме задницы в тазик больше ничего не влезло, когда он попытался встать и подскользнулся, но хоть профилактику от геммороя сделает. О! Опять легонько заматерился замполит попытавшийся в темноте надеть каску со спящим в ней батарейным котёнком. Беги, котик, беги - ведь замполит сейчас её и броник надевать кинется. И точно. Надев броник, замполит понял что котик в очередной раз не добежал до туалета. "А не фиг меня одной тушёнкой целый день кормить" - радостно подумал котик отбежав и расслабился.
Поплатился. расслабляться нельзя - вы....т. Ну вы..ать не вы..али, но на гордость кота - роскошный серый хвостик, выбравшийся наконец из тазика начбой, наступил. Веселья прибавилось сразу и много.
Ладно, пора бежать на позицию. Блин, надо напомнить старшине чтобы пружину на двери поменял, а то тугая сильно. "Бдзынь!!!" Звон металла и шум падающего внутрь палатки тела возвещают, что трюк с одновременным со мною проходом в двери замполиту не удался. Хорошо что он касочку надел. Всё, бегу на позицию.
Из соседник палаток с лязгом и матами выбегают наши спецназёры. Надежда и опора, мощь и доблесть. О-ба!! Зацепившийся за шнур палатки спецназовец доказал, что они ещё и летают неплохо. "Мягкой посадки тебе солдат.... Бум! Ну тогда просто посадки..." Весёлыми мячиками прыгают высыпавшиеся из разгрузки этой летающей макаки РГОшки или РГНки (хрен в темноте разберёшь) с уже вкрученными взрывателями.
Моя скорость резко возрастает. Бережёного Бог бережёт. Но за спиной тишина. Пронесло. Надеюсь и макаку в маске тоже.
Вот и родная позиция, по которой со скоростью юных сперматозоидов снуют мои бойцы.
"Бля буду - боги войны!" подумалось заскакивая на КНП (командно-наблюдательный пункт) и скупая мужская слеза сползла по щеке. Потом ещё одна. "Какой пи...ас на КНП лук чистил!!!" А-а, тут не только лук, но и кастрюлька с замаринованным мяском нашлась. Жизнь налаживается.
"340-й на приёме! Да. Понял. Есть осветительными!" Радиостанцию в карман. Эх теперь накомандуемся.
"Основное 45. Доворот 0-03. Прицел 4-12. Заряжай!"
Куда ты летишь мина и зачем. Какой урод за шнур дернул до восстановления наводки. Ну да ладно. Свет всё равно будет.
Рядом раздался рокоток ЗУшки. Её 23-х милиметровые трассирующие снаряды разноцветными ленточками пронизывали ночное небо опускаясь всё ниже и ниже. О вот и деревья за ментовским болок-постом начали откидывать ветки. Вот менты с крыши своего двухэтажного поста без лесниц спускаются, причём быстро так. И почему то в асфальт хотят закопаться. Те кто не успел начать кросс до райотдела.
Наступила тишина.
"Отбой! Ложная тревога". Всё просто до банальности. Менты приехали недавно и все в первый раз. Выпитый с пивом дешевый спирт, вопреки прогнозам смелости не прибавил. Даже наоборот. Прибавил только тяжести в мочевом пузыре. Целый бравый младший сержант вышел пописять в кусты. И тут... О ужас!!! Шаги!!! Топот!!! Видимо он сразу и покакал. Но автомат на плече. Руки уже свободны. И пошла потеха.
Боец на нашем угловом посту проснувшись от стрельбы и ора сразу пришёл в себя. Ещё бы не прийти когда мимо тебя с пробегает тело с расстёгнутыми штанами, болтающимся хозяйством, стреляющее на ходу во все стороны.
Ну а наш тихий вечер продолжился. Замполит опытный боец - перед всей этой оргией успел закрыть пробкой коньяк. А наибольший колорит внёс так вовремя обнаруженный мною шашлычёк. На запах подтянулись соседи сапёры и ...
"Шоу должно продолжаться!" пел Фредди Меркури из магитофона. "Даже не вопрос" отвечали мы.
Сообщение добавлено: 27 Октябрь 2010, 19:58:21
ПОЧТИ ОБЫЧНЫЙ ВЕЧЕР.
P.S. (грусный) Оказывается животные тоже умирают от разрыва сердца. Именно такой вывод мы сделали прочесав те страшные для доблесных служителей порядка кусты. Бедный ежик не выдержал свалившегося на него в одну секунду стресса с обсыканием, стрельбой и дикими воплями.
Ёжика жалко.
-
Есть другие циклы. И они очень то неплохие, интересные ....
Где эти самые другие циклы?
-
Песенка (жалостливая)
Поля цветочные под осень скошены.
Дороги катятся в степной пыли...
Две жизни прожиты. Не плохо прожиты.
Две прошлые по-рознь прошли...
Но от судьбы, увы, уже не спрятаться.
Не позабыть её, не изменить.
Из глаз миндалевых слезинка катится.
Не знаешь милая, как дальше жить.
На картах выпало по жизни маяться.
В заботах горькую слезу копить.
И каждым вечером до боли каяться,
За то, что боженька дал полюбить.
***
Мы по жизни простые люди,
Не волшебники и не боги.
Ошибаемся, спорим, любим,
Выбираем не те дороги.
От рождения и до смерти
Родовыми схватками корчимся.
И любимым кричим:"Поверьте!!!"
Всё проходит, и это кончится.
Но не в нас, а по истечении
Нашего предназначания.
Вспять течения, по течению-
Не имеет уже значения.
Оторваться от меркантильного-
Пожелание только ближнему!
Пожелание только сильному!
Серцу нежному, сердцу лишнему.
В отношениях одиночества
Мы замкнулись, как в створках ракушка.
И не сделать того, что хочется.
Не окликнуть судьбу:"Стой лапушка!"
Дни летят, как песок сквозь пальчики,
В бирюзовую даль отчаяния.
С сквозь брутальность, в прорехах-мальчики
Ходят взрослые и печальные.
***
Жизнь и смерть не нарядно
Бродят про-между нас.
Прорежая наглядно:
Кто-вчера, кто-сейчас...
И в смятении духа
Замечаем подчас:
На старуху-проруха...
Возвращает не раз
К осмыслению жизни,
К пониманию Христа.
В сером маразматизме
Мысль на редкость проста:
Поднимая во благо,
Низвергая в огонь,
Пусть поднимется слабый,
А убогих не тронь.
За душевные муки,
За терзания в груди,
Бог не ввергни в разлуки,
Да, спасение-приди...
-
Мы вновь кадеты.
Ах, Симферополь, Симферополь,
Ты “alma mater”, ты судьба,
Сюда нас Родина собрала,
И вновь зовет сюда душа.
Хоть, нам уже за пятьдесят
Но, сердце бьется по-курсантски,
Скорей скомандуй нам, комбат,
И мы забудем, что мы в штатском.
Наш ротный был всегда примером
Его науку помним мы,
Он вновь в строю, мы вновь кадеты,
И духу юности верны.
Ах, старшина, ты снова с нами,
Поверку срочно проведи,
Кто кончил жизнь под небесами,
Ты на плацу нам объяви.
Как быстро время пролетело,
И жизнь покрасила виски
Но мы в строю, забыв про тело,
Курсантской дружбой мы сильны.
Мужское братство не забыли,
Шагаем четко по плацу,
Для сердца мы бальзам испили,
Мы снова юны, мы в строю.
.
С.Поповских
2006 год.
-
КОГДА СЕДЕЕТ НАША ГОЛОВА.
Когда седеет наша голова
Экватор жизни остается позади,
Мы понимаем – молодость ушла,
Не долог путь отныне впереди.
Мы чаще вспоминаем юные года,
Друзей, товарищей и просто эпизоды,
И понимаем: - молодость в подарок нам дана,
За зрело прожитые нами годы.
И тот, кто в юности не бегал от судьбы,
Не тратил время на пустые развлечения,
Тот не пошел извилистой тропой беды,
А вышел на широкую дорогу уважения.
Он может смело посмотреть в глаза
Родных и близких, друзей и сослуживцев,
И понимает, что жизнь прожита не зря,
Хоть у Судьбы не числился среди любимцев.
Все прожито, казалось бы, обыденно и просто,
И нас не ждет поклонников толпа,
Да и Фортуна отнеслась довольно жестко:
Вся молодость на службе ведь прошла.
Но не жалей, судьбу мы сами выбирали,
Мы просто Родине подставили плечо,
И офицерской честью мы не торговали,
Мы свято верили: - все будет хорошо.
Но, тень от лысины Отечество затмила,
И Горбачев державу нашу развалил,
В Пуще славян на царства разделили,
Кравчук страну на кланы поделил.
Да, поменялось все на этом свете,
Забыта Честь, а Совесть стала ни к чему,
Уже так было в прошлом веке,
И мы за это заплатили страшную цену
У нас и жизнь, и опыт за плечами
И помним мы семидесятые года,
Когда в стране науки расцветали
И был Союз – могучая страна,
А, миссия у нас одна осталась:
- Правду рассказать о нашей жизни на Земле,
Чтоб внукам Нравственность осталась,
Тогда и Справедливость появится в стране.
18.10.2010 Поповских С.
-
* * *
Я написал...
Сказали - непонятно,
И мысль звучит
Совсем невнятно.
Я снова написал,
И снова повторилось,
Как-будто ничего
Не говорилось.
И лишь потом,
Сообразив в чём дело,
Я заменил слова...
На дело.
02.07.2010
Сообщение добавлено: 09 Декабрь 2010, 18:01:23
Хитрец
Есть те, кто любит по-лукавить,
Есть те, кто любит по-хитрить,
Чужими судьбами играя,
Мечтая всех перехитрить.
И так игрою увлечённый,
Своей удачей упоённый,
Считает, с головой вскружённой,
Что мир у ног его лежит...
Хитрец - всегда себя перехитрит,
И он, увы, не замечает,
Когда он выглядит глупцом,
А жизнь, в насмешку, с ним играет...
29.09.2010
-
***
Ах, дамы-чудные созданья:
умны, нежны и так красивы,
что можно потерять сознанье...
-Любите нас, пока мы живы.
Бриллиантам нужно обрамленье...
И мы в стремленье быть учтивы
лелеем, услаждаем пеньем...
-Цените нас, пока мы живы.
Короток век любовной страсти,
все обещания просто лживы.
И в ясный день, и в ночь ненасти...
-Ласкайте нас, пока мы живы.
Жизнь задержать не в нашей власти.
И в суете неторопливо
Вы вспоминайте... было ж счастье,
Когда мы рядом были живы...
2010.
-
С Днем защитника.
Я поздравляю тех, кто был в строю,
Кто Родину учился защищать,
Кто хором песню пел одну
И плечо к плечу умел шагать.
Я ныне подниму бокал
За друзей, товарищей своих,
Кто со мной в строю стоял
И всем делился на двоих.
Вторую рюмку сегодня подниму
За тех ребят, кого уж нет,
А третью стопку полную налью,
Чтоб жить нам до 100 лет.
С.Поповских 2011 год.
-
Пару слов к празднику 9 Мая.
Мы дети тех, кто пережил войну
На фронте, в поле, на заводе,
Кто за Победу заплатил цену
И Европе путь открыл Свободе.
Как жутко много выстрадал народ,
Познал он рабство, голод, геноцид,
Но не признал немецких он господ,
Кровавою рекой фашизм был смыт.
Цена Победы - жуткая цена
И просто в цифры все не уложить,
Миллионы жизней, разрушена страна,
Но не сломили нас, мы будем жить.
Майский фейерверк и гром салюта
Звучат и ныне в наших городах ,
И уживается в душе восторг и смута,
Да, это праздник со слезами на глазах.
С. Поповских 09.05.2011
-
Моему однокласснику Мишке
умершему от инфаркта 19.06.2011 г.
Пересекая круг порочный
Всходили мы на свой Парнас.
И сердце износились в клочья.
Любимые, простите нас!
Все грандиознейшие планы
Казалось, были по-плечу.
Проплыть моря, увидеть страны...
Но, Боженька задул свечу.
И в сумраке воспоминаний
Живые бродят средь живых...
Мы помним всё, что было с нами!
Мы помним всех друзей своих!
20.06.2011
-
Юбилейное построение.
И вновь комбат дает команду: « Становись!».
И мы глазами ищем грудь четвертую.
В строю единой линией слились
Мы с молодостью забвением не стертую.
В глазах вновь промелькнул задор,
Тот лейтенантский молодой самоуверенный.
Года прошли, империя пережила позор.
Но, шаг по плацу у нас уверенный.
Мы плац 4 года оттоптали:
Развод, парад и просто построение,
И в дождь, и в зной в строю стояли,
Но, нынче здесь другое настроение.
Для офицера строй – святое место,
Седые мужики втянули животы,
И от эмоций на душе ужасно тесно
Ведь с молодостью снова мы на ты.
Плац – под открытым небом класс,
Мы звезды офицерские здесь получали,
И, постояв на нем сейчас,
Опять душой моложе стали.
С. Поповских 2011
-
Сереж,здорово!!!Только (если позволительно)я бы написал -Зачем Господь задул свечу?
Вот черканул ,жаль давно гитары нет семиструнки!
Я на солнце смотрю
и глаза не зажмурю
потому что никто
мне не скажет в ответ
почему досих пор
я по части дежурю
позабыв обо всем
кроме службы тех лет.
Помню и заграницу
где служил мой отец
там взлетали ,стальные
тяжелые птицы.
Как туда я хочу
прочертить
старый след
воедино собрать
мою жизнь по крупицам.
И еще я хочу ,к деду ...там где погост
за оградой у храма ,где он упокоен
продолжается жизнь ,начинается пост...и судьба ,где мне нету покоя.
Я не лгал и любил
обманули во многом..
знаю есть мой предел
пострадать по судьбе
верю только в одно !
Что не брошен я Богом
и что маму люблю
я всегда и везде!
Понимаю,что отчасти сумбурно...если братишки поправят -буду рад.
-
Искренне !
-
***
Жизнь, как поле перепахана.
Пылью вспенена осенним ветром.
И душа, как всегда, распахнута,
Рвется к бешенным киллометрам.
В ожидании чьей-то жалости,
В ожидании сладкой нежности,
В ожидании тихой старости
В эволюции неизбежности...
"На круги своя" возвращается
Всё, что было не достроено!
Только вольности мне не прощается.
По судьбе видно так устроено.
Над причинами гнётся следствие.
Безмятежность слезами точится.
И того, кто терпит бедствие
Не спасти, даже если хочется.
И дорога петляет помысел
Интересами неизвестности.
И ведёт меня Божий Промысел
В дальний путь к незнакомой местности...
Сообщение добавлено: [time]11 Ноября 2011, 22:13:04[/time]
***
Погода в ноябре испортится.
И я от зависти продрог
К зонту, что, эротично смотрится
Уснувшим возле твоих ног...
11.2011.
Сообщение добавлено: [time]31 Декабря 2011, 15:33:42[/time]
***
С черезмерно богатым опытом,
С предрассудками, опасением
Признаемся друг другу шепотом
И плывем по своим течениям.
А потом, изливая горести
Глядя в зеркало, умываемся!
Мы придумали в жизни пропасти,
Но, даже прыгнуть в них не стараемся.
Одиночество одичавшее
Хочет ласки и понимания,
Всепрощения всепрощавшего
И, быть может, чуть чуть внимания...
2011 г.
***
Ха-ха-ха!
Со смехом лопают
Мыльный пузырь...
Ха-ха-ха!
Соседки топают,
И, праздник вширь
Разливается по этажам,
Балконам, улицам...
В застольный шарм!
А ты, умница!
Смотришь с задором.
Ай-я-яй!Грозишь пальчиком!
И я по заборам
Скачу солнечным зайчиком.
Развеселить стараюсь.
Что бы зажглись
В глазах миндаленьких
Искры-чёртики.Заиграюсь
И затихаю, от твоего:"Брысь"
Много маленьких,
маленьких человечков
Рассыпается по крыльцу...
И вместе гадаем по оплавленной свечке.
Полуулыбка твоему лицу
Придает очарование.
И уносит образ в ледяные облака!
Со Старым Годом прощание...
До Нового Года! Пока!
2011 г.
Сообщение добавлено: [time]31 Декабря 2011, 15:53:07[/time]
Многоуважаемому Володе Коптяеву:
Володя, может логично объединить эту тему с темой "попытки рифмования".
Сообщение добавлено: 04 Январь 2012, 18:27:50
***
Ха-ха-ха!
Со смехом лопают
Мыльный пузырь...
Ха-ха-ха!
Соседки топают,
И, праздник вширь
Разливается по этажам,
Балконам, улицам...
В застольный шарм!
А ты, умница!
Смотришь с задором.
Ай-я-яй!Грозишь пальчиком!
И я по заборам
Скачу солнечным зайчиком.
Развеселить стараюсь.
Что бы зажглись
В глазах миндаленьких
Искры-чёртики.Заиграюсь
И затихаю, от твоего:"Брысь"
Много маленьких,
маленьких человечков
Рассыпается по крыльцу...
И вместе гадаем по оплавленной свечке.
Полуулыбка твоему лицу
Придает очарование.
И уносит образ в ледяные облака!
Со Старым Годом прощание...
До Нового Года! Пока!
2011 г.
Многоуважаемому Володе Коптяеву:
Володя, может логично объединить эту тему с темой "попытки рифмования".
-
Встреча через 35 лет.
Не виделись мы треть столетия,
И как приятно снова испытать
Мужские душевно-крепкие объятия
И встречу с нашей юностью опять.
Сегодня ты, плюнув на затраты,
Забыв про расстояние в тысячу верст,
Привез ко мне, не требуя оплаты,
Душевное тепло и вечность звезд.
Мы две песчинки во Вселенной,
Столкнулись вновь на жизненном пути,
И радость встречи кажется безмерной,
Букет эмоций – ярче не найти.
Хоть встреча наша мимолетна,
Но, всколыхнулась юности волна,
И снова мы стоим поротно,
А перед нами вся страна.
И мы с тобой пройдем по Казахстану,
И по морозу мы в Чите пойдем,
А про Афган расспрашивать не стану,
Вехи памяти мы кратко разберем.
Как быстро служба промелькнула,
И жизни пик остался позади,
Память молодость на миг вернула,
И верим - встречи ждут нас впереди.
Без веры жить нельзя, дружище.
Судьба вольна бросать нас по волнам,
Лишь бы душой мы становились чище,
Тогда Всевышний благосклонен будет к нам.
Сегодня, обменявшись краткими словами,
Взглянув на жен и на своих детей,
Мы жизнь свою измеряли шагами,
Заметив - голова становится седей.
А жить, ведь, хочется подольше,
И чаще обнимать своих друзей,
Чтобы эмоций получать побольше,
И пусть Фортуна станет к нам добрей.
С.Поповских 23.08.2011
-
Не слышит Админ.....
-
Услышал. Объединил.
-
Удел мужчин.
И солнца луч и трепет ночи,
Все в женщине в единое слилось
И нежность чувств и пламенные очи
В ней гениально в гармонию срослось.
Она гарант уюта и тепла
Хранитель очага, порядка в доме,
Все в ней едино – гнев и доброта,
Нектар и яд в одном флаконе.
И мы готовы жизнь отдать
Лишь за глоток из женской чаши,
Пером и кистью женщин прославлять,
Чтоб благосклонны были жены наши.
Они для нас опора в жизни,
Катализатор больших и малых дел,
Они как капелька Отчизны
И их беречь – мужской удел.
И мы всегда готовы на турниры,
Чтобы в борьбе всем доказать,
Да, пути Господни неисповедимы,
Но, только нас они должны избрать.
За выбор этот благодарны им
И жизнь свою мы Евам посвятим,
Но, не сердитесь – об этом не кричим,
Ведь, жить для женщин – удел мужчин.
С.Поповских 08.03.2012
-
Мы молодые годы Отчизне посвятили.
Мы, молодые годы Отчизне посвятили,
Приняв присягу и одев мундир,
Свободу для родной страны хранили
И верили, что на планете будет мир.
Две мировых войны за полстолетия,
Миллионы не вернувшихся домой.
Мы жить без войн мечтали тысячелетия,
Но, в Афгане кинули нас в бой.
И вместо спутников оружие ковали,
Солдаты на чужбине встали в строй,
Их матери вновь похоронки ожидали,
Все повторилось, как в годы мировой.
И “меченый “ тихонько “стрелки перевел”,
Огромную страну ”пуская под откос “.
А, пьяный Борька, соратников нашел,
“Быть или не быть?“- поставили вопрос.
В Пуще, для храбрости пол-литра накатив,
Страну Советов порвали на куски.
Против народов подлость совершив,
Из коммунистов двинули в царьки.
И поменялось все в стране опять:
Нас поделили на господ и нищету,
И 10 заповедей заставляют забывать,
Отвага, Честь и Совесть не в ходу.
И Бизнес, Подлость, Зависть, Лесть –
Вмиг заселили всю страну.
У чиновников вновь появилась спесь,
И мафию мы создали свою.
Бандитизм, бесправие и наркота-
Вот хваленой “демократии “ лицо.
На Кавказе была развязана война
И снова гибли парни ни за что.
Террор, кровопролитие и шантаж-
Охватили многострадальную страну
И вновь молоденький солдатик наш,
За чьи-то жизни отдавал свою.
В Чечне стреляли наши сыновья,
И наши жены седели на глазах,
У друга сына забрала война.
И в ХХI-ом от войны мы в двух шагах.
На смену Югославии пришел Ирак,
Недавно Ливию бомбили вновь.
Да, на планете вновь бардак
И снова где-то льется кровь.
Поэтому всем, кто носил мундир,
Надо внукам правду рассказать,
Чтобы ценить умели мир
И Честь и Совесть не смели потерять.
С.Поповских 2012г.
-
Какой позор ! Как так могло случиться ?
Представить себе даже не могу.
Кто ж мне позволил так напиться...
И полуголым оказаться на снегу.
Прошедший вечер смутно вспоминаю...
Бутылка водки, классный закусон.
Нет ! Ничего не понимаю...
Откуда появился он ?
Никто его не ждал, он был в командировке...
Как Гамлета отца вдруг появилась тень.
Стоит, молчит... В руках по монтеровке...
И смотрит тупо так... Рогатый пень.
Базара ждать не стал начала...
Раз муж внезапно так пришёл.
И у меня так кровь вдруг заиграла...
И первым мой кулак его нашёл.
Пока я руки тешил вдохновеньем...
И бил его за нас двоих.
Она кричала : " Это недоразуменье !"
"Оставь его ! Он ведь отец детей моих !"
Вот думаю стервоза ! Вот кобыла !
И лупит шваброй по спине меня.
Сама ведь, ссука, пригласила...
Шептав в подъезде : " Я хочу тебя !"
Так больно бьёт она, зараза...
Ударов чаще интервал.
И табурет по голове - предел экстаза !
Всё ! Тишина ! И в памяти провал.
Проснулся я и пот холодный...
Могло со мной случиться так, иль не могло.
Во сне до приключений я голодный...
Но жёны все чужие с водкой - это зло !
P.S.
После прочтения такого...
Предвидя каверзный вопрос.
Скажу : " Писал я про другого !"
"Какой теперь с другого спрос ?"
Со мной бы так не приключилось...
Её про водку я бы не просил.
Да и домой к ней, (чтоб в ожидании мужа) сердце билось...
...На хату к другу я её бы пригласил.
-
Сегодня Троица и третие число
И странно небо залито дождем
И меня снова в юность понесло
Что я стою в училище родном!
Сегодня соберутся -45
Смахнут слезу -наполнив до краёв
Но мне не жаль ,ведь я приду опять
Сквозь грезы и мечты курсантских снов
Прости меня училища порог !
Что в этот день ,тут нет моей стопы
Я принесу ещё туда цветов,без лишней и не нужной суеты
И в тихом поединке-сам с собой
Коснусь рукой ,забора у ворот
И встанет рядом ,снова молодой
И рота пятая и весь второй мой взвод
И Лучников Серёга-ротный наш и Тихончук..
Все помнят я о ком
Мне пальцем погрозят..идем на марш
Хоть был уже тогда я "стариком"
Ах Батя ,Батя,мне не позабыть,как Ты шагнул
В больничное окно,что бы потом с трибуны проводить
в последний марш...слезой заволокло
Твои глаза...и был суровый взгляд ,наполненный любовью до конца
Нам в этой жизни сильно повезло,был не один ,а было два Отца!
Ушли Они...как все уходит в высь
Нам -45 и стали мы мудрей!
И скажет наша Родина опять
Как хорошо ,что столько сыновей!!
Простите парни,если что не так....как смог.
-
Наши попытки прекрасны, а память о В.С. Высоцком вечна!
МОСКВА, 24 июл - РИА Новости, Анна Ким. Валерий Золотухин, Светлана Светличная, Вениамин Смехов и другие коллеги и друзья Владимира Высоцкого соберутся вечером в четверг в Таганском парке, чтобы почтить память легендарного актера, поэта и музыканта.
Мероприятие состоится на следующий день после 32-й годовщины со дня смерти Владимира Высоцкого.
В программе вечера - выступления Николая Дупака, бывшего директором Театра на Таганке во времена Высоцкого, артиста театра на Таганке Александра Цуркана, актера Александра Пескова и многих других. Также в мероприятии примет участие солистка группы "Кукуруза", лауреат конкурса на лучшее исполнение песен Высоцкого "Платформа", певица Ирина Сурина.
В числе почетных гостей также ожидаются: сын поэта Никита Высоцкий, который является директором Государственного культурного центра-музея Высоцкого (ГКЦМ) и народная артистка СССР Зинаида Славина.
Читайте далее: http://www.ria.ru/culture/20120724/708031258.html#ixzz21dBfHpnl
-
"Нам снятся Горы…"
Туристам – Курсантам
Симферопольского Высшего
Военно-Политического Училища
Здесь стык хребтов Кавказа и Балкан!
Всерьез запомнили курсанты
Волошинские вещие слова.
Прошли года. Немалые года..
Столицы Крыма щеголи и франты
Раздались вширь и голова седа!
Но вновь нас манит Горный Крым!
От перевала к перевалу,
Как прежде молоды и веселы,
Вином наполнив крымским тару
И подвязавши к рюкзаку гитару,
Пройдем высокие Яйлы!
Не нарушая первозданной тишины,
Вкус к Жизни заново почуяв,
Души настроив чуткие лады,
В Большом каньйоне заночуем!
Умоемся хрустальною росою
И снова будем крепки и бодры!
Когда пробили Памяти куранты
И проскрипели Жизни жернова,
У Симферопольских курсантов,
Давно не щеголей и франтов,
Такие родились слова:
Да возвеличится Отчизна,
Да сгинут наши имена!
Лишь Горы, Горы, Горы Крыма!
Как Памяти дрожащая струна:
Каньйонов узкие теснины,
Вершин скалистых череда,
Да моря изумрудные равнины
Нам снятся, снятся сквозь года!
09.05.2012
* * *
Сообщение добавлено: [time]09 Сентября 2012, 19:55:40[/time]
"Письмо Другу..."
Капитану 2 ранга Николаю Бондарчуку
Мы много лет не виделись с Тобой;
Душа компании, Североморец,
Курсантской юности Герой,
Гроза морей и Многоборец,
Любитель сладкого и вдруг!
Я получаю весточку о Коле…
Мой славный незабвенный Друг!
Уж двадцать лет прошло и боле,
Пускай земной замкнется круг,
Наш катер не ржавеет на приколе!
Мы – молоды, стройны и веселы,
Сильны курсантскою сноровкой;
Как прежде ловки и храбры!
Ты не боишься волн, Тебя обходят скалы!
Не ищешь фарта и дешевой славы,
И сухопутной вонь казармы
Сменил давно на штормовой прибой;
Я ж был бойцом иного фронта,
Меня Жизнь выгнула дугой!
Но как ни гнула, не согнула!
И чтоб со Мною не случилось,
И чтобы ни было с Тобой;
Не прекращает Боевое Знамя
Над нашей виться головой!
15.04.2012
* * *
Сообщение добавлено: [time]16 Сентября 2012, 11:36:17[/time]
"БАЛКАНЫ"
(Первое впечатление путешественника о Балканах)
Орлиный клекот в вышине -
Там все непросто, все вдвойне!
Там все серьезно, и под стать
Ландшафту Небо. Наплевать!
Хребты, вершины, перевалы!
Их все пройдем, и на Балканах,
Хоть иногда и без еды, -
Оставим на судеб меридианах
Полета душ нечеткие следы!
16.09.2012
* * *
Сообщение добавлено: [time]27 Октября 2012, 22:33:40[/time]
Балканский сон
А мне Балканы часто снятся –
Альдебаранами мерцают по ночам;
Нам суждено к созвездиям добраться
На синих бликах озера Гранчар!
Во сне мне не к чему придраться,
Рассыпались вершины по плечам;
Мечтаю вновь на них подняться:
Там Истины космический причал!
В чертоги те шайтанам не вселяться,
Не верить в безначалие начал...
Внизу им жить и пылью оставаться,
Для них кипит смолы горячей чан!
Стихий ударам нам не поддаваться,
Пускай Судьбы заточен меч-кончар;
Я не хочу с Балканом расставаться,
Я вечной Мудрости охранник-янычар!
Да, в тех горах все может статься,
Я там нашел начало всех начал;
Благою вестью на Балканы возвратятся
Прозренья духа, о которых я кричал!
26.04.2012
Сообщение добавлено: [time]28 Октября 2012, 11:06:29[/time]
Путь в Евпаторию
Раскинет Осень утром сети,
Пройдут туманы чередой;
Дороги лучше нет на свете,
Несется поезд в Крым – домой!
Не позабыть пути мне эти
И нет милее нам с Тобой,
Евпаторийской жухлой степи,
Как Понт ревет и пенится прибой!
27.10.2012
* * *
Сообщение добавлено: 28 Октябрь 2012, 12:12:04
Прошу извинить читающую публику,
есть более полная версия:
Путь в Евпаторию
(Осень)
Раскинет Осень утром сети,
Пройдут туманы чередой;
Дороги лучше нет на свете,
Несется поезд в Крым – домой!
На этой маленькой планете
Дождем изъеденной, тоской…
Одной обрадуюсь примете –
К морозу павшею листвой!
Не позабыть пути мне эти
И нет милее нам с Тобой,
Евпаторийской жухлой степи,
Как Понт ревет и пенится прибой!
27.10.2012
* * *
-
Интересно, как бы смог Высоцкий, не думая о том как потрясёт соотечественников своим пониманием жизни озаглавить фильм "Рябина красная"... Наверное, он бы назвал "Калина красная, проба первая..." или "Попытки пробования калины красной..."
Хватит уничижаться! Мы не знаем, что проймёт души современников, НО НЕТ НИ КАКИХ ПОПЫТОК РИФМОВАНИЯ! АДМИН, ВЕРНИ ПРЕЖНЕЕ НАЗВАНИЕ ЭТОЙ ГЛАВЫ! УВЫ, В ЭТОЙ ЖИЗНИ КТО-ТО ПЫТАЕТСЯ, А КТО-ТО ДЕЛАЕТ! И ТОЛЬКО!
-
.... В ЭТОЙ ЖИЗНИ КТО-ТО ПЫТАЕТСЯ, А КТО-ТО ДЕЛАЕТ! И ТОЛЬКО!
Ну вот.... обломали-с... а так хотелось быть в одном ряду с настоящими поэтами !!! ;D
-
Глупость говорить изволите :)
-
***
С завязанными глазами
над пропастью под луной
по ниточке между нами
ты не ходи за мной!
Уже не страшно. Но больно.
Пытаешься убеждать
о будущем недостойном...
Предлог, чтобы убежать
из замкнутого нами круга,
из прошлого навсегда.
И бродит за мной подруга,
подруга Любовь-Беда,
в надежде подрезать крылья
упреком острей ножа.
И снова волной накрыла
скупая твоя слеза.
На главное уповая,
на часностях строя ложь,
сегодня любовь теряя,
чего ты от завтра ждешь?
Случается в сказках чудо,
а в жизни совсем не так.
Сдаюсь. Подниму прилюдно
Над крепостью белый флаг.
И, вот, ты мой победитель
от гордости тихо млей.
Разрушив любви обитель
на выжженой сядь земле.
В ладошке остатки пепла.
Победа далась с трудом.
И снова любовь ослепла,
И в горле от горя ком.
Не смог твой покой украсть я.
Но был много лет твоим.
Наверное, это счастье,
Знать то, что ты был любим...
Из коротеньких:
***
В боях за юнные умы
плечом к плечу сражались мы.
***
Без влияния обстоятельств,
с легким стебом в словах твоих,
секс без принятых обязательств
после ужина на двоих.
***
Погода в ноябре испортится.
И я от зависти продрог,
смотреть, как эротично смотрится
твой зонт
уснувший возле ног...
***
Ты прощалась.
С веселым смехом,
прокричала мне вслед:"Приду...!"
И все бродит по дому эхо
твоих чувств.
И с тех пор я жду...
-
Склоняю голову над рифмой и строкой
ударившей волной по волнорезу
я ныне почему то стал пустой
как пуля улетевшая с обреза
всё забываю в грешной суете
о звёздах,что манят издалека
Ты разбудил меня ,опять мой друг Сергей!
ещё чуток,и вздыбится строка.
Из под пера польётся струйкой грусть
и память освежит любимый взгляд
как хорошо что чаще стали встречи
зовущие меня в любовь назад.
Спасибо Серж,за хорошие стихи!!!Разбудил старца,ох как порой это надо!!
-
***
Удивительна женская логика,
Перекладывать всю вину
На соседа за крайним столиком
Развалившем её страну...
Изумительна женская логика:
Это муж поломал ей судьбу,
превратившийся в алкоголика,
Не купившей ей тур в Малибу.
Одного они поля ягоды...
А любовник, тот тоже "клещ"-
Не построил дворцов и пагоды,
Не зарыл в меха зябких плеч.
И начальник, с усохшей палицей,
Илья Муромца старший брат,
Всё туда же, на ножки пялится
И глазенками сверлит зад...
Как бриллиант без огранки брошенный
В пыль дорожную у ворот,
Мнит царицей себя хорошая
И от жизни чего то ждет.
Хоть причины и на поверхности,
Не понять ей, наверняка,
Что гармония в соразмерности,
И теплеет в руке рука.
И от сердца исходит радуга.
И платить за добро добром.
И в желании ближних радовать...
И вернется любовь в твой дом!
-
Пока моя земля не рвала душу
прости мне Господи ,что я пренебрегал
заветы тех. что выбрались на сушу
крест водрузивши среди мрачных скал
Тот монастырь. смотреть -почти убогий
но . как светлеет грешная душа
когда , у алтаря , в конце дороги
я подвожу итоги , не спеша
конечно грешен и конечно гадок
но бьёт надеждой маленький сверчок
засевший меж икон . где звон так сладок
и тишина грустит со всех сторон
мы в памяти стираем неудачи
своих попыток совершить добро
и хорошо что наши губы плачут
и дивен храм...спасибо-повезло.
Сообщение добавлено: [time]12 Апреля 2014, 23:53:28[/time]
Завтрашний день -светел
вербы коснусь листа..
странно что я не заметил
грусти в глазах Христа.
Трудно узнать всё сразу
что так ликует толпа
если б они только б знали
что это за Высота
Думали будет манна
сыпаться им с небес
глупые не поняли
где затаился бес
Продали и продали с криком
распни, кровь на нас
небож с надеждой ждало
верило не предаст!Истовой той задачи
что поручил Отец
чтобы с улыбкой не плача
терновый одеть венец
Голубь ударил в окошко
и содрогнувшись Пилат,
отдал его на муки
в руки своих солдат
а за холмом вставала
дружная вся весна,
тихо Петру призналась
тыне увидишь сна
бойся теперь не стука
просто земных оков
страшными станут звуки
криков земных петухов.
Боже прости о Боже
знаю я, что Ты свят
скоро приду я ничтожен
вниз головой распят
Вербное воскресенье
тихо встает рассвет
я помолюсь на коленях
добрый вам всем совет
делая что , созидая
пусть будоражит кровь
Главное чтобы знали
Бога зовут -Любовь!!
Сообщение добавлено: [time]13 Апреля 2014, 19:27:56[/time]
Когда ,замерзшую любовь
ты вдруг лишаешь высоты
пойми . что это кровь души
погасшей маленькой мечты
ты будь не холоден . а мил..
и в новь к тебе придет весна
и ангел тот , что не остыл
укажет , где твои крыла.
Беги от гибельных идей
заполучить любовь до дна
ведь ты не понял -ты злодей
её рождает лишь весна!!
Сообщение добавлено: 13 Апрель 2014, 21:32:02
Бог , прощает поэтов
они никогда не Иуды
Они боль свою тихо
сплавляют в стихи
пьем мы чаще, чем , те
озверевшие в злобе паскуды
умножая себя не в любовь
а в грехи.
и поэтому в струнахвзрывные
аккорды, потому,и свинец
наших душ не тяжел..., но мы гордые псы
человеческой лучшей породы
обижаем лишь их
кто дороги к любви
не нашел...
Это больно и это ранимо
выносить эту грязь
с подворотен на свет
только верте , что нам это всем
необходимо,потому , чту нас во главе, во главе Пересвет
Пересвет-это тот , кто от
от Бога воитель
уповает на Бога и женщине рад
потому , что он главный,
Он главный-ценитель, хранитель
и не ищет , не ищет от Неба наград!!
-
***
Грустно на сердце стало.
Плыл за окном вокзал.
Ты уже всё сказала.
Я уже всё сказал.
Мелких обид занозы
Выпили мою кровь.
И в театральной позе
Ты поднимаешь бровь,
Что бы булавкой острых
Слов пригвоздить к кресту.
Таял наш райский остров
Льдинками по стеклу.
И уплывал с перроном
Нашей любви вокзал.
Что - то не так я понял,
Что - то не так сказал…
Скованы цепью мысли
И кружится голова.
И не осталось смысла
В жестких твоих словах.
Грамотно излагая
Вьешь паутину лжи.
Зачем черных мыслей стая
Кружит над тобой, скажи?
Сжигая в вопросах чувства,
Себя убеждаешь ты
В ненужности безрассудства,
В отсутствии доброты…
От холода не согреться.
И жаром не остудить.
Любовь не живет вне сердца.
А как без неё прожить?
Что главное, что вторично,
Где грань, где сокрыта суть?
Любовь – это очень личное…
Любовь – это трудный путь!
Пусть время обиды развеет.
Пусть будет судьба беречь.
И в долгом пути согреет
Тепло наших прежних встреч!
2013 г.
КОМАНДАРМ
Душа, как выжженный плацдарм.
Сгорело всё!
И весь изранен командарм,
Но жив ещё.
Свинцовых пуль шальной озноб-
Смертельный рой.
Кому готов сосновый гроб,
А кто – Герой,
Не знает даже сам Господь.
И в этот миг
Сминая в кашу чью-то плоть
Под хриплый крик
Решается судьба страны.
И оттого
Нет чувства страха и вины,
И не сломить его…
2013 г.
-
Несложно телу отыскать усладу,
Но, если помнишь
О земной дороге бренной,
Ищи - обрящешь непременно
Ту душу во Вселенной
По сути ценности души своей...
02.10.2014
-
***
В привычный мир внесла Планида
Иной кураж.
И вот уже краёв не видно
И меркнет блаж.
Ещё остались отголоски
Шальных идей,
Но только черные полоски
От всех затей.
Фортуны смех подхватит эхо
И унесет…
И нет, ни радости не смеха.
И не везет.
Кружит метель, играя бликами
От хрусталя.
И в часиках чуть слышно тикает.
В муку меля
Зерно сомнения. И в сонме дел
Сгорают, как в огне поленья.
Сто тысяч стрел
Летят, летят, в мишени целясь.
Не отклонить.
И в этом есть немая прелесть,
И с этим жить.
Развеет дым свечей пасхальных.
И даст рассвет
Сомнениям юных, злых, нахальных
Надежды свет.
Затопчут их босые ноги
Твои следы.
И по проторенной дороге,
Через сады
В далекий путь, в закат…к экстазу
В сплетенье рук.
И так веками, раз от раза,
За кругом круг…
2014 г.
Сообщение добавлено: 26 Август 2016, 21:17:19
***
Все крутится вокруг быта.
И ты - смогла.
Тебя раньше звали Юля,
Теперь - Юля!
События, даты, лица...
Летят, как в немом кино.
И хочешь остановиться,
И вроде бы надо, но
Веревочке долго виться
Судьбою предрещено.
Подранком полночной птицы
Стучится метель в окно.
И вновь до утра не спится,
И крутится веретено...
Размерено в неизбежность,
Свивая из жизни суть.
И хочется верить в нежность,
И в крепких руках заснуть.
А впрочем, все это было,
Нелепое де-жавю...
И Юлька-Юла крутила
Пластинку про жизнь свою.
-
Когда народ един, ты - не один!
С днем народного единства!
-
Вечер добрый! Раз выдался выходной и праздничный день, представляю "на суд" свое тематическое стихотворное (надеюсь, не смехотворное) произведение, написанное в 2015 году в разгар эпопеи с продуктовым импортозамещением:
Услышать как-то басню довелось,
Что только, мол, в Норвегии лосось,
А то у нас, что называется кета,
Конечно рыба, да не та:
Мол, совсем уж одичала,
Утратив в океане благородные начала, -
Лососем в принципе быть перестала!
Еще в той басне были финны,
Что тоже в злой теории повинны….
Нам Запад сделал западню,
На прилавки подложив свою «свинью»,
Свои овощи и фрукты,
Молоко, морепродукты….
Продуктовой сделал месть,
Приучив заморское лишь только есть!
Но что с народом-то стряслось?
Воочию ведь видят тот лосось:
Не в меру красный, жироточит,
Гастрономический фурор пророчит!
На самом деле, вот «прикол», -
Что получил лосось укол
Вакцины роста и гормонов,
И, пройдя сквозь множество кордонов,
Не растратил в себе яда:
Рыбы даром нам такой не надо!
Скажу тебе я прямо, «в лоб»:
Не отравиться чтоб
И по деньгам не «сесть на мель», -
Не ешь ты скандинавскую форель!
И еще меня послушай:
Есть у нас кета, горбуша,
Пользы в ней – не счесть!
Вот что, братец, надо есть!
Растет она лишь в водах моря – океана,
К нам приходит без изъяна!
Продолжить сказ про рыбный ряд
Очень даже буду рад:
Не смотри ты на продукт заморский похотливо,
В нем пользы нет, лишь нарочито все красиво!
У нас на Дальнем, на Востоке
Рыбы разной – несметные потоки…
Коль есть природные богатства у страны,
Ей козни недругов заморских не страшны!»
-
Если судить не будете строго
И камня не бросите в мой огород,-
Есть продукта подобного много:
Читай, веселись, разночинный народ!
-
(http://www.yapfiles.ru/files/1867036/Army_poem2.jpg) (http://www.yapfiles.ru/show/1867036/Army_poem2.jpg.html)
С Днем защитника Отечества !(мысли и слова в поздравлении собственные)